Geum.ru

Всоветское время к филиппикам в адрес "буржуазных фальсификаторов истории Второй мировой" в нашей стране относились с изрядным скепсисом

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   28

Данные докладной Рогатина подтверждаются документами, хранящимися в Центральном архиве ФСБ. Вот справка, подготовленная сотрудниками МГБ ЭССР непосредственно перед депортацией:

"По состоянию на 15 марта с.г. выявлено подлежащих выселению 7500 семей в количестве 22 326 чел., из них:


семей кулаков — 3077, численностью — 9846 чел.


семей бандитов и националистов — 4423, численностью 12 440 чел."{356}.


Таким образом, Лаар завышает количество подлежавших депортации примерно на 4 тысячи человек, а авторы "Белой книги" — и вовсе на 10 тысяч.

Соответственно оказывается завышенным и число людей, подлежавших депортации, но невысланных. Согласно "Белой книге" таковых было 10 331 человек; Март Лаар называет цифру 5719 человек. Однако на самом деле при плановом задании в 22 326 человек было депортировано 20 535 человек, т.е. высылки избежало менее двух тысяч. При этом число семей, намеченных к депортации (7540), незначительно отличается от числа реально депортированных семей (7488). А Лаар заявляет, что высылки якобы избежала 2161 семья.

Лаар утверждает, что в ходе депортации было вывезено "около 3% тогдашнего населения Эстонии". Это утверждение является просто-напросто абсурдным — ведь если 3% — это 20 702 человека, то 100% — это 690 тысяч человек. Однако, согласно данным демографа Тартуского университета Эне-Маргит Тийт, в 1945 году в Эстонии проживало 854 тысячи человек, а в 1950-м — почти 1,1 миллиона человек{357}. Таким образом, соотношение числа депортированных к общему числу граждан Эстонии составляло около 2%.

Не соответствует действительности утверждение "Белой книги", согласно которому депортации подвергались "главным образом женщины, дети и старики с хуторов, так как почти все мужчины уже были репрессированы...". Мы уже рассмотрели статистику арестов граждан Эстонии органами НКВД/МВД и НКГБ/МГБ; она опровергает заявления о том, что "почти все мужчины уже были репрессированы". На самом деле, как следует из приведенной выше докладной Рогатина, в ходе мартовской депортации из Эстонии было выслано "мужчин — 4579, или 22,3% к общему количеству, женщин — 9890, или 48,2%, и детей — 6066, или 29,5%".

Полностью ложным является утверждение Лаара о том, что, "если людей, включенных в список, не удавалось доставить, брали с собой первых встретившихся". Из докладной Рогатина хорошо видно, что при погрузке депортируемых эшелонов охрана обязательно проверяла документы, на основе которых проводилось выселение конкретных лиц ("посемейные карточки"). При этом "имели место случаи отказа в приеме в эшелоны из-за неправильного составления посемейных карточек, ошибочно привезенных и не подлежавших выселению, по причине тяжелой болезни, беременности на последнем месяце". Информация Рогатина находит полное подтверждение в докладной записке министра внутренних дел ЭССР генерал-майора Резева от 18 апреля 1949 года: "Во многих случаях, по требованию начальников эшелонов и пунктов погрузки от МВД, посемейные карточки уточнялись и пересоставлялись в комендатурах МГБ, отдельные семьи возвращались на местожительство. С эшелона № 97306 уже в пути было снято 4 человека, ошибочно изъятые МГБ и не подлежащие выселению"{358}.

Следует отметить, что сотрудники НКВД и НКГБ ЭССР действовали в полном соответствии с "Инструкцией" о проведении депортации. В этом документе было четко оговорено: "Выселение кулаков и их семей производится на основании списков, утвержденных Советом Министров республики... Никаких пометок и исправлений в списках, полученных из Совета Министров, не допускается"{359}.

Не соответствуют действительности утверждения о смерти в пути 3000 человек. Подобной смертности, как мы помним, не имело место даже во время июньской депортации 1941 года — а ведь депортация 1949 года проводилась гораздо деликатнее. Если депортация 1941 года проводилась за один день, то депортация 1949 года — за четыре. В 1941 году депортированным было разрешено брать с собой 100 кг груза на человека. В 1949-м каждая семья могла увезти с собой 1500 кг{360}. В 1941-м вопрос о размещении депортируемых на месте ссылки был практически не решен, а депортации 1949-го предшествовала длительная переписка центрального аппарата МВД СССР с территориальными УМВД, в ходе которых выяснялось, сколько какая область может принять и трудоустроить спецпоселенцев{361}. Наконец, в 1941 году около трети депортированных (главы семей) было арестовано и направлено в лагеря; в 1949-м арестов и разделения семей не было.

Сомнительной является и информация "Белой книги" о смерти 2896 спецпоселенцев с 1949 по 1958 год. Согласно данным МВД СССР, к 1 января 1953 года на учете состояло 19 520 спецпоселенцев, высланных из Эстонии в 1949 году (см. табл. 8).

Таблица 8. Соотношение депортированных и спецпоселенцев, 1949–1953 гг.{362}

Мужчин

Женщин

Детей

Арестовано и в розыске

Всего

Депортировано в марте 1949 г.

4579

9890

6066

 —

20535

Состояло учете спецпоселенцев к 1 января 1953 г.

4303

9894

5040

283

19520


Как видим, разница между численностью депортированных в 1949 году и находившихся на поселении к 1 января 1953 года составляет около тысячи человек. Между тем именно на первые годы спецпоселения приходилась наиболее высокая смертность. После того как спецпереселенцы обустраивались на новом месте, смертность сокращалась, а рождаемость повышалась. Документы свидетельствуют, что у эстонцев, депортированных в 1949 году, рождаемость начала превышать смертность уже в начале 50-х годов, о чем ясно свидетельствуют документы (см. табл. 9).

Таблица 9. Депортированные из Эстонии в 1949 г. на спецпоселении, 1953–1954 гг.{363}


Состояло на учете

В том числе

В наличии

В розыске

Арестовано

На 1 января 1953 г.

19520

19237

2

281

На 1 января 1954 г.

19550

19352

2

196 [301]

Таким образом, утверждения о смерти на спецпоселении 2896 эстонцев несколько противоречат имеющимся данным. Кроме того, остается открытым вопрос о естественной смертности среди депортированных за десять лет.

Последняя тема, которую необходимо рассмотреть в связи с депортацией 1949 года, — какие задачи решала эта репрессивная акция. Март Лаар совершенно справедливо пишет, что основной целью депортации был подрыв социальной базы "лесных братьев", продолжавших действовать на территории Прибалтики вообще и Эстонии в частности{364}. Об этом прямо говорилось в документах МВД — МГБ: "Постановлением Совета Министров СССР № 390–138сс от 29 января 1949 года на МГБ СССР возложено выселение с территории Литовской, Латвийской и Эстонской ССР кулаков с семьями, семей бандитов, националистов, находящихся на нелегальном положении, убитых при вооруженных столкновениях и осужденных, легализовавшихся бандитов, продолжающих вести вражескую деятельность, и их семей, а также семей репрессированных пособников бандитов"{365}.

Дело в том, что, несмотря на активную деятельность органов НКВД — НКГБ, в 1946–1949 годах активность эстонских "лесных братьев" оставалась на довольно высоком уровне. В период с января по август 1945 года в Эстонии был арестован 961 бандит и бандпособник, в 1946 году — 543{366}. За 1947 год данных нет, однако в 1948 году количество арестованных эстонских "лесных братьев" и их пособников превысило уровень 1946 года, составив 568 чел.{367}. Это означало, что "лесные братья" продолжали убивать советских работников, милиционеров и мирных граждан. Такое положение вещей, естественно, не могло устраивать Москву; депортация 1949 года стала жесткой мерой по борьбе с националистическим вооруженным подпольем в Эстонии. Безусловно, при этом пострадали невинные люди; с другой стороны, как признают эстонские историки, после депортации деятельность "лесных братьев" пошла на убыль{368}.

6. Заключение


Рассмотрение советской репрессивной политики в Эстонии в 1944–1953 годах свидетельствует о несостоятельности заявлений эстонских историков и политиков о "геноциде", якобы проводившемся в это время.

Политика руководства СССР в послевоенной Эстонии была обоснованна и гуманна — особенно на фоне массовой коллаборации эстонцев с нацистскими оккупационными властями. Репрессиям и арестам подвергались лишь те, кто во время войны принимал участие в организованном нацистами уничтожении мирного населения оккупированных советских земель, те, кто после освобождения Эстонии вел вооруженную борьбу против советской власти, а также их пособники.

Всего с 1944 по 1953 год органами внутренних дел и госбезопасности Эстонской ССР было арестовано около 22–23 тысяч человек, большая часть из которых была осуждена к заключению в лагеря и колонии ГУЛАГа. Утверждения эстонских историков о том, что арестованных было от 30 до 53 тысяч, противоречат архивным данным и являются ложными.

Кроме того, в рамках борьбы с вооруженным националистическим подпольем в марте 1949 года советскими властями была проведена массовая депортация, в ходе которой в отдаленные районы СССР на поселение было выслано около 20,5 тысячи человек. Эта достаточно жесткая операция подорвала социальную базу "лесных братьев" и способствовала прекращению развернутого ими террора против поддерживавших советскую власть эстонцев.

В отличие от периода 1941–1944 годов, смертность среди заключенных системы ГУЛАГа и спецпоселенцев находилась на низком уровне. После отбытия заключения большинство осужденных в 1944–1953 годах эстонцев было благополучно освобождено. Освобождены были и находившиеся на спецпоселении депортированные.

Таким образом, репрессии 1944–1953 годов затронули около 5–6% населения Эстонии, причем большая часть репрессированных впоследствии благополучно вернулась на родину. Утверждать, что в послевоенной Эстонии имел место геноцид, невозможно.

Тем не менее миф о геноциде в современной Эстонии получает поддержку на самом высоком уровне. Не удовлетворяясь завышенными данными историков, эстонские политики играют "на повышение", постоянно увеличивая число якобы подвергнувшихся геноциду эстонцев. Например, в начале 2007 года Чрезвычайный и Полномочный посол Эстонии в РФ госпожа Марина Кальюранд заявила, что, "по данным историков, в период с 1944 года погибло более 100 тысяч человек"{369}. Излишне говорить, что это заявление не имело абсолютно ничего общего с исторической правдой.

Игорь Петров.

Неммерсдорф: между правдой и пропагандой


1. Свидетельство Потрека


"Мой взвод фольксштурма получил приказ следовать в Неммерсдорф для расчистки и наведения порядка. Уже перед Неммерсдорфом нам попадались перевернутые телеги и разбросанный багаж беженцев. В самом Неммерсдорфе мы увидели целый обоз, раздавленный танками. То, что от него осталось, лежало на обочине дороги либо в канаве. Багаж был разграблен и растоптан, то есть полностью уничтожен. <...> Гражданского населения мы не нашли.


На краю деревни со стороны Зоденена, у домов справа от трактира "Белая кружка", стояла повозка, на которой были распяты четыре нагие женщины. Их руки были прибиты гвоздями. За площадью с памятником неизвестному солдату, рядом с большим трактиром "Красная кружка" есть сарай. На каждой створке ворот было распято по нагой женщине, прибитой гвоздями за руки. В домах мы нашли в общей сложности 72 женщин вместе с детьми и одного старого мужчину 74 лет. Все они были мертвы, почти все убиты самым зверским образом, не считая некоторых, застреленных выстрелами в затылок. Среди мертвых находились грудные дети, чей череп был раздроблен твердым предметом. В одной из комнат мы обнаружили сидящую на диване слепую женщину 84 лет. У ней отсутствовала половина головы, отрубленная, очевидно, топором или лопатой сверху и до шеи.


Мы собрали трупы на деревенском кладбище, где они остались лежать в ожидании иностранной медицинской комиссии, о скором прибытии которой нас известили. Тела пролежали три дня, но комиссия так и не появилась. К этому времени из Инстербурга приехала медсестра, искавшая своих родителей. Она нашла 72-летнюю мать и 74-летнего отца, единственного мужчину среди убитых. Она же сообщила, что все убитые были жителями Неммерсдорфа.


На четвертый день тела похоронили в двух могилах. На следующий день приехала медицинская комиссия, и могилы пришлось раскапывать. Чтобы вытащить трупы, задействовали подмости и ворота от сараев. Комиссия исследовала тела и установила, что все женщины, включая девочек 8–12 лет и 84-летнюю слепую старуху были изнасилованы. После осмотра они были окончательно преданы земле"{370}.


Записанный в 1953 году рассказ бывшего бойца фольксштурма Карла Потрека не является единственным документальным свидетельством того, что случилось в восточнопрусском поселке 21–22 октября 1944 года. Более того, он не является первым или самым аутентичным — Карл Потрек оказался в Неммерсдорфе после многих других очевидцев. Зато этот рассказ держит абсолютное первенство как по описанию зверств советских солдат, так и по количеству жертв. Удивительно, но даже геббельсовский рупор "Фёлькишер Беобахтер" в октябре 1944 года не упоминал большинство жутких подробностей, приведенных Потреком.

Тем не менее рассказ Потрека стал самым цитируемым описанием событий в Неммерсдорфе. Без упоминаний или ссылок на него не обошлась практически ни одна книга, посвященная боям в Восточной Пруссии и судьбе тогдашних беженцев. Приведу лишь два последних примера. Английский историк Энтони Бивор в книге "Падение Берлина" пишет:

"Страх людей увеличивался по мере приближения канонады. Женщины Восточной Пруссии, несомненно, слышали о жертвах Неммерсдорфа. Это случилось еще прошлой осенью, когда войска Черняховского сумели захватить на непродолжительное время кусок немецкой территории. В кинотеатрах Германии потом показали страшные кадры хроники, на которых были запечатлены шестьдесят две женщины и молодые девушки, изнасилованные и убитые советскими солдатами"{371}.


Бивору вторит Макс Гастингс, автор книги "Армагеддон":

"Первое вторжение русских в восточные районы Германии произошло в октябре 1944 г., когда части Красной Армии захватили несколько приграничных деревень. Через пять дней они были выбиты оттуда, и перед глазами гитлеровских солдат предстала неописуемая картина. Едва ли хоть один гражданский избежал смерти от рук русских солдат. Женщин распинали на дверях сараев и перевернутых телегах или, изнасиловав, давили гусеницами танков. Их детей тоже зверски убили. Сорок французских военнопленных, работавших на окрестных хуторах, предполагаемые освободители расстреляли. Та же судьба постигла и признанных немецких коммунистов. Действия красноармейцев не были проявлением бессмысленной жестокости — это был методичный садизм, не уступающий действиям самих нацистов"{372}.


Скажу сразу: имеющиеся на данный момент материалы практически не позволяют усомниться в том, что убийство гражданских лиц в Неммерсдорфе — дело рук солдат и офицеров Красной Армии. Не в последнюю очередь потому, что они односторонни — ни одного свидетельства очевидца с советской стороны пока не найдено. Во времена СССР тема была надежно табуирована, похоронена под штемпелем "геббельсовская пропаганда", и если в каких-то архивах и содержатся доклады особистов о случившемся в Неммерсдорфе, то историки доступа к ним пока не получили.

А есть ли тогда смысл копаться в десятках противоречивых показаний, уточняя количество жертв и обстоятельства их гибели, спросите вы. Мне кажется, что да. Именно многолетнее замалчивание и отрицание случившегося в Неммерсдорфе с нашей стороны позволило западным историкам фактически канонизировать рассказ Потрека — одну из самых неправдоподобных версий произошедшего.


2. Танковый прорыв


В середине августа 1944 года войска 3-го Белорусского фронта вышли к границам Восточной Пруссии. Пересекли они их лишь два месяца спустя, в ходе широкомасштабного наступления, спланированного командующим фронтом генералом армии Черняховским. Одной из целей наступления был захват важного стратегического и транспортного пункта — города Гумбиннен с возможным дальнейшим продвижением в сторону Кенигсберга. В то время, как на правом фланге 5-я и впоследствии приданная ей 28-я армии осаждали город Шталлупонен (он был взят 25 октября), на левом 11-я гвардейская армия под командованием генерала Кузьмы Галицкого и приданный ей 2-й гвардейский танковый корпус генерала Бурдейного получили задание выйти к Гумбиннену с юга.

17 октября 25-я танковая бригада корпуса Бурдейного форсировала реку Писса и взяла г. Кассубен{373}.

К 20 октября 25-я танковая бригада при поддержке 11-й гвардейской стрелковой дивизии вышла на рубеж реки Роминте близ поселка Гросвальтерсдорф. Поселок был взят вечером того же дня после упорного боя. Генерал Галицкий приказал:

"С рассветом 21 октября продолжать стремительное наступление с ближайшей задачей овладеть Гумбинненом. Одной танковой бригадой обеспечить действия главной группировки армии с запада, для чего выйти на р. Ангерапп, захватить переправы на рубеже Бергенбрюк — Неммерсдорф (7 км) и овладеть плацдармом на западном берегу реки"{374}.


Генерал Бурдейный, однако, решил не дожидаться рассвета и, используя эффект внезапности, продолжать прорыв, несмотря на тяжелые бои и усталость личного состава. Танки устремились на запад и за ночь с 20-го на 21-е преодолели 12 км, примерно столько же, сколько за три предыдущих дня, с 17.10. по 20.10, или за два предыдущих месяца, с 17.08 по 17.10. Около четырех часов утра танкисты с боем взяли деревню Форстек, лежащую в 3 километрах к востоку от Неммерсдорфа. Не ожидавший такого развития событий противник был ошеломлен.

Сведения об утреннем бое за Неммерсдорф достаточно противоречивы. Командир 25-й танковой бригады полковник Булыгин сообщил в своем рапорте, что в этом бою его солдаты уничтожили десять 75-мм пушек, четыре САУ и вывели из строя 150 солдат и офицеров, причем 35 взяли в плен{375}. Прорыв бригады лишь ненадолго задержали противотанковые рвы, однако приданные бригаде саперы довольно быстро устранили препятствия.

Я нашел рассказ о том же бое младшего сержанта Сабира Ахтямова:

"В октябре 1944 года мы дошли до населенного пункта Неммерсдорф. Нашему 2-му батальону был дан приказ с ходу совместно с танками взять этот пункт и до специального приказа удерживать занятую позицию. Сильная огневая точка врага остановила наше наступление. С младшим сержантом Луковкиным (моим вторым номером) получили задание уничтожить эту огневую точку. Под ураганным огнем противника ползком приблизились к объекту на 50–70 метров и поняли, что одними гранатами выполнить задачу нам не удастся. Невозможно было скрытно приблизиться к врагу. Мой взгляд остановился на предмете у края огневой точки, похожем на топливный бак. Несколькими выстрелами его удалось поджечь. Огонь проник во врытый в землю "фердинанд" (самоходно-артиллерийскую установку). Начали рваться снаряды. Наши бойцы с криком "ура-а-а!" бросились на вражеские позиции. Ночью этот населенный пункт перешел в наши руки"{376}.


Весьма странен случай, описанный солдатом парашютно-моторизованной дивизии "Герман Геринг" Йоханном Вальцем. По его словам, он и два его товарища попросту заснули в окопах на правом берегу Ангераппа:

"Мы пришли в себя, лишь увидев бегущих мимо русских. Нам ничего не оставалось, как снять каски и с криками "Ура" ворваться в Неммерсдорф вместе с русскими. Когда мы выбежали из поселка, мы были просто счастливы!"{377}


О том, что под утро шум боя был слышен в непосредственной близости от Неммерсдорфа на восточном берегу р. Ангерапп, рассказывают и жители поселка. Один из них, Отто Кевершин, уточняет: "Взвод одного из моих соседей занял позицию у реки. Он рассказал мне, что они получили приказ взорвать орудия и мост при приближении врага"{378}. Ева-Мария Вольфф добавляет, что ее обоз, пересекавший Ангерапп ночью, был встречен словами: "Куда вы?! Мы хотим взрывать"{379}.

Тем удивительнее тот факт, что мост не был взорван. Полковник Булыгин доложил командованию 21 октября, что железобетонный мост через реку Ангерапп длиной 45 м взят совершенно исправным. Вслед за ним около шести часов утра 21 октября был взят Неммерсдорф, "укрепленный пункт, с двумя линиями окопов, противотанковым рвом, ограждением из колючей проволоки и оборудованными дотами"{380}.

Однако наступление на правом фланге 11-й гвардейской армии на Гумбиннен, равно как и на левом на Ангерапп шло далеко не столь успешно. Советские войска были остановлены в 4–5 км от Гумбиннена. В ходе упорных кровопролитных боев 21 октября населенные пункты Гертенау, Гусаренберг, Вилькен многократно переходили из рук в руки. Похожая обстановка сложилась на юге, в результате чего генерал Галицкий заметил:

"Войска 11-й гвардейской армии продвинулись на 12–15 км. К исходу 21 октября фронт наступления армии достиг почти 75 км. Его конфигурация, образно выражаясь, имела дугообразную форму. Между соединениями образовались опасные разрывы, достигавшие кое-где 5–6 км"{381}.


Иными словами, стремительно прорвавшейся в тыл противника и захватившей плацдарм на левом берегу Ангераппа 25-й танковой бригаде грозила опасность быть отрезанной от основной группы войск и оказаться в котле.


3. Эвакуация


Неммерсдорф, поселок, в котором тогда проживало чуть более 600 человек, расположен на левом берегу реки Ангерапп, которая в этом месте делает Z-образный изгиб. Правый берег выше левого, таким образом холм Гальгенберг, расположенный в нижнем уступе Z, возвышается над поселком. Мост, ведущий в поселок, имел важное стратегическое значение, так как на добрый десяток километров был единственным способом перебраться через Ангерапп. Поэтому именно через него весь день 20 октября и ночью на 21-е шли обозы беженцев из восточных районов Восточной Пруссии вперемешку с частями отступающего вермахта.