К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений в восьми томах. Том 7    М., Государственное издательство "Искусство", 1960    Вступительная статья

Вид материала

Статья

Содержание К. Алексеев К. Алексеев 428*. А. А. Стаховичу К. Алексеев К. Алексеев К. Алексеев К. Алексеев К. Алексеев 434. А. Н. Бенуа К. Алексеев К. Алексеев

Подобный материал:

• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.72kb.
•    K. C. Станиславский    Собрание сочинений в восьми томах, 9746.2kb.
• -, 4680kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 1585.13kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 2092.28kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 1652.64kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2783.63kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2722.46kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2563.36kb.
• Лев толстой полное собрание сочинений под общей редакцией, 2283.66kb.

426. Л. Я. Гуревич

   20/Х 912

20 октября 1912

Москва

Дорогая Любовь Яковлевна!

   Научите, как поступить?

   Дело в том, что Лоло (Мунштейн), издатель "Рампы и жизни", обещал своим подписчикам историю Московского Художественного театра и теперь пристает ко мне, чтоб я как можно скорее дал ему материал для статьи и для иллюстраций. Пока я отделался от него тем, что уверил его, что у меня нет материала, что он отдан (кому -- не сказал) и находится не в Москве, что это лицо взялось привести в порядок материал и что я сам не знаю, что у меня есть.

   Не дать ничего -- не удастся, так как он пристанет с ножом к горлу. Кроме того, это единственный журнал, прилично относящийся к нам. Отказом мы поставим его в очень затруднительное положение, так как премия уже обещана ¹. Надо дать то, что Вам не нужно.

   В каком положении дело книги? Что можно дать и чего нельзя: а) из материала, б) из иллюстраций?

   Работаю очень много в студии. Только что устроились. Пока уютно и приятно работать. Жаль, что Вас нет с нами.

   Был Ильин. Сговорились. Он хотел написать Вам о нашем свидании.

   Спасибо, получил статью Ярцева. Спасибо и ему за помощь ².

   Какая Ваша роль в "Речи"? Какая роль Ярцева?

   Целую Вашу ручку и ждем в Москву, в студию. Надо Вам переехать в Москву... По-моему, Вы московская, а не петербургская.

Сердечно преданный

К. Алексеев

   Жена, дети шлют поклоны.

  

427*. Из письма к Л. Я. Гуревич

21 октября 1912

Москва

Дорогая Любовь Яковлевна!

   ...Бог даст, Ваша книга и в малом размере вознаградит Вас за все жертвы и волнения. Буду Вам помогать, как и чем только могу. Пока сообщаю, что узнал. У меня были два молодых человека для переговоров о книге, и я им сказал, что у меня все в полном беспорядке, что какой-то X взял у меня мой архив, чтоб разобрать его (Ваше имя не упомянуто), что я сам не знаю, что у меня есть. Словом, удалось отбояриться от них и ничего не давать, но они многое достанут, во-первых, из архива театра, из Румянцевского музея (статьи недостающие), у разных фотографов, куда я им не могу закрыть хода, фотографии, выставленные в фойе, разговоры с актерами, и, главное, Эфрос пишет то, что я ему говорил в бытность в Бретани -- в 1911 году ¹.

   Все остальное я сохраню для Вас. Многие иллюстрации, все тома до Общества искусства и литературы. Первый год Художественного театра, которого нигде нет (даже в театре). Весь мой архив и все режиссерские экземпляры, которые прежде мы писали.

   В первый год "Рампа и жизнь" выпускает только первые 5--7 лет Художественного театра.

   Очень смущает меня Ваше нездоровье. Ради бога, берегите себя. Зачем Вы живете так высоко? Лучше жить дальше, где квартиры дешевле, а воздух лучше, но ниже, чем ближе к центру и высоко.

   Злит меня эта глупость. Для чего это нужно было судьбе лишать Вас того, что принадлежит Вам по праву. Говорю о театральном отделе "Речи".

   ...Сочувствую Вам. Какая скука писать фельетоны о бездарных авторах. Если б Вы были в Москве, я бы постарался украсить Ваш досуг занятиями для души в студии, но издали -- бессилен.

   Целую ручку и всем Вашим кланяюсь.

Ваш К. Алексеев

  

   Возобновили "Гамлета" и Тургенева. В этом году то, что ругали, имеет самый большой успех. Правда, я за лето нашел одно средство, как естественным образом ускорять темп переживания. Это очень оживило актеров. При свидании расскажу. Папки остаются в Вашем распоряжении, и, конечно, я никому, кроме Вас, не доверю интимных писем; если есть такие интимности, которые надо уничтожить, очень обяжете, если положите отдельно.

  

428*. А. А. Стаховичу

  

9 ноября 1912

Москва

Дорогой друг Алексей Александрович.

   Сегодня, 9 ноября, идет пятый акт "Мудреца". Я только что сдал свою сцену и бросился писать тебе. Вот уж могу по чести сказать: с момента твоего отъезда это первый свободный момент, который я отдаю другу. Так фатально столкнулись все обстоятельства: за 2 1/2 недели мы возобновили девять старых пьес, так как "Пер Гюнта" хватает с натяжкой на два спектакля в неделю. Плюс опасная, очень опасная и тревожная болезнь сестры (заражение крови), плюс частая игра (на будущей неделе я играю 7 раз), плюс начавшиеся занятия в студии, плюс репетиции, плюс сацевский концерт в Благородном собрании¹.

   Ты, блаженствуя в Меране, назвал меня эгоистом -- раскаялся бы в этом слове, если б увидал, как мы здесь мытаримся. Ты неправ и потому, что в тот самый момент, как ты катил из Москвы (т. е. около 11 1/2 час. утра), -- я говорил с твоим лакеем и в первый раз узнал о том, что ты уехал. "Не по-товарищески", подумал я, кладя трубку, и целый день вспоминал, что могло тебя обидеть. Но вспомнить не мог.

   Теперь о деле: заболела Гзовская, и репетиции "Мнимого больного" пошли путаные. Пришлось их прекратить. Распределяя дальнейшее время, я вижу, что мы едва-едва успеем сладить Мольеровский спектакль. В самом деле, около 10 декабря пойдет "Екатерина Ивановна". Между 10--20 она пройдет чуть ли не ежедневно. Репетиции "Тартюфа" немыслимы². Потом, до 7 января, праздники. Только 7-го мы приступим к полным репетициям "Тартюфа" (с Качаловым, если Гзовская не сможет, и с Германовой).

   Необходимо делать заготовки "Тартюфа" заранее и по частям. Вот почему пришлось в вечера "Пер Гюнта" начать "Тартюфа" (сцены). Пока была только одна репетиция-беседа. Завтра будет вторая.

   Обещаю тебе повторить все важное, что будет говориться на этих репетициях, -- и войди в положение и пойми, почему против желания и предположений пришлось начать их раньше, чем думали.

   Не сердись.

   Тебя дублирует Хохлов, так как Вишневский отказался³.

   Еще вопрос о том письме, которое ты писал Москвину и Немировичу. Меня тронули твоя добрая забота и расположение к театру. Это очень важно, и дай подумать, предугадать, что будет и как надо поступить. Позволь при свидании поговорить.

   "Мудрец" идет лучше и, кажется, имеет успех у публики 1-го абонемента.

   "Гамлет" и "Провинциалка" тоже идут лучше. То же скажу и про "Вишневый сад". "Три сестры" и "Дно" возобновлены плохо. Гзовской -- лучше, Грибунин -- лучше, Бравич -- ой, ой, ой!

   Пора бежать на сцену.

   Обнимаю, будь здоров. До скорого свидания.

   Поклоны и сердечные приветы Марии Александровне, Мише, Марии Ивановне и знакомым.

Твой К. Алексеев

  

429*. А. Н. Бенуа

   Ноября 30

   1912

   Москва

30 ноября 1912

Дорогой и многоуважаемый

Александр Николаевич!

   Смешно сказать, что я за целый месяц в первый раз нахожу полчаса времени, чтобы сосредоточиться и написать Вам письмо. Трудно поверить этому, а между тем это так. Очень уж сильно я занят все это время.

   Еще смешнее то, что я занят, а Мольер, т. е. главное мое дело теперь, -- не подвигается.

   Репетиции остановились совершенно.

   Почему? Пропасть причин. Начать с того, что больные и умирающие смущают, опечаливают нас и заставляют отвлекаться от дела то для того, чтобы спасать их, то для того, чтобы хоронить мертвых, то для того, чтобы устраивать осиротевшие семьи, то для того, чтобы делать грандиозный концерт для их обеспечения.

   Другая беда та, что "Пер Гюнт" никак не оправдал надежд, и, вместо того чтобы выдерживать пять спектаклей в неделю, он идет один раз в неделю. Все остальное время театр питается старьем и, особенно, Тургеневским спектаклем и "Гамлетом". Пришлось за это время возобновить и ремонтировать чуть не весь репертуар -- 12 пьес. Но и тут беда! Заболела в два приема Гзовская, а с нею пришлось временно снять с репертуара "Гамлета" и Тургенева, т. е. самые хлебные пьесы. Вместе с этим пришлось остановить только что начавшиеся репетиции "Мнимого больного". Они и так шли кое-как, без многих действующих лиц. Коонен занята в "Пер Гюнте" и в репетициях "Екатерины Ивановны", Базилевский -- тоже, Бакшеев и Павлов -- тоже. Однако с грехом пополам можно было репетировать. Но когда заболела Гзовская, нам решительно нечего было делать.

   Тогда я перешел к "Тартюфу", но Стаховича не было (он недавно приехал). Лужский и по сие время занят в "Екатерине Ивановне", Дамис и Эльмира¹ -- тоже, Бравич болел и умер². Проделали несколько репетиций с Книппер, Кореневой и Валером. Теперь и они остановились, так как ничего больше с этим трио делать нельзя. Хотел репетировать интермедию, но не было музыки. Теперь она (клавир) в наших руках. Оркестровка выслана из "Одеона". Нужно свидеться с Вами, прежде чем начинать репетиции. Следующий Ваш приезд нужен для: а) костюмов и материй, б) бутафории (объяснить и сдать), в) распланировать "Тартюфа" и сделать общую беседу, г) заладить интермедию.

   На этот раз актеров показывать не стоит, так как ничего не сделано. Тем не менее хотелось бы поиграть перед Вами commedia dell'arte ³. Могут быть какие-нибудь недоразумения.

   Вся эта работа потребует дней четырех-пяти (утро и вечер) и освобождения некоторых из актеров (Качалов, Германова, Лужский, Коонен, Берсенев). Кроме того, освобождения портных, куафера и бутафоров. Все они освободятся, когда пройдет ужасная "Екатерина Ивановна" -- этот гнойный нарыв нашего репертуара⁴. Это случится скоро -- около 10-го декабря. К этому времени ждем Вас, только запасайтесь шубой -- холодно. Хорошо бы, если б Вы остановились у нас, в пустующей комнате изменника Добужинского. Что сказать Вам еще. Замирайло мил, доволен, мы его ублажаем, и сейчас он основался и пишет⁵.

   Все рисунки костюмов, гримов и вещей мы получили. Спасибо за точность, ясность. Наслаждение работать при таких условиях. Не хватает только костюмов обойщиков. Простите за долгое молчание и за плохое писанье.

   Окружен красками, гримом, так как пишу в антрактах спектакля. Жму Вашу руку. Кланяюсь всем Вашим.

К. Алексеев

   От моих низкие поклоны.

  

430*. A. H. Бенуа

  

9 декабря 1912

Москва

Дорогой и глубокоуважаемый

Александр Николаевич!

   До первого спектакля "Екатерины Ивановны" -- костюмеры, бутафоры и проч. -- заняты.

   Только сегодня выяснилось, что премьера состоится 15 декабря. Таким образом, 16-го мы можем уже начать что-то делать. Ждем Вас 16-го утром, в час дня, в студию.

   До этого времени едва ли решится вопрос о Каратыгине¹. Вы даете тон спектаклю и потому можете выбирать, кого Вам нужно. Но следует принять во внимание одно обстоятельство, а именно: музыку придется приноравливать к перемене декорации. Это выяснится на многих репетициях. Придется то удлинять, то укорачивать отдельные части пантомимы, в зависимости от закулисных работ. Для этого надо непременно быть на самых репетициях, смотреть и применяться, т. е. надо жить в Москве. Есть и еще одно обстоятельство. Пока мы искали музыку Шарпантье², пришлось, на всякий случай, заказать многим музыкантам пробы. Большинство провалило, но один, до известной степени, выдержал пробу. Хотелось бы, чтобы Вы его прослушали и либо приняли, либо отвергли. Фамилия композитора -- Поль. Он родственник Саца и следил и знает принципы работы покойного, хорошо применившегося к нашему делу. Кроме Поля, у нас нет никого, и мы с распростертыми объятиями примем Каратыгина.

   Итак, до скорого свидания. Кланяюсь всем Вашим. Наши шлют Вам поклоны. Крепко жму Вашу руку.

Сердечно преданный

К. Алексеев

   1912 9/XII

  

431*. А. Н. Бенуа

19 февраля 1913

Дорогой Александр Николаевич!

   Простите за торопливое письмо. Спасибо за Ваше милое и подробное.

   1 ) Bonnet de nuit {ночной колпак (франц.).} -- восхитителен. Заказан и будет надеваться там, где Вы указали¹.

   2) Не лучше ли сделать какую-то выходную накидку Белине. Ведь между 1-ми 2-м актами (очень короткими) антракта не будет. Успеет ли актриса, кончающая 1-й акт, переодеться к середине 2-го? Ради этого удлинять антракт нежелательно.

   3) По-моему тоже, оливковый цвет невыгоден для улицы и костюма Сганареля. О том же, что Мольер носил костюм этого цвета, никто не знает. Не есть ли это деталь старинного театра?

   4) Указания об амурах чудесны и будут исполнены в точности ².

   5) Красная переносная занавеска -- совсем не compliquê {сложно (франц.).}!

   Ею очень увлечен Мордкин ³, и она вырастает очень скоро, легко и красиво. Думаю, что герб, поднимающийся в складку, будет менее импозантен и более труден и дорог, и вот почему. Нельзя сделать декорационным способом, т. е. на грунтованном холсте, который не дает складки. Нельзя делать и из простого холста, так как он после первой пробы так сомнется, что будет жеваный, некрасивый холст. Надо делать из материи, а это дорого и тяжело. Кроме того, на поднимающихся штангах очень трудно прикреплять разные веревочки для сборок и подъемов. От этого штанги качаются.

   О горшках не очень грущу. Как бы эта шутка не стала на сцене грубовата.

   6) Очень тревожусь и я о Замирайло. Сегодня говорил с ним. Он легкомысленно уверяет, что поспеет, и не без раздражения уверяет, что успеет сделать "Брак поневоле" и все ⁴.

   Боюсь рассердить его -- тогда он не кончит апофеоза. Теперь масленая. Все равно, при двух спектаклях много не сделают, если передать работу другим. Замирайло же уверил нас, что он за эту неделю отделает комнату больного и сделает арки апофеоза. Посмотрим. Тогда на 1-й неделе можно будет с Вашими указаниями передать работу нашим. Они сказали, что выполнят ее в неделю-две.

   Всего апофеоза Замирайло не кончит, это ясно, тем более что бока (кулисы) не выяснены. У него какое-то недоразумение с колоннами (какие-то своды, идущие на публику; нужны ли две колонки или одна?).

   За Замирайло следят ежедневно, но осторожно, так как у него уже заострилось лицо, а это предвещает бурю.

   Арапчонок -- чудесно (не страшно, что Мейерхольд их очень использовал)⁵.

   Мы репетируем усердно и ежедневно, и думаю к понедельнику представить Вам начерно два с половиной акта. Сам я боюсь заниматься ролью. Если она входит в меня, то незаметно, помимо моей воли. Тона еще нет, так как отвлечен режиссерством (Стахович уехал, Москвин занят Федором, Немирович -- "Федором" и "Браком").

   У Мордкина выясняется. Придумать па он, кажется, может, но не знаю, сможет ли он выучить всю ораву. Кажется, придется в конце концов помочь ему.

   Все это мешает мне как-нибудь приблизиться к "Браку". Да и сам Немирович меня не зовет. Эти репетиции меня очень волнуют, тем более что все вместе столкнулось с "Федором", который должен итти на 2-й неделе в абонемент⁶.

   Ну, до скорого и приятного свидания.

   Ждем Вас с нетерпением, так как любим Вас и очень хотим с Вами работать.

   Целую ручки Анне Карловне, которую также с нетерпением ждем в Москву.

   Детям и добрым знакомым -- поклон.

Сердечно преданный и уважающий

К. Алексеев

   1913--19--II Москва

  

432. Л. Я. Гуревич

  

14 марта 1913

Москва

Дорогая Любовь Яковлевна!

   Вы меня и нас забыли. Не приезжаете и не пишете.

   Знаю, что заняты.

   И я смертельно занят и потому не пишу, но часто вспоминаю.

   Идет мучительнейшая работа с Мольером. Вот где приходится искать настоящий (не мейерхольдовский) -- пережитой, сочный гротеск¹. Смертельно боюсь провала.

   Всем поклоны. Все кланяются.

   Целую Вашу ручку.

К. Алексеев

  

433*. Вл. И. Немировичу-Данченко

  

Март 1913

Москва

Дорогой Владимир Иванович!

   Дело, конечно, не в большой и малой сцене. Раз что пьеса репетируется правильно и систематически -- не все ли равно, где ее репетировать? Большая сцена нужна только тогда, когда надо наскоро натаскать актеров. Дело в самих актерах, которых за весь год я не мог собрать, если не считать двух недель до масленой. Пока репетировали "Пер Гюнта", приходилось ждать Павлова и Бакшеева. Когда они освободились, ушел Базилевский; когда он освободился, ушла Коонен.

   Потом пришлось остановить все работы и целый месяц возиться со старьем. Потом стали репетировать "Екатерину Ивановну". Стали ждать или заменять Коонен, потом ушел от нас Массалитинов и т. д. До последних двух недель нельзя было собрать состава исполнителей. Когда репетировали "Пер Гюнта" и "Екатерину Ивановну" -- весь театр, т. е. вся труппа, был в зависимости от репетируемой пьесы.

   Спектакль Мольера не имеет этого необходимого преимущества. По утрам -- да, но утр слишком мало, и 15 репетиций для постановки Мольера недостаточно.

   Позвольте приложить другой список:

   со времени начала репетиций "Мнимого больного" через мои руки прошло три Белины (Книппер, Соколова, Лилина),

   4 Анжелики (Коонен, Соловьева, Крестовоздвиженская и Барановская),

   2 Беральда (Массалитинов и Дуван),

   3 Клеанта,

   2 Фомы (Массалитинов и Бакшеев),

   2 Флерана,

   2 нотариуса,

   2 Туанет.

   Спросите себя: достаточно я терпелив, или нужны еще новые испытания? В довершение всего -- спектакль Мольера, о котором мечтал три года, будет поставлен с 15 репетиций, по-дягилевски.

   Еще одна изуродованная мечта, еще один незлобинский спектакль. Еще раны "Гамлета" и Тургеневского спектакля не зажили -- и новая обида.

   Вот причина моего нервного тика. Очень извиняюсь и сожалею о том, что не сумел сдержать себя.

Ваш Алексеев

   Я никого не обвиняю, ничего не доказываю; я сожалею только о том, что мне так не везет в нашем театре.

  

434. А. Н. Бенуа

  

6 апреля 1913

Москва

Дорогой и многоуважаемый

Александр Николаевич!

   До сегодняшнего дня я не мог написать Вам, так как носился со своей личностью как с писаной торбой. Пришлось это делать, потому что едва хватало сил на вечер и нельзя было хворать. Вчера, как гора, свалилась с плеч огромная обуза: сдали 8-й абонемент и закрыли московский сезон. Только сегодня могу дать Вам отчет об истекших спектаклях. Но все они слились в одно, и впечатление от них какое-то пестрое. Ясно, что роль еще не освежилась и все еще есть больные места; ясно, что и темп еще не раскатился вовсю ¹. Отчего это происходит? Или от большой затрепанности роли и пьесы, или же от невыносимой нервной и физической усталости. Играли на каплях и валерианках! Не жду большего от первого петербургского спектакля. Очевидно, не удастся прорепетировать пьесу на сцене, чтобы вспомнить акустику театра. Первый спектакль пойдет на приспособление к условиям театра. Пьеса до известной степени раскатилась. Определилось то, что хорошо перелетает за рампу, и это дает отчетливость и уверенность. В хорошем настроении делаешься наивным, и тогда все смешно, но при обязательной ежедневной игре, когда искусство превращается в ремесло, хорошее настроение бежит. Были хорошие спектакли, когда публика стонала от хохота, но были и менее удачные спектакли, когда душа становилась картонной. Более основательный отчет сообщит Вам Мстислав Валерианович², который был на вчерашнем (5 апреля) спектакле, последнем в этом сезоне.

   Часто думаем о Вас и об Анне Карловне и Владимире Николаевиче. Вспоминаем и любим.

   До скорого и приятного свидания. Мне разрешают не приезжать к репетиции "Церемонии"³ в пятницу вечером, на страстной.

   Не откажитесь просмотреть ее и тем дать мне возможность передохнуть от большой усталости.

   Если встретите Гессена и будете говорить с ним по телефону, не откажите объяснить, что я с радостью и благодарностью принимаю его приглашение, но может случиться, что мне придется задержаться в Москве до первого дня пасхи⁴. Это выяснится только среди наступающей недели. Обнимаю Вас. Целую ручку Анны Карловны, кланяюсь детям и Владимиру Николаевичу.

Сердечно преданный

К. Алексеев

   Простите за путаное письмо. Третий час ночи. Голова не работает.

  

435*. О. В. Гзовской

  

6 и 7 апреля 1913

Дорогая Ольга Владимировна!

   Христос воскресе!

   Только вчера получил Ваше письмо с адресом (San Remo Royal Hôtel). Спасибо за это письмо и за предыдущее. На первое ответил в Monte Carlo описанием публичной генеральной Мольера. Боюсь, что Вы не получили его, и потому теперь повторяю, с добавлением последних впечатлений, но прежде хочется просить Вас по чести и по дружбе написать относительно лейкоцитов (сколько в поле зрения). Когда Вы умалчиваете об их количестве, то мне кажется, что их не одно, а целых три поля зрения.

   Вчера сыграли восьмой спектакль Мольера для восьмого абонемента. Таким образом, пронесло благополучно. Что сказать? Успех, и очень большой. В театре настроение какого-то обновления. Публика очень смеется, даже аплодирует. (Вчера даже Коля Ларионов ушел с аплодисментами¹. Благодаря Вам очень хорошо играет и имеет большой успех. Начинает это сознавать, а потому ничего не пишите ему о вчерашних аплодисментах.) Не могу сказать, чтобы постановка и успех меня удовлетворили. Моя роль, которую хвалят, не дает еще мне радости. Слишком она забита (мне с "Больным" пришлось проходить и давать реплики с восемнадцатью исполнителями). Далеко не все играют хорошо. Прекрасен Знаменский в обеих ролях -- Диафуаруса и председателя (особенно в последней). Массалитинов прекрасен, хотя хуже, чем обещал быть на репетициях. Прекрасен Колин -- Флеран. Павлов на сцене пропал. Базилевский выиграл, красив, но посредствен как актер. Коонен не играет, ее заменила в несколько репетиций Барановская -- прилична и только. Жену -- хвалят. Бенуа -- хорош (но суховат). "Церемония" всем нравится, а мне не очень. Постановка была мучительна. Все довели до последней минуты. Ставили наскоро и на четвертой неделе, репетируя днем и вечером, до четырех часов ночи. Были минуты полного отчаяния. Даже дошло до того, что на одной репетиции (собрались у меня) я заставил себя репетировать, но роль стала до того ненавистной и безнадежно истрепанной, что я среди первого монолога разрыдался (о стыд!) и убежал наверх, не мог репетировать. Собрал Вам все критики, а сейчас (о ужас!) вижу, что остались от них лишь бренные остатки, кто растащил -- не пойму. Раньше же не посылал, так как не знал адреса. Как только выйдут открытки -- пришлю, только держите меня в курсе Вашего адреса. Я уезжаю либо 11 апреля, либо 14 апреля (в первый день пасхи). Адрес: Михайловская, дом Дворянского собрания, "Английский пансион" Шперк.

   Студия сыграла десять спектаклей. Оставался одиннадцатый, но приехала пожарная комиссия и запретила публичные спектакли. Поэтому последний спектакль, который был благотворительным, пришлось перенести в Охотничий клуб. 4 апреля состоялась публичная генеральная репетиция "Праздника мира" Гауптмана, под режиссерством Вахтангова². Спектакль прошел хорошо, но сама пьеса тяжела, нудна и этой нудностью -- устарела. Все-таки молодцы, -- несмотря на "Федора"³ и Мольера (ежедневные репетиции и спектакли), сотрудники сумели приготовить два хорошо срепетованных и поставленных спектакля. Оба спектакля поедут в Петербург и Одессу⁴. И к концу сезона студия окупит себя. Для первого года результат блестящий. Сейчас ищем помещение. Нашли чудесное на Малой Дмитровке. Зал такой же ширины, как теперешний, т. е. 13 аршин, но длина его не 19, как теперь, а 40 аршин, причем расположение комнат точно по заказу: два фойе, четыре комнаты уборных, прекрасный вход и триста мест для публики. Теперь весь вопрос в пожарной комиссии. Если разрешат, то мы торжествуем. Плата сравнительно недорогая, тысяч пять-шесть, но при этом не сто, а триста рублей сбора. Если же принять во внимание, что у нас уже две пьесы есть, которые, при рублевой цене за место, пройдут по нескольку десятков раз, -- можно будет в двадцать спектаклей окупить помещение. Студию признали, и ее сильно побаиваются. Немирович демонстративно повторяет мне неоднократно, что он ждал результатов через три года, но что результаты уже есть теперь, выше его ожидания. Теперь, в Петербурге, будем вырабатывать репертуар будущего года. Напишите, что бы Вы хотели сыграть в студии, т. е. что внести в репертуар ее будущего года?

   На будущий год я объявил, что ставлю "Трактирщицу", и Бенуа думает о второй пьеске для пополнения спектакля. Сегодня Немирович подходит ко мне и говорит: "А что, Ольге Владимировне не лучше будет взять Сусанну в "Свадьбе Фигаро"? Спектакль вышел бы капитальнее". Я ему ответил так: "В этом спектакле я хочу дать театру не пьесу, а артистку. В нашем положении это теперь важнее пьесы. Мне нужна роль, которая бы показала артистку. Думаю, что "Трактирщица" удобнее для этого. В ней больше блеска, а блеск убеждает сильнее. Вот почему я, противник всякого фаворитизма, предпочитаю "Трактирщицу", хотя понимаю, что спектакль значительнее был бы с пьесой Бомарше". Прав я или нет? На всякий случай почитаю Бомарше, а Вы подумайте⁵.

   Шестого числа в студии была еще публичная генеральная репетиция. Бебутов сдавал пьесу (забыл название)⁶ с участием Хмары, Афонина и Кемпер. Совсем сыро, ничего еще нельзя судить. Сегодня был экзамен-молния. Экзаменовались: Барановская, Коренева, Дмитриевская, Соловьева, Попова, Хмара, Дикий и пр. Душа моя Марджанов добыл откуда-то бешеные деньги и [...] сыплет их направо и налево, переманивает всех, кого может⁷. Санину -- 15 тысяч (и уже поссорился, и не разговаривает, и не кланяются друг с другом). Коонен -- шесть тысяч, портнихе Марье Фроловне -- 4 тысячи, Леонидову предлагал чуть ли не 25 тысяч. Недавно он завтракал с кем-то, кого он переманивал, и ему подали счет на 30 рублей, он вынимает две сотенных бумажки, чтобы расплатиться 30 рублями, до того руки его привыкли к радужным бумажкам.

   Ну, пересказал все слухи, вести и сплетни; нежно думаю о Вас и мысленно целую Ваши ручки. Спасибо за письма. Рад, если мои записки пригодились. Да, вот Вам задача: развейте и привыкните в ролях и при творчестве к той простоте, которую мы называем "в капоте". Ищите ее в себе больше всего. Найдите себя такой простой, непосредственной и детски искренней, какой Вы были в своей ночной кофточке, когда лежали, поправляясь после болезни. Вл. Алекс, низкий поклон.

Искренно любящий и преданный

К. Алексеев

   Стахович все в хандре. Он в Германии (Homburg. Poste restante). Напишите ему словечко.