Проблемы коммуникации у Чехова

1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   37

Nilsson, Nils Åke. Studies in Čekhov’s Narrative Technique. P. 82).

680 Этой интенции подчинены все попытки «оправдания финала». Мы не можем их подробно анализировать – для этого понадобилась бы еще одна книга. Коснемся только одной концепции. Для В. И. Тюпы базовая оппозиция рассказа, как мы уже упоминали, – это ’смерть Петра / воскрешение Павла’. О финале исследователь пишет следующее: «Поскольку читатель внутренне отмежеван от тех, кто не верили, духовное воскрешение героя становится символическим содержанием самого коммуникативного “события рассказывания”. Заключительные же эпизоды в этом преломлении предстают не нулевыми в событийном отношении, но – латентной формой фазы преображения» (Тюпа В. И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса. С. 48). Другими словами, память читателя противопоставлена забывчивости героев, и некоторые лексико-грамматические особенности финала (почему хорошо нам знакомая Мария Тимофеевна называется «старухой»? почему «живет теперь», а дальше формы имперфекта?) должны способствовать активизации этой памяти. На наш взгляд, «забыли» у Чехова означает только «забыли», а попытки перетолкования-дополнения в духе «забыли герои, но помнит читатель, и потому герой не умер, а воскрес» неубедительны. Достаточно сказать, что слово «теперь», сказанное Чеховым о жизни матери, у В. И. Тюпы означает «время коммуникативного события, переживаемого здесь и сейчас» (Там же), то есть, надо полагать, события чтения текста читателем. «Оправдание» финала, в котором герой никак, ни в каком «символическом» смысле, не воскресает, оборачивается серией риторических подмен по сходству.

681 Даже авторская солидарность со знаменитым пассажем из «Студента» («Прошлое, – думал он, – связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой»; 8, 309) вызывает аргументированные сомнения (см.: Дерман А. Творческий портрет Чехова. М., 1929. С. 320–322; Шмид В. Проза как поэзия. СПб., 1994. С. 181). Что касается традиции преемственности поколений священников в «Архиерее», то, как мы уже писали, желания героя противонаправлены тому, что он должен желать, оставаясь «звеном в цепи».

682 Ср. чеховское описание разговора с Л. Толстым: «Говорили о бессмертии. Он признает бессмертие в кантовском вкусе; полагает, что все мы (люди и животные) будем жить в начале (разум, любовь), сущность и цели которого для нас составляют тайну. Мне же это начало или сила представляется в виде бесформенной студенистой массы; мое я – моя индивидуальность, мое сознание сольются с этой массой – такое бессмертие мне не нужно, я не понимаю его» (П 6, 332).

683 Щербенок А. В. Рассказ Чехова «Архиерей». С. 119.

684 И еще шире – ответить на вопрос о так называемой «текстуальности истории», на которой настаивает Новый историзм.

685 Все интерпретации ключевых фраз чеховских текстов – именно попытки исследователей продолжить и дополнить эти фразы. П. Н. Долженков приводит целый ряд истолкований слов «Никто не знает настоящей правды» из финала «Дуэли» (см: Долженков П. Н. Чехов и позитивизм. М., 1998. С. 71). Ничуть не искажая мыслей интерпретаторов, эти суждения можно переписать следующим образом: «никто не знает всей настоящей правды» (Ю. В. Бондарев); «никто из отдельных людей не знает настоящей правды , но ее знает общество» (М. П. Громов); «никто не знает еще не познанной настоящей правды» (И. Н. Сухих). Интерпретацию самого П. Н. Долженкова (Чехов – агностик) можно свести к «никто никогда не знает никакой настоящей правды». На наш взгляд, главное качество, главный парадокс чеховского текста – в том, что он сопротивляется дополнению.

686 Ср.: Катаев В. Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. С. 36–37.

687 Эта «случайная деталь» выпала почти из всех интерпретаций. Истолкование «Павел есть юродивый» (Тюпа В. И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса. С. 46, со ссылкой на: Флоренский П. Имена. М.; Харьков, 2000. С. 175) несостоятельно, потому что цитируемая фраза – плод личной медитации о. Павла Флоренского, который никак не скрывал субъективности и интуитивности своего подхода, и работу которого, написанную в 1920-х гг., Чехов читать не мог. Ср. также продолжение ассоциаций Флоренского: «В Павле юродство наступательно и раскрывается как деятельность вопреки миру и против мира» (Там же.). Какое отношение это имеет к чеховскому герою?

688 Здесь, разумеется, возникает вопрос о нашей собственной интерпретации, организованной оппозицией ‘успешная / безуспешная’ коммуникация. По всей видимости, идеальная модель коммуникации в чеховском мире не только недостижима, но и немыслима, Чехов ставит под вопрос само понятие «нормы» в области общения, и в этом смысле наш подход весьма уязвим. Мы видим для себя только два оправдания. Во-первых, в силу того, что коммуникативная проблематика центральна для Чехова, указанная оппозиция занимает высшее место и подчиняет себе все остальные. Следовательно, занять «метапозицию», показать недостаточность любого противопоставления возможно только исходя из коммуникативных моделей. А во-вторых, оппозиция успешной и безуспешной коммуникации подверглась в ходе нашего анализа своеобразной автодеконструкции. Если невозможно себе представить явление за пределами оппозиции ‘культура / природа’, то, как показывает наш анализ «Архиерея», существуют явления, которые выходят за пределы строгих противопоставлений в рамках коммуникативных моделей. Есть внутренняя неполнота в понятиях «успеха» и «провала» коммуникации, и эту неполноту демонстрирует чеховский текст.

689 См.: Шестов Л. Творчество из ничего // А. П. Чехов: pro et contra. СПб., 2002. С. 566–598.