Философское Наследие антология мировой философии в четырех томах том 4

Вид материалаДокументы

Содержание


Петр Иванович Борисов (1800—1854)
О возникновении планет
Палласово железо
Стихотворение «О боге» дается по изданию: «Избран­ные социально-политические и философские произведения декабристов», т. II. М.,
Опыт о просвещении относительно к россии
Права человека
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   52
БОРИСОВ

Петр Иванович Борисов (1800—1854) активный уча­стник декабристского движе­ния, основатель, идейный ру­ководитель и главный деятель Общества соединенных славян, мыслитель-материалист.

Будучи хорошо образован­ным, отличаясь глубокими ин­теллектуальными интересами, П. И. Борисов уделял много внимания естественнонаучным проблемам, волновавшим фи­зиков, химиков, биологов то­го времени.

71

Философские, моральные, социологические проблемы, их прак­тическое применение и решение были в центре внимания Борисова в течение всей его жизни. В решении философских вопросов П. И. Борисов, основываясь на данных и выводах конкретных наук, придерживался материалистических позиций, критиковал ре­лигиозное миропонимание, считал христианство «рабской рели-гией». П. И. Борисову были хорошо известны многие труды вы­дающихся деятелей французского Просвещения, представителей французского материализма и атеизма Гольбаха, Дидро, Гельве­ция, Вольтера и Руссо.

Наиболее важной и интересной для характеристики материа­листических воззрений П. И. Борисова является его статья «О воз­никновении планет», написанная им в виде отзыва на работу Г. Дейхмана «Мысли об основании землеописательной науки» (СПб., 1827). Отрывок из статьи П. И. Борисова «О возникновении планет» подобран по изданию: «Избранные социально-политиче­ские и философские произведения декабристов», т. III. M., 1951.

О ВОЗНИКНОВЕНИИ ПЛАНЕТ

[...] Из всех предположений о происхождении земного шара и других подобных тел самое вероятнейшее есть предположение, что вначале первоначальные атомы, составляющие нашу планету, были рассеяны в неизмеримых пространствах, что вследствие не­преложного закона природы они совершали поступательные и вра­щательные движения, что приблизясь один к другому на такое расстояние, на котором обнаруживается влияние притягательной силы, они слеплялись вместе и составляли известные сочетания; это продолжалось до тех пор, пока однородные и разнородные атомы, имеющие между собою сродство, вошли в новые сочетания и образовали различные тела, которые также двигались и обра­щались вокруг самих себя и, наконец, встретившись вместе, по силе притяжения составили какую-нибудь планету. Должно ду­мать, что эти тела имели фигуру сфероидов, ибо, не принимая даже, что во время своего образования все тела были в жидком состоянии, мы необходимо должны принять, что сфероидная форма есть форма первоначальная; мы встречаем ее в первоначальных атомах, составляющих кристаллы и все тела, доселе разложенные химиею; они же поражают наши взоры и в беспредельном про­странстве эфира, где около огромного огненного шара кружатся с быстротою бурного ветра планеты-сфероиды, более или менее сжатые. Таким образом, система г-на Д. кажется нам весьма удо­влетворительной: она соглашает науки математические с естест­венными.

Некоторые ученые не без основания полагают, что комета Энке, которой орбита, видимо, уменьшается, со временем упадет к Солнцу и составит с ним одно тело. Правда, некоторые наблюде­ния дают право думать, что почти все вообще кометы не имеют плотности, потому что при прохождении своем в весьма близком расстоянии от планет и спутников их они не производят ощути­тельных возмущений в орбитах этих небесных тел; однако же нельзя отрицать, что и кометы состоят из частей матерьяльных и

12

движение их претерпевает значительные возмущения, от тяготения планет, подле которых они проходят; точно так же мнение о ми­ровом происхождении аэролитов, принятое многими учеными му­жами нашего века, мнение, которое каждый день становится ве-роятнейшим, подтверждает некоторым образом вышеизложенную гипотезу.

Кажется, что Палласово железо свидетельствует нам, что об­разование новых тел из рассеянных в пространстве эфира перво­начальных частиц еще продолжается и, вероятно, будет продол­жаться вечно, даже, может быть, наше Солнце с окружающими его планетами со временем соединится с какою-нибудь звездою Геркулесова созвездия, к которому оно несется, составит новый мир и даст бытие новым существам. Сомнительно, но не неверо­ятно, что наша Земля и другие планеты произошли от соединения небесных тел, уже населенных разного рода животными и расте­ниями, которые погибли при сем соединении.

Принимая в соображение прогрессивное увеличение планет­ных орбит по мере удаления их от солнца, остроумный Галилей предсказал, что между Марсом и Юпитером должна непременно находиться еще планета. По прошествии почти двух веков Оль-берс, Пиадун (?) и Гардинг (?) открыли четыре телескопические планеты, которые многие астрономы почитают обломками некогда существовавшей в сем месте большой планеты. Известно, что это мнение основывается на угловатой фигуре планет, на слишком большом угле наклонения их орбит к эклиптике и на разноцен-трости и перепутанности их путей; но нельзя ли с таковой же вероятностью предположить, что эти четыре планеты суть приго­товительные части новой будущей, которая должна занять место Весты и таким образом пополнить промежуток правильной про­грессии в расстоянии планет от солнца. Надобно знать, что пред­положение угловатой фигуры телескопических планет основано на быстром изменении их света, но такие изменения, может быть, происходят от не известных еще нам причин.

Во всех отраслях наших знаний мы находим первоначальные частицы шарообразными; возьмем химию: новейшие опыты и на­блюдения заставляют предполагать первоначальные атомы шаро­видными. Микроскопические наблюдения показывают нам в физио­логии и анатомии, что части крови и других влаг шарообразны, а физика парообразные и текучие жидкости принимает за тела, состоящие из маленьких шариков; в ботанике атомы плодотворной ныли и сперулы имеют сферическую фигуру; в геологии был про­бел, который пополняет теория г-на Д.; теперь и череп земли со­стоит из сфероидов. Если бы тщательные наблюдения над пони­жением пластов и не доказывали с математической точностью такового состава земного черепа, то и тогда должно бы было при­нять это предположение, следуя одним только умственным выво­дам, потому что все тела от малейшего атома до солнца и до величайшей из неподвижных звезд представляют нам шарообраз­ную фигуру, которой величина может возрастать в правильной, но бесконечной для нас прогрессии в беспредельном пространстве

Вселенной.

Впрочем, на каждую гипотезу можно иметь два воззрения. Можно говорить против нее, можно говорить и в ее пользу, но вообще все софисты, если они добросовестны, то, наверное,

73



знания их поверхностны, ибо нельзя защищать гипотезу, когда мы знаем, что есть дру­гие, вероятнейшие. Еще более нельзя отвергать ее, видя пре­восходство ее над другим (стр. 79—82).

БАРЯТИНСКИЙ

Александр Петрович Ба­рятинский (1798—1844) после­довательно и ярко утверждал атеистические идеи. Особенно это заметно в его стихотворе­нии «О боге», где он нападает на религиозное вероучение.

Стихотворение «О боге» дается по изданию: «Избран­ные социально-политические и философские произведения декабристов», т. II. М., 1951.

О БОГЕ

Восседающий на молниях этот бог, исполненный гнева, Вдыхает испарения дымящейся повсюду крови...

— Да, у всех народов, в древнейшие времена Лилась всегда кровь во имя твое, пугающее всей.

— Это ты создал это всеобщее стремление, —

Ты сам пил без конца кровь беспомощной жертвы.

Но мало этого. Чтобы насытить алчущего Титана,

Вооружилось, чем могло, всякое живое существо.

Это ты заострил огромный коготь льва

И вытянул клыки у черного вепря.

Видишь ужасную змею, свернувшуюся клубком?

Это ты напоил ядом ее жало!

Это ты зубами бешеного пса

Сеешь повсюду смерть, пылающую в крови.

(Часто мрачный дар твоей красоты

Превращается в палача из самого нежного друга).

Это ты для обмана беззащитной жертвы

Спрятал в вероломный бархат кошачий коготь.

Сколько страдания на земле, в волнах, в воздухе!

Акула пожирает сонмы морских живых существ,

Остроглазый ястреб кровавыми когтями

Разрывает в воздухе дрожащую голубку,

А голубка своим невинным клювом

Безотчетно давит стонущее насекомое,

А оно, силой того же стремления, своим крохотным жалом

Уничтожает живой атом, незаметный взору.

74

Отвратительный паук в серой бархатистой шерсти Соизмеряет свою ловкость со своею прожорливостью... Прозрачная паутина, сотканная им, Обманывает беспечный полет насекомого — Чудовище, прыгнув на него, сжимает его в своих объятиях И, не внемля его стонам, упивается его медленной смертью, Острыми зубами грызет его, и медленный яд По капле выпускает и кровь его, и жизнь. Пусть мудрец видит божество в этом переплетеньи — Но сердце мое отвергает его за такую жестокость. Воистину, — какая слава для небесного владыки, Что живое существо может жить лишь за счет другого! И вот, — когда солнце, поднявшись на небо, Заливает Вселенную океаном огня, Когда гром, раскатываясь в мрачных высотах, Бросается из тучи на колеблющиеся горы, Когда сверкающий поток молний освещает все небо, — Тайный ужас заставляет признать твое имя. И когда темная ночь расстилает свой покров, Я читаю твое величие на челе звезд, — Но крик птицы, умирающей в острых когтях, Внезапно отталкивает от тебя мое упавшее сердце. Жестокий инстинкт кошки, несмотря на всю огромность твоего

* творения.
Отрицая благость твою, отрицает твое существование.
— «Остановись, дерзкий вопрошающий», — скажут мне:
«Ты хочешь своим законам подчинить собственного твоего творца!
Если он заботливо хранит весь этот огромный мир,
То что значит убыль нескольких живых созданий?..
Давая всему бесконечную жизнь, его щедрая рука,
Ничего не уничтожая, могла бы уничтожить все,
Чтобы сохранить жизнь всей природе!
Излишек жизни берет он от бытия, —
Увы, если смерть — удел всякого существа,
Не все ли равно, от кого она приходит!
В лоне смерти бесконечно рождается жизнь». [...]
Но... которое имя его внушает Вселенной,
То, что имя его обожествлено, что выполняются его

предначертания.

Это — естественные плоды воспитания. Ах, я видел не одного отрекавшегося мудреца, Чувствовавшего весь ужас этих басен, [Напрягая] тончайшие фибры мозга, С помощью разума, с помощью силы Тщетно добивается он уничтожения заблуждения, Но след остается! И в возрасте немощей и страдания — Это один из предрассудков, баюкавших его детство. Увы, кто из нас, клеймя эти заблуждения. Не любил, не лелеял эти тщетные ужасы? Сколько раз... утомившись игрою, Соединенные дружбой и [невинностью?..] Мы ................... ужасы

Мы ................... наши юные сердца

Около ................ умирающего .... старая

75

Магическим покрывалом удлиняя наше бдение,

Это святой, преследуемый окровавленным призраком

Ужас .............. .наш .....

Или все угасает ...................

Не будучи в силах остановить его расточительство,

Его жестокость ......... .должна ограничивать его благость.

Столь щедрый бог, пред которым преклоняется разум,

Расточает жизнь, чтобы ее разрушить.

Но может ли он лишить нас этих роковых благ

......... .остановить стремление вперед во всяком существе?

И, отнимая от нас оружие бешенства и злобы. Остановить в ......... кипучее волнение жизни?

Если он не может этого, ты должен, считая его благим, Уменьшить его предвидение и связать его волю.

Ведя сонмы солнц и мельчайших звезд, Блещущих планет и незаметных [тел], Он кажется тебе слишком большим и м'огущественным, Чтобы услышать стон страдающего насекомого. ...Твой разум, закутывая его непроницаемым покровом, Измеряет его величие ......... .высотою звезд .......

Остановись, если он существует, и уважай его имя. — Нужен же был какой-то бог и для сотворения мошки! — И, если этот бог ее сотворил, бесконечное могущество Должно же напоить инстинктами ее хрупкое существование! Атом, как и земной шар, свидетельствует о его величии, И размеры. ...... .не нужны его величию.

Но, допуская бога ....................

О, разобьем. ...................

Пусть страх сжимает наше сердце более. .............

Вот это и есть колыбель заблуждений мира. ..............

О, разобьем алтарь, которого он не заслужил. Или он благ, но не всемогущ, или всемогущ, но не благ. Вникните в природу, вопросите историю,

Вы поймете тогда, наконец, что для собственной славы бога, При виде зла, покрывающего весь мир,

Если бы даже бог существовал, — нужно было бы его отвергнуть

(стр. 437—440).

ПРОСВЕТИТЕЛИ

ПНИН

Иван Петрович Пнин (1773—1805) видный общественный деятель, просветитель-публицист, философ и поэт России, совре­менник и во многом последователь А. Н. Радищева, один из идей­ных предшественников декабристов. Очень рано (с 15 лет) при­общился к литературной и публицистической деятельности, воз­главлял издание «С.-Петербургского журнала» (вместе с А. Ф. Бе­стужевым, 1798 г.), был членом «Общества любителей словесности, наук и художеств».

И. П. Пнин отличался большой эрудицией, многогранностью творческой деятельности. Все его творчество (в том числе и поэти­ческое) философично, проникнуто глубокими раздумьями, содер­жит многоплановые обобщения. Собственно философские воззре­ния Пнина ярко выражены в поэтических произведениях «Время» (1798 г.), «Человек», «Бог» (1805 г.) и других, в философско-публи-цистических работах «О предрассудках», «Гражданин» (1798 г.), «Вопль ненависти, отвергаемой законами» (1802 г.), «Опыт о просвещении относительно к России» (1804 г.). В его философ­ских взглядах, материалистических по своей сути, немало элемен­тов деизма и пантеизма. Здесь заметны следы влияния Ломо­носова, Радищева, французских и немецких просветителей

XVIII в.

Понятия о «властвующей повсюду» природе, о вечном «разру­шении мира» и о «всеобщем пожаре натуры», проблемы космого­нии и астрономии согласуются во взглядах Пнина с понятием о Вселенной, как существующей «самобытно», хотя бог — всему начало («Время»). Царствующий в мире Человек величественнее Солнца — души Вселенной. В нем, по убеждению русского просве­тителя, нашла венец своего развития и совершенства сама при­рода — «зерцало истины вечной».

Четко выявляются деистические черты философских воззре­ний И. П. Пнина — необходимая дань своему времени. Для многих прогрессивных мыслителей России XVIII в. деизм является фор­мой реакции на духовную инквизицию православной церкви и святейшего синода. И тем не менее ограниченность деизма сказа­лась на воззрениях Пнина в целом, привела к ограниченности его политического радикализма.

77

Общественно-политические воззрения Пнина отражают про­светительский гуманизм, близкий по своей социальной природе угнетенным и обездоленным народным слоям общества. Отсюда созвучие его идейной программы основным идеям «Путешествия...» Радищева (критика крепостничества, своеволия и лихоимства госу­дарственной бюрократии, дворян и царских сановников, осужде­ние царящего в стране беззакония, произвола, защита республи­канских, демократических идеалов). Но при этом имеется явная переоценка роли просвещения в деле преобразования обществен­ной жизни.

Этика Пнина основана на элементах народных, оплодотворена пафосом гражданственности, который присущ всему его творче­ству. Многими сторонами она противостоит атике Канта, в ней заметно влияние радищевской традиции.

Журналы, в которых печатались произведения Пнина, — «С.-Петербургский журнал», «Русский Вестник», «Журнал для пользы и удовольствия», «Любитель словесности», «Журнал рос­сийской словесности» — оказывали большое влияние на современ­ников.

Фрагменты из произведений И. П. Пнина подобраны автором данного вступительного текста П. С. Шкуриновым по изданию: «Классики революционной мысли домарксистского периода», т. III. И. Пнин. М.,1934.

ГРАЖДАНИН

[...] Истинный гражданин есть тот, который, общим избранием возведен будучи на почтительную степень достоинств, свято ис­полняет все должности, на него возлагаемые. Пользуясь доверен­ностью своих сограждан, он не щадит ничею, жертвует всем, что ни есть для него драгоценнейшего, своему отечеству, трудится и живет единственно только для доставления благополучия великому семейству, коего он есть поверенный. Столь же беспристрастный судия как закон, которого он есть орудие и которого справедли­вые решения никогда не причиняли слез угнетенной невин­ности, — он есть тот человек, который, завсегда следуя по стезе добродетели, посвящает себя совершенно всем полезным должно­стям: то налагая узду закона на беспорядки, общество возмущаю­щие, то возбуждая трудолюбие, поощряя торговлю, ободряя все художества, отдаляя, предупреждая бдительностию своею несча­стия, которые непредвидеиие или заблуждение могли бы некогда навлечь на соотечественников его. Он есть хранитель государствен­ного сокровища, который, зная, что залог, попечениям его вверен­ный, часто бывает плод трудолюбия, предпочитает богатству, на грабительстве и злодействе основанному, славу честного и беско­рыстного человека. Он есть тот воин, который, подобно Курцию, ввергается в бездну, у ног его разверстую. Наконец, он есть тот, который, будучи добрым отцом, нежным супругом, почтитель­ным сыном, искренним и верным другом, являет всем почтением своим к законам и нравам живой пример гражданских добро­детелей.

Вот, вот каких граждан отечество признает за истинных своих детей (стр. 175-176).

78

ОПЫТ О ПРОСВЕЩЕНИИ ОТНОСИТЕЛЬНО К РОССИИ

[...] Итак, рассмотрим, что такое есть просвещение? Из всех политических предметов ни один столько не занимает философов, как сей. Сколько издано книг о народном просвеще­нии! Каждый философ не упустил в свою чреду соорудить систему и предложить оную свету как самую удобнейшую, по крайней мере по его мнению. [...]

Просвещение, в настоящем смысле приемлемое, состоит в том, когда каждый член общества, в каком бы звании ни находился, совершенно знает и исполняет свои должности: то есть когда на­чальство с своей стороны свято исполняет обязанности вверенной оному власти, а нижнего разряда люди ненарушимо исполняют обязанности своего повиновения. Если сии два состояния не пере­ступают своих мер, сохраняя должное в отношениях своих равно­весие, тогда просвещение достигло желаемой цели. [...]

Права человека согласуются ли сколько-нибудь с правами гражданина и какие права может иметь естественный человек, ко­торый только умственно разумеем быть может? Дикой или естест­венный человек, живя сам собою, без всякого отношения к другим, руководствуется одними только естественными побуждениями или нуждами, им самим удостоверяемыми. Доколе пребывает он в сем состоянии, дотоле ничем не отличается от прочих животных. Сле­довательно, естественный человек, имея одни только нужды, не может никаких иметь прав, ибо самое слово сие означает уже следствие некоторых отношений, некоторых условий, некоторых пожертвований, в замену коих получается сей общий залог част­ного благосостояния. Человек, из недр природы в недра общества пришедший, с сей только минуты начал познавать права, дотоле ему неизвестные и которые только различествуют от первоначаль­ных нужд его, сколько он сам различествует от гражданина. Вся­кий человек может сделаться гражданином, но гражданин не мо­жет уже сделаться человеком. Переход первого из дикого состоя­ния в общество согласен с целию природы, переход же другого из общежития к дикости был бы противен оной. Естественный человек во всякую минуту жизни своей стремится к своему со­хранению, и чувство сие ни на минуту его не покидает. Напротив того, истинный гражданин на всякое мгновение готов пожертво­вать собою и не столько печется о своем сохранении, сколько о со­хранении своего отечества (стр. 123—125).

[...] Россия заключает в себе четыре рода состояний. Первое землевладельческое, второе мещанское, третье дворянское и чет­вертое духовное. Из сих четырех состояний одно только землевла­дельческое является в страдательном лице, поелику сверх госу­дарственных повинностей, коим оно подлежит и непременно под­лежать должно, потому что все требуемое от землевладельца для пользы государства есть сколько необходимо, столько и справед­ливо. Всякое же другое требование есть уже зло, для отвращения коего нужно законодателю употребить всю свою деятельность. Как можно, чтобы участь только полезнейшего сословия граждан, от которых зависит могущество и богатство государства, состояла в неограниченной власти некоторого числа людей, которые, поза­быв в них подобных себе человеков — человеков, их питающих и даже прихотям их удовлетворяющих, — поступают с ними иногда

79

хуже, нежели с скотами, им принадлежащими. Ужасная мысль! Как согласить тебя с целию гражданских обществ, как согласить тебя с правосудием, долженствующим служить оным основа­нием? [...]

Итак, самый важнейший предмет, долженствующий теперь за­нимать законодателя, есть тот, чтобы предписать законы, могущие определить собственность земледельческого состояния, могущие за­щитить оную от насилий, словом: сделать оную неприкосновенною (стр. 132—133).

домещичьи крестьяне в таком находятся теперь положении, что они никакой не имеют собственности, выключая величайших трудов их, прилагаемых на приобретение вещей, которых при всем том не могут назвать своими, потому что сами, будучи господ­скою собственностию, нисколько в себе не уверены. Сие ужасное злоупотребление власти помещиков над их крестьянами, [сия не­померная над ними помещиков власть, сие рабство, в котором они их содержат]', сей бесчеловечный торг, который они ими произво­дят, столько унижают Россию перед всеми европейскими держа­вами, что без душевного прискорбия нельзя произнести сей исти­ны. Горестно, весьма горестно для россиянина, свое отечество лю­бящего, видеть в нем дела, совершающиеся только в отечестве негров, коих, однако ж, несчастную участь просвещенная Англия, несмотря на прибыльный ими торг, лучше желает облегчить, луч­ше желает лишиться всех получаемых ею чрез то выгод, нежели идти против природы, против прав человечества, столько ею почи­таемых и приемлемых ею в основание всех ее постановлений (стр. 139).