Историко-литературные обстоятельства зарождения «новой русской комедии» (И. С. Тургенев и А. Н. Островский)

Вид материала

Документы

Содержание И эта самая комедия, жалкая, умирающая комедия, не испугала собою г.Тургенева В ней каждая сцена запечатлена тою правдою, которую беспрестанно видишь в жизни и очень редко на сцене... Вот вам и комедия из русских нравов, комедия не пошлая, а серьезная, положения простые и естественные, не преувеличенные и не чу Я даже еду в Москву нарочно для того, чтобы окончательно проникнуться идеею художественности и искренности Статьи в журналах

Подобный материал:

• Планирование историко-литературные сведения и теоретико-литературные понятия, названные, 182.95kb.
• Тест по комедии «Горе от ума», 62.27kb.
• 1) Комедии xixв. (жанр. Комедии Островский, Сухово-Кобылин), 173.19kb.
• «Игра с историей: историческая фантастика и историко-литературные ролевые игры», 63.03kb.
• З. И. Плех образ «золотого века» в русской литературе встатье рассмотрена история зарождения, 68.95kb.
• Тематическое планирование историко-литературного курса в 9 классе (предпрофильный уровень), 205.02kb.
• Коноплёва Марина Геннадьевна Количество часов на год: всего 105 часов; в неделю 3 часа, 703.19kb.
• Тургенев Иван Сергеевич (1818 1883) биография, 51.35kb.
• А. Н. Островский «Снегурочка», «Гроза», «Лес», «Бесприданница». Н. А. Добролюбов «Луч, 18.54kb.
• История Русской Церкви, 6820.61kb.

Историко-литературные обстоятельства зарождения «новой русской комедии» (И.С.Тургенев и А.Н.Островский)


Автор - И.А.Зверева

Научный руководитель – к.ф.н., профессор Д.П.Бак

Организация - Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования Российский государственный гуманитарный университет

Москва, 125993 Миусская пл., д.6


АННОТАЦИЯ


Настоящая статья посвящена сравнительному анализу критических рецензий на комедии И.С.Тургенева и А.Н.Островского. Особый акцент делается на различиях и совпадениях в оценках московской и петербургской критики. Тот факт, что, каждый в своем городе, оба писателя были провозглашены критикой авторами «новой русской комедии» доказывает, что речь идет о параллельном формировании двух модификаций одного и того же жанра. Таким образом, Тургенев имеет не меньше оснований считаться автором «новой русской комедии» или, по крайней мере, разделить эту репутацию с Островским.


Понятие «новая русская комедия» появилось в критических статьях разных журналов 1840-ых годов как обозначение оригинальной драматургии «послегоголевской» эпохи. Зарождение «новой русской комедии» традиционно принято связывать с ранними «московскими» комедиями Островского – временем, когда писатель живет и работает в Москве в качестве автора и отчасти литературного критика в так называемой “молодой редакции” журнала “Москвитянин” (1851 - 1856 гг.). Это представление в дальнейшем настолько укоренилось, что из критики¹ через литературоведение² попало в энциклопедии и справочные издания: новый этап в развитии комедийного жанра после Гоголя оказался окончательно закреплен за творчеством Островского³.

Цель настоящей статьи – проследить историю зарождения и формирования «новой русской комедии», и с другой стороны, проанализировать, как соотносятся с действительностью устоявшиеся историко-литературные представления о том, что Островский является создателем нового типа национального театра и автором “новой русской комедии”. В работе предпринимается попытка восстановить те исторические и литературные обстоятельства, в которых зарождается “новая русская комедия”.

Сотрудничество Островского и журнала “Москвитянин” начинается в 1850 году - с момента опубликования в журнале пьесы “Свои люди - сочтемся”, которая в 1849 году была прочитана в московских литературных салонах под названием “Банкрут”, и сразу же стала значительным событием литературной жизни Москвы. Однако ни один литературный петербургский журнал не удостоил комедию “Свои люди - сочтемся” даже простым упоминанием, притом, что петербургская критика крайне внимательно следила именно за жанром комедии, постоянно констатируя неутешительное состояние русской сцены⁴.

Более того, в петербургской критике «новой русской комедии» приписывался другой автор. Так, например, А.В.Дружинин в 1849 году пишет в «Современнике»:

“Комедия! русская комедия! новая комедия! что может быть ужаснее этого названия, под которым, в последние пять лет, с тех пор как замолк Гоголь, явилось столько скучных творений, с каламбурами, от которых делается тошно, с характерами, в которых нет ничего правдоподобного, с интригою, чуждою русским нравам, русскому обществу... Комедия! русская комедия! На какие представления наводит одно это название! При этом имени смущенному моему взору представляются актеры в лиловых шарфах и пунцовых жилетах, рыцари, нюхающие табак между двумя монологами, афиши, унизанные нелепыми фамилиями действующих лиц, на которые автор потратил столько остроумия, что его вовсе не остается для самой пьесы! В каких странных видах являлась нам эта русская комедия, прославленная Грибоедовым, вдвинутая автором “Ревизора” в самую глубину нашей общественной жизни…”.

Свои неутешительные выводы о состоянии русской сцены Дружинин заканчивает следующим замечанием:

“ И эта самая комедия, жалкая, умирающая комедия, не испугала собою г.Тургенева...” {Дружинин 1849: 287}.

Таким образом, понятие «новая русская комедия» впервые появляется именно в связи с комедиями Тургенева, в конце 1840-ых гг., когда имя Островского еще никому не было известно ни в Петербурге, ни даже в Москве. Во многих статьях и театральных рецензиях второй половины 1840-ых гг. Тургенев объявляется единственным писателем, работающим в жанре комедии, на фоне общего упадка текущего драматического репертуара.

По мнению абсолютного большинства критиков 1840-ых гг. Автор «новой русской комедии» живет в Петербурге, и это – Тургенев. Именно из рецензий на пьесы Тургенева можно реконструировать и канон «новой русской комедии».

Первая комедия Тургенева «Безденежье» была напечатана в 1846 г., а поставлена в Петербурге в Александринском театре лишь 7 января 1852 г. Петербургская критика оценила пьесу очень высоко. В «Отечественных записках» появляется большая рецензия на “Безденежье”:

“ В ней каждая сцена запечатлена тою правдою, которую беспрестанно видишь в жизни и очень редко на сцене...

И между тем, в этом всеобщем приговоре было много справедливого. Всеобщий суд бывает часто или слишком строг, или незаслуженно лестен; первое впечатление часто шатко или неверно; но зато в этом суде всегда почти есть своя частица правды”{Петербургские театры в январе 1852:161}.

Таким образом, главными достоинствами комедии Тургенева признаются правдоподобие, узнаваемость действующих лиц и описываемой ситуации, а также “всеобщий суд” и “всеобщий приговор” автора по отношению к действующим лицам и ситуациям.

Следующая комедия Тургенева “Где тонко, там и рвется” была напечатана в “Современнике” в 1848 г., а поставлена тремя годами позже - в декабре 1851 г. Именно эта пьеса впервые получила название “новой русской комедии”:

“Несколько месяцев назад автор “Записок охотника” доказал, что новая русская комедия может сделаться занимательною, если в нее ввести дельную мысль, наблюдательность и занимательный разговор...” {Дружинин 1849:288}.

Необходимо отметить, что в этой рецензии формулируется еще одна обязательная составляющая “новой русской комедии” - “дельная мысль”.

Другая рецензия на “Где тонко, там и рвется” принадлежит П.В.Анненкову:

“ ...Вот такого-то рода вездеприсутствующая литература и может принесть всю ту пользу, какую позволено ожидать вообще от литературы, и только на этих условиях может она сделаться необходимостью для общества и его верным воспроизведением” {Анненков 1849: 45}.

«Всеобщий приговор», «дельная мысль», правдоподобие, добавленные Анненковым «верное воспроизведение общества» и «необходимость комедии для общества» будут фигурировать в тех или иных формулировках практически во всех рецензиях на комедии Тургенева. От пьесы к пьесе дополняется канон «новой русской комедии», которая для петербургских критиков связана исключительно с именем Тургенева.

В рецензиях на комедию «Холостяк» снова подчеркиваются правдоподобие и верное воспроизведение как ключевые характеристики «новой русской комедии». Эти повторы имеют в данном случае особую ценность, поскольку наглядно демонстрируют механизм закрепления в петербургской критике определенного канона «новой русской комедии».

“Главные достоинства комедии г.Тургенева состоят в драматическом изложении и верности характеров действующих лиц... Характеры лиц комедии списаны верно с натуры, не только во внешнем отношении, но и в отношении психологическом” {Санкт-Петербургские ведомости 1849}.

«Холостяк» - пьеса, из всех комедий Тургенева получившая самое серьезное осмысление в критике. Именно в рецензиях на «Холостяка» были сформулированы большинство главных особенностей «новой русской комедии», в том числе «художество»:

“В “Холостяке”, быть может, нет того беспокойного, жгучего интереса, какой ищут в пьесе люди, прогулявшие свои теплые чувства, и для которых интерес внутренний - темная вещь; но в ней чрезвычайно много художественности в действительном, много положений истинных, много счастливых подробностей и сцен, очерченных необыкновенной теплотой” {Театральная хроника 1849: 157}.

С появлением комедий Тургенева «Холостяк» и «Завтрак у предводителя» в критике фиксируется новая особенность «новой русской комедии». «Необыкновенная теплота» в отношении автора к действующим лицам отмечается практически во всех рецензиях на «Холостяка»:

Вот вам и комедия из русских нравов, комедия не пошлая, а серьезная, положения простые и естественные, не преувеличенные и не чудовищные...” {Театральная хроника 1849: 158}.

Таким образом, можно выделить несколько ключевых особенностей “новой русской комедии”, уже сформулированных петербургской критикой к моменту реального выступления Островского в драматическом жанре: правдоподобие / точное изображение нравов и характеров / «верное воспроизведение общества»; “истинно разговорный язык”; “всеобщий суд” / “всеобщий приговор”; «необходимость комедии для общества»; “необыкновенная теплота” / “человеческие черты” / “положения простые и естественные”; «художество».

Все комедии Тургенева, о которых до этого шла речь, были написаны до того, как к драматическому жанру обращается Островский. По этой причине противопоставление тургеневских пьес комедиям Островского в достаточной степени условно, ибо основано на реконструкции некоего универсального канона «новой русской комедии», который сформулирован петербургской критикой к моменту появления первых комедий Островского. Существует лишь один случай, дающий основание для непосредственного сопоставления произведений двух авторов в восприятии критиков.

Речь идет о единственной “московской” театральной рецензии на Тургенева, принадлежащей А.Григорьеву. В ней формулируется ряд требований, предъявляемых автором к жанру комедии, которым, по мнению Григорьева, не соответствует тургеневская «Провинциалка»:

“Мало помалу, по мере того, как будут раскрываться характеры, развиваться действие, перед зрителем будет открываться отдельный мир, ясный и прозрачный для него до последней глубины, до малейшей душевной черты, до мельчайшей причинной связи, и в этом особом мире каждое ничтожное обстоятельство займет надлежащее место... и все более и более будет он становиться законным судьей данного произведения, и все больше и больше правды будет находить в нем” {Григорьев 1851: 68}.

Другими словами, Григорьев выступает против того, что петербургская критика называет «дельной мыслью» «новой русской комедии», под которой подразумевается определенный угол зрения писателя на воспроизводимую им действительность. Обязательное присутствие «дельной мысли» в произведении, осмысленное в петербургской критике как один из структурообразующих элементов жанра «новой русской комедии», в Москве отменяется. Главная претензия Григорьева к Тургеневу - господство заданной авторской позиции, подавляющей самостоятельность оценки зрителя (слушателя, читателя), и тем самым навязывающей определенную “правду”. С этого момента можно говорить о возникновении двух канонов; в Москве предлагается своя версия «новой русской комедии». Московская концепция «новой русской комедии» связана исключительно с драматургией Островского.

В 1851 году Островский в московском альманахе “Комета” публикует драматический этюд “Неожиданный случай”, весьма показательный с точки зрения полемики “Москвитянина” и петербургских журналов⁵.

Этот этюд был единогласно отрицательно оценен петербургскими литераторами и петербургской критикой, упрекавшей Островского главным образом за отсутствие идеи (= “дельной мысли”):

“Когда бы дело касалось только выбора пошлости, как сюжета комедии, тогда, пожалуй, можно бы оградиться примером Гоголя, художественно изображающего пошлое жизни; но дело касается не одного выбора: нужно, по словам “Москвитянина”, содержание, нужно, чтобы пошлое выражало идею. Где ж она?” {Неожиданный случай 1851: 38}

Сам Островский требование от произведения объединяющей идеи в письме к Погодину формулирует как свойство исключительно петербургской литературы:

“Если принять в соображение существующую критику, то я поступил неосторожно: как вещь очень тонкую, им не понять ее, и они возьмут ее со стороны формы, принимая в основания те шаткие и условные положения, которые выработались при нынешнем разврате во французской и петербургской литературе” {Островский 1949-1953: 23}.

Помимо этого, “Современник” требует от комедий Островского воплощения “драмы целого общества”, воспроизведенной в комедиях Тургенева:

“...если г.Островский будет продолжать свои наблюдения только над психологическим состоянием лиц, подобных Розовому и Дружнину, а не над обществом, в котором мы живем, его сцены всегда будут одинаково бесцветны, потому что сам материал его наблюдений бесцветен”{Неожиданный случай 1851: 60}.

Таким образом, еще до появления основных комедий Островского, спровоцировавших главную полемику московской и петербургской критики в вопросе о “новой русской комедии”, уже можно выделить несколько различий в понимании сущности жанра в Москве и Петербурге. “Москвитянин” декларирует свободу автора в выборе проблематики произведения, а также свободу интерпретации и понимания произведения зрителем. Петербургской “дельной мысли” противопоставляется московская свобода творчества, а петербургскому “всеобщему суду и приговору” автора - московский “суд и приговор” зрителя как единственно объективного и правомочного судьи.

Обличительности петербургской литературы “Москвитянин” противополагает идею “художественности”:

“Пусть не подумают, что мы, признав нравственный, обличительный характер за русской литературой, считаем произведения, наполненные сентенциями и нравственными изречениями, за изящные, совсем нет... Публика ждет от искусства облечения в живую, изящную форму своего суда над жизнью... Говорят, что прошло время чистого художества, что теперь время творчества мыслящего; но этому поверим только тогда, когда увидим такие произведения, в которых эта так называемая рефлексия не путает изящества и не ослабляет впечатления, им производимого. До сих пор мы видим только попытки такого рода, наполненные высокими взглядами и глубокими идеями, но лишенные художественности,” {Островский 1850: 91} - пишет Островский.

Идея “художественности” и в Петербурге была воспринята как специфическая особенность именно московской литературной ситуации; И.И.Панаев на страницах “Современника” пишет:

“ Я даже еду в Москву нарочно для того, чтобы окончательно проникнуться идеею художественности и искренности”{Панаев 1850: 151-152}.

Однако всего двумя годами раньше “Холостяк” Тургенева был так высоко оценен петербургской критикой именно с точки зрения “художественности” комедии; вообще, обсуждая комедии Тургенева, критика особенно отмечала их художественность.

Целый ряд особенностей «новой русской комедии», которыми оперируют как московская, так и петербургская критика, формулируется практически в одних и тех же словах; речь идет, таким образом, об одних и тех же понятиях, однако, при внешнем сходстве формулировок, эти понятия наполняются совершенно разным значением и смыслом. Этот парадокс осознавали позже и современники:

«Посмотрите, например, на статьи «Москвитянина» года три-четыре назад, когда он наведен был на рассуждения о художественности новыми комедиями г.Островского, которые так приятно изумили всех. «Москвитянин», рассуждая совершенно справедливо о художественности и понимая, в чем она заключается, в то же время стал находить в каждом произведении г.Островского высокую художественность. Петербургские журналы, точно так же хорошо понимая художественность, находили в первых комедиях Островского много лиц типических русских, в последних - мало; находили мысль его одностороннею, взгляд на выведенные им лица – пристрастным. Очевидно, что не теория художественности, одинаково хорошо понимаемая и теми, и другими, была судьей в этом деле» {Журналистика 1855: 71}.

В 1852 году во второй части февральского номера “Москвитянина” была напечатана комедия Островского “Бедная невеста”. В ее обсуждении участвовали все литературно-художественные журналы. “Москвитянин” увидел в этой комедии “новое слово” в русской литературе и “новые надежды для искусства” вообще:

«...из литературы 1852 года уцелеет и останется одно только: “Бедная Невеста» {Григорьев 1853: 16}.

Для петербургских журналов очень характерна оценка “Бедной невесты” В.П.Боткиным, данная им в письме к Тургеневу:

“Идея комедии, кажется, состоит в том, чтоб представить тяжкое положение бедной девушки мелкого чиновничьего круга, где хорошие люди не могут по бедности жениться..., кроме того у автора было намерение - казнить в лице Мерича породу Тамариных...” {Боткин и Тургенев 1930: 27}.

По мнению Боткина, исполнение идеи Островскому не удалось, но намерение было абсолютно верным.

Приписывание Островскому намерения “казнить породу Тамариных” связано с тенденцией подчеркивать обличительные задачи русской литературы, как это было принято в петербургской критике по отношению к петербургской литературе. «Всеобщий суд и приговор» был канонизирован петербургскими критиками применительно к «новой русской комедии» Тургенева.

В “Москвитянине” появляется резко полемический ответ:

“Критик не догадывается, кажется, что если бы комедия г.Островского писалась по его теории и вообще по заданной наперед теме, то тот же самый Мерич, со всеми его чертами – мог бы быть выдан автором за весьма хорошего человека, за одного из тех бесчисленных героев, по которым страдают, умирают злой чахоткой героини бесчисленных повестей и романов, - или вышла бы другая история: тот же Мерич изображен был бы карикатурно, а не такими тонкими и простыми чертами…» {Журналистика. Библиотека для чтения 1852: 41-42}

«Москвитянин» обвиняет петербургских критиков в навязывании автору теории, мешающей объективному изображению действительности в художественном произведении. То, что в Петербурге по отношению к Тургеневу определялось как «дельная мысль» комедии и признавалось важным достоинством «новой русской комедии», в Москве превращается в «заданную теорию» и оценивается крайне негативно. «Заданная теория» ограничивает «свободу творчества» автора (абсолютная ценность которой была провозглашена в «Москвитянине» еще раньше, также применительно к комедиям Островского), навязывая ему определенный взгляд на действительность и тем самым лишая его объективности. «Заданной теории» Москва противопоставляет полное отрицание теории как таковой, возводя отсутствие теории в принцип, в канон «новой русской комедии»⁶.

«Различие манеры и главное – взгляда на жизнь нового комика от манеры Гоголя и его взгляда, ярко бросается в глаза всякому приступающему к чтению без заданной мысли… Гоголь намеренно возвел бы характеры Мерича и Милашина в трансцендентальные комические типы… и повсюду звучал бы лирический пафос и карающий смех, - тогда как в двух комедиях Островского мы видим на каждом шагу беспристрастие, но не равнодушное и холодное, а полное любви ко всем выведенным лицам» {Журналистика. Библиотека для чтения 1852: 41-42}.

Таким образом, зависимому от теории мировоззрению противопоставляется беспристрастное миросозерцание⁷. По отношению к Островскому Григорьев пишет:

“У Островского, одного в настоящую эпоху литературную, есть свое прочное, новое и вместе с тем идеальное миросозерцание, с особенным оттенком... Этот оттенок мы назовем, нисколько не колеблясь, коренным русским миросозерцанием, здоровым и спокойным, юмористическим без болезненности, прямым без увлечений в ту или иную крайность, идеальным наконец в справедливом смысле идеализма, без фальшивой грандиозности или столько же фальшивой сентиментальности” {Григорьев 1853: 19}.

Идеальное миросозерцание – не идеально–тенденциозное мировоззрение, а именно идеальное созерцание жизни. Таким образом, не московское миросозерцание противопоставляется другому, петербургскому миросозерцанию, а миросозерцание как позиция, кредо писателя противопоставляется подчиненному теории мировоззрению, которое для критиков «Москвитянина» всегда представляет собой того или иного рода тенденцию, то есть ограниченность свободы творчества.

Комедия «Не в свои сани не садись» была напечатана в пятом нмоере “Москвитянина” за 1853 г. Отсутствие узнаваемости героев и действительности, узнаваемости, которая постоянно отмечалась рецензентами петербургских журналов в комедиях Тургенева, провозгласил “Современник” одним из главных недостатков новой комедии Островского:

“Я основываю эти замечания на желании видеть в изображаемых характерах как можно более общих, часто встречаемых лиц, и хотя лица Бородкина и Русакова не только возможны, но и весьма вероятны, однакож, мне кажется, если бы в них были недостающие, по моему мнению, черты, типы были бы цельнее, чище, лица были бы вероятнее и ближе к действительности” {Письмо пустого человека... 1853: 201}.

Кроме того, петербургские критки в рецензиях на комедии Островского особо подчеркивают именно «московский» контекст комедий Островского, что, по их мнению, только мешает автору:

«...не будь несчастной истории о «новом слове», которое г.Островский, по словам г.Григорьева, должен сказать в русской литературе, «Бедная невеста» была бы принята несравненно благосклоннее» {Московский вестник 1853: 11-12}.

С подобной точки зрения разбирается в петербургских журналах комедия «Бедность не порок», напечатанная в типографии журнала «Москвитянин» в 1854 г.:

“Явление такой комедии в минуту совершенного бесплодия нашей драматической литературы – без сомнения, весьма приятно. Не возведи молодого и действительно даровитого автора слишком услужливые друзья, в гении – новое произведение его было бы, конечно, встречено благоразумной критикою с большим радушием и снисходительностью<…> Услужливые друзья прокричали новое произведение г.Островского чем-то сверхъестественным, нашли, что г.Островский сказал «новое слово», что он гений… и критика, поневоле, должна была вооружиться строгостью, ей пришлось внимательно разобрать новую комедию и доказать, что она… далеко не гениальное произведение… Начались толки и сравнения и вышло, что г.Островский, упоенный, может быть, излишними и ранними похвалами, не только не двигается вперед по избранному им пути, но, напротив, каждым новым своим произведением отодвигается назад, дальше и дальше от того почетного места, которое прочили ему в современной нашей {Заметки петербургского жителя 1854: 25}.

В ответ “Москвитянин” еще раз объявил “идеальное миросозерцание” открытием Островского, противостоящим петербургской литературе:

“...идеальное направление вовсе не лишнее в литературе, когда в ней так часто встречаешь списывание грязных сторон действительной жизни. Идеальное направление облагораживает литературу; оно лучшее противодействие распространяющемуся в ней циническому элементу изображения. Господин Островский имел полное право поставить на первом плане своей драм один из таких характеров” {Москвитянин 1854: 16}.

Таким образом, в Москве постулируются следующие ключевые особенности жанра «новой русской комедии»: свобода творчества автора; художественность; объективный взгляд на жизнь и действительность; отсутствие заданной теории; идеальное миросозерцание.

Можно сформулировать основные выводы:

Представление об Островском как создателе «новой русской комедии» нуждается по крайней мере в значительной корректировке. Обстоятельства появления комедий Тургенева, а также многочисленные совпадения в формулировках рецензентов комедий Тургенева и Островского, описывающих ключевые особенности пьес обоих авторов, доказывают, что речь идет об одном и том же явлении, почти одновременно зафиксированном в журнальной критике московских и петербургских периодических изданий.

Тем не менее, при внешнем сходстве формулировок, содержание обсуждаемых особенностей оказывается принципиально разным – петербургская критика превозносит Тургенева и не признает значения Островского, и наоборот. В результате возникает ситуация параллельного формирования двух разных канонов жанра «новой русской комедии» - в петербургской критике на материале комедий Тургенева и в московской критике на материале комедий Островского.


Примечания: