Geum.ru

Философское Наследие антология мировой философии в четырех томах том 4

Вид материалаДокументы

Содержание


[философия и социология]
Антропологическая точка зрения
Принцип развития.
В. Философия нравственности
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   52
[ФИЛОСОФИЯ И СОЦИОЛОГИЯ]

Если читателя интересует движение современной мыс­ли, то немедленно предъявят свои права на его внимание две ее области: естествознание и история. Которая из них ближе для современной жизни?

На этот вопрос не так легко ответить, как оно, пожа­луй, могло бы показаться с первого взгляда. Я знаю, что естествоиспытатели и большинство мыслящих читателей не задумаются решить его в пользу естествознания. Дей­ствительно, как легко доказать, что вопросы естествозна­ния лезут сами в жизнь человека каждую минуту, что он не может повернуться, взглянуть, дохнуть, подумать, чтобы не пришел в действие целый ряд законов меха­ники, физики, химии, физиологии, психологии! Сравни­тельно с этим что такое история? Забава праздного любо­пытства. Самые полезные деятели в сфере частной или общественной жизни могут прожить и умереть, не имея даже надобности вспомнить о том, что когда-то эллинизм проникал в среду азиатских племен с войсками Алек­сандра Македонского; что в эпоху самых деспотических правителей мира составились те кодексы, пандекты, но­веллы и т. д., которые легли в основу современных юри­дических отношений Европы; что были эпохи феодализма и рыцарства, когда самые грубые и животные побуждения уживались с восторженной мистикой. Переходя к отечест­венной истории, спросим себя, много ли для жизни совре­менного человека полезных применений в знании бога­тырских былин, «Русской правды», в дикой опричнине Ивана Грозного или даже в петровской борьбе европей­ских форм с древнемосковскими?· Все это прошло невоз­вратно, и новые очередные вопросы, требуя для себя всех забот и всего размышления современного человека, остав­ляют для минувшего лишь интерес более или менее дра­матических картинок, более или менее ясного воплощения общечеловеческих идей... Итак, по-видимому, не может быть даже и сравнения между знанием, обусловливаю­щим каждый элемент нашей жизни, и другим знанием, которое объясняет предметы только интересные, — между насущным хлебом мысли и приятным десертом.

Естествознание есть основание разумной жизни, — это бесспорно. Без ясного понимания его требований и основ­ных законов человек слеп и глух к самым обыденным

327

своим потребностям и к самым высоким своим целям. Строго говоря, человек, совершенно чуждый естествозна­нию, не имеет ни малейшего права на звание современно образованного человека. Но когда он однажды стал на эту точку зрения, спрашивается, что ближе всего к его жизненным интересам? Вопросы ли о размножении кле­точек, о перерождении видов, о спектральном анализе, о двойных звездах? Или законы развития человеческого знания, столкновение начала общественной пользы с на­чалом справедливости, борьба между национальным объединением и общечеловеческим единством, отношение экономических интересов голодающей массы к умствен­ным интересам более обеспеченного меньшинства, связь между общественным развитием и формою государствен­ного строя?.. Если поставить вопрос таким образом, то едва ли кто, кроме филистеров знания (а их немало), не признает, что последние вопросы ближе для человека, важнее для него, теснее связаны с его обыденною жиз­нью, чем первые.

Даже, строго говоря, они одни ему близки, одни для него важны. Первые лишь настолько важны и близки ему, насколько они служат к лучшему пониманию, к удобней­шему решению вторых. Никто не спорит о пользе гра­мотности, о ее безусловной необходимости для человече­ского развития, но едва ли есть у нее столь тупые защит­ники, чтобы стали предполагать в ней какую-нибудь самостоятельную, магическую силу. Едва ли кто скажет, что самый процесс чтения и письма важен для человека. Этот процесс важен человеку лишь как пособие для усво­ения тех идей, которые человек может приобрести путем чтения и передавать путем письма. Человек, который из чтения ничего не извлекает, нисколько не выше безгра­мотного. Название безграмотного есть отрицание основ­ного условия образованности, но грамотность сама по себе не есть вовсе цель, она только средство. Едва ли не такую же роль играет естествознание в общей системе человеческого образования. Оно есть лишь грамотность мысли; но развитая мысль пользуется этою грамотностью для решения вопросов чисто человеческих, и эти вопросы составляют суть человеческого развития. Мало читать книгу, надо понимать ее. Точно так же мало для разви­того человека понимать основные законы физики и фи­зиологии, интересоваться опытами над белковиною или

328

законами Кеплера. Для развитого человека белковина есть не только химическое соединение, но и составная часть пищи миллионов людей. Законы Кеплера не только формулы отвлеченного движения планет, но и одно из приобретений человеческого духа на пути к усвоению общего философского понимания неизменности законов природы и независимости их от какого бы то ни было бо­жественного произвола.

Мы замечаем здесь даже прямо противоположное тому, что было выше говорено о сравнительной важности основ естествознания и истории для практической жизни. Химический опыт над белковиною и математическое вы­ражение законов Кеплера только любопытны. Экономи­ческое значение белковины и философское значение неиз­менности астрономических законов весьма существенны. Знание внешнего мира доставляет совершенно необходи­мый материал, к которому приходится обратиться при решении всех вопросов, занимающих человека. Но во­просы, для которых мы обращаемся к этому материалу, суть вопросы не внешнего, а внутреннего мира, вопросы человеческого сознания. Пища важна -не как объект про­цесса питания, а как продукт, устраняющий сознаваемое страдание голода.

Философские идеи важны не как проявление процесса развития духа в его логической отвлеченности, а как ло­гические формы сознания человеком более высокого или более низкого своего достоинства, более обширных или более тесных целей своего существования; они важны как форма протеста против настоящего во имя желания лучшего и справедливейшего общественного строя или как формы удовлетворения настоящим. Многие мысли-, тели заметили прогресс в мысли человечества, заключав­шийся в том, что человек, представлявший себя прежде центром всего существующего, сознал впоследствии себя лишь одним из бесчисленных продуктов неизменного приложения законов внешнего мира; в том, что от субъ­ективного взгляда на себя и на природу человек перешел к объективному. Правда, это был прогресс крайне важ­ный, без которого наука была невозможна, развитие че­ловечества немыслимо. Но этот прогресс был только первый шаг, за которым неизбежно следовал второй: изу­чение неизменных законов внешнего мира в его объек­тивности для достижения такого состояния человечества,

329

которое субъективно сознавалось бы как лучшее и спра­ведливейшее. И здесь подтвердился великий закон, уга­данный Гегелем и оправдывающийся, по-видимому, в очень многих сферах человеческого сознания; третья сту­пень была видимым сближением с первою, но действи­тельным разрешением противоречия между первою и второю ступенью. Человек снова стал центром всего мира, но не для мира, как он существует сам по себе, а для мира, понятого человеком, покоренного его мыслью и на­правленного к его целям.

Но это именно есть точка зрения истории. Естество­знание излагает человеку законы мира, в котором сам человек есть лишь едва заметная доля; оно пересчитывает продукты механических, физических, химических, физио­логических, психических процессов; находит между про­дуктами последних процессов во всем животном царстве сознание страдания и наслаждения; в части этого царства, ближайшей к человечеству, сознание возможности ставить себе цели и стремиться к их достижению. Этот факт есте­ствознания составляет единственную основу биографий отдельных существ животного мира и историй отдельных групп этого мира. История как наука принимает этот факт за данный и развивает перед читателем, каким пу­тем история как процесс жизни человечества произошла из стремлений избавиться от того, что человек сознавал как страдание, и из стремлений приобрести то, что чело­век сознавал как наслаждение; какие видоизменения про­исходили при этом в понятии, связанном со словами на­слаждение и страдание, в классификации и иерархии наслаждений и страданий; какие философские формы идей и практические формы общественного строя поро­ждались этими видоизменениями; каким логическим про­цессом стремление к лучшему и справедливейшему поро­ждало протесты и консерватизм, реакцию и прогресс; какая связь существовала в каждую эпоху между челове­ческим восприятием мира в форме верования, знания, философского представления и практическими теориями лучшего и справедливейшего, воплощенными в действия личности, в формы общества, в состояние жизни народа.

Поэтому труды историка составляют не отрицание трудов естествоиспытателя, а неизбежное их дополнение. Историк, относящийся с пренебрежением к натуралисту, не понимает истории; он хочет строить дом без фунда-

330

мента, говорить о пользе образования, отрицая необходи­мость грамотности. Естествоиспытатель, относящийся с пренебрежением к историку, доказывает лишь узкость и неразвитость своей мысли; он не хочет или не умеет ви­деть, что поставление целей и стремление к ним есть столь же неизбежный, столь же естественный факт в при­роде человека, как дыхание, кровообращение или обмен веществ; что цели могут быть мелки или возвышенны, стремления жалки или почтенны, деятельность неразумна или целесообразна, но и цели, и стремления, и деятель­ность всегда существовали и всегда будут существовать; следовательно, они суть столь же правомерные предметы изучения, как цвета спектра, как элементы химического анализа, как виды и разновидности растительного и жи­вотного царства. Естествоиспытатель, ограничивающийся внешним миром, не хочет или не может видеть, что весь внешний мир есть для человека только материал насла­ждения, страдания, желаний, деятельности; что самый специальный натуралист изучает внешний мир не как что-либо внешнее, а как нечто познаваемое и доставляю­щее ему, ученому, наслаждение процессом познавания, воз­буждающее его деятельность, входящее в его жизненный процесс. Естествоиспытатель, пренебрегающий историей, воображает, что кто-либо кладет фундамент, не имея в виду строить на нем дома; он полагает, что все развитие человека должно ограничиваться грамотностью.

Мне, пожалуй, возразят, что естествознание имеет два неоспоримые преимущества перед историей, позволяю­щие естествоиспытателю несколько свысока относиться к ученому достоинству трудов историка. Естественные науки выработали точные методы, получили бесспорные результаты и образовали капитал неизменных законов, беспрестанно подтверждающихся и позволяющих пред­сказывать факты. Относительно же истории еще сомни­тельно, открыла ли она хоть один закон, собственно ей принадлежащий; она выработала лишь изящные картины и по точности своих предсказаний стоит на одной степени с предсказателями погоды. Это первое. Второе же и самое важное есть то, что современные стремления к лучшему и справедливейшему, как в ясном понимании цели, в вер­ном выборе средств, так и в надлежащем направлении деятельности, черпают свой материал почти исключи­тельно из данных естествознания, а история представляет

331

крайне мало полезного материала как по неопределенно­сти смысла событий минувшего времени, доставляющих одинаково красивые аргументы для прямо противополож­ных теорий жизни, так и по совершенному изменению обстановки с течением времени, что делает крайне труд­ным приложение к настоящему результатов, выведенных из событий несколько отдаленных, даже тогда, когда эти результаты точны. Уступая, таким образом, и в теорети­ческой научности, и в практической полезности трудам естествоиспытателя, могут ли труды историка быть по­ставлены с ним рядом?

Чтобы уяснить себе поставленный здесь вопрос, сле­дует условиться в том, какой объем придаем мы слову естествознание. Я не имею здесь вовсе в виду строгой классификации наук со всеми спорными вопросами, ею возбуждаемыми. Само собою разумеется, что история, как естественный процесс, могла бы быть подведена под область естествознания и тогда самое противоположение, рассматриваемое выше, не имело бы места. Во всем после­дующем я буду понимать под термином естествознание два рода наук: науки феноменологические, исследующие законы повторяющихся явлений и процессов, и науки морфологические, изучающие распределение предметов и форм, которые обусловливают наблюдаемые процессы и явления, причем цель этих наук есть сведение всех наблю­даемых форм и распределений на моменты генетических процессов. Оставляя в стороне ряд морфологических наук, обращу внимание на то, что к ряду наук феноме­нологических я буду относить: геометрию, механику, группу физико-химических наук, биологию, психологию, этику и социологию. Придавая термину естествознание только что указанное значение, обращусь к поставленно­му выше вопросу.

Научность и самостоятельность методов не подлежит сомнению в исследованиях, относящихся к механике, фи­зике, химии, физиологии и к теории ощущений в психо­логии. Но уже теория представлений, понятий в отдель­ной личности и личная этика пользуются весьма мало методами предшествующих естественных наук. Что ка­сается до обществознания (социологии), т. е. до теории процессов и продуктов общественного развития, то здесь почти все орудия физика, химика и физиолога неприло-жимы. Эта важная и самая близкая для человека часть

332

естествознания опирается на законы предшествующих областей его как на готовые данные, но свои законы оты­скивает другим путем. Каким же? Откуда феноменология духа и социология черпают свои материалы? Из биогра­фий отдельных личностей и из истории. Насколько не­научны труды историка и биографа, настолько же не мо­гут быть научны выводы психолога в обширнейшей области его науки, труды этика, социолога в их научных сферах, т. е. настолько же естествознание должно быть признано ненаучным в его части, самой близкой для че­ловека. Здесь успех научности вырабатывается взаим­ными пособиями обеих областей знания. Из поверхност­ного наблюдения биографических и исторических фак­тов получается приблизительная истина психологии, эти­ки, социологии; эта приблизительная истина позволяет более осмысленное наблюдение фактов биографии и исто­рии; оно в свою очередь ведет к истине уже более близ­кой, которая позволяет дальнейшее усовершенствование исторического наблюдения, и т. д.; улучшенное орудие дает лучший продукт, и лучший продукт позволяет даль­нейшее усовершенствование орудия, что в свою-очередь влияет на еще большее усовершенствование продукта. Для естествознания в его надлежащем смысле история составляет совершенно необходимый материал, и, лишь опираясь на исторические труды, естествоиспытатель мо­жет уяснить себе процессы и продукты умственной, нрав­ственной и общественной жизни человека. Химик может считать свою специальность научнее истории и прене­брегать ее материалом. Человек, обнимающий словом естествознание науку всех естественных процессов и про­дуктов, не имеет права поставить эту науку выше исто­рии и должен сознать их тесную взаимную зависимость. Предыдущее решает вопрос о практической полез­ности. Если психология и социология подлежат непрерыв­ному совершенствованию по мере улучшения понимания исторических фактов, то изучение истории становится неизбежно необходимым для уяснения законов жизни личности и общества. Эти законы настолько же опира­ются на данные механики, химии, физиологии, как и на данные истории. Меньшая точность последних должна бы повлечь не устранение их изучения, а, напротив, большее его распространение, так как специалисты-историки не настолько возвысились над массою читателей по точности

333

своих выводов, насколько стоят над нею химики и физи­ологи. Современные жизненные вопросы о лучшем и спра­ведливейшем требуют от читателя уяснения себе резуль­татов феноменологии духа и социологии, но это уяснение достигается не принятием на веру мнений той или дру­гой школы экономистов, политиков, этиков. При споре этих школ добросовестному читателю приходится обра­титься к изучению самих данных, на которых построены выводы школ; а также к генезису этих школ, уясняющему их учение как филиацией догматов, так и положением дела в ту минуту, когда возникла та или другая школа; наконец, к событиям, влиявшим на их развитие. Но все это, за исключением данных основных наук, принадле­жит истории. Кто оставляет в стороне ее изучение, тот высказывает свой индифферентизм в отношении самых важных интересов личности и общества или свою готов­ность верить на слово той практической теории, которая случайно ему первая попадается на глаза. Таким обра­зом, поставленный вначале вопрос, что ближе для совре­менной жизни — естествознание или история, можно решить, по моему мнению, следующим образом: основные части естествознания составляют совершенно необходи­мую подкладку современной жизни, но представляют для нее более отдаленный интерес. Что касается до высших частей естествознания, до всестороннего изучения процес­сов и продуктов жизни лица и общества, то подобное изучение стоит совершенно на одной ступени с историей как по теоретической научности, так и по практической полезности: нельзя спорить, что эти части естествознания связаны с более живыми вопросами для человека, чем история, но серьезное изучение их совершенно невоз­можно без изучения истории, и они осмысливаются для читателя лишь настолько, насколько для него осмыслена история.

Поэтому в интересах современной мысли лежит раз­работка вопросов истории, особенно тех из них, которые теснее связаны с задачами социологии. В этих письмах я рассмотрю общие вопросы истории; те элементы, которые обусловливают прогресс обществ; то значение, которое имеет слово прогресс для различных сторон обществен­ной жизни. Социологические вопросы здесь неизбежно сплетаются с историческими, тем более, что, как мы ви­дели, эти две области знания находятся в самой тесной

334

взаимной зависимости. Конечно, это самое придает насто­ящим рассуждениям более обобщающий, несколько отвле­ченный характер. Читатель имеет перед собою не кар­тины событий, а выводы и сближения событий разных периодов. Рассказов из истории немало, и, может быть, мне удастся к ним перейти впоследствии. Но факты исто­рии остаются, а понимание изменяет их смысл, и каждый период, приступая к истолкованию прошлого, вносит в него свои современные заботы, свое современное разви­тие. Таким образом, исторические вопросы становятся для каждой эпохи связью настоящего с прошедшим. Я не навязываю читателю моего взгляда, но передаю ему вещи так, как я их понимаю, — так, как для меня про­шлое отражается в настоящем, настоящее — в прошлом (1, стр. 19-28).

Антропологическая точка зрения в философии отли­чается от прочих философских точек зрения тем, что в основание построения системы ставит цельную челове­ческую личность, или физико-психическую особь, как неоспоримую данную. Все, относящееся к одной лишь сто­роне человеческого бытия, признается отвлеченным (абст­рагированным) от цельного бытия человека и подвер­гается критике (2, V, стр. 6—7).

Философия теоретическая определяет прежде всего условия познания и открывает их три: каждая личность по необходимости признает действительными все факты сво­его личного сознания; каждая личность признает внешний мир столь же реальным, как себя — нераздельную физи­чески-психическую особь; каждая личность признает в других личностях вообще способность действительного со­знания и реального познавания настолько же, как в себе. Присоединение последнего необходимого условия позна­ния в предыдущем позволяет теоретической философии перейти от личного взгляда отдельной особи к общечело­веческой теории. Она прежде всего формулирует свои принципы: 1) Принцип действительности сознания. Во всех личностях происходит действительный процесс со­знания, составляющий основу всего сущего для каждой личности .отдельно и для человеческого знания вообще. Все сознанное одинаково действительно и должно войти в правильное философское построение. 2) Принцип реаль­ного знания. Не все действительное реально, т. е. совпа­дает с единством нашей собственной физико-психической

335

личности. Есть в нашем сознании многое феноменальное, т. е. действительное только в нашем сознании, только психически, а не так, как наша личность, физико-психи-чески. Надо строго различать, что в нашем сознании ре­ально и что феноменально. Для этого служит научная критика, основанная на начале противоречия. Лишь то реально, что мы сознаем, не находя противоречия при этом сознании ни в самом понятии сознаваемого, ни в группировке вновь сознаваемого с прежде сознанным. 3) Принцип скептицизма в метафизике. Критика реаль­ного простирается лишь так далеко, как сознание лич­ности в ее целости. То, что допускает феноменальное бы­тие в мысли, но недоступно органам чувств, не может ни быть признано реальным, ни отвергнуто; оно остается вне реального мира, и реальная личность относится к нему скептически. Но, будучи личностью физико-психическою, она не может оставить подобные вне-реальные или мета­физические существа без всякого внимания; реальность их сомнительна, но они совершенно действительны для сознания, а потому процесс их происхождения должен быть объяснен, т. е. человек относится скептически ко всем метафизическим созданиям, но объясняет их как феномены мысли. — Но между метафизическими вопро­сами один особенно важен, потому что касается отноше­ния между основными данными теоретической философии. Реальная личность сознает однородный ей реальный мир и получает мыслимый мир, однородный ее сознанию. Но мы не имеем никакой возможности определить независи­мое от нашего воззрения (существенное) отношение ме­жду действительным фактом нашего мышления и реаль­ным миром. Нам с одинаковой необходимостью представ­ляются вопросы: какое место занимает данный факт в ряду явлений реального мира и каким процессом мышле­ния мы приходим к сознанию этого факта таким, как он нам представляется в нашем сознании, т, е. какое место он занимает в ряду явлений нашей мысли? Распростра­няя эти вопросы на все факты реального мира, мы оди­наково приходим к двум построениям: а) реальный мир представляется нам как совокупность явлений, самостоя­тельно существующая независимо от нашего сознания и в которой наше сознание, наша личность, человек вообще, его деятельность, история и ее перипетии суть частности общего процесса, б) Реальный и феноменальный миры

336

представляются нам как ряд результатов процесса чело­веческой мысли, как мыслимый мир, строящийся по логи­ческим законам мышления, по неизбежным категориям духовных процессов; тут реальный мир есть только част-, ный случай мыслимого и Отличается от феноменальных фактов сознания, как один частный случай от другого; первый для нас есть результат знания, второй — резуль­тат творчества; оба одинаково важны. — Если мы стано­вимся на точку зрения какой-либо метафизической си­стемы, то одно из этих двух построений ложно и должно быть отброшено; или мысль и ее процесс есть частный случай реального мира, или реальный мир есть частный продукт мышления. С антропологической точки зрения мы относимся скептически к обоим этим построениям по их сущности, но положительно по их отношению к чело­веческой деятельности и говорим: мы не разрешаем, решить не можем и считаем весьма маловажным для че­ловека метафизический вопрос об отношении реального бытия к мышлению; это дело личного верования, не име­ющего и не долженствующего иметь влияния на то, как человек будет в своем действительном познании относить­ся к двум родам вопросов, приводящих к указанным по­строениям. Если бы человек остановился на скептическом взгляде и признал оба построения равно ложными, он бы отрекся от всякого познания, точно так же, как оста­навливаясь исключительно на том или на другом способе построения, он бы пришел к одностороннему, неполному, неточному знанию; он бы познавал факты только по отно­шению к своему физическому существованию или к сво­ему мышлению. Как личность физико-психическая, он должен обратить внимание на обе стороны вопроса или должен одинаково разбирать в каждом сознанном факте как его отношение к реальному миру, так и к процессу мышления или, переходя от отдельных фактов к их груп­пировке, человек должен одинаково построить весь реаль­ный мир, как независимый от мышления круг явлений, и весь мыслимый мир, как результат психического про­цесса в его разветвлении на знание и творчество. Первое построение дает Б. Философию природы, второе — В. Фи­лософию духа.

[...] В теоретических процессах мы начинаем всегда с того, что считаем важнейшим, и переходим к тому, что важно только как условие для первого. Данное есть

337

познаваемое, с которого мы начинаем. Познавая реальный мир, мы перерабатываем его в понятия менее реальные, чем самый мир; познавая мыслимый мир, мы изучаем его • в результатах мышления, подчиняющихся законам мысли. В практических процессах наоборот: результат процесса важнее его начала; данное есть результат действия, полу­чаемый в конце процесса. Внешний мир перерабаты­вается в побуждения, мысль воплощается в цель. Поэтому в теоретической философии условия и принципы заклю­чают необходимость, как следствия данной основной при­чины. В практической —условия и принципы заключают лишь возможность, как причины данного следствия. [...] Теоретическая философия развивалась из противополо­жения данной реальной личности человека основному факту действительности его сознания. Это вело к призна­нию реального мира, однородного реальной личности, и к построению философий природы и духа из взаимодей­ствия действительного и реального. Поверка заключалась в отсутствии противоречия с данным реальным миром или данным процессом мышления. В практической фило­софии критика деятельности невозможна ни во имя побу­ждений, ни во имя целей, потому что те и другие могут изменяться, не представляют неизбежности, следователь­но, сами подлежат критике. Поверка стремлений к дея­тельности может быть произведена в данное мгновение лишь во имя готовых результатов, выработанных преды­дущею деятельностью, знанием и творчеством и проти­вополагаемых реальной личности, как нормы ее. Это иде­алы. Как необходимый результат минувшего для каждой личности, они делают возможными критику и направле­ние деятельности; как идеалы личности, они всегда сохра­няют в себе в целости или в частности черты живой чело­веческой личности. — Условия практической деятельно­сти суть: личность может принимать побуждение из внеш­него мира, ставить себе цели и к ним стремиться; лич­ность может судить свои побуждения, цели и действия во имя своих идеалов; личность предполагает в других лич­ностях вообще способность свободной постановки целей и суда во имя идеалов. Последнее условие обращает личное мнение в начало общественных отношений. — Из преды­дущего следуют принципы: 1) Принцип свободы. Всякая личность сознает себя внутренне свободною и нуждается в освобождении от всякого стеснения для постановки себе

338

целей и стремлений к ним. 2) Принцип развития. Всякая личность стремится к осуществлению своих идеалов, страдая от всего им противоречащего, наслаждаясь всем с ним согласным; но каждое действие, приобретенное зна­ние или продукт творчества, как необходимый элемент сознания, имеет влияние на идеалы, которые, в свою оче­редь, обусловливают дальнейшие действия; таким обра­зом, личность развивается во имя своих идеалов и раз­вивает самые идеалы свои собственною деятельностью. 3) Принцип, разделения деятельности. Как усвоение по­знания требует от личности разных методов поверки, от­сутствия противоречия в разных отраслях знаний, так различные виды деятельности требуют от человека поста­новления разных идеалов. Личность с антропологической точки зрения относилась скептически ко всему недоступ­ному методам критики, ко всякому вопросу о метафизи­ческой сущности вне самой личности и к всякому требо­ванию подчинения ее — реальной личности — какому-либо метафизическому созданию. С той же антропологической точки зрения личность не может безусловно подчинить один свой идеал другому, не может перенести на все от­расли деятельности одного и того же идеала. Каждый род деятельности подчиняется своему идеалу, и смешение их есть такое же искажение деятельности, как подчинение личности метафизическому началу — искажение знания. Принцип скептицизма в метафизике требовал феноме­нального построения ее созданий, а для главного разделе­ния на реальное бытие и действительное мышление — двойного построения философий природы и духа. Прин­цип разделения идеалов требует совокупления частных идеалов, направляющих разные роды деятельности, в один общий человечный идеал, т. е. истинный человек совокуп­ляет в себе разные идеалы деятельности, не смешивая их при самой деятельности. — Главное различие идеалов за­ключается в том, преобладает ли в них реальная форма личности или ее действительное содержание. Первые суть художественные, вторые — нравственные идеалы, и это ведет к двум отраслям практической философии. — Б. Фи­лософия искусства определяет художественный идеал β философии красоты, как патетическое воплощение лич­ности художника в стройные формы, и в философии ис­кусств решает вопрос о воплощении разного рода патети­ческого настроения личности в разные формы искусства.

339

[...] В. Философия нравственности ищет в этике, или фи­лософии личности, идеал человеческого достоинства; до­казывает, что он осуществляется лишь помощью справед­ливости, прилагает в философии общества норму спра­ведливости (или равноправности человечества) к обсу­ждению общественных форм или общественных идеалов, и стремится к построению теории общества. [...]

Но как теоретическая, так и практическая философия с антропологической точки зрения не стоят отдельно. Живая, реальная личность служила основой их построе­ния и связывала их вначале своим бытием; историческая развивающаяся личность должна их связать в заключение. Здесь, в процессе истории, должно поверяться, в самом ли деле теоретическая философия обняла знание в его по­следовательном нарастании и современном состоянии? в самом ли деле она объяснила несостоятельность всех метафизических созданий? в самом ли деле художествен­ный идеал философии искусства охватывает все произ­ведения искусства, а нравственный идеал философии личности служит меркою для всех перипетий жизни? на­конец, в самом ли деле историческое развитие философ­ских систем приводит наше время к необходимости оста­новиться на антропологической точке зрения. [...] Фило­софия истории указывает в каждую эпоху, в чем состояла реальная жизненная мудрость, т. е. угадывание возможного знания, совершеннейшей красоты, осуществи­мого идеала человечности; в истории философия дает историческое доказательство принципа, из которого по­строена система, и таким образом, возвращаясь к ее на­чалу и закругляя ее построение, оканчивает философское доказательство законности самого принципа (2, V стр. 9-12).