Одно лето из жизни Степана Трофимовича

Вид материалаДокументы

Содержание


Райхман – Нана, посмотри, что это со мной? Кто это меня так покусал? – растеряно смотрит на Сагинашвили Нана
Райхман – как же так! Нана придумай что-небудь. Сегодня Ханумка, а я в таком виде- просит о помощи Нана
Райхман – Неужели это поможет? – трогает руками шишки на голове Нана
Бабич – никак нет. Агамирова
Я – Степан, это тебя. Лягушкин
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

Агамирова – Посмотри, так деньги есть?

Беленький – коробка закрыта, - пытаеться взломать коробку

Тамила – постои, не ломай. Потряси коробку

Беленький стал трясти и стало понятно, что там деньги. Деньги, о которых такой человек как Чаплин забыть не мог. Только балалайка, вернее знаток балалаечного дела Райхман, от которого не только у Чаплина, но и у многих бывали затмения, заставили Всеволода забыть об этой ценной вещи.

Женщины решили так. Раз коробка тут, да еще с деньгами, то Чаплин вернеться за ней даже с того света. Порешили устроить засаду.

Агамирова – А вы, Татьяна Агрипиновна, оставайтесь. Да, у нас завтра праздник, наш национальный. Посидим, поговорим. А лучше всего оставйтесь у нас ночевать. Заодно и Чаплина изловим.

Бабич – Я прямо и не знаю, как тут быть, я на службе – поправлет кобуру и расправлет голифе - Но служебные обязанности, тоесть засада, по розыску Чаплина заставлют меня принять ваше предложение. Кто-то же должен его изловить.

Вскоре Бабич принялась тоже помогать чистить картошку. Делать даже это простое занятие она не умела, поэтому ее перевели на мытье посуды. Стемнело. Беленький раскладывал студель по тарелочкам и напевал. Все было готово. Леонид все еще спал на скамеечке. Его не решились тревожить. Бабич постелили рядом с Потупчиком. Он весь день бегал за водой и был вознагражден. Татьяна Агрипиновна разрешила ему подержать табельное. Беленький как всегда был в своем репертуаре и несоклько раз, как бы по ошибке, заскакивал в трусах в дамскую половину, затем дико извинялся, заблудился мол, и краснел, но все равно сладострастно косился на Татьяну Бабич и ее достоинства. На третий раз Тамила основательно прицелилась и запустила в Беленького сапогом Татьяны Бабич, запустила чрезвычайно удачно. Беленький застонал и больше не заскакивал и не заблуждался. Все заснули

Бабич снились детские погремушки, пеленки и распашоки, простыни пододеяльники, в которых она потеряла табельное оружие. Беленькому снилось, что он работает горняком. В шахте душно и сыро. Его смена никак не кончается. Кругом капает какая-то дрянь ему за шиворот. Он ходит по шахте и ощупывает стены и понимает, что его замуровали в забое. Завальнюку сниться водопад Виктория, и Иоан Павел второй, который работат на этот водопаде экскурсаводом. Райхману всю ночь снились черти с балалайками и удивительно злобные клопы, которые кусали его всю ночь. Черти били его балалайками и глумились над Леонидом, дразнили его дилетантом и самоучкой. Всю ночь Леонид ворочался и отчаянно чесался.


Праздник

Из истории: в солнечном Азербайджане есть народный праздник, который называется Ханумка. Легенду об этом празднике, навеяную дыхание веков, мне рассказала старая как таракан Нана Сагинашвили. Много лун тому назад в славному городе Баку жыл один еврей по имени Ханум и была у него дочь Ханумка. Ханум очень любил свою дочь и надеялся выдать ее замуж за самого богатого азербайджанского еврея по фамилии Розеншницель. Ханум лелеял и души не чаял в совей дочери, покупал ей самые дорогие наряды и самые вкусные сладости. Ханум торговал мясом для евреев. Ханум знал обычай и разбирался где кашерное, а где нет. Ханум держал свою торговлю в порядке и никогда не обманывал ни одного еврея. Если кто-то спрашивал у него ягненка, то Ханум продавал ему ягненка. Если кто спрашивал теленка, то Ханум никто не подкладывал ему поросенка. Репутация у Ханума была высокая.

Однажды Ханум купил стадо баранов на мясо. Когда Ханум лично сдирал шкуры, то увидел, что барашки больные какой-то заразой. Опечалился Ханум, столько денег пропало. Даже заплакал. Ханумка выросла и начала помогать отцу по хозяйству. Однажды она пришла из синагоги и спросила: «Ата, а почему ты плачешь?» Ханум ответил ей: «Все бараны, которых я купил оказались паскудными. Как же я теперь буду продавать их нашим евреям?!». Ханумка побегала по дому и говорит: « А зачем продавать евреям? Продай их гоям!» Так и поступил Ханум. Половина Баку вымерла от мяса из лавки Ханума.

В благодарность за хороший совет, Ханум построил синагогу, которую назвал: «Гянжа Кулды Тулды Кирбабаев», что с древнеазербайджанского означает – Что русскому хорошо, то еврею смерть.


Утро следующего дня открывал Леонид Райхман. Он проснулся ранним утром, понял, что он лежит под сосной на скамеечке и быстро вскочил. Он вбежал в дом. На кухне уже лениво копошилась Сагинашвили. Леонид спросил зеркало и стал рассматривать шишки. Шишки были на своем месте. За ночь они только почернели. Казалось, Леонид и родился с ними. Леонид знал, что в прошлой жизни у него шишек не было и был печален. Леонид посмотрел и увидел, что на лице и на руках за ночь у него появились какие-то красные прыщи, которые до ужаса чесались.

Райхман – Нана, посмотри, что это со мной? Кто это меня так покусал? – растеряно смотрит на Сагинашвили

Нана – Повернись. Так, похоже на укусы клопов. А что ты хотел, ты же на улице спал!

Райхман – как же так! Нана придумай что-небудь. Сегодня Ханумка, а я в таком виде- просит о помощи

Нана – А чем я тебе помогу. Вот тебе сода, соль и бинты. Сделай раствор и прикладывай

Райхман – Неужели это поможет? – трогает руками шишки на голове

Нана – Попробуй. Не знаю.- продолжает ковыряться со стаканами.

Все утро Леонид лежал в гамаке и держал на лице бинты. Время от времени от снимал бинты, в надежде на чудо, но чуда не было. Шишки слегка покраснели, а два следа от укусов на носу не краснели. Им краснеть было уже не куда. Они и так были красными. Мы поднялись. Я собирался пойти на реку искупаться, но подумал, что как-то в следующий раз. За ночь моя рубашка вся помялась и Тамила дала мне одну из рубашек ее мужа, дибила, которая мне очень подошла. В ней я стал похож на конферансье. Бабич начистила свои сапоги до зеркального блеска, вытрясла портпею и расчесала кудри, отчего стала похожа на ведьму в милицейской форме. Сагинашвили напялила узорные шаровары и обыкновенную соломенную шляпку. Потупчика долго чистили и Бабич предложила одеть на него костюм матроса. Беленький где-то пропадал все утро.

Первым пришел ксенз Владислав Завальнюк. На нем была парадная сутана, модные керзовые сапоги и в руках он держал как ребенка огромную бутылку самогонки. Волосы его были зачесаны назад как у Бандероса. В кармане у него торчал букет ромашек. Он вежливо сказал «шалом» и начал поздравлять всех с праздником. Я попросил его помочь вытащить столы во двор. Двоем мы быстро вытащили и постелили скатерти. Райхман лежал с бинтами на лице. Он поздоровался с Завальнюком, но сказал , что он не в форме. После чего женщины начали выносить тарелки, стаканы, рюмки, струдель, фаршмак и прочие вкусные вещи. Бабич вынесла самовар. Я принес стулья, а Завальнюк притащит магнитофон и поставил его на подоконник. День обещал быть замечательным. Потом мы с Завальнюком стали около калитки, сели на скамеечку и закурили по сигаретке.

Завальнюк – 14 лет не курил, но с вами Степан Трофимович не закурить не могу – затягивается

Лягушкин – Я, так, курю редко, знаете, с хорошим человеком как вы, ясновельможный Завальнюк

Калитка открылась и пришел Беленький с цветами. Он раньше нас всех встал и сбегал на колхозный огород, где в теплице нарвал цветов без разрешения сторожа, деда Ахрипа. Женщины тут же заставили его выносить мусор. Райман вскакивал с гамака и поминутно подбегал к зеркалу, в которое смотрел на себя предвзято и, разочарованный, убегал обратно.

Скоро начали приезжать еврей из якобы цыганского театра «Ромен». Всех их Тамила встречала лично. Понемногу гости стали рассаживаться. Пришел Моисеев, Дима Билан и Филип Киркоров. Они приенсли много сладкого ликера и сели рядом. Я сел рядом с Бабич, которая уже успела пропустить с Завальнюком рюмки 3, отчего щеки ее раскраснелись и не только щеки. Прибежал дед Архип с целой корзиной фруктов. Он подозрительно смотрел на гору цветов, которые принес Беленький, но ничего не сказал. Вместо этого он сел рядом с Филипом Киркоровым и выпил с ним на брудершафт. Моисеев сел рядом с Райхманом, который все время держал руку козырьком, как будто от солнца закрывался или всматривался, на подобие Ильича, куда-то в светлое будущее.

Пир шел горой. Начались тосты. Первый тост сказала Тамила, но такой длинный и официальный, что его никто не запомнил. Потом тост сказал Завальнюк. После Завальнюка была моя очередь. Я все время вспоминал что-то из еврейского, но в голове вертелся проклятый «изохен вей», который, конечно, к такому случаю никак не подходил. Я встал и бодро заорал «Лехаим» и все дружно меня поддержали. После меня тост говорила Татьяна Агрипиновна Бабич, которая уже была навесели и сказала тост об охране правопорядка. Внезапно, Бабич прервала свои тост и быстро опрокинула рюмку в рот и заорала: «Ага, стоять не сместа. Я все ноги избила. А он вот где»

В калитку вошел, что ни на есть святой отец Всеволод Чаплин, которого прихожане объявили в розыск. Тамила оказалась права- деньги не отдаст. За деньгами с того свету явится.

Чаплин неуверенно вошел и скромно поздоровался. Бабич уже собиралась подскочить к нему, но гости усадили ее обратно. Сагинашвили притащила ему тарелку и рюмку. Завальнюк нашелся и налил ему в рюмку самогонки. Чаплин сопротивлялся и говорил, что он только на минутку, что не стоит беспокоиться, что он скромный слуга Божий; краснел, белел, но от самогону не отказался. На Божьего слугу очень подозрительно смотрел Райхман, к которому память еще не возвратилась, но усилия к ее возвращению Леонид не переставал принимать. От пронзительного взгляда Райхмана Чаплин краснел еще больше. После третьей рюмки Райхман забыл о провале в памяти. Чаплин тоже встал и произнес какую-то галиматью, натыканую многочисленными и неуместными цитатами из Библии. Все азербайджанские евреи с умилением смотрели на Чаплина, который долго не унимался, и тянул резину со своим тостом. Затем выпили еще и еще. Филип Киркоров делал глазки Беленькому. Я пытался заигрывать с Бабич, но дело это оказалось не из простых. Для того, чтобы заигрывать с Бабич, нужно было иметь талант или виагру, ну или очень очень много выпить. Моисеев о чем-то шептался с Димой Биланом. И когда всем стало понятно, что хорош говорить. Душа праздника просит. Беленький включил магнитофон, который уже заранее приготовили для этих целей. Толи Киркоров пригласил на танец Беленького, толи наоборот, но зрелище было отменное. Чаплин сидел на табуреточке, ел салат из тарелочки, выпивал и отчаянно хлопал в ладоши, словно пытался огонь высечь. Ксенз Владислав Завальнюк плясал краковяк. Во всяком случае это он так называл свое творчество. Удивительно, но его керзовые любимые сапоги, те самые, с которыми Завальнюк расстался только под Елабугой, ничуть не стесняли его движении. Дым коромыслом, музыка. Райхман забыл о травмах на своем лице и танцевал лезгинку. Я пригласил Бабич на танец, о чем вскорости пожалел. Бабич отдавила мне все ноги и не замечала этого. Вместо этого, она прямо смотрела мне в глаза, словно что-то читала. Я постеснялся пожаловаться на мои ноги и решил больше Бабич на медленные танцы не приглашать..

Агамирова – туши музыку – садиться за стол, - сейчас будем устраивать конкурс на лучший еврейский танец. Кто первый?

Гуляющие с удовольствие прияли это предложение. А Беленький даже поинтересовался будут ли призы и какие. Какие призы разыгрываем? Иначе не интересно будет. Агамирова долго думала, чего бы ей такого не жалко

Тамила - Первый приз – сто долларов. Второй и третии – повышение по службе. В качестве судей будет вся почтенная публика. Дискжокеем назначается Беленький. Кто против? Единогласно.

Беленький пошел к магнитофону и стал выбирать записи. Оказанным ему доверием он был вдвойне польщен, ибо Киркоров уже дважды гладил его по ноге. Все несколько приуныли, но не Леонид. Участие в конкурсе, призы, награды. Он стал бардовый, а шишки и фингал вообще позеленели от волнения. Никто не хотел начинать. Как-то и танцевать умели –евреи как-никак. Татьяна Бабич танцевать не умела. Единственная вещь в жизни, которая у нее хорошо получалась, про сдавать людей в каталашку. Поэтому она решила взять самоотвод и сказала, что будет исполнять обязанности регистратора. Судя по всему кочерга Сагинашвили решила нас всех удивить и нарядилась для танца живота в какое-то бикини с металическими блестками. Зрелище предстояло не для слабонервных, поэтому я, Завальнюк и Чаплин выпили еще по 2 рюмки. Билан, Моисеев и Киркоров по четыре.

Беленький – первый танец, выставленный на конкурс будет 7\40. Наш народный танец. Прошу желающих записываться у Татяны Агрипиновны. – заиграла музыка.

Райхман – Я хочу, меня запишите.

Он оказался единственным желающим. Укусы клопов на его носу разбухли. Фингал стал черного цвета. А две шишки на лбу, торчали как рога у парнокопытных. К тому же Леонид прилично подпил имел вид счастливого человека. Он был доволен судьбой. Он хотел показать себя, показать весь свой талант, всю свою удаль.

Агамирова – Так. У нас пока единственный желающий. Леонид Райхман. Еще желающие есть?

Бабич – никак нет.

Агамирова – Тогда поехали.

Заиграл старый танец 7\40. Все его знали. Даже я. Леонид, наверное для того чтобы танцевать лучше, снял туфли, остался в носках и внезапно, стал танцевать Хава-Нагилу. Делал это он с таким воодушевлением и страстью, что сначала никто не посмел ему ничего сказать. Он танцевал как проклятый. Как приговоренный. Так танцуют люди если завтра на растрел или на висилицу. Он весь отдался танцу. Даже шишки на его лбу и те танцевали. Внезапно один из его носков порвался и публика стала хихикать. Сперва сдерживаясь, потом дружно, потом захохотал даже пьяный Чаплин, который уже забрал коробку для подаянии и бережно бержал ее на руках.

До Леонида донеслись смешки и хихиканье. Он остановился. Пот прошиб его да кончиков носок. Он посмотрел на публику и понял, что над ним смеются. Что Чаплин заливается таким искренним смехом, что невольно ему хочется верить. Все азербайджансие еврей стали хохотать. Беленький выключил музыку

Беленький – Евреи, Леонид сейчас станцевал вместо 7\40 Хава-Нагилу – и начал тыкать в Леонида пальцем.

Толи вид Леонида, толи его носки, толи общее состояние веселья, но мы все хохотали. Даже маленький Потупчик, который жрал виноград, и тот захохотал так отчаянно, что подавился виноградинкой. Сагинашвили увидела его синее лицо и стала дубасить его по спине.

Леонид осмотрелся кругом. Смеялись все. Леониду вдруг показалось, что даже деревья на даче Агамировых и те смеются. Что даже вороны, сидещие высоко на ветках сосен и те хихикают над Леонидом. Даже небо над ним хохочет.

Леонид надел туфли и молча вышел из калитки.

Завальнюк – Куда это он?- собирается идти за Райхманом.

Агамирова – А пусть идет, Пошляетсья по селу и назад придет. Так, Беленький объявляй следующий конкурс.

Никто как-то не обратил внимание на Леонида и его исчезновение. Были песни, были танцы. Участники пели и плясали. Наступил вечер. Тамила разделила всех гостей на 3 части: одни шли ночевать к Сагинашвили, другие к Завальнюку, третьи оставались на даче. Бабич предложила взять кого-небудь к себе, но желающих не нашлось. Никто не убирал со столов. Всем было весело. Скоро все заснули, кроме Леонида Райхмана. Завальнюк оказался очень гостепринмым человеком и спрятал свои знаменитый самогонный аппарат. Он нашел чистое белье и всех разместил. А потом и сам пошел спать. Ему снилось, что он танцует сальсу. Все хорошо, костюм, брюки, прическа, спортивно вида партнерша в прозрачном платье и вырезом до колен, у которой все время с лица не сходит выражение боли и ужаса. Завальнюк танцует, старается, думает что его партнерша недовольна его па. Он делает какие-то немыслимые прыжки и вертиться как волчок. Но это не радует ее партнершу. После его прышков она от боли кусает губы. Завальнюк растерялся, и прыгает еще выше. Но и это не помогает. И только в самом конце замечает, что он забыл одеть танцевальные туфли и танцует в своих диких керзовых сапогах, сорок девятого размера, отчего ногам его партнерши, обутым в тонкие сандали, очень и очень достаеться. Он смотрит на ее ноги и видит, что туфли его партнерши, которые, по своей природе и замыслу обувщиков, должны быть розового цвета, все в черных пятнах. Завальнюк отдавил ей ноги ибо думал, то с обувью, в которой он обычно танцует, все в порядке. Завальнюк проснулся раньше всех.

Татьяна Бабич пошла домой одна. Она жила в домике, рядом с каталашкой, в которой она работала милиционером. Я вовремя удрал и поэтому проводить ее до каталашки было не кому. Всю ночь ей снились сектанты в каких-то малиновых нарядах, напоминающих сари, которые тянули ее в свою веру и просили ее открыть свое сердце истинному Богу Говинде. Бабич слушала их внимательно, но ничего не понимала. Сектанты укоряли ее в бездуховности. Бабич просила повторить и всотый раз ни хрена не поняла в иерархии загадочных богов. Сектанты танцевали вокруг нее свои танцы и удивлялись, что бабич не понимает белого свету. Бабич и сама думала: «Господи, как же так! Они все все понимают, а я как не родная!» Бабич сколько не разбиралась, какой Бог кто, ничего не поняла и встала на следующее утро без настроения.

Чаплин спал в обнимку с коробкой для подаяний. Ему снился дед Архип, который обливал бензином новую церковь отца Чаплина. Во сне, дед Архип, не смотря на свои почтенный возвраст, оказался спринтером. Сколько Всеволод Чаплин ни гонялся за ним по всему двору, но догнать и отобрать канистру так и не смог. Архип уже начал прикуривать, стоя рядом с углом здания, обильно политым бензином. И тут Чаплин проснулся.


Один Леонид не спал эту ночь. Он шел пешком. Шел по трассе. Пошел неболшой дождь и мимопроезжаюшие машины обрызгали Леонида с ног до головы. Иногда он пытался голосовать и один дальнобойщик остановился. Он отвез его в Москву. В Москве Леонид хотел купить билеты в авиакассе обратно, в Лондон, но работников АЭРОФЛОТА смушали его прышики и шишки и оне не продали ему билет. Леонид пошел на хитрость и заказал билеты по кредитке через интернет. На следующее утро, Леонид Райхман был в Лондоне.

Лондон встретил Леонида мелким противным дождем и сыростью. Всю дорогу в самолете к нему подходила стюардесса и, оглядываясь на его шишки, фингал и прыщи, спрашивала «не нужно ли ему что-небудь». Леонид вяло и отрицательно кивал головой. Приехав в Лондон, у него украли чемодан. Леонид не стал дожидаться и сел в автобус. Он приехал домой к Димитрине около полудня. Супруга увидела истерзанного Леонида и даже не стала ничего спрашивать. Она молча пропустила его в дом. Леонид снял мокрую одежду и пошел в туалет. Димитрина Петрова не придала этому значения. Она стала копаться на кухне, ставить чайник, порылась в аптечке. Нашла пару пластырей и какую-то мазь от варикозного расширеня вен, которой раньше и сама пользоалась. Поставила чайник, решила подогреть котлетки по-корейски, которым Леонид отдавал предпочтение и захлопоталась. Потом ей позвонила подруга из МИ5 по имени Съюзи Грин, с которой они вмести служили в интернациональном отряде по уничтожению цыган и стала спрашивать про цыганскую молодежь. Потом еще были звонки по работе от Томаса Эктона из МИ6, которому несколько недель тому назад она вместе с мужем вручала дворянское звание в Букингемском дворце в торжественной обстановке, при свечах. Потом опять звонок, звонил Дональд Кенрик из МИ4 или МИ34, короче откуда-то оттуда. Только Димитрина положила трубку, как опять кто-то позвонил и опять ей было не до Леонида

Димитрина подумал, что Леонид лег спать. Через четыре часа она забила тревогу. Внезапно, ей пришло в голову, а как это Леонид умудрился заснуть в туалете?! Там же тесно! Она подошла к двери туалета и постучала. Ответа не было. Она начала дергать двери и поняла, что дверь закрыта изнутри. Руки походели у Димитрины и она что было силы рванула дверь на себя. На одном из гвоздей висел Леонид Райхман. Лицо его было синего цвета. Была понятно, что он мертв…Мертв уже несколько часов.

Димитрина закричала и попятилась назад. Какое-то время она не могла найти телефон. Она набрала 911 и только спокойный и уверенный голос опреатора немного привел ее в чувства.

Петрова – Он умер – положила трубку и осела на пол.

Больше она ничего не сказала. Медики и полиция вычислили ее по номеру. Они приехали оперативно. Соседи с любопытством смотрели из окон, как из дома, где жили Леонид Райхман выносят каталку с большим, наглухо застегнутым чехлом. Медики констатировали смерть. Он не оставил записки. Помощь ему уже не была нужна и они сделали Димитрине укол какого- успокоительного, после чего она стала отвечать на вопросы полиции. Леонида увезли в морг, дождливым, летним вечером.


Мы преглянулись с Лягушкиным. И тут я увидел, что мы выпили уже три бутылки водочки почти не закусывая. И тут я услышал объявление: «Mr. Ljаgushkin, please, immediatly, proceed to the gate number 19. Otherwise you will be offlouded from the plane.»

Я – Степан, это тебя.

Лягушкин – Чего меня? – захмел

Я – иди к воротам. Быстрее – беру пьяного Лягушкина и тащу его к выходу номер 19.

Лягушкин – А может ну его это все. Давай ко мне. А?

Я – Степан Трофимович, не буянь. Тебя ждут в Моске. Ты же москвич коренной, а не какая-небудь шантропа залетная – тяну Лягушкина и подаю работникам аэропорта его документы.

Мы обнялись, расстваться не хотелось. Я довел Лягушкина по шаттла, который должен был отвезти его к самолету и мы еще раз попрощались.
Через минут двадцать объявили и мои самолет. Я погрузил вещи и никак не мог усвоить все новости, пересказанные мне Лягушкиным. Я сел в кресло самолета и застегнул ремень. Я уставился в окно иллюминатора. Шел мелкий паскудный английский дождь


Лягушкин- Простодушный

Минск, июнь-июль 2011