Личность, святость, Божественное воплощение
| Вид материала | Документы |
- Конкурс «Юные богословы» Сочинение миниатюра: «Что такое святость и есть ли она в современном, 25.85kb.
- Семинар личность как субъект и объект управления, 96.53kb.
- Педагогический мониторинг как механизм управления качеством образования, 140.8kb.
- Viii конференция корпоративное обучение: концепции, воплощение, результаты, 23.5kb.
- Vi конференция корпоративное обучение: концепции, воплощение, результаты, 23.03kb.
- Смирнов А. Мусульманская этика как система Всмысловом поле «мусульманская этика», 365.07kb.
- Святость Священное Святить Эти исполненные тайны слова неодолимо влекут к себе и наполняют, 1543.56kb.
- Н. А. Бердяев Термин «самоопределение» употребляется в литературе в самых различных, 165.61kb.
- Бездетко Елена Владимировна Вводная лекция, 14.38kb.
- Существа вне его. Личность бога есть не что иное, как отделенная, объективированная, 805.74kb.
Быстротой не уступающий рекам, что устремляются к океану,
Поглощаешь героев своими огнедышащими глотками,
Словно мотыльки, они устремляются к пламени на свою погибель.
Без возврата погружаются в тебя и гибнут...
Скажи мне, кто ты и кем был от начала,—
Ты, чей лик так ужасен. О Бог богов, смилуйся.
Не отвергай моего поклонения, Господь. Твои пути мне
неведомы.
«Скажи мне, кто ты». Но ответ ясен и однозначен.
Я прихожу как Время, губитель народов,
Готово к часу, что зреет им на погибель.
Но Бог, пришествие которого как Времени столь ужасно, также существует в вечности как Божественное, как Брахман, сущность которого — это сат, чит, ананда, существование, сознание, блажен-
290
291
ство; а внутри и за пределами души человека, терзаемой временем,— его дух, «несозданный и несоздаваемый», по словам Эк-харта; Атман, близкий или даже тождественный Брахману. Гита, как и все другие изложения Вечной Философии, оправдывает отношение Бога к человеку, утверждая — и утверждение это основывается на наблюдении и непосредственном опыте,— что человек может, если захочет того, умереть для своей ограниченной и обособленной личности и тем самым прийти к единению с Духом, неподвластным времени. В ней также утверждается, что аватара обретает свое воплощение для того, чтобы помочь людям достичь этого единства. Для этого у аватары есть три пути: проповедовать подлинное учение в мире, ослепленном добровольным невежеством; призывать души «любить во плоти» его воплощение в человеческом облике (конечно же, это не цель сама по себе, но средство достижения духовной любви-знания Духа; и наконец, служить проводником благодати.
Богу, который есть Дух, можно поклоняться только в Духе и только ради него самого; но Богу во времени обычно принято поклоняться материальными подношениями, при этом преследуя достижение сиюминутных целей. Бог во времени проявляет себя как разрушитель не менее, чем творец, а значит, нет ничего необычного в том, чтобы поклоняться ему способами столь же ужасными, как и те разрушения, которые он сам причиняет. Отсюда кровавые жертвоприношения Кали в Индии, в ее ипостаси Природы-Разрушительницы; те подношения детей Молохам, которые осуждались еврейскими пророками; отсюда и человеческие жертвоприношения, которые бытовали, к примеру, у финикийцев, карфагенян, друидов, ацтеков. Во всех подобных случаях то сверхъестественное, которое они призывали,— был Бог во времени, или персонификация
Природы, которая есть не что иное, как само Время, пожиратель своего потомства. И во всех подобных случаях задачей ритуала было добиться благ в будущем или избежать одного из тех огромных зол, в которых нет недостатка у Времени и Природы. Считалось, что за это можно было платить такую высокую цену — человеческие муки, совершенно очевидно, высоко ценимые Губителем. Важность сиюминутных целей оправдывала выбор средств, ужасных, потому что подобных по своей сути самому Времени. Некие подспудные остатки этих древних шаблонов мышления и поведения по-прежнему можно найти в некоторых теориях искупления и в представлении о причастии как постоянно повторяемом жертвоприношении Бога-Человека.
В современном мире божества, которым приносится в жертву человек,— это воплощение уже не Природы, но собственных, доморощенных политических идеалов человека. Они-то, конечно же, все относятся к событиям во времени — действительным событиям прошлого и настоящего, воображаемым событиям будущего. И конечно же, здесь нужно отметить, что философия, которая утверждает существование и непосредственную реальность вечности, относится к одному типу политической теории и практики; философия, которая признает, что происходящее во времени — это единственная реальность, имеет своим результатом совершенно иной тип теории и оправдывает иной тип политической практики. Это четко осознавали писатели-марксисты, отмечавшие, что христианство, когда оно преимущественно обращено к событиям во времени, это «революционная религия». Когда же, под влиянием мистики, христианство более прочего выделяет Вечное Евангелие, в котором исторические или псевдоисторические факты, отраженные
292
в Писании — только лишь символы, оно становится политически «застойным» и «реакционным».
Марксистский подход к этому предмету определенно упрощен. Едва ли будет справедливым утверждать, что теология и философия, которая главным образом обращена ко времени, а не к вечности, так уж неизбежно будет революционной. Цель всех революций — сделать будущее радикально непохожим и лучшим, чем прошлое. Но в числе философских направлений, которые всецело обращены ко времени, есть и такие, что главным образом сосредоточены на прошлом, а не на будущем; их политика целиком посвящена задаче сохранения или восстановления «статус-кво» и возвращения к старым добрым денькам. Но у «времяпоклонников», обращенных к прошлому, есть одно общее с революционными поборниками большего и лучшего будущего: все они готовы на использование безмерного насилия, чтобы достичь своих целей.
Именно здесь мы обнаруживаем существенное различие между политикой Философов Вечного и политикой философов времени. Для последних наивысшее благо должно искать в преходящем мире — в будущем, где каждый будет счастлив, потому как все будут делать и думать нечто совершенно новое и неслыханное; или же, наоборот, нечто старое, традиционное и освященное временем. И поскольку наивысшее благо находится во времени, для достижения этого блага они оправдывают все средства, которыми располагает их время. Инквизиция пытает и сжигает на кострах, для того чтобы увековечить догму, ритуал и церковно-политико-финансовую организацию, которая считается необходимой для спасения человека в вечность. Протестанты, ревностные почитатели Библии, ведут долгие и жестокие войны, чтобы обратить мир к древнему христианству апостольских времен — каким оно представляется их
293
наивному воображению. Якобинцы и большевики готовы пожертвовать миллионами человеческих жизней ради политического и экономического будущего, которое в своем изобилии превзойдет все мыслимое и немыслимое в настоящем. И вот теперь всей Европой и большей частью Азии приходится жертвовать ради фантастических перспектив вечного Всеобщего Процветания, или Тысячелетнего Рейха.
История готова предоставить нам множество очевидных примеров того, что большинство религий и философий, слишком серьезно принимавших время, связаны с политическими теориями, которые насаждают и оправдывают насилие в самом огромном масштабе. Единственные исключение — это незамысловатые эпикурейские учения, которые отвечают слишком уж реальному времени: «Ешь, пей, веселись, ибо завтра умирать». Это не самый благородный и даже не самый реалистичный образец морали. Но он кажется куда более разумным, чем революционная этика с ее «умри (и убивай), и тогда завтра кто-то будет есть, пить и веселиться». На самом деле же, конечно, чье-то будущее веселье даже в перспективе выглядит крайне сомнительно. Ведь массовое умирание и убийство создают общественные и психологические условия, которые практически гарантируют еще одну революцию, направленную против достижения столь благотворных целей.
Но есть и философия, которая не заставляет воспринимать время излишне серьезно. Она ищет наивысшее благо не в прогрессивных общественных потрясениях революционера и не в возрожденном и увековеченном прошлом реакционера, но в вечном Божественном «сейчас», которое могут реализовать как факт непосредственного опыта те, кто достаточно желают этого блага. Сам по себе факт умирания — это еще не пропуск в вечность, и невозможно
294
поголовным истреблением принести избавление и процветание ни убийцам, ни их жертвам. Мир, превосходящий всякое разумение,— вот плод освобождения в вечность. Но мир и в своем обыденном повседневном виде также корень освобождения. Среди безудержных страстей и непрекращающихся раздоров — там не может осуществиться наивысшее благо. В этом — одна из причин того, что всякая политика, связанная с философией вечного, несет в себе терпимость и ненасилие.
Другая причина в том, что вечность, в реализации которой заключено наивысшее благо,— это «царствие небесное», что есть внутри. «Это есть ты», и, хотя «Это» бессмертно и бесстрастно, убивать, причинять мучение индивидуальному «ты» — это действие космического значения, поскольку насилие вторгается в нормальную и естественную взаимосвязь между индивидуальными душами и Божественным вечным Основанием бытия. Всякое насилие — это, прежде всего и более всего остального, святотатственный бунт против Божественного Порядка.
Если мы теперь от теории перейдем к историческим фактам, то обнаружим, что теология, которая менее всего была привязана к временным событиям и более всего обращена к вечности, была самой ненасильственной и самой гуманной в своей религиозной практике. В отличие от раннего иудаизма, христианства и ислама (для всех них вопрос времени первостепенно значим), индуизм и буддизм никогда не преследовали иноверцев, почти не призывали к священным войнам и удерживались от того прозелитического религиозного империализма, который шел рука об руку с политическим и экономическим притеснением цветных народов.
На протяжении четырехсот лет, от начала XVI века и до начала XX, большинство христианских народов Европы потратило не-
295
мало времени и сил, нападая, покоряя и эксплуатируя своих соседей-нехристиан на других континентах. На протяжении этих столетий многие священники-одиночки делали все возможное, чтобы смягчить последствия подобных несправедливостей, хотя их не осудила ни одна из более-менее значимых официальных христианских церквей.
Первый коллективный протест против рабовладельческой системы, которая была принесена в. Новый Свет испанцами и англичанами, был высказан в 1688 году на Собрании квакеров в Джер-манстауне. Этот факт имеет огромное значение. Из всех христианских направлений семнадцатого столетия квакеров менее всего интересовала история, менее всего они были склонны к идолопоклонству перед преходящим. Квакеры верили в то, что внутренний свет есть во всяком человеке, и что спасение приходит к тем, кто живет в согласии с этим светом, и оно не зависит от исповедания веры в исторические или псевдоисторические события, или от исполнения определенных ритуалов, или от поддержки какой-то отдельной церковной организации.
Более того, их философия, вечного уберегла квакеров от материалистического апокалипсизма культа прогресса, который еще недавно оправдывал всевозможные беззакония, от войн и революций до потогонной системы, детского труда, рабства и эксплуатации диких народов. И основанием этому оправданию служила мысль о том, что наивысшее благо — дело будущего и что можно обращаться к любым временным средствам, какими бы в сущности ужасными они ни были, для достижения этого блага. Теология квакеров была формой Философии Вечного, и поэтому политическая теория
296
квакеров отвергала воину и гонения как средство достижения идеальных целей, осуждала рабство и провозглашала равенство рас.
Члены других конфессий также немало сделали для африканцев — жертв ненасытной алчности белого человека. Можно, к примеру, вспомнить святого Петра Клавера из Картахены. Но этот милосердный «раб рабов» не поднял свой голос против самой рабовладельческой системы и преступной торговли, на которую она опиралась. Не пытался он, насколько можно судить по сохранившимся документам, убедить рабовладельцев, подобно Джону Вул-мену, освободить свое «движимое имущество» в человеческом облике. Причина, судя по всему, в том, что Клавер был иезуитом, принесшим клятву беспрекословного послушания. Католическая теология обязывала его воспринимать определенную политическую и церковную организацию как мистическое тело Христа. А сами главы этой организации никак не высказали своего отрицательного отношения к рабству и работорговле. Где уж тут ему, Педро Кла-веру, рассуждать о том, что не получило официального одобрения его начальства?
Еще одно практическое следствие таких великих учений в русле Вечной Философии, как индуизм и буддизм,— мораль, прививающая доброту к животным. Иудаизм и ортодоксальное христианство учили, что животных можно использовать, подобно неодушевленным предметам, на потребу сиюминутным нуждам человека. Даже у св. Франциска отношение к бессловесным тварям не было достаточно однозначным. Действительно, он обратил волка и проповедовал птицам. Но когда брат Юнипер отрубил ногу живой свинье, чтобы угостить больного, мечтавшего о жареных ножках, то не в меру ретивому ученику досталось от святого лишь за нерачительное отношение к хозяйству.
297
Не ранее истоков XIX века, когда ортодоксальное христианство в значительной степени утратило свою власть над умами европейцев, начинает исподволь приживаться мнение о том, что неплохо бы и с животными обращаться по-человечески. Эта новая мораль была связана с интересом к Природе, который поощрялся поэтами-романтиками и учеными. Однако учение о Божественном, которое обитает во всех живых существах, и современное движение за гуманное отношение к животным не имеет своим основанием Вечную Философию. Поэтому оно вполне уживалось и уживается с нетерпимостью и систематической жестокостью по отношению к людям. Юных «наци» учат быть ласковыми с котами и собаками и безжалостными — с евреями. И причина в том, что нацизм — типичная философия времени, для которой наивысшее благо существует не в вечности, а в будущем. Евреи — это гипотетическая помеха на пути достижения наивысшего блага. Коты и собаки — нет. Вывод напрашивается сам собой.
Себялюбие и пристрастность — качества очень низменные, недостойные человека, даже в этом материальном мире; но в религиозных учениях они проявляются еще подлее. И вот в чем наибольшее зло, порожденное разделением церквей: в каждой конфессии появилась эгоистичная, пристрастная ортодоксальность, которая состоит в том, чтобы яростно защищать все то, что есть у своих, и проклинать то, чего нет. И посему каждый поборник своей веры оттачивает свое учение в защиту своей правды, своего учения и своей церкви, и более других почитаем и славен тот, кто превозносит и отстаивает все свое и придирчиво следит за теми, кто принадлежит к другой конфессии.
Так скажите же, кто может быть более свирепым притеснителем истины, блага, единства и религии, как не подобные ее охранители? Если вы спросите, почему прославленный епископ Мье написал столько ученых книг, направленных против всех ответвлений Рефор-
298
мации, то выяснится, что это потому, что он родился и вырос во Франции и воспитывался в лоне Церкви-Матери. Случись ему родиться в Англии, если бы он считал своей альма-матер Оксфорд или Кембридж, возможно, он не уступил бы нашему славному епископу Стиллингфилду по количеству ученых фолиантов, направленных против Рима.
Но вот что я осмелюсь сказать: если бы каждая церковь могла породить хотя бы по одному человеку, обладавшему верой апостолов и нераздельной любовью первых христиан первой церкви в Иерусалиме, тогда протестанту и паписту, если бы это были они, не понадобилось бы и полстраницы бумаги, чтобы написать тезисы объединения, и не прошло бы и получаса, как они снова бы принадлежали к одной религии. И если, следовательно, приходится говорить о том, что церкви разделяются, отстраняются, становятся недружелюбны одна к другой из-за учения, логики, истории и критики на службе у пристрастности, то это потому, что в каждой отдельной церкви слишком многое оказывается истинным.
Спросите, почему даже лучшие среди католиков отказываются признать преимущества организации нашей церкви,— потому что они боятся заимствовать хоть малую толику у Реформации. Спросите, почему среди протестантов даже не затрагивается тема пользы или необходимости целибата для тех, кто отделился от мирских забот для проповеди благой вести,— тем самым, по нашему мнению, мы умалим ошибку Римской церкви, лишившую свое священство возможности семейной жизни. Спросите, почему самые достойные и благочестивые из служителей англиканской церкви боятся признать, что Божественного Света довольно, что необходимо искать лишь водительства Святого Духа,— потому что квакеры, которые порвали с церковью, сделали это положение краеугольным камнем своего учения.
Если бы мы любили истину саму по себе, искали ее ради нее самой, любили своего ближнего как самих себя; если бы мы желали
299
от нашей религии лишь того, чтобы она была угодна Богу; если бы одинаково желали спасения всех людей и боялись ошибиться лишь ради того, чтобы не навредить нашим собратьям,— тогда ничего от этого духа пристрастности не могло бы иметь в нас места.
Есть поэтому вселенский Дух, общение святых в любви Божией и во всем, что благо. От этого Духа никто не может научиться тому, что зовется ортодоксией в отдельных церквах, но только тому, что обретается через полное умирание для всех мирских суждений, чистой любовью к Богу, и тем помазанием свыше, которое освобождает разум от всякого эгоизма и побуждает любить истину и благо одинаково страстно в каждом человеке, будь он христианин, иудей или язычник. Тот, кто стяжает этого Божественного и вселенского Духа среди раздоров и разобщения и живет в одной из разобщенных церквей, не принимая участия в этом разобщении, должен непрестанно помнить о следующих трех истинах.
Первая — в том, что всеобщая любовь, которая отдает всю сердечную силу Богу и заставляет нас любить каждого человека так, как мы любим себя,— это самое благородное, самое божественное, Богоподобное состояние души, и в нем то наивысшее совершенство, к которому самая совершенная религия может пробудить нас; и любая религия дает человеку благо лишь настолько, насколько она приносит ему это совершенство любви. Эта истина покажет нам, что подлинную ортодоксию невозможно найти нигде, кроме как в чистой, бескорыстной любви к Богу и нашему ближнему.
Вторая истина — в том, что в нынешнем разделенном состоянии церкви сама истина разорвана и поделена на части; и что, таким образом, тот может подлинно иметь в себе вселенский Дух, кто имеет в себе больше от истины и меньше от заблуждения, чем можно найти в любой из разделенных частей. Эта истина даст нам возможность жить в отделенной части целыми и невредимыми и позволит нам быть подлинно свободными и готовыми просвещаться и получать помощь
300
от всего того доброго, что мы видим или слышим в какой-либо другой части церкви...
Третья — в том, что следует постоянно иметь в виду, что слава Божественного Правосудия, хоть она и неприятна для отдельных личностей или групп, но одинаково судит об истине и лжи, в том числе и у евреев и язычников. А значит, тот, кто хочет любить, как любит Бог, и отвергать, как отвергает Бог, должен смотреть не глазами паписта или протестанта; истина должна ему быть люба не потому, что ее ревностными поборниками были Игнатий Лойола или Джон Беньян. И следует одинаково отвращаться от любого заблуждения, чье бы оно ни было, доктора Траппа или Джорджа Фокса.
Уильям Ло
Доктор Трапп был автором религиозного трактата, озаглавленного «О природе, неразумии, греховности и опасности быть излишне благочестивым». Одна из работ Ло была ответом на эту книгу.
Бенарес на востоке, Мекка — на западе, но направься к сердцу своему, ибо там и Рама, и Аллах.
Кабир
Как пчела, что собирает мед с различных цветов, мудрый принимает сущность различных Писаний и видит только доброе во всех религиях.
Из Шримад-Бхагаватам
Его Священное Величество, Правитель Ашоки высказывает свое почтение людям всех верований, будь то аскеты или миряне, своими подношениями и всяческим уважением. Его Священное Величество, однако, более заботят не столько дары внешнего почитания, сколько возрастание внутреннего понимания во всех верах. Возрастание вну-
301
треннего понимания принимает различные формы, но корень его — в сдержанности речей, в мудрости, и пусть никто не оказывает почтения только своей вере и воздержится от беспричинного поношения другой. Осуждение возможно только в силу особенных причин, ибо все веры заслуживают почтения по той или другой причине... Тот, кто оказывает почтение только одной своей вере, при этом понося верования других лишь из приверженности к своей вере, намереваясь возвеличить славу своей веры,— в действительности таким поведением наносит жесточайший ущерб вере собственной. Таким образом, похвальным будет соглашаться, узнавать, прислушиваться и прислушиваться добровольно к Закону Благочестия, каким его признают другие люди.
Указ Ашоки
Увы, сложно найти подобный указ у кого-либо из христианских правителей, чтобы поставить его в ряд с указом Ашоки: На Западе в порядке вещей было прославление своей религии, порицание и даже гонение всех остальных. Правда, в недавние времена правительства изменили свою политику. В прозелитизме и гонениях ныне усердствуют политические псевдорелигии, такие как коммунизм, фашизм и национализм. И пока сохраняется мнение о том,, что различные проявления Вечной Философии стоят на пути продвижения к временным целям, которые исповедуются подобными псевдорелигиями, Вечная Философия будет и впредь восприниматься с презрительно-толерантным безразличием.
Дети Божий — приятные, но непонятные, очень симпатичные, но очень ограниченные.
Садху Сундар Сингх
302
303
К такому заключению был вынужден прийти наиболее прославленный из индийских новообращенных, пообщавшись пару лет со своими собратьями-христианами. Есть, конечно же, немало исключений, достойных всяческих похвал; но правилом даже среди образованных протестантов и католиков остается некий обходительно-надменный провинциализм, который если и не является серьезным вызовом истине и милосердию, то представляется просто смехотворно-нелепым. Сто лет назад почти ничего не было известно из того, что писалось на санскрите, пали или китайском. Невежество европейских ученых было достаточной причиной для их провинциализма. Сегодня, когда доступно множество более или менее точных переводов восточных текстов, для провинциализма нет не только ни малейшей причины, но и даже оправдания.
И все же большинство европейских и американских авторов книг о религии и метафизике пишут так, как будто бы никто и никогда не размышлял на эту тему, кроме евреев, греков и христиан Средиземноморского региона и запада Европы. Подобный подход в XX веке иначе как волюнтаристским не назовешь. Тем более что такое намеренное невежество — оно не только абсурдно и постыдно, оно также и социально опасно. Как и любая другая форма империализма, теологический империализм — это угроза для стабильного мира во всем мире.
Власть насилия не кончится, пока, во-первых, большинство рода человеческого не примет единую, истинную философию жизни; пока, во-вторых, эта Вечная Философия не будет признана наивысшим фактором, общим для всех мировых религий; в-третьих, пока приверженцы каждой религии не отрекутся от идолопоклоннической философии времени, напластованиями которой покрылась Вечная Философия в их частной вере; в-четвертых, пока
не наступит общемировое ниспровержение всех политических псевдорелигий, которые относят наивысшее благо человека к будущему времени и тем самым оправдывают и одобряют совершение всевозможных злодеяний в настоящем как средств достижения этой цели. Если указанные условия не будут выполнены, никакое политическое планирование, никакие экономические программы, какой бы изобретательностью они не отличались, не смогут предупредить рецидивы войны и революции.
Глава
тринадцатая.
Спасение,
освобождение,
просветление
Спасение — но от чего? Освобождение — но из какой особенной ситуации к другой особенной ситуации? На эти вопросы уже дано много ответов, и, потому что темпераменты людей так глубоко отличаются, обще-
305
ственные ситуации столь многообразны, а стереотипы мышления и чувствования так неодолимо сильны, пока остаются в силе,— эти ответы будут оставаться многочисленными и взаимоисключающими.
Прежде всего — это спасение от материального. В своей самой простой форме это желание жить, что проявляется в выраженном стремлении бежать от условий, которые отравляют жизнь. В действительности, реальное воплощение подобного желания зависит от двух вещей: разумного подхода к частным экономическим и политическим проблемам, а также создания и поддержания атмосферы доброжелательности, в которой разум может осуществлять свою работу к наилучшей выгоде.
Но люди не довольствуются тем, чтобы быть только лишь добрыми и умными в пределах одной определенной ситуации. Они стремятся соотносить свои действия, мысли и чувства, сопровождающие эти действия, с общими принципами и философией на космическом уровне. И если направляющая и объясняющая философия — это не Вечная Философия и не одна из исторических теологии, более или менее связанных с нею, то она принимает форму псевдорелигии, системы организованного идолопоклонства.
Так, вполне обоснованное убеждение в том, что очень сложно быть добрым, умным или счастливым, когда отчаянно страдаешь от голода, выливается, под воздействием метафизики Неизбежного Прогресса, в утопизм пророческого толка. Спутником и проводником желания избежать угнетения и эксплуатации стала вера в апокалиптическую революционность, сочетающаяся, не всегда в теории, но неизбежно на практике, с поклонением Молоху нации как величайшему из всех благ.
Во всех этих случаях спасение рассматривается как избавительный переход, при помощи самых разнообразных политических и эко-
306
307
номических средств, от несчастий и зол, связанных с плохими материальными условиями, к другому комплексу будущих материальных условий, настолько отличных в лучшую сторону от современных, что они, тем или иным способом, сделают каждого совершенно счастливым, умным и добродетельным.
Подобное вероисповедание, официально пропагандируемое и распространяемое во всех тоталитарных странах, независимо — левых или правых, в формально христианском мире капиталистической демократии по-прежнему остается не более чем полуофициальным. Здесь это убеждение вдалбливается в сознание масс уже не представителями государства или церкви, но самыми влиятельными из творцов общенародной морали и философии — сочинителями рекламных текстов (единственные авторы за всю историю литературы, которых ежедневно читает каждый член общества).
В теологиях различных религий спасение также рассматривается как избавление от безрассудства, зла и несчастья ради счастья, добра и мудрости. Но политические и экономические средства считаются вторичными по отношению к культивированию личной святости, к обретению личных духовных богатств и поддержанию личной веры в некий божественный закон или личность, наделенную властью тем или иным способом отпускать грехи и освящать индивидуальную душу. Более того, та цель, которой необходимо достичь, не рассматривается как существующая в некоем утопическом будущем, которое начнется, скажем, в XXII веке или даже чуть раньше, если наши почтенные политики будут и далее оставаться при власти и принимать правильные законы; эта цель существует «на небесах».
Это выражение — «на небесах» — имеет два очень разных значения. Для тех, кто, по всей вероятности, составляет большинство
сторонников великих исторических религий, это означает, и всегда означало, счастливое посмертное состояние бесконечного сохранения личной души, понимаемое как награда за доброе поведение и правильную веру и как возмещение за страдания, неотделимые от жизни в теле. Но для тех, кто, оставаясь в различных религиозных традициях, приняли Вечную Философию как теорию и сделали все от них зависящее, чтобы жить в соответствии с Вечной Философией на практике, «небеса» — это нечто другое. Они стремятся обрести освобождение от обособленной личности во времени к вечности, которое реализуется через знание, объединяющее с Божественным Основанием.
Поскольку единящее знание Основания может и должно быть достигнуто в настоящей жизни (а это познание и есть ее конечная цель и задача), «рай» не является исключительно посмертным состоянием. Полностью спасен лишь тот, кто освобождается «здесь и сейчас». Что же касается средств к спасению, то эти средства — моральные, интеллектуальные и духовные, с восхитительной простотой и краткостью обобщены в Восьмеричном Пути Будды.
Для полного освобождения необходимы следующие условия.
Первое — Правильная Вера в самую очевидную истину, заключающуюся в том, что причина страдания и зла — это желание обособленного, эгоцентричного существования; и поэтому нельзя избавиться от зла, личного или коллективного, не отделавшись от подобного желания и от одержимости «я», «мне», «мое». Второе — Правильная Воля, воля освободить себя и других. Третье — Правильная Речь, которая направляется состраданием и милосердием ко всем чувственным существам. Четвертое — Правильное Действие, цель которого — создать и поддерживать мир и добрую волю. Пятое — Правильные Источники Существования, или выбор
308
309
только того рода занятии, который не вредит никому из людей или, если это возможно, ни одному живому существу. Шестое — Правильное Усилие, направленное на самоконтроль. Седьмое — Правильное Внимание, или Собранность, которое следует практиковать во всех житейских обстоятельствах, так чтобы нам не совершать зла лишь по недомыслию, ибо мы «не ведаем, что творим». И, восьмое, Правильное Созерцание, единение в знании с Основанием, приступить к которому дают возможность сосредоточенность и нравственное самоограничение, предписываемое в первых шести шагах Пути.
Вот средства, вполне посильные для человека, для того чтобы прийти к своей конечной цели и достичь «спасения». О тех средствах, которые используются Божественным Основанием, чтобы помочь человеческим существам достичь их цели, Будда текстов пали отказывается говорить (этот Учитель, как и самый строгий из физиков-экспериментаторов двадцатого столетия, не любит, когда ему задают «глупые вопросы»). Все, о чем он готов поведать,— это «страдание и прекращение страдания»; иначе говоря, факт, грубый и невымышленный факт существования зла и страданий и другой, столь же эмпирический факт, что у обособленной личности есть возможность освободить себя от зла и что-то сделать для уменьшения количества зла в окружающем мире. Только в буддизме Махаяны мы находим обсуждение тайн благодати не менее полное, чем в индуистской и, в особенности христианской, теологии. Первоначальное, хинаянистское учение об освобождении — это просто практическое развитие последних записанных слов Будды: «Разложение неотъемлемо присутствует во всем, что состоит из первоэлементов. Упорно трудитесь над своим собственным спасением».
В известном отрывке, который приводится ниже, весь упор также делается на личное усилие.