Программа деятельности Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящей при главнокомандующем вооруженными силами на Юге России

Вид материала

Программа

Содержание В Крыму после эвакуации русской армии

Подобный материал:

• Вооруженными Силами Российской Федерации". Новая редакция гласит: "Управление Вооруженными, 639.4kb.
• Реферат Развитие России в 1990-е, 1287.96kb.
• Политико-правовые основы становления института гражданского контроля над Вооруженными, 100.14kb.
• Спасательные и неотложные аварийно-восстановительные работы в очагах поражения, 387.57kb.
• Рекомендации епархиальным отделам по взаимодействию с вооружёнными силами, 388.57kb.
• Задачи Вооруженных Сил, 162.19kb.
• Доклад парламентской комиссии по расследованию причин и обстоятельств, 2491.23kb.
• Особой Экономической Зоны. Год назад с этой же трибуны я читала доклад, 41.18kb.
• Независимая Международная Комиссия (иик) по исследованию событий на юге Кыргызстана, 548.23kb.
• Приказ директора образовательного учреждения о назначении комиссии по расследованию, 23.21kb.

В Крыму после эвакуации русской армии

Лицо, выехавшее из Крыма в начале декабря 1921 года, сообщает. После эвакуации Крыма войсками ген. Вранге­ля Крым был занят частями 4-й Красной армии. В частно­сти в Феодосию вошли части 3-й, в Симферополь — 51-й, а в Севастополь — 46-й дивизий.

Немедленно особый отдел 40-й армии приступил к реги­страции всех военных чинов, оставшихся в Крыму.

Первая регистрация

Приказ о регистрации, изданный Фрунзе¹⁷⁹, был составлен в таком тоне, что большинство военнослужащих истолко­вало его как амнистию и решило, что регистрация не пред­ставляет никакой опасности для явившихся на нее добро­вольно. Поэтому почти все оставшиеся в Крыму военнослу­жащие зарегистрировались и действительно первые дни, за исключением единичных случаев самочинных расправ со стороны красноармейцев, никаких репрессий не было.

Красные части

Некоторые части, как например, войска 30-й дивизии, составленной из бывших "колпаковцев"¹⁸⁰, поражали своей дисциплинированностью, выправкой и вежливым обраще­нием с населением. Эти войска напоминали скорее части дореволюционного периода. Красноармейцы из армии Бу­денного¹⁸¹ (дошедшие до Симферополя), наоборот, отлича­лись хулиганским поведением и терроризировали населе­ние грабежами и убийствами.

Однако вскоре 30-я дивизия, в которую успело посту­пить небольшое количество офицеров, находящихся в рай­оне Феодосии, была выведена из Крыма, и ее место заняла 9-я дивизия, обладавшая всеми отрицательными свойства­ми, присущими Красной армии.

Вторая регистрация и расстрелы

Вскоре по всему Крыму была объявлена новая регистра­ция военнослужащих. Все, явившиеся на эту регистрацию, были арестованы. Арестованные были разделены на две ка­тегории. В первую попали офицеры и чиновники безраз­лично, служившие или не служившие в белых армиях, и солдаты корниловской, марковской¹⁸² и дроздовской¹⁸³ дивизий; во вторую категорию — солдаты других частей. Попавшие в первую категорию начали поголовно расстреливаться. Расстрел производился сразу большими партиями по не­сколько десятков человек. Осужденные выводились к месту казни раздетые и привязанные друг к другу и становились спиной к выкопанной ими же самими общей могиле, а затем расстреливались из пулемета. Убитые и раненые (часто не­добитые) сваливались в эту могилу и засыпались землей. Были единичные случаи, когда уцелевшим от расстрела или легко раненым удавалось бежать. Этот массовый тер­рор происходил одновременно во всех городах Крыма под руководством Особого отдела 4-й армии. Количество рас­стрелянных за эти дни по официальным советским данным:

Симферополь около 20000

Севастополь около 12 000

Феодосия около 8 000

Керчь около 8 000

Ялта около 4 000 — 5000

Кроме офицеров и чиновников, расстреливались и граж­данские лица, заподозренные в причастности к белой ар­мии, в особенности прибывшие в Крым во время граждан­ской войны.

Врачей ожидала та же участь, что и офицеров, но при­бытие в Крым наркомздрава Семашко¹⁸⁴ с распоряжениями из центра спасло их от поголовного расстрела. Полоса террора продолжалась до 1 мая 1921 года, постепенно идя на убыль еще с середины января. Кроме того, было расстреляно много гражданского населения в Северной Таврии. Горе так велико, что хочется поделиться... Приехал грек, которого мы уполномочивали привезти мать или ко­го-либо другого. Слушайте печальную новость: в живых нет никого, кроме А. Г., сестры расстрелянной матери, и Д.; последние спасены своим отсутствием. Мать, дедушка с ба­бушкой убиты в доме, и дом был сожжен после десанта. Трупы их хоронились с соседями после четырех дней. Мать, перед тем как убить, жгли три часа свечами, допрашивая, где сыновья и муж. Она, очевидно, говорила им правду, а они думали, конечно, что мы в горах. За что же убили? Эх, безумцы, изверги. Мстить, мстить и мстить. Только в бое спасение. Отец страшно убит горем. Сказал, что едет в армию при первом зове.

Грек говорит, что жизнь ужасная, что-то невероятное. Люди бродят, как тени, и в глаза говорят большевикам, что они мерзавцы. Народ готов сменить Советы хоть на самого черта и подчиниться ему, дабы был порядок и хлеб. (Афи­ны, 30 апреля 1922 г.)

Милый Дядя. К Таниным безотрадным словам я еще хотела бы добавить много безотрадного, но "боюсь как бы гусей не раздразнить", да и вас не разочаровать, ведь вы такой оптимист, верите в то, что достаточно быть здоровым и живым, а в остальном всяк человек кузнец своего сча­стья.

Ой, как мы раньше в это верили, а теперь ни-ни. Ты хочешь так, а кто-то заставляет делать иначе. Тебе груст­но, а велят радоваться и т. д. Но это еще пустое. А самое главное, у нас голод, люди мрут, как мухи; хоронят их не единицами, а возами, в 50-60-70 человек сразу в одну яму. Где были ямы, шлинища, лесопильные овраги — там новые могилы, зарытые на две четверти. Собаки разрывают и на этой почве бесятся. На этой неделе бешеные собаки искуса­ли 13 человек. Лечить нечем. Ужас, ужас, ужас... На вашем месте я, да и многие не рвались бы так домой, даже очень многие хотели бы уехать отсюда, лишь бы не жить в своем отечестве. Великое чувство любовь к Родине, но у нас сей­час его нет. Нам непонятна неприкосновенность личности. Каждый гражданин "свободной" России не гарантирован за свою жизнь. Прожил день, ночь, слава Богу. Ну еще что вам напороть. Мы живы и здоровы, верим в будущее хорошее. Мы ожидали, что вы приедете со щитом, а называется вы хотите придти на щите. Жаль. Даже жить не хочется. Да простит вас Бог. Простите за небрежность письма. Темно, керосина нет. Ваша Нина. (Баталпашинский отдел. 18 мая 1922 г.)

Милый мой друг... Ты пишешь, что тебе очень хочется вернуться домой. Ты потому так говоришь, что, верно, не знаешь нашей жизни. Ведь это сплошной ужас, сплошное страдание. Мы медленно погибаем. Все, кто не принадле­жит к партии коммунистов, разуты, раздеты, голодают, живут в разрушенных домах и с тупою покорностью ждут своего конца. Коммунисты едят, пьют, веселятся, швыряют направо и налево деньгами, и всякому, кто неосторожно выскажется против них, грозит тюремное заключение и смерть. У нас ограбили в городе все церкви и говорили, что деньги, вырученные от продажи церковных предметов, пойдут на покупку продовольствия для города, но все это ложь, ибо после ограбления пьянство и разгул усилились и коммунистические содержанки появились в бриллиантах, снятых с икон. Монастырь у нас упразднили и на монастырском соборе сняли крест и заменили его красной звездой. Молиться нам негде: из шести церквей в городе служба происходит только в одной, а другие запечатаны, а священ­ники арестованы за то, что не хотели выдать святые пред­меты: чаши, лжицы, копия и пр. Все люди в городе, за исключением коммунистов, ходят, как тени, от голода и нравственных мучений. Одежда вся износилась, а новой делать нельзя, так как нет материалов, а если можно их найти, то простая ситцевая рубаха стоит миллион рублей. Ходим так: зимой на себя наворачиваем все тряпки, что есть в доме, а летом, т[о] е[сть] теперь, надеваем прямо на голое тело рубаху из мешков. Обуви нет, носим туфли из кусков сукна, а летом босиком. Мыла нигде нельзя достать, поэто­му мыться нечем. Нет иголок, ниток, почему все ходим в дырках, как прежде ходили нищие. Город наш имеет стран­ный вид: все деревянные заборы снесены на топливо, так что по всему городу можно ходить не по улицам, а насквозь. Деревянные дома тоже почти все разобраны. Каменные до­ма переполнены, потому что все жители собраны туда. По­этому грязь, теснота страшная. Мы, например, живем 8 человек в одной комнате. Уборных нет, а все ходят за своей нуждой прямо на улицу, почему по городу местами нельзя пройти. Если и есть в городе хорошие дома, то они заняты коммунистами и их семьями. Там есть и электричество, а мы сидим в темноте, так как ни свечей, ни керосина ни за какие деньги не достанешь. Вот наша горькая жизнь, а ты хочешь приезжать. Зачем. Ведь ты нам все равно не помо­жешь. Тебя сейчас же угонят в концентрационный лагерь на испытание, а оттуда два выхода: или на тот свет, если ты не сочувствуешь коммунизму, или на фронт, т[о] е[сть] в Крас­ную армию. Дома из приезжающих никого не оставляют. Сиди лучше и жди, Бог даст, кончится же скоро такая мука.

Очень мне жалко детей. Они, бедные, растут, не видя радости, а только видят преступления, смерть и кровь. Школы есть, но только по названию. На самом деле там ничему не учат, ибо нет учебников, нет учителей. Старых учителей советская власть забраковала, а новые сами еще должны учиться. Сидят бедные дети разутые, раздетые, голодные. Что из них выйдет, Бог один знает.

Газет нам не дают читать никаких, кроме советских, а там все хвалят советскую власть. Кому хвалят? Нам! Да мы сами все на своем горбу несем. Господи! Да неужели же никто не видит, что Россия погибает. Пишут в советских газетах, что вы, беженцы, все не ладите между собой; что вы не поделили? Помните, что все то, что испытали вы, все это капля того, что переживаем мы, и вам надо помнить это крепко. Надо быть заодно, мы ведь от вас ждем спасения. Сами мы уже не люди, а призраки. Вот ты и смотри сам — надо тебе ехать или нет. По-моему, жди, надейся на Бога и терпи. Придешь тогда, когда можно будет жить и работать, а теперь не стоит.

Ты хочешь прислать нам денег. Не делай этого, потому что все равно мы или ничего не получим, или получим половину, а то и меньше. Месяц тому назад нам жена моего брата прислала 2 000 000 рублей, но на почте нам выдали только миллион, а другой без объяснения причин удержа­ли. Почему, за что, об этом спрашивать не приходится у наших властей. Ответ все равно не получишь, а если бу­дешь настаивать, то можешь угодить в тюрьму. Посылок тоже не присылай. Они исправно доходят только в Москву, а затем за ними надо ехать туда. Съездить же в Москву все равно, что на Северный полюс. Раньше езды было 5—б часов, а теперь — 8—10 дней, да перед посадкой на поезд надо на станции ждать дня 3—4. Кто едет теперь куда-ни­будь, тот возвращается совершенно больной, ибо в поездах так тесно, что приходится стоять. А попробуй постоять 5—6 дней. Затем ты можешь получить посылку, а по дороге у тебя ее отберут. Жаловаться же некому. Одним словом, мы все рабы, каторжники, что хочешь, но только не люди. Опять говорю — сиди там, пока можно, а то приедешь, только больше причинишь и себе, и нам муки и горя. Мы пока знаем, что хоть ты живешь по человечески, а то и ты зверем сделаешься. (Калужская губерния, 1 мая 1922 г.)

Дорогой Гриша! Меня страшно беспокоит то, что напи­сали в прошлых письмах, т[о] е[сть] ехать тебе домой сейчас, по-моему, незачем. Вчера всех, приехавших оттуда, аре­стовали и услали в город, дальнейшая их судьба неизвестна. Пока не выясню и не напишу тебе, ты не выезжай.

На днях решится моя судьба, т[о] е[сть] будет судить ревтри­бунал. Если только судьба спасет, то я сейчас же еду в Уманскую, оттуда тебе напишу все-все, и тогда ты будешь знать, что делать. А пока наши страшно не советуют тебе ехать.

Уже совершенно смирилась с тем, что может постигнуть меня. Смерть является радостью. Если и жалею где-то в глубине души, так только о том, что может быть не увижу тебя. А как хотелось бы встретиться и только сказать тебе все. Все равно, если даже не станет меня, то тебе все расска­жут, ты поймешь и не осудишь. А ведь так может быть, что меня не станет... А впрочем, пусть будет, что будет, все равно жизнь уже потеряла для меня свою прелесть.

Миша на таком же положении, как и я. Мама заболела, полагаю от переживаний. Всегда твоя Д. (Екатериновская, 1 августа 1922г.)

Письмо

Здравствуйте, дорогие спасители родины, нашего Ти­хого Дона. По просьбе выборных казаков станиц: Черны­шевской, Усть-Медведицкой, Усть-Хоперской, Распопинской, Клецкой, Перекопской, Острожской, Иловлинской, Качалинской, Малодельской, Островской, Голубинской, Нижне-Чирской, Есауловской, Великокняжеской, Дени­совской, Гундоровской, Милютинской, Морозовской, Усть-Калитенской, Каменской, Раздорской, Мелиховской, Ольгинской, Хомутовской, Егарлыцкой, Мечетенской, Пла­товской — сговорились как один и заклинаем себя ради спасения родного Дона поднять восстание и перерезать всех коммунистов за своих братьев, которых они задушили и порасстреляли, когда возвернулись из-за границы, чтобы взяться за мирный труд, а они их повесили, лишь мы слу­чайно убегли из Ростова, а теперь организовались и к нам присоединяются все казаки. Теперь мы просим, как-нибудь сделайте десант, а мы туда будем гнать и соединяться. Езжайте только с оружием в руках, не думайте, что раньше было, теперь вас со слезами и радостью примут и женщины и дети, ждут вас, чтобы присоединиться и бить проклятых коммунистов. Я был в губернии, разговаривал с рабочими и отрядами Антонова¹⁸⁵, все как один сказали и говорят, чтобы Врангель шел, или еще кто, или казаки, то мы все как один порежем и разобьем коммунистов и поставим Царя и будем жить лучше по-старому. Довольно покушали свободы, чер­товы мы дураки, поверили мы, чертом смутили темный народ. Все, кто приезжает из-за границы, если не уйдет как-нибудь, не убежит, когда его поведут в ЧК, то вешают или душат теперь тайно веревкой, но вместо расстрелов теперь душат тайно, чтобы народ не знал, а ночью на авто­мобилях увозят в степь, бензином или серной кислотой по­ливают и сжигают. Голод сильный, кушать нечего, мы в лесу живем, нас сейчас человек [... ]¹⁸⁶. С нами Миронов Филипп Кузьмич¹⁸⁷, мы его посекли, и он поклялся быть ка­заком и душить комиссаров: 4 января сделал налет на Фро­лов, 27 коммунистов побили, 4 комиссара повесили, взяли 64 миллиона денег, сала, галет американских, спирту, та­баку, папирос, население очень благодарило, и мы и они нас очень уважают и помогают, кто чем может. Недавно, 9 фев­раля, на станции Липки свалили под откос поезд с продук­тами коммунистов, сахар, крупа, сардины, консервы, вин­товки, патроны. Все, что надо, выбрали, а остальное казаки забрали. Идите скорее, просите снарядов и вооружение, и главное — продуктов с собой. Весь народ русский ждет как избавителей. Впереди должны быть полковые иконы, зна­мена, и если можно, то больше знамен, потому уже сделали оповещение и тайное предупреждение в каждый почти ху­тор области Донской и еще агитация идет на Кубани. Те­перь Кубанские тоже покушали ще хай ли черт со свободой коммунистами и большевиками як наши казаки прийдут, то мы их пыдем бити¹⁸⁸ и начнем освобождать народ от ига. Идите к нам на помощь. Красная армия тоже накануне развала, идите, не бойтесь, что нас мало, нам нужно только спаянные закаленные полки, простите, что на такой бумаге пишем, потому что не было и нету. Я казак [...]. Я органи­зовал с осени отряд и вот уже 115 коммунистов истребил и 64 комиссара, а нас [...] человек, то теперь стали побаи­ваться говорить вступать комиссарам, хутора все без власти сейчас.

Пишем письмо, не знаем дойдет ли оно или нет, а может быть Бог даст и поможет дойти. Недавно прибыл из-за гра­ницы казак [...] станицы [...]. Он сказал, что в Болгарии Донские части Гундоровский, Калединский, Назаровский, Военное училище, Корниловский, сообщают войска около 15 000. Так что же вы сидите, идите, мы зовем Вас.

25 июля 1922 г.

[Подписи выборных ]

Копия с подлинным верна, что подписью с приложением печати удостоверяю. Товарищ председателя Донского вой­скового круга станичный атаман Белградской станицы и председатель сбора станичных и хуторских атаманов.

Белград, 15 сентября 1922 г.

Г. Янов

От президиума съезда станичных и хуторских казачьих атаманов в Югославии

В "Лигу Наций" доктором Нансеном вносится проект репатриации русских беженцев, в частности казаков, в со­ветскую Россию. Известно также, что посредником между Советом народных комиссаров и доктором Нансеном по вопросу о казаках является некий граф де Шайля.

По уполномочию представителей казачьих станиц и ху­торов в Югославии, президиум съезда названных предста­вителей самым энергичным образом протестует как против проекта доктора Нансена, так и против участия лиц, подобных графу де Шайля, ничего общего с казачеством не име­ющих.

Русские казачьи войска, обладающие громадными зем­лями на территории русского государства, существующие в течение многих столетий и в настоящем известные Европе своей трехлетней вооруженной борьбой с интернациональ­ной коммунистической властью, ее никогда не признают. Власть группы лиц, именующих себя народными комисса­рами России, рассматривалась и рассматривается казачест­вом как власть насильническая, разрушившая русское государство и народное хозяйство, как власть, которая управ­ляла и управляет страной при помощи террора, обмана и хитрости, наконец, как власть, вошедшая в пределы России в период мировой войны с золотом германского генерально­го штаба — достойная презрения и беспощадной кары. Ни­каким обещаниям такой власти казачество поверить не мо­жет. Кроме того, в распоряжении президиума съезда име­ются многочисленные и вполне достоверные доказательст­ва расправ коммунистов с возвращающимися в Россию казаками: они или расстреливаются, или заключаются в кон­центрационные лагеря, в коих умирают от голода и эпиде­мий, или насильственно мобилизуются в Красную армию, предназначенную внести ужас смерти и разрушения в Ев­ропу при первой к тому возможности.

Потерпев неудачу в борьбе с Советом народных комис­саров, казачьи войска Дона, Кубани, Терека, Астрахани и Урала покинули свои родные земли со своими войсковыми кругами и Радой (парламентами) и войсковыми атамана­ми, свободно избранными всем казачьим населением ка­зачьих областей.

Только эти учреждения и лица и объединенная казачья общественность в виде Общеказачьего съезда представите­лей станиц и хуторов — могут говорить от имени русского казачества, находящегося за границей.

Граф де Шайля — не казак, авантюрист, изгнанный казачеством из своих рядов, возможно, имеющий полномо­чия, но от большевистских казачьих организаций, прикры­вающихся теми или другими названиями — не является тем, кто представляет широкую казачью массу за грани­цей. Всякие сношения с ним и договоры через него нами признаются недействительными для казачьих войск. Что касается гарантий, которые могут быть представлены Сове­том народных комиссаров по репатриации, то разве забыть опыт международных конференций в Генуе¹⁸⁹ и Гааге¹⁹⁰.

Разве "Лига Наций" располагает властью над красной Москвой, творящей свое ужасное дело?

Между тем, принятие высоким учреждением проекта доктора Нансена возможно, бросит измученных тоской по Родине и тяжелым беженским положением казаков на не­избежную гибель и смерть, и в их мучениях и крови будут повинны могущественные и культурные государства, пред­ставленные в "Лиге Наций".

Не заявить об этом мы, представители казаков, не мо­жем, так как к тому нас обязывает честь и совесть.


Председатель генерал-майор Г. Янов

Тов[арищ] председателя казак Персианов

Секретарь полковник М. Сменов

15 сентября 1922 года. Белград. Югославия.

Копия