Geum.ru

Свою сценическую деятельность Раневская начала в 1915 году в Малаховском дачном театре под Москвой

Вид материалаДокументы

Содержание


ЭПИЗОД 6. Слава
ЭПИЗОД 7. Память
Ольга Кучкина
Елена Строителева
Мнимый слепой
Сколько вам лет?
Цензурная брань
Как это начиналось…
Тридцать лет спустя
За наградой под конвоем
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

ЭПИЗОД 6. Слава


САМЫМ выдающимся фильмом с участием Раневской стала «Мечта» Михаила Ромма. Премьера картины состоялась 6 июля 1941 года, когда зрителям было уже не до кино. Зато американский президент Франклин Рузвельт, посмотревший картину, назвал Раневскую одной из самых великих актрис мира. Сталин, кстати, тоже по достоинству ценил её талант. На одном из кремлёвских приёмов вождь произнёс: «Михаил Жаров — хороший артист, но в любой роли похож на Михаила Жарова, в каком бы гриме ни был. А товарищ Раневская может вовсе не пользоваться гримом, но всегда будет разной».

Для широкого зрителя Фаина Раневская — прежде всего героиня фильма «Подкидыш», в котором она произносит свою бессмертную фразу: «Муля, не нервируй меня». Этими словами Фаину Георгиевну дразнили мальчишки на улице, их же сказал ей в Кремле Леонид Брежнев, вручая орден Ленина по случаю её 80-летнего юбилея. «Леонид Ильич, так меня называют только хулиганы», — пожурила генсека Раневская. «Простите, но я вас очень люблю», — засмущался Брежнев.

Из театральных работ великой актрисы до наших дней сохранилась запись спектакля «Дальше — тишина», в котором её партнёром был Ростислав Плятт. Рассказывают, что после одного из представлений к Раневской подошёл поклонник и спросил: «Сколько же вам лет?» Фаина Георгиевна мгновенно ответила: «В субботу будет 115». На что почитатель удивлённо воскликнул: «Надо же, в таком возрасте и так играть!»


ЭПИЗОД 7. Память


ФАИНА Георгиевна не оставила мемуаров. Одному издательству удалось было уговорить её засесть за воспоминания, был выплачен аванс. Но Раневская вернула деньги, а наброски будущей книги уничтожила. Через несколько лет подруга уговорила её вновь взяться за работу, но закончить её актриса уже не успела.

В многочисленных книгах не менее многочисленных знакомых Раневская предстаёт этакой юморной старухой, которая, словно армянское радио, способна ответить на любой вопрос. «Какие женщины более верны в браке — брюнетки или блондинки?»- якобы спрашивают Раневскую. «Седые», — отвечает она. Хотя случались подобные диалоги в действительности или нет, не так уж и важно.

Последний раз на сцену Раневская вышла в октябре 1982 года. Через два года великой — в истинном понимании этого слова — актрисы не стало. Похоронили её рядом с сестрой на кладбище Донского монастыря.


Ольга Кучкина


Любимая Муля, которая нервировала


Многие восхищавшиеся Фаиной Раневской режиссеры снимали ее в эпизодических ролях - Анатолий Эфрос чуть ли не единственный поставил для нее и с ней в главной роли спектакль «Дальше - тишина» в Театре Моссовета, и я видела этот спектакль. Большая, сильно уже немолодая женщина, с детскими реакциями, с детской чистотой и более чем взрослым пониманием вещей, таясь, гордясь и не желая сдаваться, проживала глухое одиночество здесь, перед тем как навсегда уйти в окончательное одиночество там. Ее огромные трагические глаза в контрапункте с непосредственностью клоуна исторгали смех и слезы одновременно и говорили нам о нашей человеческой сути что-то поистине важное, чего мы не знали или не хотели знать раньше. Возможно, так вела бы себя постаревшая Раневская, другая, чеховская.

Она могла переиграть на сцене и на экране всю мировую классику - от женских до мужских ролей. Она могла и умела все. Ее снимали во вторых и третьих ролях в «Пышке», «Мечте», «Весне», «Свадьбе», «Небесном тихоходе», «Встрече на Эльбе» и еще в полутора десятках фильмов, и зритель обожал ее, а начальству, не пускавшему актрису в первые ряды по причине неканонической внешности, ничего не оставалось, как с этим обожанием смириться.

Впрочем, сам генсек Брежнев, вручая артистке орден Ленина, внезапно выговорил: «Муля, не нервируй меня!» - знаменитую фразу из фильма «Подкидыш», ставшего знаменитым от того, что в нем снялась Раневская. Она немедленно парировала: «Леонид Ильич, так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы».

Она ничего не боялась - другие боялись ее легендарного острого язычка. Когда некто, увидев «Джоконду», небрежно сказал, что прославленная картина не произвела на него впечатления, Раневская бросила: «Эта дама может уже сама выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет». «Перпетуум кобеле», - как печать поставила на одном режиссере. «Женщины, конечно, умнее, - рассуждала она вслух. - Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги?»

Она была вовсе и не Раневская, а Фельдман. Ее отец, достопочтенный житель города Таганрога, владел фабрикой сухих красок, был старостой в синагоге и основал приют для престарелых евреев. Таганрог - город Чехова. В Таганрог Художественный театр привез «Вишневый сад». Спектакль окончился, зрители ушли, а Фаня Фельдман все сидела в зале, не в силах встать с места. «Профессию я не выбирала, она во мне таилась» - ее признание.

Она взяла фамилию чеховской героини, выслушала проклятия отца, порвала с ним и умчалась в Москву поступать в театральную школу, куда ее не взяли по причине отсутствия способностей. Революция выгнала Фельдманов в эмиграцию, Фаня осталась в Москве в полном одиночестве, без денег, без дома, без семьи.

Преодоление - ключевое слово этой истории. Впереди - частная театральная школа, провинциальные сцены и в 35 лет, когда столько всего уже поздно, - Москва. Еще дальше, в будущем, которое никак не просматривалось, - звание народной артистки СССР, орденоносца, лауреата нескольких Государственных премий. В этом же будущем - всенародная пылкая любовь к яркой, сумасшедше одаренной умнице-разумнице.

Раневская. Перемена фамилии - перемена участи. Никто пока не проследил влияния выбранного псевдонима на судьбу. Вишневый сад продан, дома больше нет, нет семьи, ушла эпоха. А Раневская, как стойкий оловянный солдатик, продолжает быть, быть на все времена, возможно, что и осуществляя связь времен.


Елена Строителева


Автор книги о Раневской Алексей Щеглов: "Такую Фуфу я еще не видел'

Об этой работе Фаины Раневской не знают историки кино, о ней никогда не упоминала и сама актриса. Сенсационную пленку - неизвестный художественный фильм с Фаиной Георгиевной в главной роли нашел в архиве Госфильмофонда московский издатель Сергей Орлов. Лента режиссера Николая Садковича 65 лет пролежала на полке.

Название картины держится в тайне. Первыми его узнают жители Таганрога, родного города актрисы. Там 16 мая откроется международный театральный фестиваль "Великая провинция" имени Фаины Георгиевны.

- Копия фильма находится в прекрасном состоянии, за 65 лет в архиве Госфильмофонда к ней, судя по документам, никто не обращался, - рассказал "Известиям" Сергей Орлов, исследователь творчества Раневской и глава "Издательского дома Сергея Орлова". - Садкович когда-то снял картину с похожим названием, она вышла на экран, а вот фильм с участием Раневской лег на полку. Раневская исполняет роль директора музея.

Фильм лег на полку после резолюции чиновников: "из-за схематичности сюжета". Орлов считает: причина могла быть иной:

- В картине, снятой в 1943 году, нет ни одного портрета и ни одного упоминания Сталина. При этом действие фильма разворачивается во время Великой Отечественной войны. Возможно, именно по идеологическим мотивам его запретили к показу.

Фильм снят по рассказу Вадима Кожевникова "Гвардейский гарнизон дома N 24". Причем у Кожевникова персонажа, которого играет Раневская, вообще не было, он появился только в сценарии. В титрах фамилия Фаины Георгиевны - как звезды - появляется первой. Позже такое было не раз, до картины Садковича - никогда. Фильм состоит из двух новелл, каждая имеет свое название. Раневская играет в одной из них (хронометраж - 30 минут). Сюжет Орлов не раскрывает, но говорит, что в то время снимали исключительно про войну - кино нелегкое. Но без иронии все равно не обошлось.

В одном из эпизодов героиня Раневской вступает в борьбу с немцем, после чего спрашивает: "Мы убили немца или взяли в плен?". В конце она произносит монолог, и, конечно, это патетика в стиле Раневской. Она читает стихи Анны Ахматовой "А ты теперь тяжелый и унылый" и "Молитва". Ленту снимали в Ташкенте. И Фаина Георгиевна имела возможность общаться с поэтессой.

- Когда этот фильм посмотрел автор книги "Фаина Раневская. Вся жизнь" Алексей Щеглов, он сказал: "Такую Фуфу (Фаину Раневскую так называли близкие. - "Известия") я еще не видел".

Забытое кино планировали показать на Московском международном кинофестивале. Однако потом президент фестиваля "Великая провинция" Евгений Стеблов предложил устроить премьеру на родине актрисы. Но фильм целиком все же увидят и на Московском кинофестивале в этом году. А потом будет выпущен DVD.


Мнимый слепой

Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит:

- Тот слепой, которому ты подала монету, не притворяется, он действительно не видит.

- Почему ты так решила?

- Он же сказал тебе: "Спасибо, красотка!"


Зимоненавистница

Раневская не любила зиму. Она говорила:

- Я ненавижу зиму, как Гитлера!


Сколько вам лет?

В Театре им. Моссовета с огромным успехом шел спектакль "Дальше - тишина". Главную роль играла уже пожилая Раневская. Как-то после спектакля к ней подошел зритель и спросил:

- Простите за нескромный вопрос, а сколько вам лет?

- В субботу будет 115, - тут же ответила актриса.

Поклонник обмер от восторга и сказал:

- В такие годы и так играть!


Цензурная брань

Идущую по улице Раневскую толкнул какой-то человек, да еще и обругал грязными словами. Фаина Георгиевна сказала ему:

- В силу ряда причин я не могу сейчас ответить вам словами, какие употребляете вы. Но искренне надеюсь, что, когда вы вернетесь домой, ваша мать выскочит из подворотни и как следует вас искусает.


Чайка

Как-то на южном море Раневская указала рукой на летящую чайку и сказала:

- МХАТ полетел.

Вот так!


Еще одно высказывание актрисы:

- Сняться в плохом фильме - все равно что плюнуть в вечность!


Пианино

Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал.

- Жалко, что мы не захватили пианино, - говорит Фаина Георгиевна.

- Неостроумно, - замечает кто-то из сопровождавших.

- Действительно неостроумно, - вздыхает Раневская. - Дело в том, что на пианино я оставила все билеты.


Недоумение

- Неужели я уже такая старая, - сокрушалась как-то Раневская. - Ведь я еще помню порядочных людей!


Наелась

Однажды Юрий Завадский, худрук Театра им. Моссовета, где работала Фаина Георгиевна Раневская (и с которым у нее были далеко не безоблачные отношения), крикнул в запале актрисе: "Фаина Георгиевна, вы своей игрой сожрали весь мой режиссерский замысел!" "То-то у меня ощущение, что я наелась дерьма!" - парировала "великая старуха".


Скромность

Однажды Раневская после спектакля сидела в своей гримерке совершенно голая и курила сигару. В этот момент дверь распахнулась, и на пороге застыл один из изумленных работников театра. Актриса не смутилась и произнесла своим знаменитым баском: "Дорогой мой, вас не шокирует, что я курю?"


Каламбурчик

Однажды Раневская поскользнулась на улице и упала. Навстречу ей шел какой-то незнакомый мужчина.

- Поднимите меня! - попросила Раневская. - Народные артистки на дороге не валяются...


--------------------------------------------------------------------------------


Она и сегодня покоряет зрителей, даже если появляется на экране на 2-3 минуты: дети знакомятся, взрослые -- вспоминают. И каждый может выбрать фильм по сердцу -- всем хватит... Пять лет, от случая к случаю фиксируя свои впечатления, рассказы героини, диалоги с нею, Глеб Скороходов готовил книгу "Разговоры с Раневской". Фрагменты ее мы печатаем с разрешения издательства "АСТ".

Как это начиналось…


-- Фаина Георгиевна, почему бы вам не написать о своем творчестве, о встречах, о театрах? Было бы безумно интересно!

-- Вы так думаете, Глеб? А я думаю иначе. "Писать мемуары -- все равно что показывать свои вставные зубы", -- говорил Гейне. Я скорее дам себя распять, чем напишу книгу "Сама о себе". Не раз начинала вести дневник, но всегда уничтожала написанное. Как можно выставлять себя напоказ? Это нескромно

и, по-моему, отвратительно. А вот вы журналист, взяли бы и записали. Я вам столько рассказываю, а вы забываете.

Мне не надо было повторять дважды. Я стал фиксировать ее воспоминания, отзывы, мнения и... вскоре почувствовал в отношении Раневской ко мне некоторую настороженность.

-- О, вы опасный человек. Вам не все можно рассказывать...

Память у нее прекрасная. Но у этой памяти есть свойство, остро необходимое комедийной актрисе. Охотнее всего Ф.Г. вспоминаются нелепости жизни, противоречия между возвышенным и низким, настоящим и искусственным. Иногда, рассказывая мне что-то, она говорила: "Это вы можете записать", -- иногда передавала какое-нибудь письмо ("Это можно использовать"), иногда предупреждала: "Не подумайте записывать!" Я уверял, что ничего не собираюсь публиковать, что это все "сырье", она не соглашалась:

-- Оставьте. Все, что запечатлено на бумаге, делается свидетельством, документом. А то, что написали вы, -- это почти готовая книга.

…и как закончилось


-- Прежде чем отдать книгу в издательство, надо показать ее друзьям, -- решила Ф.Г. -- Которые не льстили бы ни мне, ни вам.

-- Может, прежде посмотреть, справедливо ли вычеркнуты многие записи? Мне кажется, ушло много интересного.

-- Вы опять за свое? Мне никто не давал права рассказывать о тех, кого уже нет.

Я опасался другого: как будут восприняты резкие суждения Ф.Г. не о мертвых, а о живых. С утра до поздней ночи мы просидели над рукописью. Несколько страниц, что Ф.Г. "вымела железной метлой", она согласилась восстановить, но половина рукописи оказалась "в корзине".

-- Кстати, фотографии для книги буду отбирать только я -- ни одной носатой не

допущу, не надейтесь! Всю жизнь я мучилась из-за своего гигантского носа. Можно ли вообразить Офелию с таким носом?!

Первым читателем решили (после бурного обсуждения) сделать Феликса Кузнецова: мы с ним учились в МГУ, работали в одной редакции. Феликс позвонил на второй день:

-- Глеб, поздравляю, успех обеспечен! Мы с женой не могли оторваться, пока не дочитали до конца.

-- Итак, -- сказала Ф.Г., -- первый ход сделан. С вашей стороны в игру вступил Кузнецов, с моей... Кто?.. Танька Тэсс в качестве рецензента отпадает: позавидует, что не она записала мои рассказы и не сообразила сделать еще одну свою книгу. Витя Ардов? Он придет в эйфорию, не прочтя ни одной страницы: у него вызывает восторг все, что касается друзей... Я перебрала многих и решила: Ирочка Вульф! Она знает меня с детства, она режиссер, умеет видеть вещи со стороны и передо мной не заискивает. Лучшего читателя не найти!

Реакция на книгу Ирины Сергеевны лишила меня дара речи.

-- У вас получился портрет, которого никто не должен видеть. Вариант уайльдовского Дориана Грея. Иначе из театра Раневской придется немедленно уйти! Ни о ком ни одного доброго слова! Так не уважать своих партнеров?!

-- Вы не правы. Она о многих говорила с восторгом, -- наконец опомнился я. -- Об Ахматовой, об Осипе Абдулове...

-- Вы взрослый человек. Поражаюсь, как вы можете верить каждому слову Фаины! Да знаете ли вы, что она называла Ахматову каменной скифской бабой, которую не тревожит ничто из происходящего с другими? А что слышали близкие из уст Ф.Г. об Абдулове? Халтурщик, хапуга... И как могли вы всерьез воспринять слова о том, что она кормила нашу семью?! Мы все работали: мама (ее называли второй Комиссаржевской) на главных ролях, я, Завадский -- мы с мужем были артистами МХАТа, не самого бедного театра. Как же может троих работающих содержать актриса, не имеющая постоянного заработка? Она за 38 лет сыграла 16 ролей. И почему-то вы не поинтересовались, когда она получила свою первую комнату в коммуналкеи съехала от нас... Как после этого верить, что я для нее родная дочь, а мой Алеша -- внук?!Вы хотя бы высказываете свое отношение к тому, что услышали от нее?

-- В какой-то степени да, -- ответил я.

-- Ну, так это вас и погубит...

На следующий день Ф.Г. позвонила мне:

-- То, что вы написали, при моей жизни никогда не будет издано.

-- Мммм… Тогда можно я заберу рукопись?

-- Нет...

И вот я стою на лестничной площадке и жму кнопку звонка.

-- Кто там?

-- Отдайте мне папку, и я не скажу больше ни слова.

-- Не отдам! -- решительно прозвучало из-за двери.

Я растерялся. Позвонил еще, но в квартире будто все вымерло. Отошел к окну, закурил. Сверху спустился сосед, у которого мы с Ф.Г. не раз бывали в гостях, спросил, как дела. Я в двух словах описал ситуацию. Неожиданно из двери на мгновение высунулась голова Ф.Г.

-- Не верьте ему!

Замок защелкнулся. Через какое-то время в подъезде загрохотали сапоги. Два милиционера.

-- Ваши документы? Что вы здесь делаете?

-- Жду, когда мне отдадут мои бумаги.

-- А в дверь зачем ломитесь? Народная артистка просила избавить ее от хулигана. Проедемте в отделение...

Залезая в коляску мотоцикла, я случайно взглянул на окна второго этажа. Ф.Г., вся вытянувшись от любопытства, разглядывала происходящее через очки, которые не успела надеть и держала в руке подобно лорнету. Наши взгляды пересеклись -- она с ужасом отшатнулась и исчезла.

Это было так неожиданно, по-детски непосредственно и по-актерски выразительно, что я рассмеялся.


Тридцать лет спустя

Помню, когда вышла пластинка Утесова с любимым романсом Раневской, я решил послать ее -- анонимно, без обратного адреса (может быть, Ф.Г. будет приятно). Но... гордыня взыграла (как же, меня оскорбили, обвинили Бог знает в чем!). Сегодня, мучаясь над рукописью, я испытываю глубокое раскаяние за то, что тогда не нашел в себе сил сделать шаг навстречу женщине вдвое старше меня. И какой женщине! Какой актрисе! Простите меня, Фаина Георгиевна!

Запоздалое чувство вины не отпускает. И, несмотря ни на что, мой долг -- сделать достоянием читателя эту книгу. В ней нет попытки установить, кто прав, кто виноват, но зато есть, как мне кажется, сама Раневская -- непредсказуемая, ни на кого не похожая. Такой ее и примите...

"Вы моя фея!" -- "Лучше Фей..."


-- Глеб, ваша мама говорит, вы читаете лекции от Бюро пропаганды. Что пропагандируете?

-- Вчера -- комедии 30-х годов. Между прочим, там выступала Орлова.

-- Любочка? О, она гениальна! Когда в тех же 30-х выдавали паспорта и

не требовали никаких документов, она не растерялась и скостила себе десяток лет. Это я, идиотка, все колебалась: стоит ли? Потом подсчитала, что два года я все же провела на курортах, а курорты, говорят, не в счет. Так появился в моем паспорте 1897 год вместо 1895-го. И только! До сих пор не могу простить себе такого легкомыслия. А Любочка, видно, опять без денег, раз ездит по клубам. Ее бездарь, Гришка, сколько лет ничего не делает, сидит на ее шее. И тоже народный. Нет, сил моих больше нет. Просто хочется взять автомат и стрелять всех подряд!

-- Фаина Георгиевна, а где вы познакомились с Орловой?

-- На "Мосфильме". Тогда это был "Кинокомбинат" -- жуткий недостроенный сарай, всюду строительный мусор, запах известки и сырой штукатурки, вместо скамеек -- штабеля свежеоструганных досок, одна ярчайшая лампочка под потолком. И среди всего этого -- Любочка в платье из "Петербургской ночи":

-- Я умоляю вас, будьте моей феей!

-- Кем-кем? -- не поняла я.

-- Моей доброй феей, -- повторила она ангельским голоском. -- Мне предлагают большую роль в музыкальном фильме. Согласиться -- значит бросить театр. Я жду вашего решения!

Я недолго думала:

-- Сейчас вами любуются ваши близкие и зрители одного театра. А в кино вами будут восхищаться миллионы. Я благословляю вас.

Впервые я снялась с нею в "Весне". Безумно благодарна ей и Александрову, что взяли меня на съемки в Прагу. Я повидала брата, с которым не виделась тридцать лет! Студия "Баррандов" -- бывшая немецкая, с роскошными павильонами и самой лучшей техникой. А по возвращении в Москву снова ледяные павильоны "Кинокомбината"... Я тогда нарисовала для Любочки "картину": изобразила себя Маргаритой Львовной в валенках, в ушанке и подписала: "Ваш Фей". Это непременно демонстрировалось гостям. Пока я не выразилась однажды: "Орлова превосходная актриса. Одно у нее плохо -- голос. Когда она поет, кажется, будто кто-то писает в пустой таз". Григорий Васильевич еще позвонил мне, затеяв этот свой шедевр -- "Русский сувенир":

-- Фаиночка, для тебя есть чудная роль -- сплошная эксцентрика! Ты сыграешь бабушку Любочки.

-- Гриша, побойся Бога, -- не удержалась я. -- Мы же с Любочкой ровесницы. Ты подумал, сколько лет должно быть этой бабушке!


За наградой под конвоем

-- Орден за роль в кинофильме "Весна" я должна была получить в Кремле. Задолго до события составлялись подробные списки. Там указывалось все: год и место рождения, образование, работа, семейное положение и номер паспорта. Потом, недели за две, ставили в известность, когда и к каким воротам явиться. Помню, часам к двум у Боровицких, в садике, выстроился длинный хвост -- никого не пускали, пока не выйдет время. Затем начали сличать фотографии в паспорте с наружностью, номера и прописку со списками... Пройдешь ворота -- дальше ни с места, жди, пока всех проверят. Возле нас дюжина кагебешников в форме. Шестеро встали впереди, шестеро сзади -- и повели колонну ко Дворцу. "Как заключенных, -- подумала я. -- Только ружей конвою не хватает".

-- Подтягивайтесь, товарищи! -- торопят нас.

Всем-то любопытно, вертят головами по сторонам, но нельзя! У входа во Дворец снова дотошная проверка. Все уже измотались -- сил нет. Наконец поднялись по лестнице, появился Калинин, нет -- Георгадзе. Расплылся в улыбке, сказал мне что-то об особом удовольствии, я тоже заулыбалась, а сама думаю: "Скорей бы все это кончилось". И бокал шампанского не поднял настроения... А главное, дальше -- то же самое, но в обратном порядке. "Теперь-то зачем? -- закипала я. -- Ну, каждый получил свое, ничего не украл, отпустите душу с Богом!" Нет, те же подозрительные взгляды, каменные лица, будто и "Весну" никогда не видели.