Geum.ru

Развязка приближалась. Этого, разумеется, не могли не понимать руководители "Третьего рейха" и сам Гитлер

Вид материалаДокументы

Содержание


"Военному совету 5-й ударной армии, командирам корпусов и командирам дивизий 5-й ударной армии.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

Ночь выдалась холодная, с резким колючим ветром. Валил снег, крутилась поземка. Видимость - почти пулевая. В такую погоду пресловутый хозяин пресловутую собаку на улицу не выгонит. А хороша ли такая погода или, наоборот, совершенно непригодна для наступления в незнакомой местности, по скользкому льду, тем более не везде цельному?! Это уж зависит от того, каковы войска и насколько умелы командиры. Подполковник Ленев распорядился: каждому солдату и офицеру взять как можно больше боеприпасов, каждому иметь при себе прочную жердь или доску, дабы удержаться в полынье, пока не помогут товарищи. Идти небольшими группами, от отделения до взвода, ощущая соседа. Обозникам следовать за подразделениями, везти сухое обмундирование, сухую одежду, какая только есть или можно собрать в окрестных населенных пунктах. А отдавши приказ, Георгий Матвеевич сам возглавил переправу, вступил на лед вместе со штабом полка, со взводом разведчиков и со связистами. Пошли в неизвестность, во вьюжную мглу, палками прощупывая лед там, где поверх него текла черная, парящая на морозе вода. Справа и слева молча, без выстрелов шли ведомые своими командирами батальоны. Треснет лед, вскрикнет провалившийся боец, и опять напряженная, глухая тишина над рекой. Упавших поднимали, провалившихся вытаскивали, обледеневших, не способных передвигаться, волокли на себе. И всем полком, почти без потерь, выплеснулись, выбрались, вскарабкались на западный берег.

Немцы спохватились, очухались и открыли огонь, когда их передовые позиции и окраины Гросс-Ноендорфа были уже в наших руках. А бой на суше, где можно укрыться в траншеях, в домах и подвалах, - дело привычное. И обозники не подвели, доставили сухую одежду. Самому Леневу, промокшему до пояса, по плечу пришелся теплый трофейный реглан.

Переправились, в общем, очень успешно, пронесли станковые пулеметы и противотанковые ружья, протащили по льду даже пушки малых калибров. К утру плацдарм был раздвинут и вширь, и вглубь. Но само форсирование реки, что представлялось особенно дерзким и трудным, оказалось на этот раз делом простим по сравнению с тем адом, который начался, когда рассвело. Немецкое командование в Берлине осознало, какая промашка допущена, сколь опасен для них наш бросок через реку. И направило в район Гросс-Ноендорфа пехоту и танки, чтобы любой ценой ликвидировать опасный плацдарм, чтобы ни одного русского солдата не осталось на западном берегу Одера.

Прежде всего немецкая авиация и артиллерия разбомбили, раздолбали лед на реке, отсекли переправившиеся полки от тылов, от резервов. Командование не могло помочь им ни людьми, ни боеприпасами. Затем последовали атаки, сила которых увеличивалась по мере подхода из Берлина свежих сил. К середине дня подтянулись немецкие танки и бронетранспортеры. Количественно противник значительно превосходил нас, но качество было разное. Против наших закаленных воинов, мастеров своего дела, гитлеровцы бросали в бой наскоро сколоченные разношерстные подразделения, где со школой унтер-офицеров, к примеру, соседствовали юнцы-очкарики в мешковатых, не по росту, шинелях, за несколько дней обученные стрелять из автоматов и владеть новейшей техникой - фаустпатронами.

Сбросить наши полки в реку немцы не сумели, но им удалось раздробить нашу оборону на отдельные изолированные очаги. Сами собой создавались батальонные, а то и ротные узлы сопротивления, занимавшие круговую оборону и отражавшие натиск противника. Опять же только очень опытные войска могли действовать вот так, по собственной инициативе, без локтевой связи, без единого командования.

Подполковник Ленев с частью своего штаба заблокирован был в просторном подвале сахарного завода, где находился склад готовой продукции, наполовину заполненный мешками с сахарным песком. Сверху надежный кирпично-бетонированный свод. Дверь и зарешеченные окна забаррикадировали сахарным песком, который оказался в смысле защиты не хуже настоящего. Вместе с Леневым - шестнадцать человек, в том числе знаменосец полка со святыней - полковым знаменем - и радистка Марьям Рамазанова, о которой мы уже упоминали: лезгинская семья Рамазановых, отец, дочь и сын, прошла в составе 902-го стрелкового полка весь путь от Астрахани до Одера. [В 5-й ударной армии "семейственность", можно сказать, процветала. По примеру самого командира. Дочь Николая Эрастовнча Берзарина юная Лариса была медсестрой в одном из полевых госпиталей. (Примеч. Н. Лукашова.)]

Попытки немцев ворваться в подвал отражались гранатами и автоматным огнем. Неудачные атаки противника сменялись обстрелами. Однако вражеские снаряды средних калибров, неспособные пробить бетонированные перекрытия подвала, лишь разрушали кирпичные стены завода, которые, превращаясь в руины над подвалом, даже увеличивали надежность защиты обороняющихся. Но долго ли можно выдерживать осаду, отбивая атаку за атакой, сберегая каждый патрон?! Без сна, без отдыха. Телефонная связь порвана, все реже выходила в эфир Рамазанова, экономя питание рации. Надежды на быструю помощь почти никакой...

Рассказывая о захвате и удержании плацдарма, Иван Сергеевич Гончарук ни разу не упомянул о себе. Об этом скромном и мужественном офицере поведал мне впоследствии Ленев. Да и Берзарин весьма положительно отзывался о подполковнике Гончаруке - даже голос теплел. Образцовым офицером-направленцем считал его.

В шутку про себя я именовал направленцев своими младшими братьями: в их специфической работе много было такого, чем мне пришлось заниматься при Сталине, с той разницей, что я был советником неофициальным, а они занимали штатные должности. Офицеры-направленцы имелись в штабах всех воинских объединений, то есть армий и фронтов, и в Генеральном штабе. Каждый из них "вел" свой определенный участок. Направленец Генштаба, к примеру, "отвечал" за какой-либо фронт или даже несколько соседних фронтов. Разбуди его среди ночи и задай любой вопрос о положении на его участке - обязан знать. Направленцы из штаба фронта были прикреплены к армиям в составе оного. Ну, а один из направление в штаба 5-й ударной армии, подполковник Гончарук, "ведал" соответственно 9-м стрелковым корпусом генерал-лейтенанта Рослого. Через Гончарука шли все донесения, вся документация, поступавшие из этого соединения, он вел отчетную карту, отмечая любое изменение в положении каждой из трех дивизий, входивших в состав корпуса. Обязан был регулярно бывать в дивизиях, в полках и батальонах, дабы знать их состояние не по бумагам, а в действительности. В общем - знать все о своем участке, вплоть до личных качеств представителей комсостава.

Офицер-направленец должен обладать не только большой работоспособностью, не только умением систематизировать, обобщать различнее данные, но и принципиальностью, самостоятельностью в сочетании с дипломатическими способностями. Часто общаясь с лицами, более высокими по званию, являясь представителем командования, он при этом не имел распорядительных прав. В дела на местах не вмешивался, мог лишь посоветовать, если спросят. Но от его доклада командованию, от его объективности зависело многое. Ну, и доставалось ему первому в случае неудачи на его участке, первые гневные эмоции начальства обрушивались на его неповинную голову. Истинный виновник, предположим, командир корпуса, где-то далеко, к тому же генерал, на него не покричишь, а направленец, сообщивший новость, - вот он, под рукой и звание у него невысокое. Но это к слову. Генерал Берзарин, в отличие от некоторых других, направленцев ценил, понимая их важную и трудную роль, в обиду не давал, особенно расположен был к подполковнику Гончаруку, который значительное время проводил не в штабе, а непосредственно в частях, ведущих бои.

Иван Сергеевич Гончарук перешел по льду через Одер вместе с одним из батальонов 902-го стрелкового полка, вместе с этим батальоном, удерживающим свой "пятачок" на западном берегу, оказался в окружении. Однако ночью сумел с двумя автоматчиками прорваться через вражеский заслон и добрался до сахарного завода, где была заблокирована группа подполковника Ленева. Обсудили положение. Назад пути нет. Полк будет держаться до последней возможности, но возможности эти быстро тают. Какая помощь нужна от командования? Прежде всего переправить через реку подкрепление - роты второго эшелона. Установить надежную связь. Оказать огневую поддержку с правого берега. И все это как можно скорее, пока на плацдарме еще есть наши.

Ленев говорил потом: не очень-то он верил, что Гончаруку удастся дойти до своих. Но Иван Сергеевич в темноте, по битому льду, который то там, то тут взметывали вражеские снаряды, сумел где бегом, где ползком, где прыжками пересечь широкую реку. Разыскал штаб 248-й дивизии и с горечью убедился в том, что командир дивизии полковник Галай решительных мер по закреплению плацдарма не принимает. Более того, осторожный комдив, не высказываясь прямо, склонялся к мысли, что "пятачки" за Одером не удержан, даже с помощью подкреплений. Подоплека была ясна: не хотел рисковать своими стрелковым и артиллерийским полками. Если даже плацдарм и будет потерян, то это еще не разгром, это лишь поражение для дивизии, которая хоть и утратит часть своих сил, по сохранит боеспособность. От неудач никто не застрахован, это не помешает Галаю получить положенное ему генеральское звание... Да и возможности Галая были в общем-то невелики. Не имелось никаких переправочных средств.

По телефону Гончарук связался со штабом 9-го стрелкового корпуса. Ему сказали, что генерал Рослый недавно уснул и велел не будить, если не поступит распоряжение сверху. А время шло, за Одером гремел бой, в неравной схватке истаивали наши передовые батальоны. И тогда Гончарук, минуя все промежуточные инстанции, вызвал к телефону командарма Берзарина, доложил ему обстановку и попросил приехать в штаб дивизии, чтобы на месте разобраться и навести порядок. Николай Эрастович выехал без промедления.

За остаток ночи было сделано многое. Берзарин приказал активизировать действия во всей полосе 5-й ударной армии, чтобы отвлечь внимание и силы немцев от плацдарма в Гросс-Ноендорфе. Через реку удалось переправить несколько небольших, но хорошо вооруженных групп. Выделены были роты для переброски на тот берег: люди разыскивали лодки, вязали плоты, готовили щиты для перекрытия полыний. Подтянули к реке артиллерию двух дивизий. Верблюды Мишка и Машка вывезли на огневую позицию орудие старшего сержанта Григория Нестерова. В пути были пушкари из армейского резерва.

Наступивший день стал на плацдарме критическим. Немцы понимали, что время работает против них, и приложили все старания, чтобы сбросить советские войска в реку. Опять бомбежки, опять атака за атакой. К сахарному заводу гитлеровцы подогнали автомашину с радиоустановкой, громогласно предлагали окруженным сложить оружие, обещая сохранить жизнь. А у Ленева закончились боеприпасы. Оставалось только уничтожить знамя полка и кинуться на врага врукопашную. Но Ленев медлил. Утрата полкового знамени, по закону и традициям, влечет за собой расформирование, ликвидацию самого полка, утратившего свой символ, святыню. Такая воинская часть исключается из состава Красной Армии. Не станет дружной семьи, прошедшей огромный и трудный путь, исчезнет память о славных боевых делах, о дорогих товарищах, могилы которых остались на Волге, на Дону, на Днепре, на Днестре и на польской Висле-реке. Нет, все что угодно, только не это, не утрата святыни!

Какой-то странный запах ощутили вдруг люди, вроде бы запах горелой каши, который быстро усиливался. Подвал начал наполняться тошнотворным дымом, проникавшим то ли через вентиляционные приспособления, то ли снаружи, через щели треснувшего при обстрелах бетона. Гитлеровцы пошли на крайность, решив либо "выкурить" защитников подвала, либо задушить их там. У кого были противогазы - надели. У кого нет, - легли на пол, где легче было дышать. Радистки Рамазанова поочередно связалась с командирами всех трех батальонов, каждый из которых по отдельности сражался в кольце врагов. Подполковник Ленев отдал каждому приказ стоять насмерть до последнего человека. Лучше гибель, но со славой... Затем радистка вызвала штаб дивизии, но трубку там взял не Галай, а сам командарм - Ленев сразу узнал голос Берзарина. Выслушав короткий доклад, генерал спросил:

- Чем я могу помочь?

- С нами знамя. Мы задыхаемся. Вокруг до батальона немцев. Помирать, так с музыкой, не зазря. - Оглядел лица затихших товарищей, глянул в черные, полные решимости очи Марьям Рамазановой и потребовал: - Товарищ первый, дайте огонь на меня! Ориентир - заводская труба. Бейте крупными, мелкие нас не берут.

Берзарин не ответил. Рация отключилась. Командарм думал, надеясь на что-то лучшее, на какое-то чудо. А в подвале ждали. Ядовитый дым выжимал слезы из глаз, разъедал гортань, легкие. Люди, прижимаясь к полу, хрипели, задыхались от кашля...

Припомним, читатель, одну из предыдущих страниц этой книги. День 19 февраля 1943 года, когда Адольф Гитлер едва успел улететь из Запорожья, на окраину которого ворвались танки генерала Ватутина. На борту самолета фюрер произнес свою известную фразу: "Если мы не остановим их здесь, то не остановим нигде. Они дойдут до Берлина". И долго-долго размышлял потом над подробной картой, пытаясь, вероятно, предугадать, какое из многочисленных советских соединений, помеченных номерами, первым приблизится к немецкой столице. Кто ворвется к нему в фюрербункер?! Где эта дивизия, этот полк? Во всяком случае, по свидетельству тех, кто был близок к Гитлеру, он впервые сказал тогда о такой возможности и содрогнулся от этой мысли.

Фюрер, разумеется, не мог предвидеть, чьи штыки несут ему погибель. Но мы-то с вами, зная историю, выяснили, каким советским войскам доведется штурмовать рейхсканцелярию, чье полковое знамя взметнется над логовом фашистского вождя. Мы разыскали на полях войны 902-й стрелковый полк, рожденный на Волге в самые трудные дни Сталинградской битвы, собранный из последних возможностей усилиями страны, усилиями народа; полк, для которого, напомню, не то что автомашин, лошадей для артиллерии тогда не нашлось: вместо них запрягали верблюдов. И вроде бы символом этого полка стал его командир Георгий Матвеевич Ленев, израненный в боях за Москву, а затем вылеченный, восстановленный с большим старанием и усилиями в шести (!) госпиталях, где его буквально поставили на ноги, скрепив разбитую пяточную кость золотою скобой.

И вот теперь 902-й полк, ближе всех подошедший к Берлину, истекал кровью на плацдарме, а командир его задыхался в мрачном подвале рядом со знаменосцем, который лежал на полу, прикрыв знамя своим телом. Если бы Адольф Гитлер, засевший в недалеком уже теперь фюрербункере, смог увидеть сейчас этот подвал, увидеть погибающий полк, несший ему смерть, он воспрял бы духом и решил, что удача вновь засветилась на его горизонте. Другие русские полки, может, и ворвутся в Берлин, но уж этот-то никогда!

В задымленном подвале вновь заработала рация. Марьям протянула Леневу микротелефонную трубку. Раздался голос генерала Берзарина:

- Как у тебя? Без изменений?

- Дайте огонь! Скорее! - прохрипел Ленев.

Обвальным грохотом раскатился за Одером артиллерийский залп. Били полковые и дивизионные батареи, били тяжелые пушки, подтянутые из резерва. Пламя бушевало над тем местом, где был завод, над позициями окружавших его немцев.

Артиллеристы знали, что бьют по своим, по штабу полка. Злыми слезами плакал командир орудия Нестеров, плакал наводчик Кармалюк, но, матерясь и проклиная злодейку судьбу, посылали снаряд за снарядом, выполняя последнюю волю своего уважаемого командира.


17

Подполковник Гончарук был единственным человеком, который смог несколько раз подряд переправиться через Одер и остаться живым. В первую ночь - вместе с воинами 902-го стрелкового полка. Во вторую вернулся на восточный берег, чтобы доложить командованию о положении на плацдарме и выполнить просьбу Ленева о помощи. Наступила третья ночь, и измученный бессонницей, невероятным физическим и моральным напряжением подполковник нашел все же силы опять преодолеть реку вместе с резервными подразделениями, дабы выяснить и сообщить генералу Берзарину, каково реальное положение на "пятачке". Сопровождавшие Гончарука автоматчики несли упаковки с листовками: это был текст телеграммы командующего 1-м Белорусским фронтом, только что размноженный в Типографии армейской газеты:


"ВОЕННОМУ СОВЕТУ 5-Й УДАРНОЙ АРМИИ, КОМАНДИРАМ КОРПУСОВ И КОМАНДИРАМ ДИВИЗИЙ 5-Й УДАРНОЙ АРМИИ.

На 5-ю ударную армию возложена особо ответственная задача удержать захваченный плацдарм на западном берегу р. Одер и расширить его хотя бы до 20 км по фронту и 10-12 км в глубину, Я всех вас прошу понять историческую ответственность за выполнение порученной вам задачи и, рассказав своим людям об этом, потребовать от войск исключительной стойкости и доблести.

К сожалению, мы вам не можем пока помочь авиацией, так как все аэродромы раскисли, и взлететь самолеты в воздух не могут. Противник летает с берлинских аэродромов, имеющих бетонные полосы. Рекомендую:

1) зарываться глубоко в землю;

2) организовать массовый зенитный огонь;

3) перейти к ночным действиям, каждый раз атакуя с ограниченной целью;

4) днем отбивать атаки врага.

Пройдет 2-3 дня - противник выдохнется.

Желаю вам и руководимым вами войскам исторически важного успеха, который вы не только можете, но обязаны обеспечить.

Г. Жуков"


Даже Георгий Константинович с его твердокаменным характером понимал, что бывают такие обстоятельства, когда просьба может оказаться сильнее, действеннее любого приказа. Тут был именно такой случай. А я взял листовку для того, чтобы при докладе Верховному главнокомандующему этим документом подтвердить, если возникнет необходимость, что в начале февраля нам было не до наступления на Берлин - требовалось закрепиться на достигнутых рубежах и накопить силы для решающего броска.

К тому времени, когда я вместе с Гончаруком (он, как выяснилось, уже в седьмой раз) переправился через Одер, наше положение за рекой улучшилось, но все еще оставалось сложным. На плацдарме сражались уже четыре стрелковые дивизии, им удалось оттеснить фашистов от уреза воды на четыре-пять километров и раздвинуться до двадцати пяти километров вдоль берега. Это уже не "пятачок", простреливаемый даже автоматным огнем. Сложность же заключалась в том, что немцы продолжали бомбить, обстреливать, атаковать всю нашу длинную, но узкую полосу, имея возможность маневрировать силами и средствами, подтягивая резервы, а у нас за спиной была широкая река, очень затруднявшая не только маневрирование, но и снабжение войск всем необходимым, вывозку раненых. По Одеру плыл битый лед, несло трупы, обгорелые бревна, доски, ящики из-под боеприпасов. Если ночной морозец спаивал льдины, то немцы сразу же разбивали тонкий покров, не давая ему окрепнуть.

В Гросс-Ноендорфе не сохранилось ни одного дома, только руины, между которыми тянулись траншеи и ходы сообщения. Территория возле сахарного завода метров на триста окрест была буквально перепахана нашими снарядами. Тут уж, конечно, не уцелело ни одного фашиста. А вот бетонные перекрытия подвала выдержали попадания даже тяжелых снарядов. Образовалось лишь несколько трещин, через которые и вытек ядовитый дым, душивший наших людей. Крепко строили немецкие инженеры и рабочие, старались на совесть, чем и помогли сохранить жизнь советским бойцам. Если бы знали немцы, кого сберегут эти надежные стены!

Подполковник Гончарук, одним из первых прибывший на завод после обстрела, рассказал мне, как в наступившей темноте приведенные им солдаты разбирали завал, расширяли трещины, вытаскивали и выводили из подвала полузадохнувшихся, оглушенных, контуженых воинов, как знаменосец и Георгий Матвеевич Ленев вынесли сохраненное знамя полка...

Прибывший с нами представитель армейской химической службы вместе с дивизионными и полковыми коллегами тщательно обследовал подвал и соседние руины, пытаясь определить, чем гитлеровцы "выкуривали" наших людей: просто дымом или какой-то разновидностью боевых отравляющих веществ? Но не было специальных приборов и препаратов, не оказалось свидетелей среди пленных немцев. Безусловное мнение не складывалось. Дело, конечно, можно было повернуть в ту или другую сторону, однако мне нужен был ответ четкий и твердый, нужен был официальный акт для отправки в Ялту, чтобы Верховный главнокомандующий мог использовать документ на продолжавшейся конференции руководителей трех великих держав. Требовалась полная доказательность, бесспорные факты, а этого мы не имели - только предположения. Договорились, что химики продолжат работу, и они действительно занимались этим вопросом еще некоторое время, до штурма Берлина. Нахлынули другие заботы, и дело заглохло само собой.

По глубокому, надежному ходу сообщения Иван Сергеевич Гончарук провел меня до командного пункта 902-го стрелкового полка и познакомил с подполковником Леневым. Имея рост выше среднего, он выглядел очень длинным от чрезвычайной худобы, происходившей, вероятно, от переутомления, от недосыпа и недоедания. Правильные, симметричные черты продолговатого лица казались несколько крупноватыми из-за впалости щек. Прямого разреза упрямого склада рот. Неулыбчивость. Суровость. Подумалось, что его недолюбливает непосредственное начальство за прямолинейность, отсутствие гибкости и почтительности. За дерзость. За неумение угождать. Таким трудно служить, особенно в мирное время, когда ценится прежде всего послушная исполнительность. Если, конечно, не заметит, не оценит, не поддержит такого умный, дальновидный руководитель. Но умные-то встречаются гораздо реже, чем разные прочие.

На ногах у Ленева очень большие сапоги, слишком просторные. Заметив, что он прихрамывает, я спросил, не ранен ли.

- Нет, - ответил он, - не ранен, и старые не открылись, ни в позвоночнике, ни на ноге. - Глянул на меня с некоторым смущением. - Врач говорит, что нога разболелась от нервов. После подвала. Курам на смех.

- Случается, - авторитетно подтвердил Гончарук. - Ни одной царапины, а боль сильная. После контузии.

Ленев повернулся к нему:

- Иван Сергеевич, ты Берзарину не докладывай, ладно?

- А то отоспался бы в госпитале, раздевшись и на простыне, подхарчился бы...

- Нет, - отрезал Ленев. - Я со своими. Мне уже лучше.

И, будто забыв про нас, надолго прильнул к окулярам стереотрубы. Из скупых его слов мы поняли, что полк ведет бой за небольшую высоту 13.0 и что успех пока не на нашей стороне, у немцев много минометов, а подавить нечем. Что там думают, за рекой, о доставке снарядов?.. Было ясно, что подполковнику теперь не до нас, ему будет лучше и спокойней, если мы удалимся куда-нибудь подальше, в безопасное место. Так мы и сделали.

В тот день командный пункт 902-го стрелкового полка отделяло от подземного кабинета Адольфа Гитлера расстояние в семьдесят километров. И без малого три месяца времени.

Мы с Гончаруком благополучно вернулись за Одер, ни разу не попав под бомбежку. В штабе 5-й ударной армии я узнал от генерала Берзарина, что Георгию Матвеевичу Леневу присвоено звание Героя Советского Союза. Но это пока секрет. Николай Эрастович намеревался вскорости отправиться на плацдарм и самолично поздравить Ленева.


* * *

Пройдет немного времени, и мне вновь доведется побывать на 1-м Белорусском фронте, встретиться с маршалом Жуковым, генералом Берзариным, с подполковниками Леневым и Гончаруком. В конце апреля 1945, года, когда бои развернулись непосредственно в немецкой столице. Доведется увидеть, как взметнулось над куполом рейхстага победное знамя. Большое ликование, прекрасный подарок народу к празднику 1 Мая. Однако рейхстаг - это лишь мощное своеобразное здание, в какой-то мере символизирующее немецкую государственность. Но реальное управление страной и войной осуществлялось не оттуда, а из рейхсканцелярии, из кабинета Гитлера, скрытого в глубоком подземелье. После падения рейхстага канонада в германской столице отнюдь не прекратилась, кровопролитные бои продолжались за самый центр юрода, превращенный в "крепость внутри крепости", защищаемый отборными подразделениями СС. Трудная и высокая честь в полном смысле слова добить врага в его собственной берлоге выпала воинам 248-й стрелковой дивизии полковника Н. З. Галая и 301-й стрелковой дивизии полковника В. С. Антонова из состава 9-го стрелкового корпуса 5-й ударной армии генерала Н. Э. Берзарина.

30 апреля около полудня командир 902-го стрелкового полка 248-й стрелковой дивизии подполковник Георгии Матвеевич Ленев из развалин только что очищенного от фашистов дома увидел впереди массивное угрюмое серое здание рейхсканцелярии, на фасаде которого распластал крылья огромный хищный орел со свастикой. Бетонная ограда окружала двор-сад, и где-то там, за этой оградой, скрывался фюрер со своими приближенными, все еще пытаясь командовать очагами сопротивления, надеясь на помощь Берлину извне.

Расстояние до рейхсканцелярии невелико, несколько сотен метров, но все подступы простреливались ураганным огнем из автоматов и пулеметов. Самоходки и танки не могли приблизиться к зданию, их подбивали фаустпатронами. Оставалась надежда только на артиллерию, на бога войны, который всегда прокладывал путь матушке пехоте, царице полей, а теперь вот и городских кварталов. Георгий Матвеевич Ленев приказал начальнику артиллерии полка выдвинуть все имевшиеся орудия на прямую наводку, бить по окнам, по крыше, продалбливать стены.

По засыпанной битыми кирпичами улице, среди дымящихся руин, под грохот пальбы со всех сторон два верблюда, Мишка и Машка, протащили свою пушку, ту самую, в которую впряглись когда-то в астраханских степях, к полуразрушенному дому. Командир орудия старший сержант Нестеров и наводчик Кармалюк установили орудие под уцелевшей аркой. Верблюдов отвели за стену, в укрытие. Светловолосый богатырь Нестеров, волжский рыбак, сам вогнал в казенник снаряд, шагнул в сторону, привычно вскинул руку с флажком. Наводчик татарин Кармалюк вздрагивал от волнения и нетерпения.

- Огонь!

Первый снаряд, пушенный прямой наводкой, влетел в окно рейхсканцелярии, там, внутри, полыхнуло пламя и повалил дым. Но ни Ленев, ни Галай, да и вообще никто из воинов, находившихся тогда на подступах к фюрербункеру, не знал и не мог знать, что происходило в те мгновения во вражеском подземелье. Как стало известно потом, в 15 часов Адольфу Гитлеру доложили: русская артиллерия с близкого расстояния начала бить непосредственно по рейхсканцелярии, в здании вспыхнули пожары, выходы перекрыты. В 15 часов 50 минут Гитлер, потеряв всякую надежду на спасение, покончил с собой.