Ярослава Тинченко «Голгофа русского офицерства»

Вид материала

Книга

Подобный материал:

• Ю. Козенков. «Убийцы россии», 26466.78kb.
• Федор Михайлович Достоевский. Начало пути [Голгофа]. В 80-х годах вышла книга, 173.05kb.
• Ярослава Мудрого «слово русской культуры в мире», 48.58kb.
• Программа интегрированного курса «Литература-музыка», 1291.95kb.
• 19 січня 2012 року — 100 років від дня народження Ярослава Стецька (19. 01. 1912-05., 33.36kb.
• Національна юридична академія україни імені ярослава мудрого, 596.11kb.
• Ф. М. Достоевский о трагической судьбе России, 223.91kb.
• Міністерство освіти І науки, молоді та спорту україни національний університет «юридична, 93.19kb.
• Древним сказанием о богатырском поединке Ярослава Мудрого со свирепой медведицей начинается, 9.71kb.
• Юрий Козенков «Голгофа России. Остались ли русские в России?», 3959.46kb.

«Весна»


Главным – и практически единственным - источником информации по теме является книга Ярослава Тинченко «Голгофа русского офицерства». Тот же Черушев в своей книге «Невиновных не бывает» главу, посвященную операции «Весна» строит в основном на информации, взятой у Тинченко. Между тем эта работа отличается сильной ангажированностью и тенденциозностью, многочисленными неточностями и искажениями, неаккуратностью в работе с фактами, что практически полностью нивелирует научную ценность книги. Те цифры и логические выводы, в итоге, оказываются неподтвержденными, а иногда и просто ошибочными. В сухом остатке ценность книги заключается лишь в цитируемых материалах допросов и свидетельских по делу «Весна», из которых можно извлечь интересную информацию, в частности по настроениям старого офицерства в РККА, а также в приложениях и перечнях бывших офицерах, к которым, опять же, приходится относиться с осторожностью.


Сам Тинченко в предисловии к своей книге ставит следующие вопросы: «Куда делись после гражданской войны бывшие царские и белые офицеры, оставшиеся на службе Советской России? Почему среди полководцев Великой Отечественной войны почти нет этой категории кадровых военных?», и сам же отвечает, что основная масса русского офицерства, оставшегося или вернувшегося в СССР, была истреблена задолго до "Трагедии РККА" 1937 года, названной так исследователем О. Ф. Сувенировым, а именно - в 1930-1932 годах, в первую очередь в ходе операции «Весна». Доказательству этого тезиса («можно с уверенностью утверждать, что 1931 год был как минимум грандиозной предтечей погрома военных кадров в 1937-м») и посвящена его работа.


На самом деле автор допускает ошибку уже в самом начале, смешивая два момента – задавая вопрос о том, куда делись бывшие офицеры, оставшиеся на службе в РККА, реально он начинает изучать судьбы всего офицерства, безотносительно его опыта, квалификации, лояльности новой власти. По прочтении книги может возникнуть впечатление, что советская власть должна была изначально стремиться оставить на службе всех офицеров. Между тем, как мы уже видели, во-первых, далеко не все офицеры могли остаться на службе просто в силу отсутствия вакансий, при этом руководство РККА старалось максимально сохранить их на службе либо использовать их в запасе, и во-вторых, как показывает и сам Тинченко – далеко не все офицеры и генералы и сами стремились остаться на службе и более того, зачастую активно противодействовали новой власти.

Это ярко проявилось уже во время гражданской войны, когда Красная армия встала перед проблемой довольно частых переходов бывших офицеров на сторону противника – тот же Тинченко приводит примеры перехода к белым бывшего начальника Всероглавштаба генерал-лейтенанта Стогова Н.Н., командующих Северным участком завесы бывших генералов Шварца А.В. и Геруа Б.В., начальника штаба Южного участка Носовича А.Л., командующих Ярославским и Приволжским ВО бывших генералов Ливенцева Н.Д. и Нотбека В.В., начальника штаба 3-й армии, подполковника Симонова А. Л. в июле 1918 года, начальника штаба 4-й армии подполковника Булгакова В.И. в сентябре 1918 года, командарма-9 полковника Всеволодова Н.Д. в июне 1919 года, начальников штаба 8-й армии В. В. Вдовьева-Кабардинцева в октябре 1918 года, В. А. Желтышева в марте 1919 года, полковника Нечволодова А.С. в августе того же года, сотрудника штаба Южного фронта бывшего генерала и профессора Военной академии В.Е. Борисова, бегства к полякам командиров дивизионного уровня бывших генерала Л. А. Радус-Зенковича, полковника К. К. Карлсона и капитана И. А. Бардинского. Точно также он пишет про генералов, занимавших высокие должности в РККА и использовавших их во вред новой власти – например, про начальника Главного управления кадров Всероглавштаба генерал-лейтенанта А. П. Архангельского, который «пользуясь служебным положением, … помогал бывшим офицерам, спасал их от преследования ЧК и даже способствовал переходу к белым», а также "пользуясь незнанием большевиками техники штабной работы и формирования армии, способствовал их затруднениям в формировании", или про начальника оперативного управления Всероглавштаба генерал-майора С.А. Кузнецова. При этом про арест последнего Тинченко пишет как про необоснованный («основаниями для ареста опять-таки послужило обвинение в том, что он [Кузнецов] якобы вел "контрреволюционные" разговоры», «в "Красной книге ВЧК" сказано, что генерал Кузнецов вместе с бывшим начальником Всероглавштаба генералом Н. Н. Стоговым и полковником В. В. Ступиным будто бы возглавлял военную организацию так называемого "Национального центра", готовившего восстание в Москве») и ослабивший деятельность оперативного отдела. Между тем далее сам же приводит свидетельства, как минимум подвергающие сомнению вышеприведенное утверждение о необоснованности обвинений Кузнецова¹. Хотя, как отмечал тот же Кавтарадзе, основная масса офицеров верой и правдой, пусть и по разным причинам, служила новой власти, тем не менее, отнюдь не единичные² переходы на сторону врага в критические для Советской республики моменты заставляли руководство как минимум настороженно относится к тем бывшим офицерам, в чьей лояльности были определенные сомнения.

И, еще раз повторяясь, не все офицеры и сами готовы были служить новой власти, в том числе вернувшиеся в Россию из эмиграции – характерные примеры приводит опять же сам Тинченко. Так, в частности, небезынтересна в этом отношение персона бывшего полковника и командира 130 Херсонского полка И.Г. Рубанова, служившего сначала в армии Скоропадского, а затем, с занятием Киева Деникиным, возглавившего роту в киевском офицерском батальоне и участвовавшего в обороне Крыма в 1920 года. После эвакуации из Крыма был в эмиграции в Константинополе, Галлиполи, Болгарии, а после возвращения в марте 1924 года в Россию был «в своих надеждах на падение Советской власти настолько упорен, что за 6 лет пребывания в СССР не счел нужным избрать другой работы, как выполнение случайных чернорабочих работ»³. Некоторые офицеры и генералы из числа служивших в РККА на высоких должностях переводились из армии на достаточно высокие административные и хозяйственные должности в народное хозяйство – как например полковник Генштаба А.К. Андерс (последняя должность в РККА начальник штаба УВО, в дальнейшем, исполнял обязанности члена правления и заместителя директора Российского общества Добровольного Возд. Флота, инспектора для поручений при начальнике Гражданского возд. флота СССР.) и генерал-майор Генштаба Н.И. Раттэль (в годы Гражданской войны начальник Всероглавштаба, с 1925 в резерве РККА с откомандированием для работы в народном хозяйстве, где занимал должности управляющего делами ряда хозяйственных объединений - Главзолото, Главцветметзолото). Возможно – несмотря на острый дефицит квалифицированных управленцев в гражданских отраслях и переизбыток их на тот момент в РККА – все-таки полезнее было бы использовать богатый опыт того же Андерса или Раттэля именно в вооруженных силах, но тут необходимо отметить, что в 20-х годах должности их уровня и даже ниже были заняты сравнимыми с ними по квалификации кадровыми офицерами и генералами старой армии.

Как видим, сокращение количества офицеров на службе в РККА объясняется не столько кровожадностью советской власти, как это пытается представить автор, а вполне объективными причинами – и по тем же объективным причинам – что кстати видно и из приводимых самим Тинченко материалов –количество бывших кадровых офицеров, проживавших на территории СССР отнюдь не было и не должно было быть равно количеству офицеров на службе в РККА. Изучая судьбы офицерства и в дальнейшем, автор к сожалению в первую очередь руководствуется не столько желанием досконально разобраться в проблеме и ее истинных масштабах, сколько стремится доказать кровожадность советской власти по отношению к бывшему офицерству, не чураясь натяжек и выдвигая утверждения, не особенно заботится об их доказательстве. Соответственно любые неясности и непонятные моменты трактуются им в одном единственном ключе.


Характерных примеров много, в частности он пишет, что «сразу же по окончании гражданской войны многие заслуженные перед советской властью военачальники были изгнаны из армии. Исчезли в неизвестном направлении бывшие начальники штабов фронтов Е.И. Бабин, А. И. Давыдов, П. М. Майгур, командующие армиями Ю.П. Бутягин, Н.А. Жданов, В. Н. Зарубаев, П. К. Мармузов, С.К. Мацилецкий, А.К. Ремизов; десятки начальников штабов армий и командиров дивизий. Понятно, что они были демобилизованы, а дальше-то куда делись? До сих пор это неясно». Уже фраза «изгнаны из армии» должна указать читателю на неблагодарность советской власти по отношению к заслуженным офицерам и генералам. Между тем как все обоснования данного утверждения ограничиваются фразой «понятно, что они были демобилизованы», но никаких доказательств этого «понятно» не приводится - по всей видимости единственным доказательством является лишь отсутствие каких-либо сведений об указанных офицерах у автора данной работы, который, взяв у Кавтарадзе либо из приложений с сборнику «Директивы командования фронтов» несколько фамилий и поленившись поискать какую-либо информацию о судьбе офицеров, просто выдвинул голословные утверждения об их репрессиях. Между тем, как по некоторым офицерам я навскидку нашел информацию, что они «сразу же после окончания гражданской войны» отнюдь не были «изгнаны» из РККА. Например генерал-майор В.Н. Зарубаев, в течение 5 месяцев 7-й армией., после этого - в 1921 году - занимал должность помощника командующего войсками Петроградского ВО, после чего служил в военно-учебных заведениях и штабах. Умер он в 1972 году. Подполковник старой армии Е.И.Бабин, начальник штаба Украинского фронта с 12 мая по 6 июня 1919 года, еще в июле 1919 года стал инспектором Всевобуча в Москве, а с окончанием гражданской войны занял должность начальника и военкома управления всевобуча СКВО. Капитан старой армии Майгур П. М., кстати, менее двух месяцев служивший начальником штаба Восточного фронта (с 20.07. по 15.09.1918), после этого состоял для особых поручений при Главкоме и занимал должности начальника штаба армии Совет­ской Латвии, помощника начальника штаба охраны железных дорог Республики, начальника отдела, а затем помощника начальника штаба ВНУС. Фраза же, что «до сих пор неясно» куда они делись сразу после демобилизации, по всей видимости подразумевает, что они тогда же были репрессированы. Но вот например Мацилецкий (которого Кавтарадзе кстати упоминает среди тех командармов гражданской, факт службы которых в царской армии до 1917 года установить не удалось) благополучно дожил до конца тридцатых годов и занимал к их окончанию достаточно серьезную должность в народном хозяйстве …. В другом месте Тинченко написав про военспецов, собиравших деньги нуждающимся коллегам, в числе последних упоминает «выброшенных большевиками за борт: М. М. Загю, П. И. Ермолина, Б. Гернгросса». Между тем тот же генерал-майор Генштаба М.М. Загю на протяжении 20-х годов преподававший военную администрацию в Военной Академии, занимался преподавательской деятельностью и далее, получив в 1940 году звание генерал-лейтенанта и возглавляя к началу Великой Отечественной войны кафедру управления войсками Военно-химической академии, умер в 1951 году. Подполковник Генштаба П.И.Ермолин после окончания гражданской войны также служил на преподавательских должностях в военно-учебных заведениях и в 1935 году ему было присвоено звание комбрига.

Точно так же далее, упомянув о расстреле 10 членов Арткома и о том, что еще двое его членов - Дзержкович и Дмитриев⁴ получили различные сроки заключения, заканчивает Тинченко этот эпизод фразой: «а судьба выдающегося русского артиллериста Ю.М. Шейдемана, к сожалению, неизвестна». Между тем Шейдеман Георгий (Юрий) Михайлович, в 1918-1921 инспектор артиллерии полевого штаба РВСР, позднее занимавший должности начальника артиллерии РККА и начальника бронесил РККА, вплоть до своей смерти в 1940-м году находился на командных должностях и военно-научной работе. Написав об аресте генерала Костяева, Тинченко не пишет о его освобождении, в том же ряду стоит и упоминание об отстранении полковника Генштаба В.М. Гиттиса от руководства Южным фронтом как примере репрессивной политики, между тем как последний после этого был назначен командующим Западным фронтом.

Упоминая о деле военных топографов в 1923 году, Тинченко пишет об аресте полковника О.Г. Дитца и генерал-майора А.И. Аузана и ничего не пишет об их дальнейшей судьбе. Между тем О.Г. Дитц был выпущен в 1925 году и в дальнейшем активно занимался преподавательской и научной деятельностью⁵, и будучи награжден за нее орденом Трудового Красного знамени, скончался в Ленинграде в 1957 году. Генерал-майор А.И. Аузан был выпущен практически сразу же, в 1923 году, тогда же эмигрировал сначала в Латвию, затем переехал в Германию и в 1948 году в Англию, где и умер в 1953 году. При этом предвзятость часто выливается в совсем уже анекдотические натяжки. Так, среди военнослужащих, осужденных по делу Киевской контрреволюционной организации он упоминает поручика старой армии начальника транспортной службы 14-го корпуса И.В. Хазова, получившего 5 лет ИТЛ. Между тем последний, будущий генерал-лейтенант и командир стрелкового корпуса в Великую Отечественную войну, с августа 1931 не только не сидел, но скорее даже наоборот, находился по другую сторону колючей проволоки, занимая должность начальником отдела снабжения Управления специальных лагерей ОГПУ СССР. Часто Тинченко оказывается кровожаднее советской власти - про капитана лейб-гвардии 2-го Царскосельского полка Армадерова, генерал-майора советской армии, арестованного в 1941 году, он пишет, что тогда же тот был и расстрелян. Между тем в реальности Армадеров дожил не только до своего освобождения, но и до реабилитации и умер в 1956 году.

Вообще стремление расстрелять максимальное количество бывших офицеров присутствует у Тинченко на протяжении всей книги – в тексте постоянно встречаются фразы «почти все они, как и киевляне, были расстреляны», «прочие же, судя по отрывочным данным, содержащимся в документах, в большинстве были приговорены к расстрелу», «большая часть московцев также погибла в застенках ОГПУ, правда, кто именно - сказать сложно» (при этом из расстрелянных «московцев» указать Тинченко смог лишь троих - полкового священника отца Василия Медведского, и полковников П.М.Яковлева и Н.А.Мельгунова – двоих последних со ссылкой на заграничный источник), «что случилось с этими офицерами - доподлинно неизвестно, но, скорее всего, все они были расстреляны вместе с боевыми товарищами из других полков». Как видим, фразы изобилуют словосочетаниями «судя по отрывочным данным», «кто именно - сказать сложно», «что случилось … - доподлинно неизвестно», но при этом практически всегда следуют вывод «скорее всего, все они были расстреляны». После показаний подполковника А.Д. Тарановского, сообщившего, что в 1918 году он был арестован по абсурдному обвинению Тинченко также не может не добавить фразу, что «так повезло, наверное, только Тарановскому, прочие же арестованные офицеры были расстреляны как заложники после покушения на Ленина», при этом опять же не утверждая себя какими-либо ссылками. При этом обращает внимание то, что по тем лицам, по которым у Тинченко есть конкретная информация (которая указана в изложении), он вынужден отмечать мягкость приговоров, но когда речь идет об иных людях, то тут фантазия у него разгуливается⁶.

В продолжение темы о расстрелах - про генерала Фастыковского автор книги пишет, что его удалили из армии, как поляка по происхождению и направили на преподавательскую должность в школу «Выстрел». При этом в заключение Тинченко указывает «расстреливать не стали - все же заслуженный перед советской властью военспец»⁷. По прочтении создается такое впечатление будто всех поляков по происхождению в 1920-м году расстреливали, или как минимум выгоняли из армии. Исходя из логики Тинченко получается, что точно также удивление должна вызвать судьба почему-то не расстрелянных в 1920 году и благополучно продолжавших свою службу офицеров польского происхождения – например, генерал-майоров Генштаба Кадомского Д.П., Новицкого Ф.Ф., Пневского Н.В., полковников Генштаба Соллогуба Н.В. и Токаревского В.К., подполковников Грушецкого В.Ф. и артиллериста Садлуцкого В.К., капитана Генштаба Вольского А.И., штабс-капитана Пашковского, штабс-капитана Лонгвы Р.А., штабс-капитана Левандовского М.К поручика Сангурского, поручика австрийской армии Эстрейхер-Егорова Р.А. подпоручика авиации Петражицкого И.И., лейтенанта флота Панцержанского Э.С., Морского Генштаба капитана 1-го ранга Домбровского А.В. и многих других. И это только бывшие офицеры - поляков Уншлихта, Халепского, Муклевича, Будкевича, Квятека можно даже не упоминать. Вообще польская тема в изложении Тинченко приобретает причудливые очертания – упоминая об известном воззвании ряда бывших генералов во время польской войны, следствием которого был приток большого количества бывших офицеров в Красную армию⁸, автор книги пишет, что «ложь этого воззвания была очевидна: в войне с Польшей большевики преследовали лишь одну цель - перенести пожар революции в Европу». Между тем как само воззвание было опубликовано в то время, когда поляки в результате своего наступления оккупировали Киев и Минск, когда РККА вела оборонительные бои на территории Белоруссии и Украины, а отнюдь не Польши. И стремление перенести «пожар революции в Европу», кстати действительно присутствовавшее, по большому счету родилось лишь позже как результат (если не сказать, головокружение от) успехов Красной армии. Далее Тинченко пишет об арестах офицеров и генералов с польскими фамилиями – Клембовского, Величко, Смысловского, Мочульского, Рыльского и Левитского. Из них Клембовский умер в тюрьме, Величко и Смысловский, по словам самого Тинченко, были отпущены, а судьба Левитского неизвестна. Про Мочульского и Рыльского он же пишет, что они были расстреляны, между тем как генерал-майор К.И. Рыльский если и был расстрелян, то никак не вследствие поражения в войне с поляками - с 15.02.1921 он был утвержден в должности начальника Управления по обучению и подготовке войск Штаба РККА, и по одним данным, он был арестован в октябре 1921 года и затем отправлен в Архангельский лагерь, где и расстрелян, между тем как по другим данным он был исключен из списков РККА лишь 14.10.1924. Далее Тинченко приводит примеры перебежчиков к полякам начдивов генерала Л.А. Радус-Зенковича, полковника К. К. Карлсона и наштадива капитана И.А. Бардинского, после чего следует глубокомысленное замечание: «И какой же результат получили большевики в Польскую кампанию? Взять Польшу - не взяли, зато большинство офицеров с польскими фамилиями вырезали. Да, хорошая кампания, ничего не скажешь». Таким образом вывод о том, что «большевики вырезали большинство офицеров с польскими фамилиями» следует на основании судеб 3 (трех) человек - смерти (в ходе голодовки в тюрьме) генерала Клембовского, расстреле генералов Мочульского и Рыльского, причем последний пострадал никак ни вследствие польской кампании, после которой наоборот, был назначен на очень высокую должность. Интересно, что Тинченко упоминает про аресты подписантов упомянутого выше воззвания генералов Данилова, Верховского, Поливанова, Балуева, Цурикова, оговариваясь, что «о задержании этих лиц известно из различных справок и случайных обмолвок военспецов, арестованных по делу "Весна"» и «более точных данных по этому вопросу не имеется, и указать дату и причину ареста названных выше генералов не представляется возможным». При этом отсутствие каких-либо точных данных об арестах этих генералов и то, что информация построена на случайных обмолвках и отрывочных данных, никак не мешает автору книги заявить, что «как минимум, над пятью авторами воззвания большевики долгое время измываются в тюрьмах (Данилов, Верховский, Поливанов, Балуев, Цуриков)».

Не меньше натяжек и ошибок и встречается при описании арестов и их масштабов. Так, упомянув в одном месте, что 23 дивизия осталась единственным в УВО «не репрессированным» соединением, чуть дальше сам же Тинченко пишет про 7-ю стрелковую дивизию, которую репрессии обошли стороной. При упоминании арестов в винницком гарнизоне Тинченко пишет, что комдив 24 дивизии Данненберг был переведен во внутренние округа на территории России, а «комкор М. И. Василенко назначен на преподавательскую работу в Военную академию РККА, и более на командные должности не возвращался». Между тем комдив Е.Е. Даненберг с 1934 года возглавлял 57 стрелковую дивизию, входившую в состав ОКДВА – то есть район на тот момент потенциально гораздо более «прифронтовой», чем Украина. Комкор Василенко с 1931 по 1935 был инспектором пехоты РККА, а затем заместителем командующего Уральским военным округом – вполне командные должности. Интересны упоминания о «планомерных» арестах в Николаеве – само слово «планомерные» создает у читателя впечатления массовости этих арестов, между тем как самТинченко пишет, что в результате этих действий «было осуждено восемь человек». Или упоминания об арестах 34 преподавателей московских военных школ с обязательной для Тинченко ремаркой «хотя, скорее всего, таковых было больше», при этом какого-либо подтверждения своим словам Тинченко не приводит. Написав про «нешуточный погром военно-преподавательских кадров в Сельскохозяйственной и Горной академиях», Тинченко смог в качестве доказательства примера «нешуточного погрома» в Горной академии привести судьбы только двух человек – генералов Афанасьева и Шильдбах-Литовцева. Поскольку два человека на погром все-таки не тянут, чуть ниже Тинченко упоминает аресты В.Н. Гатовского и Е.М. Голубинцева, «иногда читавших лекции в Горной академии». Но поскольку последние «ничего "интересного" следствию рассказать не захотели», то – по словам самого же Тинченко – «с Горной академией у ОГПУ ничего и не получилось». В итоге у него же следует вывод - «"Склеить" из преподавателей гражданских вузов отдельную контрреволюционную организацию ОГПУ так и не удалось. Показания В. Л. Барановского и А. Л. Буевского "повисли в воздухе", поскольку не были подтверждены свидетельствами других лиц.». Наверное наиболее ярко методы и подходы Тинченко показывает подсчет жертв операции «Весна» в Ленинграде. Ссылаясь на отчет ОГПУ о "разоблачении" Ленинградской контрреволюционной организации, Тинченко пишет, что по состоянию на 7 февраля 1931 года «всего по делу "Весна" арестовано 373 человека» (из них в списках членов различных "контрреволюционных организаций" значатся 320 человек), и тут же дополняет это своим замечанием, что «общее количество лиц, арестованных в Ленинграде по делу "Весна" (не считая Балтийского флота), доходило до тысячи человек и более». Откуда же он берет эти цифры? Во-первых, он пишет, что «в отчете не указаны к тому времени еще не "разоблаченные" организации бывших кадетов Пажеского и Александровского корпусов». Насколько значим этот фактор? Поскольку сам Тинченко цифр не приводит, то можно попробовать сделать косвенную оценку – в другом месте автор книги пишет, что по делу 1-го и 2-го Московских кадетских корпусов было арестовано 50 бывших воспитателей и выпускников и можно предположить, что в Ленинграде их количество вряд ли было на порядок больше. А вот следующий комментарий Тинченко уже повергает в недоумение – последний пишет, что в отчете «нет большого количества офицеров военного времени, проживавших в городе … все они так же были репрессированы». Если в отчете нет офицеров военного времени, то кем же интересно были перечисленные самим же Тинченко в приложениях 207 обер-офицеров, по крайней мере большая их часть, имевшая звания прапорщиков, поручиков и подпоручиков, и штабс-капитанов?⁹ Если все офицеры военного времени были репрессированы (исходя из логики автора книги, числом около 1000 человек), то кого же тогда, как опять же чуть ниже пишет сам Тинченко выслали из Ленинграда в марте 1935 года в числе "бывших людей" было выслано 1117 офицеров, из которых 936 человек были бывшими белогвардейцами (то есть офицеры, служившие в РККА или не служившие вовсе, сюда практически не попали). Между тем заканчивая этот раздел Тинченко, оценивая масштаб репрессий «Весны» в Ленинграде, доходит до упоминания цифры в 2000 только «расстрелянных» офицеров и их сподвижников.

Не менее интересно и описание методов следствия – практически всегда Тинченко пишет про издевательства и жестокое обращение сотрудников ОГПУ с подследственными, использование пытки, методов физического воздействия, но как обычно, доказательства практически не приводит. Поскольку большевики у Тинченко априори кровожадны, то любой факт нормального обращения вызывает у него удивление, как в случае с генералом от инфантерии Даниловым¹⁰. Интереснее написать без какой-либо конкретики про то, что «как видно из дела Ольдерогге, над ним издевались немилосердно». Выше уже упоминалось про «долгие измывательства в тюрьмах» над бывшими генералами, авторами воззвания к офицерам во время советско-польской войны, при том, что сам же признается, что у него нет даже данных о датах арестах, и вообще вся информация отрывочная. То же самое наблюдается и при описании арестов и следственных действий во время операции «Весна», хотя при внимательном изучении приводимых Тинченко примеров ситуация вырисовывается как минимум неоднозначная. Так, про арест преподавателей Военной академии (Смысловского К.Е., Лукирского С.Г., Новицкого Ф.Ф., Сухова В.Г., а также отставников Галицинского А.Н., Новикова А.В., Беляева Н.С. (см. Черушева)) Тинченко пишет, что «допросы длились сутками, причем, по всей видимости, подследственных сильно били. По крайней мере, есть основания считать, что генерал Галицинский умер именно от побоев». При этом оснований Тинченко не приводит, а поведение генералов скорее заставляет сделать обратные выводы: «судя по протоколам допросов, большая часть арестованных держала себя очень достойно, в особенности - все три отставных генерала и подполковник В. Г. Сухов». Последний, при том, что «допросы длились сутками», а «последственных сильно били», на допросах, как пишет Тинченко «откровенно валял дурака, занимался популизмом и очковтирательством, разбрасывался громкими фразами типа: "Считаю себя виновным в том, что я тогда не осознал преступной сущности этой речи (Брусилова, - Т.Я.) и не доложил об этом по начальству" (ГАСБУ, фи, д. 67093, т. 83(63), дело Сухова В. Г., с. 221). Несмотря на такие многообещающие откровения и раскаяния, Сухов не спешил особо распространяться по поводу участников "контрреволюционной организации" и своей причастности к ней. В общем, ничего интересного от бывшего подполковника следователи так и не получили». Как заканчивает этот эпизод Тинченко, «Сухов еще считался "частично признавшим свою вину", а ведь в компании арестованных преподавателей академии попадались и со всем не расколовшиеся, а потому, с позиции следствия, - безнадежные». На самом деле сомнения в широком распространении рукоприкладства в ходе операции «Весна» связаны и со следующими моментами – известно, что и 1937 году пытки и рукоприкладство приживались с трудом и далеко не сразу, поначалу подобные методы воздействия практиковались очень редко и скрывались от начальства, потребовалось известное письмо Сталина, (из «Ежова»). Что касается операции «Весна», то в момент ее проведения даже среди руководства ОГПУ не было единого мнения по поводу ее необходимости – соответственно, вряд ли сотрудники ОГПУ усердствовали в «выбивании» (в буквальном смысле этого слова) показаний из подследственных. По всей видимости, максимум на что шли следователи в начале тридцатых – это моральное давление. В общем-то об этом говорит и то, что единственные приводимые Тинченко свидетельства – это именно примеры угроз и морального давления, как в случае с С.В. Гнедичем¹¹ или Черушев.


Ошибки у Тинченко, свидетельствующие как минимум о неаккуратности последнего, проявляются постоянно, самые разные, и значительные и незначительные – так упомянув, что по его подсчетам, «основанным на сообщениях различных эмигрантских изданий, в 20-х годах домой вернулось 20 белых генералов» и затем перечисляя их, он пишет что из их числа «лишь Я. А. Слащев да А. С. Секретёв были зачислены на военно-преподавательскую работу, остальным же пришлось довольствоваться в лучшем случае положением мелких советских служащих». Между тем например упомянутый им и вернувшийся вместе со Слащевым А.С. Мильковский, в старой армии полковник, после возвращения состоял для особых поручений 1-го разряда в инспекции артиллерии и бронесил РККА. Не менее забавно утверждение автора книги о том, что, например, бывший генерал Свечин не был известен в старой армии, а карьеру военного ученого сделал лишь в рядах РККА.

Вообще изложение материала сумбурное и путанное. О слабости Тинченко как историка свидетельствует и приведенное им в конце книги сравнение германского и советского генералитета времен 1937 года и Великой Отечественной войны. Так, сравнивая советский и немецкий генералитет, Тинченко делает целый ряд в высшей степени сомнительных утверждений – например про то, «военачальники, репрессированные в 1937-1938 годах, были даже не на голову, а на две ниже своих немецких коллег», поскольку «во Вторую мировую войну немецкая армия вступила, имея в каждом батальоне по 5-6 офицеров, участвовавших в Первой мировой войне», а «подавляющее большинство командиров дивизий Гитлера в 1917-1918 командовали полками, полковые командиры - батальонами, батальонные – ротами». При этом в отличие от них, по словам Тинченко «большинство репрессированных в 1937-м комбригов и часть комдивов даже не участвовали в Первой мировой войне!». Обосновывая свое утверждение, Тинченко составил таблицу сроков службы и пребывания в различных офицерских званиях командиров Вермахта, базируясь на составленный Разведупром РККА в 1937 году справочник по германской армии.

Между тем он, во-первых, совершенно не учел, что данный справочник касался в лучшем случае реалий первой половины тридцатых – а на самом деле даже более раннего периода жизни германской армии. Если в Рейхсвере 20-х годов, связанном Версальскими ограничениями, количество офицеров действительно было жестко ограниченно, а срок службы зафиксирован и составлял 25 лет, в связи с чем рост германского комсостава в званиях был чрезвычайно замедлен. В середине 30-х, точнее даже в первой половине десятилетия, начался взрывной рост германских вооруженных сил, что при резком дефиците командных кадров, кстати подробно описанном у Мюллера-Гиллебрандта, вызвало быстрый рост офицеров в званиях и должностях. Изучение же вышеупомянутого Мюллера-Гиллебрандта в совокупности с представлениями о численности офицерского корпуса имперской армии ставит выводы Тинченко под большое сомнение. В частности он считает, что в каждом батальоне к 1941 году должно было быть по 5-6 ветеранов Первой мировой – то есть речь шла как минимум о командире батальона, начальнике штаба и командирах рот и более старших офицерах. Или, если ориентироваться на таблицу Тинченко с его комментариями – обо всех офицерах в звании капитана и старше. Реально ли это? Согласно тому же Мюллеру-Гиллебрандту, к сентябрю 1939 года численность офицеров в сухопутных войсках составляла 105 тысяч человек (при общей численности сухопутных войск в 3,7 млн. человек)¹². Если распространить эти пропорции на общую численность вооруженных сил – 7,2 млн. человек в 1941 году с учетом ВВС, ВМФ, войска СС – то общую численность офицерского корпуса к 1941 году мы получим в 210 тысяч человек. В Рейхсвере в 1922 году из 4000 офицеров должности до командира роты включительно занимали более 3080 офицеров¹³, еще около 400 человек занимали должности офицеров санитарной и ветеринарной служб, соответственно около 500 офицеров, или каждый шестой, занимали должности от командира батальона (и равные им штабные должности) в звании от майора и выше. Можно предположить, что при росте армии доля, занимаемая старшими офицерами, сохранилась, соответственно среди 210 000 тысяч количество офицеров количество офицеров в звании от майора составило 35 тыс. человек. С учетом того, что по утверждениям Тинченко, в каждом батальоне должно было быть 5-6 ветеранов Первой мировой, то есть к ним он относил не только майоров, но и капитанов, то их (ветеранов) число в армии в целом должно было существенно превысить упомянутые 35 тысяч. Между тем в 1918 году численность офицерского корпуса Рейхсвера уже насчитывала всего 34 тысячи человек¹⁴ - как видим, для выполнения достижения указанных Тинченко цифр по наличию офицеров-ветеранов ПМВ в батальоне Вермахту не хватило бы даже тех, кто занимал офицерские должности в 1918 году, включая офицеров военного времени. При этом к середине 30-х годов по утверждению Мюллера-Гиллебрандта «офицеры, демобилизовавшиеся в 1918 г., постарели на 17 лет и после демобилизации никакой военной подготовки не проходили», соответственно далеко не все они были годны для занятия офицерских должностей. Результатом этого было то, что проблема дефицита офицерских кадров при создании Вермахта оказалось в числе наиболее острых проблем и решалась самыми разными путями¹⁵ - при этом призыв годных офицеров старой императорской армии дал лишь 1800 офицеров. Разумеется необходимо учитывать, что ветеранами могли оказаться какая-то часть из призванных на военную службу офицеров полиции и офицеров австрийской армии – но даже суммируя их всех с 4000 офицерами Рейхсвера мы получим не более 10 тысяч офицеров – в реальности же офицеров-ветеранов было еще меньше (учитывая, что к моменту прихода Гитлера к власти из 4000 офицеров более 1000 начали службу уже после Первой мировой войны¹⁶, а также что далеко не все офицеры полиции и австрийской армии были офицерами-ветеранами мировой войны). Таким образом, к 1941 году максимум треть всех старших офицеров Вермахта могла быть ветеранами ПМВ (к сентябрю 1939 года процентов 60-70 от общего числа старших офицеров), при этом среди капитанов их не могло быть в принципе. Это кстати подтверждается и простым изучением биографий высшего комсостава Вермахта, о чем пойдет речь ниже.

Итак, во-вторых, Тинченко даже просто не удосужился изучить биографии хотя бы нескольких представителей немецкого генералитета, занимавших высшие посты в военной иерархии германской армии. Если следовать его логике, согласно которой «подавляющее большинство командиров дивизий Гитлера в 1917-1918 командовали полками, полковые командиры - батальонами, батальонные – ротами»¹⁷, мы получим, что высший генералитет (командиры армий, групп армий) в Первую мировую должен был бы занимать генеральские должности (в частности, командир корпуса в звании генерал-лейтенанта должен был в Первую мировую войну командовать дивизией в звании генерал-майора), в худшем случае должности командиров полков (хотя это, по Тинченко, прерогатива дивизионных командиров Вермахта). Между тем под ограничения Тинченко не попадают даже генералы, командовавшие группами армий в 1939 году – Лееб, Бок, Рундштедт, хотя и родившиеся на 3-8 лет ранее срока, указанного Тинченко для генерал-майоров обр. 41 года и соответственно получившие свои звания также на 5-11 лет позже, тем не менее к концу Первой мировой войны имели звания майоров и соответственно быть полными генералами к сентябрю 1939 года никак не могли, а могли, следуя логике Тинченко, командовать полками и максимум дивизиями в звании генерал-майоров.

Среди командовавших армиями в 1939-41 годах ситуация была еще хуже – согласно Тинченко практически все они даже близко не могли занимать свои должности. Так, Эрнст Буш родившийся в 1885 году, ставший офицером в 1904 году, Первую мировую закончил командиром батальона в звании капитана – в соответствии с требованиями Тинченко он в 1939 году должен был быть полковником, а в 1941 – генерал-майором, при этом по должности он должен был командовать полком, и максимум дивизией в 1941 году. Между тем в реальной жизни он уже в 1937 году был командиром дивизии и генерал-лейтенантом. Максимилиан Вейхс, 1881 г.р., офицером стал в 1902 году – несколько выходит за рамки, очерченные Тинченко, и следуя его табличке, должен был стать генерал-майором и максимум командиром дивизии в 1939 году – между тем, дивизией он командовал уже в 1933 году, а в 1937 году стал командиром корпуса. Точно также и Эрвин фон Витцлебен, 1881 г.р., офицер производства 1901 года, в Первую мировую войну воевавший командиром роты и батальона и на штабных должностях и закончивший ее в звании капитана, по Тинченко никак не мог стать генерал-майором в 1934 году, в 1935 – генерал-лейтенантом, а в 1936 – генералом от инфантерии. Фридрих Дольман, 1882 г.р. и офицер производства 1901 года, в Первую мировую войну в чине капитана служивший воздушным наблюдателем и командовавший батареей, уже в 1932 году был генерал-майором, год спустя генерал-лейтенантом и инспектором артиллерии, а в 1936-м году генералом от артиллерии. Гюнтер фон Клюге, 1881 г.р., капитан Первой мировой войны, полком в звании полковника командовал уже в 1929 году, в 1933 году стал генерал-майором, а в 1934 – генерал-лейтенантом и получил должность начальника дивизии, вскоре переформированной в корпус. Георг Кюхлер, 1881 г.р., поступивший на военную службу в 1900 году, Первую мировую прослуживший в основном в звании капитана на штабных должностях, генерал-майором стал уже 1934 году, а в 1937 году в звании генерала артиллерии и командующим округом. Вильгельм Лист, 1880 г.р., ставший лейтенантом в 1900 году, генерал-майором стал не в 1938, как посчитал бы Тинченко, а уже в 1930 году, а в 1935 году в звании генерала от инфантерии принял командование корпусом. Адольф Штраус, 1879 г.р., в Первую мировую капитан, в 1935 году командовал дивизией, в 1938 году – корпусом. Аналогичная ситуация была и с первыми командующими танковых армий: Эвальд фон Клейст, 1881 г.р., начавший службу кадетом в 1900 году, к концу войны был капитаном, а в 1933 году он уже генерал-лейтенант и командир дивизии, в 1936 году – генерал от кавалерии и командир корпуса. Герман Гот, 1880 г.р., поступивший на военную службу в 1904 году, с 1935 года командир дивизии, а с 1938 – корпуса. Эрих Гепнер, 1886 г.р., лейтенант с 1906 года, по Тинченко должен был в 1941 году лишь получить звание генерал-майора, между тем, он в 1938 году принимает корпус у Гудериана. Гейнц Гудериан, 1888 г.р., звание лейтенанта получил в 1908 году, в 1916 году получил звание капитана – в соответствии с требованиями Тинченко – он к 1941 мог из подполковников стать полковником. В реальной жизни подполковником он стал уже в 1931 году, а в 1935 году он уже генерал-майор и командир одной из первых танковых дивизий. В 1938 году он уже генерал-лейтенант и командир корпуса – а по Тинченко в это время он был бы достоин лишь звания подполковника и должности командира батальона, максимум полка. Такую же карьеру должен был сделать и Эрих фон Манштейн. Родившийся в 1887 году, офицером также стал в 1907 или 1908 году, а войну закончил капитаном – но в 1932 году он уже в звании подполковника посещает СССР, в 1936 получает звание генерал-майора, а в 1938 году – генерал-лейтенанта и должность командира дивизии. В 1940 году он уже командует корпусом.

Похоже складывалась и карьера известных и более молодых военачальников, занимавших к 1941 году более низкие должности – Моделя, Паулюса, Роммеля, Шернера, Штудента. Все они родились в 1890-1892 гг., офицерские звания получили в 1910-1912 гг., первую войну закончили также в звании капитанов (Шернер лейтенантом, а Роммель получил звание капитана лишь в 1918 году) и командовали максимум ротами (Паулюс и вовсе лишь два месяца командовал орудийным расчетом и всю войну по сути провел на штабных должностях). По Тинченко все они должны были к 1941 году получить звания подполковника или максимум полковника, и командовать батальонами и полками. Однако реально все они занимали гораздо большие должности: Модель уже в 1938 году стал генерал-майором и начальником штаба корпуса, а в 1940 году в звании генерал-лейтенанта возглавил танковую дивизию, Паулюс в 1939 году в звании генерал-майора возглавил штаб 4-го командования, преобразованного впоследствии в 10-ю, а затем в 6-ю армию, а ко времени вторжения в Россию он уже генерал-лейтенант, Роммель в 1937 году стал полковником, а в 1939 – генерал-майором, и во Франции он уже командует дивизией, Шернер действительно подполковником стал только в 1937 году, но к 1941 году и он уже генерал-майор и командир дивизии, Штудент в полковники был произведен в 1934 году, в 1938 году он в звании генерал-майора создает – и затем возглавляет - 7-ю парашютно-десантную дивизию. Даже офицеры военного времени, причем, как правило попадавшие в Рейхсвер после длительного перерыва, умудрялись перепрыгивать ограничения, установленные Тинченко. Так например Эрик Абрахам, 1895 г.р., добровольно поступивший на военную службу в 1914 и ставший лейтенантом резерва в 1915 году – в 1920-м году вышел в отставку в звании обер-лейтенанта. В 1935 году он уже снова в армии и получает звание майора, в 1938 году становится подполковником. Согласно Тинченко, он к началу кампании в России должен был только получить звание подполковника (а в 1939 году быть майором) и командовать максимум батальоном. Между тем звание подполковника, как мы видели, он получил уже в 1938 году, и уже с апреля 1940 года он командовал пехотным полком. Один из самых известных германских танкистов Хассо фон Мантейфель, 1897 г.р., также был офицером военного времени – офицером он стал лишь в 1916 году и Первую мировую закончил в звании лейтенанта, не успев покомандовать даже эскадроном. Тем не менее, и он в 1939 году уже подполковник и, занимая в начале русской кампании должность командира батальона, уже в августе 41 года занимает должность командира полка. Автор известного меморандума, названного по его фамилии, Бернхард Лоссберг, 1899 г.р., попал в армию в 1916 году, когда ему еще не исполнилось и 17 лет, а лейтенантом он стал в 1917 году – и звание подполковника он также получил уже в 1939 году, что по мнению Тинченко для офицера Вермахта было просто невозмжно. И совершенно не вписываются в картину мира Тинченко вовсе не служившие в Первую мировую войну офицеры, такие как например Вальтер Венк, 1900 г.р., поступивший в рейхсвер рядовым в 1920 году, а в 1923 году ставший только лишь унтер-офицером - и уже в 1940 году получивший звание подполковника.


Точно также, как Тинченко завышает опыт офицеров Вермахта, он занижает его для командиров РККА. Не совсем понятно например то, откуда Тинченко взял информацию о том, что большинство репрессированных комбригов и часть комдивов РККА даже не служили в Первую мировую войну. Если взять комдивов, то известно, что из 203 военачальников, которым НПО состоянию на начало 1936 года было присвоено звание комдивов, был репрессирован 151 человек. На сайте РККА (ссылка скрыта) выложена информация о репрессированных командирах и их краткие биографии, взятые из приложений к книге Сувенирова – если изучить именно комдивов, то информация о службе последних в старой армии указана по 56 комдивам, по остальным такая информация отсутствует. Из них трое служили на должностях рядового состава¹⁸, пятеро - унтер-офицерами¹⁹, и лишь один - Штерн – не служил совсем. Остальные 47 имели офицерские звания (в том числе 12 кадровых офицеров)²⁰. Возможно кому-то может показаться, что если по иным лицам данные не указаны, то они не служили в старой армии? Отнюдь. Во-первых, мне по другим источникам удалось собрать данные еще по 25 комдивам – из них один – Флоровский И.Д. – служил рядовым, один – Глухов М.И. – унтер-офицером, остальные – офицерами: тринадцать – военного времени²¹, восемь – кадровыми²², и по двум – Степанову В.А. и Федотову А.В. не удалось установить, были ли они кадровыми офицерами или же прошли ускоренную подготовку. Таким образом, из 81 комдива лишь один не служил во время Первой мировой, шестеро служили унтер-офицерами, а четверо – рядовыми. Подавляющее же большинство – 70 человек – имели офицерские звания. Интересен вопрос по остальным комдивам, многие ли из них не служили в ходе Первой мировой? Здесь можно провести лишь косвенную оценку – например, по годам рождения. Так, из 446 командиров стрелковых корпусов Великой Отечественной не служили в Первую мировую войну 268. Из них подавляющее большинство было 1900 года рождения и позже (224 человека). Ранее родилось лишь (в 1894 – 1 человек, в 1897 - 2, в 1898 – 11 и в 1899 – 30 человек). Из списка репрессированных комдивов (70 человек) в 1900 и 1901 году родились лишь по одному человеку, в 1899 – трое, в 1897 и 1898 годах – по семь человек. 47 человек родились ранее 1897 года (еще по троим дат рождения нет). Отметим, что и единственный не служивший из тех, по кому известна информация об их службе в Первой мировой – Штерн – родился в 1900 году. Соответственно и здесь вероятность встретить вовсе не служивших в Первую мировую чрезвычайно мала. По комбригам информация значительно более фрагментарна, но и среди них подавляющая масса родилась до 1900 года, да и даже при беглом просмотре постоянно встречаются как кадровые офицеры (в том числе бывшие генералы и генштабисты, как, например, Балтийский, Белой, Благодатов, Варфоломеев, Верховский, Глаголев, Готовцев, Дьяков, Ермолин, Косматов, Лигнау, Любимов, Малышев, Сапожников, Свечников, Семенов, Сулейман, Шейдеман), так и офицеры военного времени²³. Таким образом подавляющая часть военачальников РККА, имеющих звания комдивов, успела послужить в Первую мировую войну, причем значительное число их именно в офицерских чинах, что мягко говоря противоречит неизвестно на чем основанным утверждениям Тинченко.


Учитывая все, что было написано выше, следующие выводы Тинченко можно выбросить в корзину: «военачальники, репрессированные в 1937-1938 годах, были даже не на голову, а на две ниже своих немецких коллег. Во Вторую мировую войну немецкая армия вступила, имея в каждом батальоне по 5-6 офицеров, участвовавших в Первой мировой войне. Подавляющее большинство командиров дивизий Гитлера в 1917-1918 командовали полками, полковые командиры - батальонами, батальонные - ротами. Допустим, что Германия начала войну с СССР не в 1941-м, а в 1937-м - до начала репрессий. Что это меняет? Ведь большинство репрессированных в 1937-м комбригов и часть комдивов даже не участвовали в Первой мировой войне!». Сравнивая возраст советского и немецкого генералитета, Тинченко пишет что из комсостава РККА в званиях от комбрига и выше 48% (1894-98 г.р.) могли в германской армии иметь звания только лишь майоров, еще 25% (1890-93 г.р.) – подполковников. Между тем получается, что если взять их германских ровесников, то только рожденные в 1894-98 гг. действительно в 1937 году часто имели звания майоров. При этом необходимо учитывать, что в 1937-38 году Вермахт насчитывал 500-600 тыс. человек, а РККА уже заметно больше миллиона, то есть к 1941 году с взрывным ростом армии германские майоры и подполковники серьезно выросли в званиях и должностях – произойди этот рост раньше на 3-4 года, точно также они быстрее бы выросли в должностях и званиях и к 1937 году. Что касается более старых офицеров, то они по Тинченко уже никак не могли иметь те звания, которые имели в действительности. Так, в категорию подполковников сразу попадают Модель, Паулюс, Роммель, Шернер, Штудент, полковников – Гепнер, Гудериан, Манштейн, дальше – хуже. Практически все командовавшие армиями в 1939 году генералы Вермахта по Тинченко в 1937 году могли быть максимум генерал-майорами, как родившиеся в 1881-85 гг. В реальности же они были минимум генерал-лейтенантами, как Э.Буш, а, как правило, генералами от инфантерии (кавалерии, артиллерии) - как Витцлебен, Дольман, Кюхлер, Клейст, Лист, Клюге и другие, и командовали корпусами и округами.

Разумеется, среди комсостава РККА не наблюдалось такой же возрастной иерархии, как у немцев – там вполне могли присутствовать как командармы 1890-95 г.р., так и комбриги, родившиеся в 1880-х годах, что объясняется спецификой гражданской войны, сломавшей традиционную иерархию и перемешавшей комсостав, выбросив на самый верх молодежь, при том, что возрастные офицеры старой армии, занимаясь как правило преподавательской деятельностью, часто оставались на среднем уровне. Но вопрос в другом - вышеприведенные примеры подтверждают как необъективность Тинченко, так и низкую – к сожалению - научную ценность его работы. К сожалению, потому, что это на сегодня практически единственный источник по теме. Однако многочисленные натяжки, ошибки, слабость (а точнее по сути полное отсутствие) анализа информации в сопоставлении заставляет с большим сомнением относиться к его итоговым выводам. Между тем последние у Тинченко весьма глобальны – в конце своей книги он утверждает следующее:

«К сожалению, полные масштабы погрома бывшего офицерства в СССР в начале 30-х годов до сих пор не известны. Но общее количество арестованных и осужденных военных вполне может достигать 10 тысяч человек. Причем все это - в большинстве кадровые русские военные, успевшие еще до начала Первой мировой войны окончить военные училища по программам мирного времени. Кроме того, некоторая их часть принадлежала к Генеральному штабу - военной элите любой армии. Нужно сказать, что в СССР оставалось очень немного генштабистов, и две трети из них были репрессированы именно в начале 30-х годов».

Насколько реальны эти цифры? Во-первых, что касается цифры в 10 тысяч репрессированных военных, «в большинстве кадровых русских военных, успевших еще до начала Первой мировой войны окончить военные училища по программам мирного времени». Мы уже видели, что цифра в 10 тысяч кадровых офицеров старой армии - это максимально возможное число их на службе в РККА в годы гражданской войны - и такого числа кадровых военных в РККА не было уже к 1924 году, когда число последних ограничивалось 2,5 тысячами человек. Естественно, к 30-м годам их число было еще меньше. Во-вторых, что касается того, что в ходе «Весны» были репрессированы две трети генштабистов, остававшихся в СССР – то здесь Тинченко, упомянув цифру, не привел совершенно никаких ссылок и расчетов, ее подтверждающих. Между тем, если изучить известные списки генштабистов (в частности, список лиц с высшим военным образованием по состоянию на 1 марта 1923 года), то - что касается тех из них, по кому есть какая-либо информация, в том числе и у Тинченко – видно, что та же «Весна» задела гораздо меньшее их число, чем например 1937 год.

Другая цифра, встречающаяся и у Тинченко и у других авторов (например, у Черушева), это 3000 бывших офицеров и генералов на службе в РККА. Эта цифра появляется еще у Сувенирова со ссылкой на "Военные архивы России", (1993, вып. 1, с. 102), а также на «Известия ЦК КПСС», 1989 г. В частности, в сборнике «Военные архивы России» без каких-либо ссылок было написано, что «лишь по одному очень большому делу, получившему условное наименование "Весна", было арестовано более 3000 офицеров и генералов бывшей царской армии, служивших на различных должностях в Красной Армии в Москве, Ленинграде, на Украине, в Белоруссии». Между тем и эта цифра, источник происхождения которой неизвестен, вызывает определенные сомнения – что мы увидим ниже. Сувениров по всей видимости одним из первых упомянул об операции «Весна», написав при этом, что операция была особенно засекречена даже по тем временам, поскольку какую-либо информацию найти было просто невозможно. Впрочем, скорее всего ларчик открывался гораздо проще – как известно сейчас, после появления работы Тинченко, архивные материалы по этой операции просто попали в архивы, расположенные по Украине – чем и объясняется то, что Сувениров не смог найти какие-либо документы в Москве.

Вообще оценка реальных масштабов армейских репрессий начала 30-х годов безусловно интересна. Мы уже видели, в том числе на примере раздувания числа репрессированных по делу Ленинградской контрреволюционной операции, что к цифрам Тинченко следует относится осторожно, поскольку он старается максимально завысить их, при этом когда речь заходит о больших цифрах, то следуют ссылки на слухи и предположения, при часто речь идет о голословных утверждениях. Часто даже в отношении конкретных лиц Тинченко делает выводы об их аресте на основании одних лишь упоминаний последних в различных документах и протоколах допросов, между тем как в биографиях данных лиц нет даже намека на арест (как например в биографии П.М.Шаранговича).

Итак, каковы же реальные масштабы? Если обратиться к книге Тинченко и приложениям к его работе, то там упомянуто несколько более тысячи персоналий, большая часть из них перечислена в разделе 2. В общем-то можно определиться, что это те люди, судьбы которых подтверждены теми или иными документами (хотя необходимо еще раз уточнить, что и там достаточно часто встречаются ошибки и неточности, при этом ошибки весьма односторонние). При этом больше половины упомянутых в этом списке лиц во время операции «Весна» являлись гражданскими лицами и не имели отношения к армии, при этом многие и вовсе в РККА не служили. С вооруженными силами были связаны лишь чуть около 430 человек (я насчитал 435 военнослужащих, преподавателей военных ВУЗов и военруков гражданских), из них бывшими офицерами являлись 418 человек, в том числе 26 генштабистов, 168 кадровых офицеров, 121 – офицер военного времени, 5 – военных чиновников и инженеров и по 98 было просто указано, что они офицеры. 150 человек из них были преподавателями ВУЗов, а еще около 100 – военруками гражданских учебных заведений. Тинченко пишет, что это лишь часть (он работал лишь в ГАСБУ) и что еще многие были арестованы в других округах. Но вполне вероятно, что поскольку значительную часть перечисленных в его книге персоналий составляли арестованные в Москве, Ленинграде, упоминались и военнослужащие центральных округов, то в украинские архивы все-таки попала большая часть всех материалов по делу «Весна». Разумеется, утверждать этого, не ознакомившись с архивными материалами, в том числе российскими, нельзя – но косвенно подобные масштабы подтверждаются и другими цифрами.

Так, если обратиться к статистике репрессивных органов, собранной О.Мозохиным, в отношении арестованных военнослужащих, то можно увидеть следующую картину - начиная с 1926 года органы ОГПУ арестовывали ежегодно следующее количество военнослужащих:

1926 год – 3 848 человек (в том числе комсостав - 1 714 чел., рядовых 2 134 чел.)

1927 год – 3 759 человек (в том числе комсостав - 1 307 чел., рядовых 2 452 чел.)

1928 год – 3 848 человек (в том числе комсостав - 1 296 чел., рядовых 3 284 чел.)

1929 год – нет подробных данных

1930 год – 3 647 человек

1931 год – 2 840 человек

1932 год – 6081 человек

1933 год – нет данных

1934 год – 2 923 человека (в том числе комсостав 523 чел., рядовых – 2400 чел.)


Кстати, по 1932-33 гг. есть цифры у Черушева


Как видим, всплеск есть только в 1932 году, в остальные года ежегодно в среднем арестовывалось по 3-4 тыс. человек, при этом 2/3 из них – это рядовые, командиры составляли примерно 1/3. При этом если ориентироваться на работу Тинченко, то аресты непосредственно по делу «Весна» (и по делам, выделенным из этого дела в отдельное производство) проходили только в 1930-31 годах. Если исходить из статистики предыдущих лет, можно определить количество командиров, проходивших по различным делам, примерно в 2 100 человек (1/3 от 6 487 чел.). Но и эта цифра включает лиц, арестованных не только по статьям, связанным с контрреволюционной деятельностью. В указанные выше годы ежегодно от 1,5 до 2,5 тыс. человек проходили по различным делам, связанным с воинскими преступлениями (военный шпионаж, дезертирство, оскорбление начальства и неподчинение и т.д., причем по тем годам, где есть разбивка, военный шпионаж занимал весьма незначительную долю)²⁴. Таким образом, что касается реальных масштабов репрессий по политическим причинам в отношении именно военнослужащих, то они по всей вероятности были реально невелики, и никак не могли составить ни «10 тысяч командиров РККА, в большинстве кадровых офицеров» (эта цифра попросту абсурдна), ни даже 3000 командиров РККА. По всей видимости операция «Весна» в основном затронула бывших офицеров, не служивших в РККА, а также преподавателей гражданских и военных ВУЗов, не имеющих звания командира РККА, и связанных с ними гражданских лиц. Возможно, что цифра в 3000 репрессированных верна, но охватывает как военнослужащих, так и бывших офицеров, не имеющих отношения к РККА, а также их родственников и знакомых. Скорее всего реальная цифра репрессированных по этому делу колеблется между перечисленными поименно в приложениях к книге Тинченко примерно тысячью персоналий и упомянутыми выше тремя тысячами человек. При этом первая цифра охватывает, как уже упоминалось, не только командиров РККА, и не только Украину и Киев, а также и Москву и Ленинград, и возможно более близка к истине. Цифра же в 3000 человек возможно относится к общему числу уволенных из армии командиров в начале 1930-32 годах, по разным статьям. Впрочем, все это на сегодняшний момент лишь ничем не подтвержденные догадки.

Вообще же необходимо отметить, что среди арестованных во время «Весны» офицеров старой армии встречаются и такие, как упоминавшийся выше белогвардеец полковник И.Г. Рубанов, который «в своих надеждах на падение Советской власти [был] настолько упорен, что за 6 лет пребывания в СССР не счел нужным избрать другой работы, как выполнение случайных чернорабочих работ» - то есть речь идет о тех лицах, чья ценность для РККА была, мягко говоря, близка к нулю. То есть в первую очередь данная операция была нацелена именно на бывших офицеров и их родственников и знакомых, причем многие из них вовсе не служили в РККА, и даже и не желали там служить.


Не менее интересны причины проведения данной операции. В своей книге Тинченко совершенно их не касается и не разбирает, между тем анализ последних возможно помог бы осветить некоторые непонятные аспекты операции, понять ее основные цели и, как следствие, масштабы.

По всей вероятности, данная операция была связана с военной тревогой 1930-го года. Сложная внешнеполитическая обстановка, угроза войны с Польшей, подогреваемая и высказываниями польских правящих кругов (Олег Кен), нервировали руководство страны. Ситуация осложнялась внутриполитическими проблемами, поскольку жестко проводимая коллективизация вызвала рост протестных настроений в стране. В этой связи небезынтересно отметить всплеск увольнений и арестов военнослужащих в 1932-33 гг., то есть как раз тех годах, когда в стране разразился массовый голод. Озабоченное этим руководство страны по всей видимости планировало провести превентивные репрессии с целью нейтрализовать потенциальную пятую колонну в стране, способную возглавить выступления против советской власти в неблагоприятной обстановке. При этом речь шла не о настоящих и активных противниках действующего строя, а о противниках потенциальных, то есть лицах, нелояльных или малолояльных власти, по мнению органов ОГПУ.

Ни для кого не было секретом, что значительная часть бывших офицеров в момент своего поступления на службу в РККА была нейтральна, а иногда и, как например полковник В.Л. Тарановский²⁵, прямо враждебна новой власти. Естественно, руководство страны и партии вряд ли могло рассчитывать на стопроцентную лояльность таких людей даже спустя десять лет после гражданской войны. Тем более, что многие из бывших офицеров и на первых допросах по делу «Весна» сразу же подтверждали свою приверженность прежним принципам. Так, бывший подполковник Генштаба Анатолий Васильевич Афанасьев сразу же заявил: "По своим политическим убеждениям я являюсь монархистом-конституционалистом. Глубоко религиозный, верующий человек. Будучи воспитанным в условиях царского правительства, традиций буржуазного общества, дисциплины старой армии, закрепленной в стенах академии генерального штаба - я, естественно, встретил Октябрьский переворот явно враждебно. Мне были не только непонятны происходящие события, но я резко осуждал их. Я хочу со всей искренностью признаться, что я до сего времени не могу примириться с существованием Советской власти. Начиная с Октябрьского переворота, я на протяжении всех этих лет упорно ожидал падения Советской власти"²⁶. В.Г. Серебряков, по словам Тинченко, «при аресте в 1930 году в анкете задержанного в графе "политические убеждения" написан просто и ясно: "монархических убеждений"²⁷. В монархических убеждениях был отмечен и А.А.Свечин, но все эти люди если и не принимали до конца советскую власть, вряд ли могли считаться активными и действующими контрреволюционерами. Как отмечал во время допросов Бесядовский, «коммунистические идеи были нам чужды, в марксизме мы не разбирались... Однако все же должен сказать, что мы не были настроены контрреволюционно, понимая под этим стремление активно выступить против Советской власти»²⁸.

Бывшим офицерам на службе в РККА можно было поставить в вину их монархические убеждения, халатное отношение к службе (как, например, у С.А. Пугачева²⁹), но вряд ли действительно значительная часть из них являлась активными контрреволюционерами. Это кстати понимали и сотрудники ОГПУ … (письмо Сталина – «Ежов», Сувениров)


Подытоживая, можно выделить два специфических аспекта операции «Весна»:

Во-первых, причины проведения операции – это сложная внешне- и внутриполитическая ситуация, и вытекающее из нее стремление нейтрализовать потенциальных противников советской власти, а также лиц, теоретически могущих возглавить выступления против власти. При этом необходимо отметить, что операция носила превентивный и профилактический характер, а руководство страны и спецслужб отдавало себе отчет, что многие попавшие под репрессии вовсе не являются реальными контрреволюционерами. Указанные выше причины обусловили и основную целевую группу операции «Весна» – бывшие офицеры старой армии и связанные с ними лица, в том числе служившие в Красной армии, но в основной своей массе не имевшие к ней отношения. Следствием профилактического характера операции - и осознания как руководством страны и партии, так и компетентными органами того факта, что значительная часть арестованных отнюдь не являлась настоящими врагами советской власти – была относительная мягкость репрессий. Многие из арестованных и осужденных были освобождены и более того, восстановлены в рядах вооруженных сил, уже через 1,5-2 года. То есть тогда, когда внешнеполитическое положение СССР несколько укрепилось, как укрепилась и уверенность руководства страны в своих силах. (Командармы гражданской – примеры – из ЕМНИП 9 командармов (из 100), арестованных во время Весны – лишь один Какурин – умер в тюрьме, а остальные были освобождены в течение 1-2 лет и почти все – кроме Искрицкого и еще кого-то – восстановлены в армии - проверить). Были освобождены и такие известные военные ученые, как Свечин, Снесарев, Верховский.

Во-вторых – относительно небольшие реальные масштабы репрессий. Как упоминалось выше, общее количество арестованных по всей видимости колеблется в районе 1-3 тысяч человек, при этом действующих военнослужащих из них насчитывалось максимум несколько сотен человек. Большая часть из них являлись бывшими офицерами, впрочем, отнюдь не все из них были кадровыми, и многие занимали различные преподавательские должности. Безусловно ни в коем случае нельзя сравнивать дело «Весна» по своим масштабам с 1937 годом – это просто несопоставимые вещи. Тех же генштабистов, чьи судьбы известны, в 1937-38 годах попало под репрессии заметно больше, чем во время «Весны», при этом и приговоры были куда как жестче. Впрочем, анализируя влияние дела «Весна» на состояние вооруженных сил, не стоит ограничиваться лишь сухими цифрами. Необходимо учесть то, что репрессии задели в первую очередь высокопрофессиональных кадровых военных старой армии, часто занимавших преподавательские должности. Вряд ли можно свести лишь к цифрам арест таких ярких военных мыслителей и ученых, как Свечин, Верховский, Снесарев, Какурин, выключение которых из активной военно-научной жизни сказалось на последней безусловно негативно.