А. П. Чехов и творчество и. С. Шмелева эмигрантского периода

Вид материала

Автореферат

Содержание Официальные оппоненты Ведущая организация Общая характеристика работы Основное содержание работы

Подобный материал:

• Роман Шмелева «Солнце мертвых», 1126.16kb.
• Театр и драматургия периода французской буржуазной революции. Творчество, 616.86kb.
• Дружбы в лирике Пушкина (2), 42.97kb.
• А. П. Чехов и его произведения: "Унтер Пришибеев", "Палата №6", "Дом, 62.92kb.
• Антон Павлович чехов антон павлович чехов, 1969.3kb.
• Русской литературы, 1586.69kb.
• А. П. Чехов (Учебное пособие по литературе), 186.13kb.
• Л. Н. Толстой и теория «чистого искусства» Вданной работе я рассматриваю проблему влияния, 241.47kb.
• Практическое задание: Учет заработной платы. Начисления. Удержания. Выплата. Смена, 93.83kb.
• Факультет журналистики История русской литературы XIX в. (1-я половина), 238kb.

На правах рукописи


ПОТАПОВА ЕКАТЕРИНА ГЕОМАРОВНА


А.П. ЧЕХОВ И ТВОРЧЕСТВО И.С. ШМЕЛЕВА ЭМИГРАНТСКОГО ПЕРИОДА


Специальность 10.01.01. — русская литература


АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук


Москва

2008

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова


Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Владимир Борисович Катаев


Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Владимир Яковлевич Линков, факультет

журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова,


кандидат филологических наук

Майя Анатольевна Волчкевич, Российский государственный гуманитарный университет


Ведущая организация: Институт мировой литературы РАН


Защита состоится «__» _______ 2008 г. в 15 часов на заседании Диссертационного Совета Д501.001.26 при Московском государственном университете по адресу: 119991 Москва Ленинские горы, МГУ, 1 учебный корпус, филологический факультет


С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного университета.


Автореферат разослан «___»_______________2008 г.


Ученый секретарь

диссертационного cовета кандидат филологических наук, доцент Криницын А.Б.


ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Среди многочисленных направлений чеховедения по-прежнему остается актуальным исследование чеховской традиции в литературе. По словам В.Б. Катаева, «Чехова нужно осознать прежде всего как создателя новых путей в литературе»¹. В течение нескольких десятков лет после смерти Чехова русская литература как единое целое перестала существовать, разделившись на советскую и эмигрантскую. До недавнего времени считалось, что творчество Чехова завершает классическую русскую литературу или предвосхищает некоторые направления советской. На текущем этапе развития литературоведения, когда в распоряжение исследователей в полном объеме поступила литература русского зарубежья, логичным будет сопоставление творчества Чехова с литературой русской эмиграции «первой волны», в которой ярко проявились традиции русской классики. Есть возможность говорить о разных формах проявления чеховской традиции, о многообразии взаимодействия его поэтики с творчеством писателей-эмигрантов. Для наглядного исследования данного взаимодействия в нашей работе выбраны произведения Ивана Сергеевича Шмелева эмигрантской поры.

Выбор объясняется тем, что при всем богатстве материала, эта тема еще мало исследована. Имя Чехова появляется на страницах писем и статей Шмелева, чеховские мотивы звучат во многих его художественных произведениях. Шмелев — один из полноправных наследников Чехова в русской литературе, и изучение его творчества имеет решающее значение для понимания литературных связей Чехова в целом. Многочисленные отзывы Шмелева о Чехове, ряд его статей позволяют понять его читательский взгляд на Чехова в полной мере. Оригинальная шмелевская интерпретация личности и творчества Чехова открывает новые грани чеховедения. Вместе с тем, нужно осознавать, что Шмелев формулирует такое понимание творчества Чехова, которое было характерно для многих современников Шмелева, но не было так полно и ясно ими высказано.

В современных исследованиях литературных связей Чехова ряд имен и течений для сопоставления практически безграничен — от античной драмы до писателей-постмодернистов. Очень важно, чтобы в этом ряду не осталось белых пятен, таких как литература русской эмиграции в целом и творчество Ивана Сергеевича Шмелева, в частности. Нужно учитывать, что творчество Шмелева органически вписывается в литературу русской эмиграции, является ее неотъемлемой частью. Поэтому то, как личность и творчество Чехова преломляются в публицистике и художественных произведениях Шмелева, отражает в себе многие общие процессы, происходившие в литературе русской эмиграции. В последние десятилетия произошла значительная переоценка шмелевского наследия. После возвращения большей части творческого наследия писателя в Россию резко возрос интерес к его поздним произведениям, появились работы М.М. Дунаева, А.М. Любомудрова, О.Н. Михайлова, Н.М. Солнцевой, А.П. Черникова.

Между Чеховым и Шмелевым можно найти много общего. Во-первых, есть определенное сходство их биографий. Шмелев — в чем-то современник, а в основном уже преемник Чехова. Как современник, он рос в среде, близкой во многом к чеховской. Воспитанный, как и Чехов, в атмосфере Православия, он надолго отошел от веры. Молодые годы, проведенные в стенах Московского университета (еще один общий биографический момент), были годами религиозного равнодушия, обращения к позитивизму. Во-вторых, у Чехова и Шмелева много общих тем, мотивов, приемов поэтики. У Шмелева было то знание народа и интеллигенции, которым обладал из всех русских писателей до него только Чехов.

В-третьих, Шмелев важен для нас как внимательный, вдумчивый и вместе с тем достаточно «типичный» читатель произведений Чехова (судьба и духовный путь Шмелева во многом типичны для русского интеллигента его времени). Поэтому Шмелев — одновременно и внимательный читатель Чехова и почти его современник — видит в чеховских произведениях то, что не мог видеть читатель советской эпохи или нашего времени, и его видение отражает взгляды типичного русского интеллигента в эмиграции.

Таким образом, можно определить основную цель данного исследования: изучение роли чеховских традиций в творчестве Шмелева эмигрантского периода, а также выявление основных принципов чеховского творчества в свете шмелевского восприятия Чехова.

Цель исследования может быть достигнута путем решения ряда задач:

• определить особенности представлений Шмелева о Чехове, уяснить его своеобразие как читателя Чехова; систематизировать шмелевское «чеховедение» — его отзывы о личности и творчестве Чехова в художественном, публицистическом и эпистолярном наследии Шмелева, а также в его воспоминаниях;
  
• провести сопоставительный анализ творчества Чехова и Шмелева, определить степень генетической и типологической близости творчества двух писателей, при этом определить, в какой степени Чехов влиял на писателя-эмигранта;
  
• провести сопоставительный анализ поэтики Чехова и Шмелева;
  
• понять роль Чехова в жизни и творчестве Шмелева.
  

Научная новизна исследования состоит в следующем:

1. впервые проведен развернутый сопоставительный анализ творчества Чехова и Шмелева, рассмотрены чеховские аллюзии и мотивы в произведениях Шмелева, осуществлено генетическое и типологическое сопоставление тем, образов, мотивов и элементов поэтики двух писателей;
   
2. рассмотрены и типологизированы представленные в эпистолярном наследии Шмелева отзывы о Чехове (часть их — до сих пор не опубликована); проведен подробный анализ литературно-критических статей Шмелева о Чехове, его воспоминаний о личных встречах с Чеховым;
   
3. исследована рецепция творчества и личности Чехова в творчестве Шмелева;
   
4. расширено научное представление о поэтике Чехова, функциях отдельных мотивов в его произведениях, о роли Чехова в истории русской мысли.
   

Материалом исследования являются произведения Чехова 1885-1904 годов и его эпистолярное наследие. В основном рассматриваются поздние прозаические произведения Чехова. Это связано с тем, что поздние рассказы Чехова больше всего интересовали Шмелева, он чаще обращался к ним в своем художественном и литературно-критическом творчестве. (Также с методологической точки зрения предпочтительно отбирать для анализа наиболее зрелые и совершенные произведения Чехова.)

Что касается Шмелева, то в исследовании рассматриваются его произведения периода эмиграции. Объясняется выбор общепринятой периодизацией творчества Шмелева: жизненные потрясения привели Шмелева в 1920 г. к серьезному духовному перелому и в значительной степени отразились на последующем творчестве художника. Именно к эмигрантскому периоду относятся его лучшие произведения, отличающиеся философской глубиной мысли и тонким психологизмом. При этом, если существуют некоторые наблюдения исследователей о близости ранних рассказов Шмелева к чеховской прозе, то связи его поздних произведений с творчеством Чехова практически не изучены.

Методологической базой диссертации является комплексный подход, в основу которого положены принципы сравнительного литературоведения, интертекстульного анализа и традиционного литературоведческого анализа текста. Понятие мотива — одно из ключевых в данном исследовании. При анализе мотивной структуры произведений Чехова и Шмелева для нас актуальны некоторые аспекты интертекстуальной теории мотива (Б.М. Гаспаров: «…в роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое «пятно» — событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и т.д. …»²).

Теоретическая значимость работы состоит в том, что данное исследование позволяет рассмотреть типологию чеховской традиции в творчестве одного из крупнейших представителей литературы русской эмиграции «первой волны», что расширяет представление о чеховской традиции в целом, о соотношении русской классической литературы и литературы русской эмиграции.

Практическое использование результатов работы возможно в процессе чтения общих и специальных курсов по истории русской литературы XIX и XX вв, в школьном преподавании отечественной словесности (ряд анализируемых произведений входит в стандарт литературного образования РФ). Кроме того, материалы исследования могут быть интересны широкому кругу филологов-славистов, культурологов; всем, кому дороги такие имена русской культуры, как Чехов и Шмелев.

Апробация результатов исследования. Основные положения работы послужили основой выступлений на международных и всероссийских научных конференциях в Москве (МГУ, РГГУ, ИМЛИ), Твери (ТГУ), Ялте (Музей А.П. Чехова). По теме исследования опубликовано 6 статей.

Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованной литературы. Объем диссертации — 255 стр.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе «“Прямое слово” Шмелева о Чехове» анализируются высказывания Шмелева о Чехове, представленные в его письмах, на страницах критических статей и публициcтических очерков, а также его воспоминания о Чехове. Помимо того, что Шмелев свято хранил в памяти несколько своих отроческих встреч с Чеховым и часто апеллировал к Чехову как к образцу для подражания в литературе, он улавливал связь между писательской судьбой Чехова и своей: «А у нас, после отца — долги, семья — скудновато было, после «обедов» отца. <…> И — роились хаотич<еские> образы... — но всегда — страх. Да разве я... с нашего стар<ого> двора — без книг в доме! — могу?... Думаю, Чехов вот так жил, в семье…»³.

Первый параграф главы посвящен упоминаниям о Чехове в письмах Шмелева. Данные упоминания можно условно отнести к трем типам. К первому типу упоминаний относятся цитаты из произведений Чехова, используемые для создания определенного колорита в письме. Второй тип – суждения о личности Чехова, упоминания о встречах Шмелева с Чеховым. Третий тип упоминаний — суждения Шмелева о творчестве Чехова, анализ его произведений, оценка личности и творчества Чехова.

Упоминаний первого типа довольно много. Рассмотрение этих цитат показывает, насколько хорошо Шмелев знает рассказы и пьесы Чехова, как тонко он понимает и ценит чеховский юмор, как часто он обращается к Чехову, мудрому и проницательному собеседнику. Шмелев цитирует Чехова в своеобразном контексте, вступающим в своего рода «игру» с чеховской цитатой (Примеры: «“Увидим небо в алмазах”?? О, увидим небо и землю — в дымах — шрапнельных и газоубийственных разрывов! <…> Крах современной и всякой культуры»⁴; «И прав был (о-о!) у Чехова — кто орал, пьяный — «иликтричество... одно жульничество!»⁵. Разве не жульнич<ество>во соврем<енное> «иликтричество»? — Все — мрак и вонь… Мир пронизан тоской и тревогой»⁶). Упоминаний второго типа значительно меньше, большинство из них повторяют воспоминания, описанные в цикле «Как я встречался с Чеховым».

К упоминаниям третьего типа относятся различные высказывания Шмелева о Чехове, наиболее развернуто представленные в его переписке с О.А. Бредиус-Субботиной. Шмелев вводит Бредиус-Субботину в свою творческую лабораторию: «Помни: всегда учись. Чехов верный… водитель»⁷. Шедевром считает Шмелев рассказ Чехова «В овраге»: «Самый лучший пример… — гениальнейший прием! — у Чехова — в повести «В овраге» — когда Липа… несла своего ошпаренного мальчика: дорога, ночь, месяц, кукушка, выпь, соловьи, лягушки... Это — лучшее во всей мировой художественной прозе»⁸. Шмелев отмечает в ответах на анкету о Чехове, что чтение Чехова его «просто уводило в жизнь… обогащало подробностями… приучало к чувству охватывать то “чуть-чуть”, что особенно закрепляет художественный образ: внешний и внутренний» (7, 536)⁹. Поощряя начинающего писателя Н. Я. Рощина, Шмелев пишет: «Самый яркий пример, — для меня, Евангелие. В нашей литературе, — Чехов»¹⁰.

Второй параграф данной главы посвящен воспоминаниям и статьям Шмелева о Чехове. Перу Шмелева принадлежат следующие художественно-критические произведения о Чехове: очерки- воспоминания «Как я встречался с Чеховым» (1934), статья «А.П. Чехов» (1946), статья «“Мисюсь” и “рыбий глаз”» (1947), рассказ «Приволье» (1949). Воспоминания Шмелева состоят из очерков: «За карасями», «Книжники… но не фарисеи», «Веселенькая свадьба». Первый из них — о том, как Шмелев-гимназист с другом отправились ловить рыбу на Мещанских прудах и встретились с молодым писателем. Случайная встреча запомнилась и самому Чехову: вероятно, Шмелев и его друг стали прототипами рассказа «Мальчики». Второй очерк повествует о продолжении знакомства гимназистов с писателем. В третьем очерке Чехов появляется на несколько мгновений, а рассказывается «чеховская» история про мещанскую свадьбу. «Веселенькая свадьба» перекликается с рядом произведений Чехова: рассказами «Перед свадьбой» (1880), «Брак по расчету» (1884), «Свадьба с генералом» (1884), «Свадьба» (1887), водевилем «Свадьба» (1889). Появление писателя на свадьбе — повод для Шмелева задуматься о природе творчества, о том, как простое наблюдение рождает художественное творчество. Основная идея Шмелева — что за обыденностью таятся страдания человеческих душ, и только писатель может их разглядеть и дать им выражение — выходит за пределы простого воспоминания, служит оценкой чеховского и собственного творчества. Чеховские мотивы в «Веселенькой свадьбе» приобретают метатекстуальный характер: о творчестве Чехова рассказывается включением в текст чеховских же мотивов (И.А. Ильин: «Свадьба это целый показ, целый комментарий к творчеству Чехова!»¹¹). Общий тон воспоминаний позволил О.Н. Михайлову сделать вывод: «Чехов остался на всю жизнь его истинным идеалом»¹². Очерки Шмелева о Чехове имеют значение для чеховедения, добавляя новые черты к известному нам портрету Чехова. Так, наблюдение Шмелева о том, что Чехов покупал в книжной лавке жития святых и заказывал их специально у книготорговца, расширяет наши знания о Чехове и уже используется в современном чеховедении¹³.

Отдельное место занимает в творческой биографии Шмелева составление сборника рассказов Чехова (для издания в Швейцарии на немецком языке) и написание к этому сборнику послесловия «Творчество А.П. Чехова». С подготовки сборника начался самый «чеховский» период жизни и творчества Шмелева: он часто перечитывает рассказы и письма Чехова, доступные в эмиграции отзывы современников о Чехове. В статье-послесловии литературно-критической задачей Шмелева становится раскрытие сущности чеховского творчества, которое Шмелев увязывает с религиозными исканиями народа: «…в ст<атье> я говорю о духовн<ой> сущности русск<ого> народа и пытаюсь показать, что Ч<ехо>в главное из своих лучших произведений [«Дом с мезонином» — Е.П.] связал с этой сущностью» ¹⁴. Второй задачей Шмелева при написании послесловия было рассказать иностранным читателям о судьбах русской литературы в целом, а также о религиозной¹⁵ и национальной сущности чеховского творчества: «…А<нтон> П<авлович> не только не был «невером» и рационалистом и проч., как чувствовалось по его письмам и «показаниям собеседников», а был глубочайше и целомудреннейше религиозен … Он —наш, великий, национальный, и весь от народной сущности, как и Пушкин...»¹⁶.

В целом, работа Шмелева о Чехове в своем роде уникальна: если находятся исследователи, которые, как и Шмелев, раскрывают значение религиозного дискурса в чеховских произведениях, то исследований, включающих Чехова в историю русской национальной мысли и философии, почти нет. «В последние годы… — пишет В. Б. Катаев, — традиционный отказ творчеству Чехова в “философском измерении” приобрел специфическую форму. Появляются все новые работы, посвященные своеобразию русской мысли, русской идеи. Имя Чехова в них не упоминается…»¹⁷. А.С. Собенников отмечает: «…православная аксиоматика не лежит у него [А.П. Чехова] на поверхности… Не случайно в современных работах, посвященных русскому Логосу, отсутствует его имя»¹⁸. Поэтому актуальность и значимость статьи Шмелева также и в том, что имя Чехова вписывается в историю русской мысли и русской идеи. Религиозное измерение чеховского творчества в интерпретации Шмелева приобретает национально-философский характер.

Книга рассказов Чехова и послесловие к ней были высоко оценены критикой: «Нельзя читать рассказы Чехова в «Манесс-библиотек» без послесловия известного русского писателя Ивана Шмелева, который идет в разрез с современной русской литературной критикой: исходя из тысячелетней христианской православной традиции…»¹⁹. После публикации сборника читатели и издатели просили Шмелева написать еще о Чехове, в результате чего появились статья «“Мисюсь” и “рыбий глаз”» (на основе сравнения женских образов «Дома с мезонином» в ней выстраивается концепция двух типов отношения к миру) и очерк «Приволье». Основное содержание «Приволья» — художественное подтверждение тезисов о религиозно-философской и национальной сущности творчества Чехова.

Также в данном параграфе анализируется критический метод Шмелева. Статьи и художественные заметки Шмелева о Чехове — это пример интереснейшей и плодотворной литературно-критической работы. Шмелев следует в методологии за Иваном Ильиным, но создает независимые критические исследования высокой значимости. Его аргументы в защиту тезиса о том, что чеховское творчество ориентированно на православное и русское национальное мировосприятие, достаточно убедительны, тем более, что подкреплены серьезным литературоведческим анализом.

Вторая глава работы — «Чеховские аллюзии в творчестве Шмелева» — посвящена генетическому сопоставлению произведений двух писателей. В главе отмечается, что Шмелев не просто использует отдельные образы Чехова, а превращает их в значимые символы. В некоторых случаях он продолжает в своих произведениях «жизнь» героев Чехова, по-своему развивая известные образы, давая им новую интерпретацию. Из всех чеховских произведений Шмелева особенно привлекает «Дом с мезонином», в частности, героиня рассказа — Мисюсь, что больше всего проявляется в незаконченном романе «Иностранец». Среди всего разнообразия мотивов романа чеховские мотивы занимают одно из центральных мест, формируя сложный семантико-поэтический комплекс. Чеховские мотивы оказываются полностью органичны шмелевскому тексту, порой Шмелев как бы вступает в литературную игру, — прием, близкий уже к модернизму или даже постмодернизму. Таким приемом Шмелев подчеркивает преемственность происходящего в его романе по отношению к чеховской прозе, к чеховской России. Также образ Мисюсь является основой статьи Шмелева «Мисюсь и “рыбий глаз”» и отражается на многих женских образах в творчестве Шмелева – Дарьи Королевой («Пути Небесные»), Кати («Няня из Москвы»).

В работе предполагается, что у еще одной из героинь Шмелева — няни Дарьи Синицыной — было два тесно связанных между собой прототипа: Арина Родионовна, опоэтизированная Пушкиным в известном стихотворении, и прислуга семьи Чеховых Марьюшка, ставшая прототипом няни Марины в пьесе «Дядя Ваня». По всей вероятности, Чехов также ориентировался на героиню пушкинского стихотворения, из чего можно заключить, что пушкинские аллюзии выполняют в «Дяде Ване» и «Няне из Москвы» одинаковую функцию: образ няни — это сосредоточение благородства, доброты и милосердия, присущих русскому народу.

Еще один комплекс чеховских мотивов в упомянутом выше романе «Иностранец» связан с его героем — Виктором, бывшим филологом, автором незаконченной книги «Вечный свет Чехова». В его образе чеховские мотивы тесно переплетаются с евангельскими, и происходит своеобразная мифологизация Чехова. Связь чеховских и евангельских мотивов в ряде произведений («Иностранец», рассказы «Крымского цикла») вероятно, имеет полемический характер: так Шмелев подчеркивает оптимизм, звучащий в чеховских произведениях, опровергает мнение о Чехове как равнодушном атеисте. Утверждая уникальность и духовность русских, особую роль русской эмиграции в жизни Европы, Шмелев выбирает личность и произведения Чехова как символ русской культуры и самосознания.

Часто Шмелев концентрируется на каком-либо одном герое произведений Чехова и вкладывает в его образ особый смысл. В ряде шмелевских рассказов появляется сквозной персонаж — «смешливый дьякон». Эта фигура очень значима для рассказов Крымского цикла, и в ней можно найти явные переклички с дьяконом Победовым из повести Чехова «Дуэль». Сходство двух диаконов не только в эпитете «смешливый», но и в ряде других черт: простота, смирение, функция «спасителя» и др. Также в диссертации рассматривается ряд других образов Чехова и их отражение в творчестве Шмелева, в частности, влияние образов Липы («В овраге») и Кисочки («Огни») на образ Дарьи Королевой («Пути Небесные»); исследуются чеховские мотивы в романах «Солдаты» и «Солнце мертвых».

Типологическому сопоставлению тематики посвящена третья глава «Общие темы и мотивы у Чехова и Шмелева». В ней сравнивается реализация темы интеллигенции, России и народа, церкви, детства, природы, а так же мотивов сада, звездного неба и бессмысленности существования в произведениях двух писателей.

Относительно темы интеллигенции можно отметить следующие моменты. Отношение Чехова к интеллигенции было преимущественно отрицательным: «…Чехова никак не назовешь “певцом” интеллигенции: так много нелицеприятного, порой злого сказано им о русском интеллигенте»²⁰. Такое же критическое отношение к интеллигенции свойственно и Шмелеву. В частности, и Чехов, и Шмелев критикуют одни и те же качества русской интеллигенции: несправедливость, партийность, непонимание народа, «бессилие души»; оба обеспокоены вопросом, что несет интеллигенция народу своим учительством. Но, как и в творчестве Чехова, на страницах шмелевских произведений есть и настоящая интеллигенция. Отношение Шмелева к интеллигенции во многом формируются под влиянием Ивана Ильина. И то, что чеховское отношение к интеллигенции во многом совпадает с отношением названных мыслителей, не случайно. Во взглядах Чехова на русскую интеллигенцию проявилась его любовь к России, озабоченность судьбой русского народа, его нравственным здоровьем. Поэтому такие внимательные читатели Чехова, как Шмелев и Ильин, с одной стороны, проникаются его взглядами на русскую интеллигенцию, с другой, — сами приходят к тем же выводам, но уже после того, как Россия переживает революционные катаклизмы.

Тема России и народа — еще одна тема, в которой проявляется типологическая близость произведений Чехова и Шмелева. И у Чехова, и у Шмелева образ народа амбивалентен. Критическое отношение Чехова к мужику происходит из его ощущения близости к народу: «Во мне течёт мужицкая кровь, и меня не удивишь мужицкими добродетелями» (П. 5, 283)²¹. То же можно сказать и о самоощущении Шмелева. Вместе с тем, оба писателя создают положительные народные образы, показывают глубину, духовную красоту и религиозную сущность народной души. В повестях Чехова «безличный голос повествователя сливается с народным голосом. Получается, что Правда и Справедливость, восходящие, конечно же, к религиозной стороне жизни народа, становятся нравственно-философскими константами чеховского мира»²².

Шмелева особенно привлекала характеристика народа, данная в рассказе А.П. Чехова «Новая дача» устами крестьянина: «...Не обижайся, барыня... Ты потерпи... Поживешь тут, потерпишь, и все обойдется. Народ у нас хороший, смирный... народ ничего, как перед Истинным тебе говорю… Не обижайся... потерпи... чего там!» (10, 124). Шмелев писал: «“Потерпи...” В этом прикровенном слове большая мысль: “поживи с нами, узнай нас... — и все простишь, и все поймешь, и мы поймем тебя... и все обойдется”» (7, 546). Шмелев хотел развеять миф о том, что народная тема в творчестве Чехова случайна, что он живописал только темные стороны народной жизни. По мнению Шмелева, Чехов изображал народное сознание в его красоте и гармоничности. Тяжелые стороны жизни народа нужно знать и стремиться исправить, но нельзя забывать, что за ними кроется чуткая к красоте, правде и вере душа простого человека. «Постижение духовной красоты народной душой, — пишет Шмелев», — близко-понятно Чехову» (7, 546).

В свете понимания темы народа в творчестве Чехова — как открытия глубинной духовной сущности народа — обнаруживаются новые аспекты темы России в его произведениях. Тот факт, что изображение России, ее святости, гармонии и красоты является главной темой Шмелева, сомнений не вызывает. В третьей главе работы на примере рассказа «В овраге» и ряда других произведений Чехова, а также высказываний в его письмах, доказывается, что к теме России в его творчестве применима категория «Святой Руси», как ее понимали Шмелев и И.А. Ильин. «Русь именуется “святою” и не потому, что в ней “нет” греха и порока; или что в ней “все” люди — святые... — отмечает Ильин, — Но потому, что в ней живет глубокая… жажда праведности… И в этой жажде праведности человек прав и свят при всей своей обыденной греховности. <…> И когда мы говорим о “Святой Руси”, то не для того, чтобы закрыть себе глаза на эти пределы человеческого естества… но для того, чтобы утвердить, вместе со Шмелевым, что рядом с окаянною Русью… всегда стояла и Святая Русь, молитвенно домогавшаяся ко Господу…»²³.

У двух писателей тема Святой Руси развивается через раскрытие глубинных основ русского народа, состоящих в способности к изменению, покаянию и осознанию своей греховности. Однако реальное воплощение темы Святой Руси у Чехова и Шмелева очень разное, что связано с разницей в их художественных задачах. Когда Чехов без прикрас рисует современную ему Россию, говоря о ее святости лишь намеками, он стремится прежде всего заставить своих современников задуматься над нынешним положением страны, он ставит вопросы, на которые читатель должен сам найти ответы. Читательская аудитория Шмелева менее однородна: он ориентируется на три типа читателя: современного ему русского эмигранта, просвещенного европейца, который может задуматься о судьбе России и, возможно, тайного читателя в Советском Союзе. Двум последним категориям Шмелев стремится показать глубину трагизма революции, чтобы отвратить и Европу и Россию от коммунизма. Русской эмиграции он показывает внутреннюю сущность России, чтобы дать эмигрантам силы жить и терпеть, нести в себе свое изгнанничество и верить в Россию. В этом Шмелев близок к Чехову, так как Чехов, открывая внутренние черты русской духовности, тоже говорит о возможности изменения русской жизни, о сохраняющемся, несмотря ни на что, внутреннем стержне русского народа.

В следующем параграфе данной главы проводится сравнительный анализ темы богослужения и церкви у Чехова и Шмелева. И у Шмелева и у Чехова отмечается большая точность в описании подробностей богослужения, наименовании богослужебных предметов, книг, терминов. В художественных произведениях Чехова тема богослужения неотделима от раздумий о вере и смысле жизни в целом, об отношениях людей друг к другу и к Богу. В работе сравниваются два описания праздника Христова Воскресения: в рассказе Чехова «Святой ночью» и в «Лете Господнем». Основные различия между ними зависят от разных позиций рассказчика. У Чехова — это взрослый, поэтому его восприятие не так красочно. Рассказчик у Шмелева — ребенок — не фиксируется на особенностях службы, смотрит на иллюминацию, запоминает звуки и запахи. Оба отрывка проникнуты общим ощущением огромной радости, «детски-безотчетной» и уникальной.

Рассматривается в работе также лейтмотив «светящихся» крестов на храмах: настойчивость, с какой этот лейтмотив используется Чеховым, свидетельствует о том, что пространство у Чехова, как и у Шмелева, воспринимается через христианскую традицию, воплощенную в ее главном символе — кресте. В реализации темы церкви и богослужения есть и существенные различия между Чеховым и Шмелевым. В первую очередь, они связаны с тем, что теме церкви и веры Шмелев уделяет гораздо больше внимания, чем Чехов. Также Шмелев ярче, чем Чехов, подчеркивает мистический опыт своих героев, полнее характеризует различные атрибуты, связанные с церковью.

В том же параграфе рассматривается стилистика церковной словесности в творчестве Чехова и Шмелева, отношение двух писателей к монастырской жизни и изображение ими священства, — еще три момента, демонстрирующие типологическую близость Чехова и Шмелева. В изображении священства есть и различия между двумя писателями: если у Чехова священники, как правило, раскрываются «изнутри»: его интересуют их личности, их внутренний мир, то у Шмелева чаще встречается изображение «извне», показывается то, в каких отношениях священники находятся с окружающим миром.

Также в работе анализируются образы праведников в творчестве Чехова и Шмелева, и доказывается, что оба писателя при изображении праведников ориентировались на православную традицию житийной литературы. Однако это ориентирование преломлялось в их творчестве по-разному. Для Чехова важно праведничество и святость как потенция для каждого отдельного человека, а также такие аспекты образа праведника, как его кротость, смирение, неявность его праведности для окружающих. Шмелев, в свою очередь, показывает праведничество как то, что отличает человека от окружающих, поднимает его над ними.

Среди немногих исследований на тему «Чехов и Шмелев» наиболее часто обнаруживается сходство между рассказами Чехова и Шмелева о детях: «Очевидно пристальное внимание обоих писателей к воссозданию психологии ребенка…»²⁴ В работе анализируются такие аспекты темы детства, как «ребенок и мир», «ребенок в пути» («Степь» и «Богомолье»), «ребенок в храме» («На страстной неделе» Чехова и глава «Говенье» из цикла «Лето Господне»).

В отношениях ребенка и мира позиции Чехова и Шмелева отличаются. У Чехова окружающий мир двойственен: если даже ребенок ощущает его как радостно-веселый, косвенными средствами читателю дается понять, что это не так. Напротив, через весь детский цикл Шмелева проходит мысль о защищенности ребенка. Любовь, которую испытывает ребенок у Шмелева к миру, взаимна, а детство — состояние райской первозданной гармонии человека с миром. У Чехова гармония нарушена изначально, и даже дети не защищены от всеобщего одиночества и разобщенности (поэтому Чехов сталкивает в рассказе «Спать хочется» несовместимые вещи: ребенка и убийство). Отсутствие гармонии и понимания между ребенком и внешним миром у Чехова компенсируется позицией автора — жалостью, состраданием и ласковой иронией по отношению к ребенку.

В таких аспектах темы детства, как «ребенок в пути» и «ребенок в храме», напротив, проявляется типологическая близость двух писателей. Это отмечают и исследователи: «Рассказ “На страстной неделе”… можно назвать одним из лучших в отечественной словесности произведений о духовных моментах в жизни ребёнка, предвосхищающим “Лето Господне” И.С.Шмелёва»²⁵. В этом чеховском рассказе удивительным образом смешивается земное и небесное. С одной стороны, прямо перед исповедью Федя хулиганит, дерется с другим мальчишкой. Его понимание исповеди еще во многом наивно и примитивно, но его исповедь вместе с тем — это истинное покаяние, в момент которого он, может быть, прямо не осознавая того, обращается к самой глубинной сущности этого таинства: «на вопросы отвечаю искренне… вспоминаю одиноких Богородицу и Иоанна Богослова, Распятие, свою мать, и мне хочется плакать, просить прощения» (6, 144). Он не только чувствует свою вину, но понимает, что и вина и прощение — все это имеет непосредственное отношение к Распятию, к жертве Христа, принесенной ради спасения человека. Постоянное упоминание распятия, меняющегося выражения лиц Пресвятой Богородицы и Иоанна Богослова создают эффект диалогичности: мальчик постоянно общается с Богом и Его Матерью. Он проходит путь от страха к радостному чувству близости и взаимопонимания с Богом. Такой же путь проходит и герой Шмелева. Но есть и ряд существенных различий. В рассказе Чехова выше драматизм и накал религиозного переживания ребенка: мальчик Федя не вступает в диалог ни с кем из взрослых, Чехов описывает его внутренний диалог с Богом. Диалог этот — образец успешной коммуникации на фоне прочих неуспешных коммуникаций детей в чеховских рассказах. Герой Шмелева, напротив, чувствует единение с окружающими, вступает в диалог с Горкиным, с отцом Виктором во время исповеди, с обидчиком Гришкой.

Далее в главе рассматривается тема природы в прозе Чехова и Шмелева, а также мотив гибели природы. Роль природы так велика в творчестве Чехова, что позволяет некоторым ученым делать выводы о том, что она «сама есть реальная и очевидная истина»²⁶. С этим сложно согласиться. Природа важна для Чехова как образец естественной гармонии мира, созданного Творцом, это «дар Божий, указание на долженствование человеческого бытия»²⁷. В произведениях Шмелева природа — это, как правило, выражение бытия Бога, Его заботы о человеке.

В мотиве гибели природы и у Чехова и у Шмелева проявляется христианская эсхатологическая составляющая — тема конца света по причине греховности человека. В рассказе Чехова «Свирель» угасание природы и Божьего мира и для пастуха Луки и для приказчика Мелитона напрямую связано с нравственным состоянием человека: «А все отчего? Грешим много, Бога забыли... и такое, значит, время подошло, чтобы всему конец…» (6, 326). Страдание твари, связанное с греховностью человека, изображается и во многих произведениях Шмелева.

Для понимания темы эсхатологии у Чехова анализируются его представления о прогрессе и делается вывод о том, что Чехов под прогрессом подразумевает не технические достижения, а самоотречение и самосовершенствование каждого человека: «…связь Чехова с религиозно-философскими традициями русской литературы более тесная, чем нам представлялось… Идеал Чехова носит скрытый эсхатологический характер»²⁸.

Также в третьей главе работы рассматриваются следующие мотивы произведений Чехова и Шмелева: мотив бессмысленности существования, мотивы сада и звездного неба. При анализе мотива бессмысленности существования делается вывод о том, что и у Чехова и Шмелева этот мотив близок к труду Е. Н. Трубецкого «Смысл жизни», включая главный вывод философа: «Во Христе жизненный круг перестает быть порочным крутом»²⁹. Мотив звездного неба реализуется у обоих писателей в рамках библейской традиции олицетворения звезд, наделения их способностью радоваться и прославлять Бога. Лейтмотив звездного неба у Шмелева восходит не только к библейскому претексту, но и к чеховскому. Мотив сада у обоих писателей часто встречается в инварианте гибели сада, символизирующем утрату райской гармонии во всем мире, тотальную разобщенность людей между собой и с Богом. Разница между ними в реализации этого мотива состоит в том, что для Шмелева такая потеря гармонии связана с социальными потрясениями: революцией и гражданской войной. Чехов, в свою очередь, говорит о разобщенном состоянии человечества в целом и нарушении гармонии в душе каждого человека.

В четвертой главе «Сопоставление отдельных элементов поэтики произведений Шмелева и Чехова» анализируются немногие, но играющие важную роль в творчестве двух писателей, элементы поэтики. Доказывается, что такой элемент поэтики Шмелева, как система лейтмотивов, создавался под влиянием поэтики Чехова, а некоторые другие отражают типологическую близость двух писателей. Также в главе рассматривается роль авторской позиции в произведениях двух писателей и отдельные аспекты психологизма в их творчестве.

Структура чеховской прозы формируется из ряда лейтмотивов, видоизменяющихся на протяжении художественного произведения. Отдельные мотивы в рассказах Чехова легко объединяются в определенные циклы и комплексы. Из переписки и критических работ Шмелева явствует, что он осознавал эту черту поэтики Чехова и ориентировался на нее в своем творчестве. Благодаря использованию лейтмотивов двумя авторами достигаются сходные художественные цели, в частности, «эмоциональная экономия» в тексте. Также можно говорить о метатекстуальности мотива у Чехова, когда именно благодаря особому использованию мотива или лейтмотива выражается авторское мнение о самом произведении и авторская оценка. В прозе Шмелева обнаруживается аналогичная мотивная структура, а роль метатекстуальных мотивов часто выполняют чеховские мотивы.

В третьей главе также проводится сравнительный анализ форм авторского повествования и категории автора в произведениях Чехова и Шмелева. Наравне с прямой речью героев в прозе Чехова часто присутствует косвенная речь, точнее, ряд ее разновидностей, например несобственно-прямая речь. Целью подобных приемов у Чехова является максимальная объективность изображения. Почти во всех произведениях Шмелева активно используется прием несобственно-прямой речи, кроме тех, где повествование ведется от первого лица. Наиболее развитой и оригинальной подобная система организации повествования становится в итоговом романе «Пути Небесные». В этом произведении строится сложная многоплановая система авторского повествования — с включением в него несобственно-прямой речи героев, а также их косвенно-прямой речи через воспоминания, «Записку к ближним» Дариньки, отзывы одних героев о других, названия глав и т.д. Шмелев считал такую форму построения романа важной для раскрытия его смысла. Функции этих приемов в прозе Шмелева можно сравнить с подобными приемами у Чехова: сжатость повествования, создание эффекта максимальной объективности и многоголосия, полное приближение читателя к героям повествования, вовлечение читателя в происходящее. Также Е.Ю. Зубарева отмечает, что для художественной манеры обоих авторов характерен прием «кричащей тишины»³⁰.

При сходстве приемов выражения авторской позиции у Чехова и Шмелева собственно авторская позиция у них, конечно, разная. Разное и отношение автора к читателю. В произведениях Чехова «нагрузка» на читателя выше, читатель должен больше продумать, прочувствовать и осознать, чтобы понять автора. В.Я. Линков пишет «…главное для Чехова —пробудить у читателя самостоятельное отношение к себе и к миру. Он отказывается от морализирования, понимая под последним не любую моральную оценку, а моральное резюме автора ... Ему важно не внушить читателю какую-нибудь мысль, а показать ее истинность всем ходом произведения, чтобы читатель самостоятельно прошел весь путь познания…»³¹. Оба писателя возлагают главную роль в рецепции произведения на читателя, но все же Шмелев в большей степени «проповедующий» художник в сравнении с Чеховым. Чехов, условно говоря, — «исповедующий». Рассмотрение позиции автора в произведениях Чехова позволяет согласиться с выводом М.М. Дунаева: «Чехов… подводит внимательного читателя к объективному сознаванию … истины <…> Так проявляется важная особенность реализма Чехова… пропитанного религиозным содержанием. Ведь для подлинно религиозного осмысления своего бытия не нужно через каждую строку всуе поминать имя Божие. Нужно искать веру, испытывать её в себе и постигать во всей полноте»³².

В следующем параграфе главы анализируется категория времени у Чехова и Шмелева. Доказывается, что типы категории времени — психологическое, историческое, онтологическое — у Чехова и Шмелева совпадают. В последние годы ряд фундаментальных исследований категории времени в произведениях Чехова был дополнен исследованиями их связи с церковным календарем, хотя часто анализ сводится к определению жанрового своеобразия ряда чеховских рассказов, условно определяемых как святочные и пасхальные. Некоторые ученые, например, А.С. Собенников, видят в святочном рассказе у Чехова «аксиологический феномен русского православия в форме народного христианства, к глубинным символам которого Чехов тяготел на протяжении всей жизни»³³. Спор о сущности ряда святочных рассказов Чехова продолжается до сих пор — рассказы ли это «о несвершившемся рождественском чуде» (Е.В Душечкина, Н.В. Капустин) или о «чуде рождественской ночи», «чуде преображения, любви и понимания» (А.С. Собенников).

В главе сделан ряд выводов о связи календарного времени в произведениях Чехова с годовым и суточным кругами православной церкви. На страницах всех вместе взятых чеховских рассказов обнаруживается тот же годовой цикл событий православного календаря, что и в таких произведениях Шмелева, как «Лето Господне», «Богомолье», «Пути Небесные» и др. Упоминание церковных праздников Чеховым не просто создает «народный» колорит, а имеет смысловое значение: «Начиная со второй половины 80-х… соотнесение событий, описанных в повести или рассказе, с церковным календарем, с содержанием, которое заключает та или иная его дата, позволяет углубить, оттенить авторскую мысль, найти второй план, столь важный для понимания Чехова»³⁴.

Функции привязки произведения к церковному календарю в творчестве Чехова рассмотрены в диссертации на примере повести «Три года». Доказывается, что связывая начало повести с определенным временным моментом церковного календаря, Чехов формирует особый фон восприятия всей повести и ее смыслового значения. В данном случае (а также в рассказах «Архиерей», «Студент», «Святой ночью», «Ванька», «На пути», «Бабье царство», «Мужики» и др.) события или лица Священного писания и предания имплицитно присутствуют в тексте произведения и создают дополнительные тона и значения для понимания рассказа или повести в целом. В свою очередь, для Шмелева характерно открытое и явное объяснение значения праздника, очевидная для внимательного читателя связь между смыслом евангельского события и смыслом его произведения.

Последний параграф третьей главы посвящен рассмотрению типологической близости двух писателей в области психологизма. Так как для позднего творчества Шмелева характерно сознательное обращение к святоотеческому пониманию психологии человека, к так называемой христианской антропологии, психологизм в прозе Чехова также исследуется с позиций христианской антропологии. Допустимость такого метода базируется на ряде последних исследований, в частности на выводе В.Б. Катаева о «христианском понимании природы человека»³⁵ в творчестве Чехова. Понимание греха, тема покаяния и перерождение человека, признание возможности чуда, отсутствие окончательного суждения о личности человека, иллюзорность восприятия человеком собственной личности, — все это черты психологизма Чехова и Шмелева, совпадающие с различными аспектами христианской антропологии.

В заключении отмечается, что хотя в художественном творчестве Чехова и выражено христианское миросозерцание, оно выражено неявно («…православная аксиоматика не лежит у него [А.П. Чехова] на поверхности…»³⁶); по-прежнему остается открытым вопрос его личной веры и отношений с церковью. При всех моментах генетического и типологического сходства двух русских писателей, конечно, их творчество не идентично, для данной работы особенно актуальны отличия в литературных приемах и стилистике, а также в изображении человека, сюжете и т.д. Также в заключении подводятся итоги и намечаются дальнейшие перспективы исследования.


По теме диссертационного исследования имеются следующие публикации:

Куликова Е.Г. «Куропатки» и «соловьи»: драматическая форма у Чехова и Метерлинка // Молодые исследователи Чехова. М.: Изд-во МГУ, 1998. — С. 253-260.

Куликова Е.Г. «Пиво новое»: Мотив вина в прозе Ивана Шмелева//Мотив вина в литературе: Материалы науч. конф. 27-31 октября 2001 года, г. Тверь. — Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001. — С. 109-111.

Куликова Е.Г. «Light in the darkness»: Чехов глазами Шмелева// Молодые исследователи Чехова. 4: Материалы международной научной конференции (Москва, 14-18 мая 2001 г.). – М.: Изд-во МГУ, 2001. — С. 417-426.

Куликова Е.Г. Праздники, радости, скорби Ивана Шмелева// Православие.ru [Электронный ресурс] – Электрон. дан. – М., [200-] – Режим доступа: ссылка скрыта, свободный. – Загл. с экрана.)

Потапова Е.Г. «Бессилие души» и «хихикающий восторг»: Проблема интеллигенции в творчестве Чехова и Шмелева// Молодые исследователи Чехова. 5: Материалы международной научной конференции (Москва, май 2005 г.). – М.: Изд-во МГУ, 2005. — С. 229-240.

Потапова Е.Г. «Не забудется, пока Россия будет…»: Судьба и книги И.С. Шмелева. — Библиотековедение. — 2008. — №1. — С. 74-78.