Geum.ru

Р. М. Ханинова «джангар» и его эпические традиции в творчестве михаила хонинова

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Р.М. Ханинова


«ДЖАНГАР» И ЕГО ЭПИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ

В ТВОРЧЕСТВЕ МИХАИЛА ХОНИНОВА


Михаил Хонинов на вопрос, кого он как поэт считает своим главным учителем, ответил: «Калмыцкий народ. Его эпос «Джангар» и богатейший фольклор… Народное творчество – чье бы оно ни было – русских, казахов, грузин, белорусов, – очень люблю. <…> Считаю, что без национального колорита, без национального орнамента нет настоящей литературы» [1, с. 11]. По словам писателя, «о богатствах калмыцкого фольклора свидетельствуют наличие многообразных жанров и видов, огромная широта тематики, циклизация произведений вокруг героя (например, в эпосе «Джангар», о Мазн-баатре и др.)» [2]. Он отметил, что «в народных легендах, сказаниях не только есть эпичность, размах, широта и мудрость. В этой мудрости есть прекрасная философия, нравственность: любовь и преданность, бесстрашие и бессмертность. Великолепно народное творение. Умей черпать их» [2].

Астраханский литературовед Д.Т. Чиров выразил главное ощущение, которое не покидает читателя, знакомящегося с творчеством калмыцкого автора: «…это ощущение живого дыхания, мудрости народного эпоса «Джангар» и заветов калмыцкой старины.

В стихах М. Хонинова звучит гордость калмыка своим народом, его историей, духовной культурой, трудовыми и боевыми традициями.


Мой калмыцкий народ на заре потрудился недаром,

Из таланта и мудрости гордый построил дворец.

Он назвал тот дворец величаво и просто «Джангаром»

И врата растворил для многих веков и сердец.


Встали рядом с Гомером, с былинами, «Словом» Бояна

И с дворцом Руставели – бессмертные своды его.

И по праву наследника всем просвещенным землянам

Говорю я:

– Входите, делите со мной торжество!

(Перевод М. Максимова)


Право наследника, о котором говорит здесь поэт, чрезвычайно ответственно для него: он распоряжается этим правом для того, чтобы воспитать уважение к духовному богатству народа» [1, с. 11].

Известно, как нередко рознятся оригинал и перевод. Обратимся непосредственно к первоисточнику произведения М. Хонинова:


Мини ах Баав –

мөңк «Җаңһр». Мел

үүнəс ухата өвг

үзəд, соңсад угав.


Бумб орна тууҗ

бөлг болһнь – билг.

Гүн ухаһарн хальмг

Гомерин «Илиадла» дүңцҗ.


Дегтрмүдəн диглҗ тəвҗəһəд,

дөлə сана зүүнəв.

«Җаңһршң» нас наслад,

җирһҗ йовхинь эрнəв. [3, с. 30]


В первой строке автор священный для него эпос почтительно назвал своим праотцом (ах Баав), что, в свою очередь, отсылает к мифическому праотцу калмыков (Баав): этнический маркер. Таким образом, М. Хонинов показал иерархию жанров и место эпоса в национальном фольклоре, в представлении народа и в собственном понимании. Каждый рассказ о стране Бумбы, по определению писателя, – это дар (билг) предков, сравнимый с древнегреческой «Илиадой» Гомера, то есть речь идет о мировом значении калмыцкого эпоса. Для поэта «Джангар» – настольная книга, с ней он не расставался и в годы сибирской ссылки: подвиги богатырей, защищавших отчизну, были сродни подвигам калмыков-воинов в годы Великой Отечественной войны. Об этом не раз писал М. Хонинов и в поэзии (поэма «Мой райком»), и в прозе (роман «Помнишь, земля смоленская…», повесть «Миша Черный – это я!»). Характерно, что стихотворение о «Джангаре» завершилось традиционным йорялом-благопожеланием, в котором автор желал читателю эпического долголетия и счастливой жизни. Несомненно, что это и йорял эпосу – пожелание ему быть востребованным потомками: актуализация заветов «Джангара» калмыцкому народу во времени и пространстве. В отличие от перевода М. Максимова, оригинал стихотворения передал ментальность личности (эпос как праотец, первенство родного эпоса в ряду других эпосов, книга «Джангар» как постоянное общение) и близость к традициям устного народного творчества – завершающий текст йорял.

Нерасторжимая связь эпоса и его языка декларирована в хониновском четверостишии, где характеристика слова и сравнение его звучания с исполнением песен «Джангара» передают остроту ума предков, музыкальность речи, сохранение потомками родного языка и преемственность джангарчи:


Хальмг келн – өвкнрин келн.

Хурцарн утхин ирəс үлнə.

Күңкнсн айсинь соңссн күн

Күңкл җаңһрч дуулҗана гинə. [4, с. 79]


Ср. в нашем переводе:


Калмыцкий язык – это речь моих предков,

Острее, чем лучшие в мире мечи,

И тот, кто услышал звучание, метко

Сравнил с пеньем мудрого он джангарчи. [5, с. 37]


М. Хонинов воздал дань как прославленным исполнителям калмыцкого эпоса (в его лирике часты упоминания имен Овлы Эляева, Давы Шавалиева), так и в обобщенном виде, например, в стихотворении «Новая песня джангарчи» (пер. Н. Кондаковой). Рис, выращенный в Сарпинской низменности, неожиданно для чабана спросил, будет ли в степи вода, ведь без воды ему нет жизни. Растерянному чабану пришел на помощь «джангарчи, что седовлас и мудр», который заверил рис, что воды растению хватит, и воспел хвалу новой жизни и новому труду прежних кочевников: «Даль новых песен звуки услыхала, / И среди них – о нашем рисе» [6, с. 51].

М. Хонинов видел себя преемником джангарчи: «Покуда жив, слагать слова я буду, / Как джангарчи мелодии…» [6, с. 62] («Поэзия, любовь твоя и чудо…», пер. Н. Кондаковой).

«Михаил Хонинов с детских лет любил старинные калмыцкие сказания. Познакомил Михаила со всеми двенадцатью песнями «Джангара» и с его главным героем Хонгором отец. Простой батрак Хонин сумел привить мальчику понимание прекрасного в природе и в человеческих душах, научил восхищаться мужеством», – так начал с главного очерк «Потомок Хонгора» (1970) Герой Советского Союза Петр Брайко [7, с. 113]. «А когда подросший Михаил стал сам наизусть декламировать песни из святого калмыцкого «Джангара», старый Хонин с гордостью объявил семье:

– Миша будет у нас джангарчи!..– это означало – поэт, сказитель. – Но чтобы стать хорошим джангарчи, сынок, надо много учиться» [7, с. 113].

В романе М. Хонинова «Помнишь, земля смоленская…» элистинцу ефрейтору Токареву однополчане, желающие послушать байку, напомнили «калмыков, которые окружили джангарчи и с благоговением глядят ему в рот» (пер. Ю. Карасева) [8, с. 133]. Автобиографический герой романа младший лейтенант Мутул Хониев впервые встретился с Днепром на войне, по калмыцкому обычаю поклонился ему: «Для русских, украинцев, белорусов он все равно, что для Мутула и его земляков река Домбо из эпоса «Джангар» [8, с. 82]. В оригинале романа характеристика эпической реки развернута: «…йосна мана Җаңһрин Домб мет, дүүрң, серүн, аршан əдл уста һол бəəҗ» [9, с. 64]; («…как река в «Джангаре» Домбо, полноводная, прохладная, с водой, подобной аршану» – смысловой пер.). Сам Мутул перед прорывом полка из немецкого окружения на Смоленщине вспоминал: «И ведь всегда он мечтал: коль уж начнется война, совершить ратный подвиг, как легендарный Хонгор. <…> И он покажет, на что способны потомки Хонгора!..» [8, с. 281]. Подчеркивая патриотическую направленность творчества писателя, об этнопедагогических идеях «Джангара» в прозе М. Хонинова писала Э.М. Ханинова [10].

С эпическим богатырем Хонгором сравнил Михаила Хонинова и Константин Эрендженов, посвятив другу – легендарному партизану поэму «Потомок Хонгора, черный богатырь» (1977), где герой на войне, помня подвиги предков, заявил: «Арг Улан Хоңһрин / Ачнрин җичнь – бив. / Ардан хəлəһəд цухрхла, / Адгин мунь – бив!» [11, с. 2] («Я – из правнуков Алого Льва Хонгора. Если я отступлю, стану худшим из худших!». – Смысловой пер.). Как известно, по значимости и частотности имя Хонгора в эпосе стоит на втором месте после самого Джангара.

Писатель Лиджи Инджиев вспоминал, как до войны художник Владимир Фаворский готовился к оформлению эпоса: «Черты живых конкретных людей легко просматриваются в образах джангаровых богатырей. Среди них артист драмтеатра, впоследствии известный поэт и герой Отечественной войны Михаил Хонинов (богатырь Санал Строгий)» [12, с. 19], подытожив: «Значит, раньше всех нас разгадал художник в облике будущего партизана» [13, с. 4].

О знании М. Хониновым с юности калмыцкого народного эпоса, о декламации им тогда целых глав писал в очерке «…И друг степей калмык…» (1974) и Александр Исбах, отметив влияние фольклора на произведения писателя: «Сочетание высокого эпоса, берущего свои истоки в «Джангаре», с сокровенной лирической интонацией отличает творчество Хонинова» [14, с. 285]. На традиции эпоса «Джангар» в поэме М. Хонинова «Мой райком» указал в свое время Д. Чиров: белорусская земля напомнила калмыку о заветах Джангара и Хонгора [1, с. 38]. «Твой страх сильнее всех смертей. / Схвати его с победным кликом, / Вбей в землю на десять локтей, / Как Джангар завещал калмыкам!»; «Не запятнай калмыцкой чести! <…> И кто простит тебя тогда? / Тогда, позора не приемля, / Ваш Алый Хонгор от стыда / Покинет Джангорову землю…» [15, с. 177, 178]. Автор поэмы сравнил партизан с этими могучими богатырями: «Я командира взвода знал – / А тут увидел в нем батыра, / Как будто взвод повел Санал, / Сын сказочного Буленгира». (Кстати, в хониновской поэме «Чигян – пища мира» созревающий чигян, рвущийся из посуды, схож с могучим стуком сердца Санала в его груди: «Бульңһрин үрн Санл кевтə, / Баатр зүркнь өрчəн цокна» [5, с. 542]). В «Моем райкоме» «взвод продвигался все быстрей, / И начинало мне казаться, / что Джангровых богатырей / Шло в нем шесть тысяч и двенадцать; <…> Гремящий славою Савар / Тяжелорукий / Вел в атаку» [15, с.181]. В документальной повести «Миша Черный – это я!» М. Хонинов, размышляя о роли хитрости на войне, вновь обратился к эпосу: «Мне в связи с этим вспомнилась из калмыцкого народа эпоса «Джангар» любимая четвертая песня. В ней рассказывается о том, как внук Дуктахула, сын дуучи Аля Монхля, угнал восемнадцать тысяч огненно-рыжих меринов великого нойона… После исполнения этой песни я каждый раз с волнением говорил друзьям: «Молодец богатырь Алый Хонгор, победил Аля Монхлю, наказал коварного врага» [16, с. 33].

Литературная сказка М. Хонинова о двух ханах из его романа «Помнишь, земля смоленская…» также имеет влияние эпоса «Джангара»: это «апелляция к фольклору как народно-педагогическому ориентиру в аксиологическом и этическом воспитании личности, трансляция современного его переосмысления, актуализация патриотической идеи в аспекте национальной парадигмы» [17, с. 129]. Напоминая, что эпическое повествование в «Джангаре» строится, как правило, по схеме: «пир во дворце, удаление героя за пределы своей территории, испытание героя, победное возвращение, прославление героя» [18, с. 151], Э.М Ханинова пояснила, что «в сказке М. Хонинова события соотносятся частично с этой схемой: мир и благополучие в ханстве Догшон Цецена, гибель богатырей, пытавшихся донести правду до своего хана, душевные страдания Бат Батыра, победа над врагом, прочный мир. Эпическое наполнение небольшой по объему литературной сказки создается благодаря основной идее средствами ритуальных элементов.

В хониновской сказке можно проследить ряд фольклорных формул ритуалов: восхваление, клятва, призывание, плач, проклятие. В «Джангаре» процесс возрождения богатыря к жизни совершается с помощью таких средств, как целительная вода-аршан, чудодейственный дождь, лекарство, яд, листок дерева, подвеска-токуг к косам замужней женщины, амулет, можжевельник и т.д., и сопровождается ритуалами и заклинаниями. В литературной сказке пламенный призыв Бат Батыра воскрешает несправедливо казненных богатырей: «Родина вас зовет, родина повелевает вам встать на ее защиту!.. Эй, отважные сыны отчизны, сейчас не время лежать в могилах! Вы не позволите врагу топтать, осквернять, поганить наши родные степи? Поднимайтесь, берите свои мечи, копья и луки, идите бить врага!» [17, с. 130-131]. Ритуален и мужской плач у Хонинова. Автор прибегает к гиперболе для передачи крайней степени волнения героя: «У богатыря и слезы богатырские, каждая была величиной с кулак, и они падали и падали на землю, образуя ручьи, которые с шумом потекли из шатра». В калмыцком эпосе плачут: Мингийян от ужаса при виде Кюрмена, Хонгор и Мингийян при радостной встрече, Джангар в раскаянье и т.д. [17, с. 131], слезы под стать богатырям, как правило, величиной с воробья. Считают, что природа такого ритуального плача заключается в способности персонажа через слезы выразить отношению к другому, к ситуации: облегчить душу, снять напряжение, успокоиться и потом принять решение, чтобы действовать. Ср. в поэме М. Хонинова «Мой путь»: у лирического героя при мысли о страданиях репрессированного народа слезы величиной с воробья капают на пряжку ремня [5, с. 119].

Связь с эпосом «Джангар» представлена во вставной богатырской колыбельной в «Сказании о калмычке» М. Хонинова: архетипический поединок отца с сыном [19]. В отличие от эпической традиции, когда богатыри «Джангара» сражались с малышами на равных по закону фольклорной гиперболы, в поэме Хонинова в поединок вступает новорожденный, выпавший из утробы разрубленной Гесером пополам бесовки. Ср. в эпосе Джангар увидел в железной люльке сидит, игрушку вертя, трехмесячное дитя:


Дерзкий! Вчера мою мать в преисподней убил,

Братьев моих семерых сегодня убил,

И после этого, Джангар, с каким лицом

Входишь в мой дом! Э, видно, в надземной стране

Между бесстыжими первым ты был наглецом!

Ну-ка, нойон, подойди поближе ко мне! [20, с. 289]


Сказочным образом в поэме новорожденный сразу встал на ноги, обмотал трижды на палец пуповинную нить, «словно той мести вкусил, / когда он в утробе у матери жил. / И ринулся сразу в бой голым, как был» [21, с. 70]. Победу в эпическом противостоянии взрослый одержал благодаря не силе, а хитрости, тем самым актуализирован мотив детскости противника.

В фольклорной традиции младенцы владеют речью. В эпосе «Джангар» долгий бой сопровождался угрозой шулмусенка превратить нойона в мимолетный сон. В поэме такой бой продолжался молча. По старинному обычаю хан-победитель предложил высказать побежденному последнее желание. Ср. в эпосе Алый Хонгор обратился к Тегя Бюсу: «Человек, побежденный в бою, / Молвит последнюю волю свою. / Требуй, чего желаешь ты!» [20, с. 63]. В поэме в ответе ребенка подчеркнута мистическая связь с матерью-шулмой, лазутчицей в стане Гесера:


Да, есть у меня, у младенца мечта –

Глотнуть материнского бы молока!

И если б я сделал три быстрых глотка,

Я смог бы тебя победить – чужака! [21, с. 71]


Эпический мотив рассечения пуповины отцовским мечом в поэме подчеркнул освобождение ребенка. По тексту получается, что в этой битве принимала участие мистическим образом на стороне новорожденного и мертвая мать, передавая ему нечеловеческие силы через пуповину. Так текст колыбельной экстраполируется в текст поэмы и, будучи вставным элементом, несет важную сюжетообразующую функцию. Не случайно авторское определение колыбельной как богатырской в контаминации жанров колыбельной песни, богатырской сказки и эпоса.

Таким образом, эпос «Джангар» находит своеобразное воплощение в творчестве Михаила Хонинова, отражая традиции и новаторство калмыцкого писателя на репрезентативных примерах его поэзии и прозы: на уровне сюжетных мотивов, характеристики персонажей, ритуальных формул и т.д. Знаковым «Джангар» стал в биографии автора (поэт и воин), в понимании им значения и роли эпоса в жизни и культуре родного народа (актуализация фольклора прежде всего в аксиологическом и этнопедагогическом плане).


Литература
  1. Чиров Д.Т. Грани любви. Творческий портрет Михаила Хонинова: учеб. пособие. – Элиста, 2007. 176 с.
  2. Из личного архива М.В. Хонинова.
  3. Хоньна М. Теегин шовун – тоһрун. – Элст, 1977. 73 с.
  4. Хоньна М. Эцкин һазр. – Элст, 1974. 182 с.
  5. Хонинов М.В., Ханинова Р.М. Стану красным тюльпаном. – Элиста, 2010. 736 с.
  6. Хонинов М.В. Орлица: стихотворения и поэмы. – М., 1981. 269 с.
  7. Брайко П. Потомок Хонгора // Байкал. – 1970. – № 3. – С. 113-121.
  8. Хонинов М.В. Помнишь, земля смоленская… – М., 1977. 318 с.
  9. Хоньна М. Чи медхмч, Смоленскин һазр. – Элст, 1974. 273 х.
  10. Ханинова Э.М. Этнопедагогические идеи эпоса «Джангар» в прозе Михаила Хонинова // Гегярлт. – 2005. – № 1, 2. – С. 117-123.
  11. Эрнҗəнə К. Хоңһрин салтр, хар баатр // Хальмг үнн. – 1977. – Майин 9 (№ 92). – Х. 2.
  12. Инджиев Л. Портрет молодого поэта // Теегин герл. – 1998. – № 6. – С. 11-28.
  13. Инджиев Л. Зоркая память художника. Две встречи с художником В.А. Фаворским // Советская Калмыкия. – 1976. – 19 марта (№ 56). – С. 4.
  14. Исбах А. «…И друг степей калмык…» // Дружба народов. – 1974. – № 8. – С. 284-285.
  15. Хонинов М.В. Подкова: стихи и поэма. – М., 1977. 190 с.
  16. Хонинов М.В. Миша Черный – это я! – М., 1976. 48 с.
  17. Ханинова Э.М. Литература в контексте современности: материалы II Междунар. науч. конф. Челябинск, 25-26 февраля 2005 г.: в 2 ч. – Челябинск: Изд-во ЧГПУ, 2005. Ч. II. – С. 129-132.
  18. Хабунова Е.Э. Эпическое наполнение ритуального сценария в героическом эпосе «Джангар» / Е.Э. Хабунова // Монголоведение в новом тысячелетии (К 170-летию организации первой кафедры монгольского языка в России): материалы Международной научной конференции. – Элиста: КалмГУ, 2003. – С. 151-153.
  19. Ханинова Р.М. Об одном эпическом сюжетном мотиве в «Сказании о калмычке» Михаила Хонинова // «Джангар» в евразийском пространстве (к 200-летию первой публикации калмыцкого героического эпоса «Джангар»): материалы Междунар. научно-практической конф. – Элиста: КалмГУ, 2004. – С. 149-154.
  20. Джангар: калмыцкий народный эпос / пер. с калм. С.И. Липкина. 5-е изд. – Элиста: Калм. кн. изд-во, 1989. 363 с.
  21. Хонинов М.В., Ханинова Р.М. Час речи: стихи и поэмы. – Элиста, 2002. 240 с.


«Джангар» и эпические традиции народов Евразии: проблемы исследования и сохранения: материалы Международной научной конференции (20-23 сентября 2011 г.). – Элиста: КИГИ РАН, 2011. – С. 145-149.