Л. И. Альборова адыгская этика и первичная социализация в традиционной системе воспитания От издательства о том, что нам дорого эта книга

Вид материала

Книга

Содержание 1.4. Аталычество. Особенности воспитания мальчиков 1.5. Особенности воспитания девочек. Роль женщины в адыгском обществе Девушкам, нам старики не милы. 1.6. Ислам - неотъемлемая часть духовной жизни адыгов 1.7. О трудолюбии народа и передаче опыта подрастающему поколению 58 Абкиеа. с 72.

Подобный материал:

• Аннотация, 2192.2kb.
• Каббалиста, 3476.49kb.
• Сказки авторы и художники, 95.68kb.
• План Введение Этика в традиционной организационной структуре государственной службы., 876.78kb.
• Предисловие Габриэла Казенца, Доктора Мед. Наук, Директора восстановительного центра, 6107.97kb.
• Этика Аристотеля «Этика», 951.04kb.
• Т. А. Шиппи и Джеку Коэну, без помощи которых эта книга никогда не была бы написана, 4813.35kb.
• Марк Виктор Хансен уверены в том, что жизнь каждого из нас станет намного ярче и красочнее, 3543.77kb.
• Атакже Лизе Джименез, просто потому что она Лиза. Вступление Во вступлении лучше всего, 1040.21kb.
• Гусейнов А. А., Апресян Р. Г. Этика: Учебник. — М.: Гардарика, 1998. — 472, 1833.47kb.

1.4. Аталычество. Особенности воспитания мальчиков

Аталыки обязаны были научить воспитанников безропотно пере­носить тяготы работы, уметь противостоять опасности, быть учтивы­ми и обходительными со старшими и соблюдать свой статус перед младшими. Аталыки неустанно занимались физическим воспитанием, закаливанием и брали своих подопечных в путешествия, расширяя их кругозор и давая возможность молодым людям найти новых знако­мых и друзей. Помимо этого, аталыки знакомили воспитанников с произведениями народного творчества, обучали искусству петь и тан­цевать. Еще с пеленок, с колыбельных песен, воспитывали нравст­венность и патриотизм.

Об этом повествует Н. Дубровин: «При рождении младенца муж­ского пола будущий его воспитатель поручал импровизаторам сло­жить колыбельную песню в честь его юного питомца. Поэты, испол­няя поручение, начинали свой рассказ со славы предков новорожден­ного, потом переходили к достоинству его родителей и, наконец, за­канчивали картиною будущих подвигов и его заслуг на пользу роди­ны. Начавший свой поэтический рассказ певец-импровизатор вдох­новлялся и в своих поэтических сравнениях и красотах не жалел ни южного солнца, ни цветов и красок природы. Он воспевал не настоя­щее, а будущее своего героя, которое было точно так же беспредель­но, как беспределен простор ума, сердца и воображение самого по­эта»(32).

В жизни черкеса не было места безделью. Так, аталыки темными ненастными ночами поднимали своих воспитанников и уводили в лес, чтобы научить их ориентироваться, предугадывать опасность, нахо­дить дорогу домой. В какой-то момент аталык исчезал из поля зрения воспитанников, наблюдая за тем, как будут вести себя юноши: растеряются, испугаются, будут звать на помощь или же начнут действо­вать, как подобает выносливым мужчинам. Аталык уделял особое внимание выносливости, поскольку это одно из самых серьезных тре­бований адыгской этики. Молодому адыгу, больному или раненому, не позволено было стонать от боли. Даже если это была смертельная рана или болезнь, адыг никогда не стал бы нарушать этикет перед старшими: ни при каких условиях непозволительно было выдать свою слабость или не исполнить статус младшего.

Жизнь адыгов изобилует примерами выносливости и терпеливо­сти, когда больные выполняли все свои этические обязанности перед старшими наравне со здоровыми. Об этом повествует С. X. Мафедзев: «О тщательности и общем уровне воспитания у аталыка можно судить по материалам устного народного творчества. Вот один из примеров. Еще находясь у аталыка, воспитанник был тяжело ранен в бою. Он попросил перед смертью хотя бы раз показать ему отца. Со­общили об этом отцу, и он прибыл в дом, где лежал его умирающий сын. По обычаям адыгов, сыну не полагалось ни сидеть, ни лежать при отце. Поэтому раненый встал с помощью друзей и встретил отца, как надлежало, стоя. Он стоял, товарищи поддерживали его, а отец сидел и смотрел на умирающего сына. Однако недолго отец сидел. Вставая, он сказал: «Я не насмотрелся на своего несчастного сына, но все же я вынужден уйти, ибо стоять ему тяжело, а лечь при мне он не смеет».

О таком стоическом соблюдении этикета повествует и Б. X. Бгажноков в книге «Адыгский этикет». А в книге «Адыгская этика» тот же автор поясняет: «Это еще одна форма мужества, стойкости, именуемая «Шы1э». К ней приучают с детства, разъясняя, что неприлично жало­ваться на усталость, жажду, недосыпание, голод, холод, жару и т. п. В контактах с людьми необходимо быть бодрым, подтянутым, внушая окружающим спокойную уверенность в своих силах и возмож­ностях».

Аталык брал на себя моральную ответственность за воспитанника. Воспитатель считал для себя позором проступок воспитанника, даже если тот уже давно стал самостоятельным. Об этом - быль из абхаз­ской и кабардинской жизни «Наставник», записанная Акакием Цере­тели, об этом же повествует Каламбий в «Записках черкеса».

«Молочные братья, кабардинец и абхазец, с самого начала повест­вования резко отличаются друг от друга. Сафар - кабардинец, влюб­ленный в первую красавицу Зия-Ханум, требующую от своих жени­хов подвигов. Он обратился за советом к своему молочному брату после того, как красавица потребовала коня, принадлежащего одному из прославленных своими геройствами джигиту. Привести его коня без борьбы было бы очень трудно, а бороться с ним было опасно, да и одержать победу вряд ли удалось бы Сафару. Абхазец, выслушав бра­та, решил ему помочь. Утром он вернулся с конем счастливый, но дома его ждала беда. Гость оказался не из честных: обесчещенная красавица-жена от горя не помнила себя. Не сказав ни слова, абхазец накормил и отдал брату коня, а провожая, сказал ему: «Сафар-бег! Твоя низость мне известна. Есть обиды, которых не выговаривает язык и которые никогда не прощаются! Иди своей дорогой, скорее с глаз долой! Но берегись! Если взор мой подметит тебя где-нибудь, то захочет поглядеть и на твою кровь!» Сафар вздрогнул и прошептал: «Ты прав. Мне нечего сказать. Сам черт меня попутал и толкнул на злодейское преступление. Прошу снести мне с плеч эту голову. Смерть лучше постыдной жизни». На что его молочный брат ответил: «Нет, тебя не окровавит моя десница. Ты вскормлен грудью моей ма­тери. Довольно с тебя, что ты, переступив завет предков, стоящий выше писаных законов, будешь терзаться угрызениями совести. Уда­лись, я тебя не караю. Но когда ты вернешься на родину, первым дол­гом явись к своему наставнику, воспитавшему тебя, поведай ему от­кровенно про свою геройскую удаль и выслушай его приговор».

Его наставник, седовласый Аджи-Усуп, славился в народе честью, умом и мудростью. Ни одно мероприятие кабардинцев не обходилось без него. Он был стар, но бодр духом и плотью. Вся знатная кабар­динская молодежь была воспитана им. Когда Сафар-бег пришел к на­ставнику и поведал о своем преступлении, старый воспитатель при­шел в ужас. Поспешно старик достал свой пистолет, но, когда Сафар-бег покорно подставил ему грудь, старый Усуп покачал головой: «Нет, ты не заслуживаешь смерти, а твой наставник должен быть каз­нен потому, что он не сумел воспитать тебя». Грянул выстрел, и Усуп упал бездыханный...»(33).

Так было в жизни адыгов. В редчайших случаях, когда человек совершал тяжкое преступление, его изгоняли, от него отказывались всем обществом. В него никто не хотел стрелять: считалось, что гнусный человек не заслуживает даже смерти. От оставшегося без чести, имени, родства и родины, замаранного грязным поступком преступника отказывалась даже мать. Для адыгов это было высшим наказанием. Когда «волк» обнаруживал свой бесчестный поступок, его изгоняли как ничтожество, недостойное смерти. Адыги также серьезно оберегали честь женщины. Покушавшийся на ее честь ста­новился объектом кровной мести и смерти.

Другой герой этого повествования являет собой пример воспитан­ности по всем понятиям и законам адыгов. Святость материнского молока, над которой не поднимется даже карающий за преступление меч, - завет предков, который выше всех писаных законов, его нико­гда не преступит достойный мужчина. Кротость и достоинство - вот мужество самого сильного и волевого человека перед лицом низости и подлости.

Аталык, воспитывающий настоящего воина-патриота, храброго и сильного, знатока этикета, был ответствен за моральные качества воспитанника. Единичный проступок навлекал позор и беду на голову воспитателя.

Аталычество имело большое значение в жизни адыгов, поскольку оно укрепляло связи не только между семьями, но и между соседними народами. Однако и у этого обычая существовали негативные сторо­ны. О них повествует Хан-Гирей: «Легко представить себе, что таким образом унесенный под чужой кров младенец, не умеющий различать предметы, придя в юношеские лета, узнает своих родителей, братьев и сестер, к которым естественным образом не всегда может питать нежную любовь. Удивительно ли, что после этого нередко дети ока­зывают нерасположение к родителям, которых они привыкли почи­тать, так сказать, посторонними?»

Об этом говорит и выдающийся востоковед академик Генрих-Юлиус Клапрот, в 1807-м и 1808 году проводивший филологические и этнографические исследования на Кавказе: «Как только у князя родится ребенок, устраиваются большие торжества. Если это мальчик, то уже на третий день отец отдает его на воспитание одному из своих узденей (приближенных), каждый из которых стремится к тому, чтобы ему была оказана эта честь. Мальчик получает тогда кормилицу, когда дадут ему имя. Отец обычно не видит сына вплоть до его женитьбы, вследствие чего между родственниками возникает равнодушие»(34).

Французский аристократ Ж.-В.-Э. Тэбу де Мариньи, чья служба российской короне проходила на Северном Кавказе, писал: «Очень редко бывает, чтобы мальчик получал воспитателя под родительским кровом; право воспитывать его представляется первому мужчине, кото­рый появляется в доме. Если их появятся несколько одновременно, специальные арбитры решают вопрос о том, по скольку времени каж­дый из них будет заниматься воспитанием ребенка. Аталык уносит ре­бенка (иногда это бывает под секретом), поручает его кормилице, и как только ребенок начинает обходиться без ее забот, начинается его вос­питание. Оно состоит из всякого рода упражнений для тела, чтобы сделать его сильным и ловким; из обучения верховой езде, борьбе, стрель­бе из лука, ружья, пистолета и т. д.

Юношей обучают искусству руководить набегом, умению перено­сить голод и усталость; стараются также развить в нем красноречие с тем, чтобы он мог влиять на собраниях. Подобное воспитание напо­минает нам героические времена Греции, и оно пользовалось таким признанием, что татарские ханы в древности посылали своих детей в Черкесию, на выучку к аталыкам. Возвращение молодого человека в отчий дом отмечается большим праздником, на который приглаша­ются все родственники и куда с большими почестями привозят аталыка. Возвращается аталык к себе домой, нагруженный подарками, и пользуется с этого момента в семье своего воспитанника той степе­нью родственного отношения, которое сохраняется навечно и не мо­жет быть ничем нарушено»(35).

Немецкий ученый-естествовед Карл Кох, совершивший два путе­шествия на Кавказ, описал праздник возвращения воспитанника от аталыка к родителям. «Ружейные залпы известили полных ожидания родителей о приближении их долгожданного сына, спешившего в роди­тельский дом вместе со своим воспитателем.

Радость в родительском доме велика, и поэтому ничего не жалеют, чтобы торжественно отпраздновать встречу и официальное признание сына. Родители княжеского происхождения приглашают свою родню и клан, к которому они принадлежат, поэтому нередко бывает, что по такому поводу съезжаются от трехсот до пятисот человек.

В этом случае всегда недостает жилья, и, кроме непосредственных знатных участников праздника, каждый ищет себе место для ночлега. Так как хозяину нелегко одному обеспечить пятьсот человек в тече­ние трех дней, то обычно каждый, особенно из родных и братства, привозят с собой кто козу, кто овцу, кто быка, чтобы передать их на общую кухню. На праздник сам воспитатель Алиби привез десять го­лов рогатого скота и тринадцать овец для общего стола.

День прибытия, особенно если гости приехали издалека, становит­ся днем отдыха, и каждый наслаждается отдыхом и бездельем, чтобы собраться с силами перед следующими днями торжества. Воспитан­ник со своим воспитателем уединяются в родительском доме, и обычно взаимные сердечные поздравления длятся до поздней ночи. С этого дня воспитатель имеет право беспрепятственно входить во внутренние покои княжеского дома, и рассматривается как почетный член семьи. Между ним и другими членами семьи скоро возникают такие доверительные взаимоотношения, как будто они с давних пор жили вместе. На следующее утро князь выходит вместе со своим взрослым сыном и приветствует, как галантный черкес, сначала жен­щин и девушек, которые... получают в свое распоряжение отдельные от мужчин дома... Затем он обращается к прочим гостям, приветствуя их по очереди. По обычаю каждый гость вручает хозяину подарок, который может состоять по желанию из лошади, седла, кинжала и тому подобное. Передача подарков происходит или в то время, когда хозяин приветствует гостей, или чаще, когда хозяин с сыном распола­гаются в каком-либо подходящем месте на воздухе. Каждый гость по очереди подходит к хозяину и передает ему подарок, называя его обычно на цветистом языке «незначительным». Слуги принимают все это и несут или везут подарки в определенное место, где все выстав­ляется для всеобщего обозрения и восхищения. Часто происходит так, что отдельные члены обеих партий взаимно одаривают друг друга. И так проходит большая часть дня. Молодежь в это время стремится провести время по-своему. И так как женщины, по крайней мере мо­лодые девушки, ходят с непокрытой головой и не отделяются, таким образом, от молодых мужчин, то вскоре наступает громкое веселье. Пожилые люди находятся с хозяином и принимают участие в его тра­пезе. Женщины, отделенные от мужчин, едят также вместе.

Увеселения молодежи состоят примерно в том же, но сопровож­даются, кроме того, музыкой, танцами и играми...

Вскоре внимание публики переключается на всадника, который, держа в руке знамя, призывает все общество участвовать в состяза­нии. Все юноши бросаются на лошадях вслед за знаменосцем. Лов­ким всадникам, наконец, удается догнать его и схватить знамя. Число состязающихся все увеличивается. Знамя переходит из рук в руки, борьба продолжается до тех пор, пока от знамени не останется ни клочка, и схвативший его видит, что в его руках находится только древко. Состязание заканчивается всеобщим смехом...

Второй день празднества, как правило, бывает еще более шум­ным...

Третий день праздника посвящен отдыху. Хозяин стремится в этот день порадовать гостей. Торжества открывает бешеная скачка на ло­шадях. Выбираются судьи, которые решают вопрос о присуждении призов и распределении их.

Обычно это лошадь, оружие, бык. Героя дня все хвалят, девушки теснятся к нему, и какой-либо певец импровизирует в его честь песню.

Далее следует вручение подарков со стороны хозяина, и каждый из гостей с нетерпением ждет момента, когда хозяин обратится к не­му. Воспитатель получает самые богатые подарки, и его возводят в Дворянский титул. Таким образом, он становится родственником княжеского дома и рассматривается отныне как полноправный его член. Его воспитанник испытывает по отношению к нему высокое почтение... Затем наступает очередь родных воспитателя, и даже са­мый ничтожный из них почувствовал бы себя оскорбленным, если бы ему не перепал хоть какой-нибудь подарок.

Родственники воспитанника не получают ничего и, наоборот, обя­заны сами проявить гостеприимство и щедрость по отношению к вос­питателю и его родным.

Само собой разумеется, что при распределении таких больших да­ров невозможно удовлетворить всех. Но в случае, если хозяин про­явил жадность или скупость, рассматривающиеся у черкесов как большой порок, все же никто не выскажет открыто свое недовольст­во, а будет вести себя так, как будто бы он полностью удовлетворен. Но, конечно, следствием этого будет последующее неодобрение или даже презрение. В противном случае, похвала щедрому хозяину пере­ходит из уст в уста, и его щедрость обсуждается в течение нескольких месяцев.

За этим следует большой пир, который и венчает праздник. Как правило, в домах не хватает места, чтобы посадить всех гостей. Для пира выбирается поэтому удобное место на свежем воздухе, и слуги пешком, или даже на лошадях, обносят столы с блюдами и кушанья­ми. Женщины не имеют права принимать в этом участие, но им выде­ляют обычно специально оборудованный для этого дом, где они едят отдельно от мужчин. Всеобщее веселье усиливается всевозможными напитками. Пир продолжается вплоть до ночи, пока не будет съедено все, что может предложить богатая кухня хозяина.

Каждый имеет право принять участие в таком пире, и если уж та­кой пир устраивают в честь гостя, то на него собираются все мужчи­ны из округи. При этом было бы нарушением гостеприимства, если бы даже нищему отказали в приеме. Прекрасным обычаем черкесов является то, что каждый делится тем, что он ест, с любым голодным, которого он увидит во время трапезы...»(36).

Воспитателем мог стать только равный, то есть приличествующий роду человек. Родители не платили ему за воспитание, а также за пи­тание и одежду своего ребенка. Родство по аталычеству считалось более тесным, чем кровное. Часто оно было двойным. Родственницей становилась кормилица. Бывали случаи, что аталыка отчуждали от семьи воспитанника, но последний принимал сторону аталыка. По родству аталычество связывало не только две семьи, но и две фами­лии, два рода, целые сословия. По свидетельству Н. Дубровина, «один из ближайших родственников, соседей или приятелей дарил счастливому отцу корову, лошадь или овцу, смотря по состоянию, приносил хлеб, вино и другие съестные припасы и получал за это право дать имя новорожденному, становясь для него «вторым» отцом».

На черкесских игрищах адыгская молодежь демонстрировала кра­соту, грацию, достоинство, смекалку. А молодые люди - еще и сме­лость, ловкость, талант наездника и умение пользоваться оружием. Высокой культуре этих игрищ предшествовало кропотливое воспита­ние. Потому именно на этих праздниках на поверхность выходила вся гамма культуры отношений, воспитанность, достоинство, физическая закалка и природная красота.

Естественно, адыги, давшие миру самых красивых скакунов - ка­бардинских, очень гордились своими прекрасными лошадьми. Коне­водство было одним из любимых занятий кабардинцев.

В 1828 году в Кабарде побывал некий русский путешественник. В своих записках «Поездка на Кавказ», опубликованных «В Северном архиве», он писал: «Отличительную свою ловкость и мастерство в верховой езде черкесы показали при стрельбе в цель, следовавшей за скачками. На длинном шесте прикреплена была дощечка с наклоном, род кровельки, и в эту метку должно было попадать на всем скаку из ружья или пистолета, обернувшись совершенно назад. Можете пред­ставить себе, сколько много потребно твердости в седле и меткости в стрельбе. Увеселения Вайрама закончились поднятием серебряных рублей с земли также на всем скаку. Эта забава утвердила нас еще бо­лее в высоком мнении на счет мастерства черкесов ездить верхом, ибо, кроме того, что нужны цепкость и ловкость, еще более нужно удержать равновесие, чтобы всем корпусом опуститься под седло и опять на нем утвердиться»(37).

На протяжении веков адыгам противостояло множество врагов. Постоянная необходимость оборонять свою землю от захватчиков за­каляла адыгов.

О красоте, мужестве и ловкости воинов-черкесов много свиде­тельств хранит историческая летопись. Об этом и строки поэмы «Кавказский пленник» А. С. Пушкина:

Но европейца все вниманье

Народ сей чудный привлекал. Меж горцев пленник наблюдал

Их веру, нравы, воспитанье,

Любил их жизни простоту,

Гостеприимство, жажду брани,

Движений вольных быстроту,

И легкость ног, и силу длани;

Смотрел по целым он часам,

Как иногда черкес проворный,

Широкой степью, по горам,

В косматой шапке, в бурке черной,

К луке склонясь, на стремена

Ногою стройной опираясь,

Летал на воле скакуна,

К войне заране приучаясь.

Он любовался красотой

Одежды бранной и простой.

Черкес оружием обвешен;

Он им гордится, им утешен:

На нем броня, пищаль, колчан,

Кубанский лук, кинжал, аркан

И шашка, вечная подруга

Его трудов, его досуга.

Ничто его не тяготит,

Ничто не брякнет; пеший, конный -

Все тот же он; все тот же вид

Непобедимый, непреклонный (38).

Кабардинская пословица гласит: «Джигит, пусть будет честь твоя тверда, а слово может легким быть». В многовековой культуре ады­гов восхищают радушие, гостеприимство, толерантность, скромность, тактичность, героизм во имя родной земли и своего народа, патрио­тизм. В любых жизненных ситуациях от каждого члена общества тре­бовалось добиться предписываемого этикетом уважения. Требования этики нашли отражение в народных пословицах: «Восхвалять себя напрасен труд, если ты хорош, и так поймут», «Джигит, достойный и на самом деле, о подвигах не говорит в постели». Красноречие, бах­вальство претит настоящим джигитам, даже если на их счету тысяча подвигов, которыми можно по праву гордиться. Во время застолий не пили спиртное: считалось большим позором показаться в обществе в нетрезвом виде.

Прогрессивная часть современных адыгов обеспокоена возмож­ной потерей родного языка, многих чисто светских высоконравствен­ных обычаев народа. Талантливый современный кабардинский поэт Анатолий Бицуев пишет:

Хакум

Бжезмы1э куэдрэ псалъэ зыпхуэзгъазэу, Уэращи псалъэу сигум илъыр зейр

Къалэмым се1усэхук1э си1эр къису,

Сэ сыхуэусэу себгъэсащ дунейм

Уи нобэрш, зыхуэгъэпсыр си уэрэдхэр. Ит1ани сыгъуэлъыжмэ, жэщ къудей

Уи шагъдийхэм - къыхолъэтри тхыдэм,

Ирижэу си бгъэм - сэ самыгъэжей

Мыхужьыми си шхьэр, сысэбийкъым нобэ

Псалъэ дыгъэл, щ1алагък1э, уэзмыпэс.

Утыку силъадэу, тесхынум уи напэ –

Уи щ1ылъэ сызытетым сыкъырес!

Уи блэк1а жыжьэм си гур ирохъыжьэ,

Уи къэк1уэн дахэм - си псэр ныхуопхъэр.

А т1ур сэ нобэ быду схузэпыщэм –

Арш, шызлажьауэ щ1ым схулъэк1ыу хъуар.

Сыхуейкъым си псэм псэху ищ1эну махуэ

Сыхуейкъым сытыншыну жэщ къудей, Къэк1уэну уи пщэдейм и нэхук1э

Сащыщщи сэри псэухэм, Къэбэрдей!

Каждый сознательный человек должен чувствовать ответствен­ность за будущее. Об этом пишет Б. Кагермазов:

Сыт хуэдэу мыхьэлъами ди

псэук1эр,

Ди Хэкум сыкъуэтыну сэ

сыхуейщ. Сыт щы1э жыф1эт хьэл

абы нэхъык1э -Сымаджэ хъуа уи анэм

зыщыбдзейм?! Къэралыр нобэ поплъэ

е1эзэнум. Дохутыр сыхуэмыхъуфми

слъэк1 хуэсщ1нщ, Зэрыт щытык1эм

Къик1ыу ф1ы хуэзэным

Сигъащ1эри, сигуащ1эри пысщ1энщ (39).

Истинные ценности человека - этика, нравственность, совесть. Не берегущий святых ценностей ничтожен. Дорога в рай ему закрыта, и его жизнь на земле подобна потухающему очагу. Нельзя прожить на земле праведно и счастливо без намыса, без бережного отношения к своей совести, к нравственным понятиям, хранимым в памяти народа, к добропорядочности и, самое главное, без святого отношения к по­нятиям веры, благонравия.

Наши предки относились к таким понятиям с человеческой муд­ростью, как было уже сказано, и жили разумно. Благонравие их было еще в том, что они не юлили, не кланялись каждому богачу, который своим воспитанием и поступками не заслуживает уважения. Незави­симость, чувство собственного достоинства были характерны для адыгов во все времена. И во времена феодальных отношений понятия нравственности и безнравственности имели очень большое значение. Любое нарушение правил традиционной скромности так или иначе замечалось. А слово «честь» для адыгов значило если не все, то очень многое.

Адыгство превалировало в выборе нравственного поступка при любом общественном строе, будь то феодализм или капитализм, ко­торые, таким образом, имели отличия от аналогичных общественных порядков в остальном мире. Обращение с поклонами к князю или уорку адыгский крестьянин или бедняк не признавал, хотя отлично понимал, что жизнь его находится в руках господина.

Тембот Керашев в повести «Абрек» отразил эту черту черкесской жизни: «Однажды в аул прискакал нарочитый с извещением, что при­езжает пристав. Атаман аула, подобострастный служака, засуетился, собрал сход и долго поучал, как надо встречать такого высокого гос­тя, как отвечать на его приветствия и как кланяться. Последнее труд­нее всего давалось аульчанам. По обычаям адыгов поклоны не приня­ты. Атаману пришлось немало повозиться со стариками, прежде чем они усвоили этот новый для них прием учтивости - поклон. А моло­дежь, как ни старался атаман, не захотела таким образом проявлять

свое уважение» (40).

Совершив достойный адыгской этики поступок, главный герой этой книги становится абреком, показав всю гордость и независи­мость адыгского характера.

Вот о чем повествует одно из кабардинских (адыгских) преданий: «Жил когда-то молодой, храбрый, красивый князь, пользовавшийся в народе уважением за свою ласковость и щедрость на подарки... кото­рый очень сильно наказал свою молодую супругу. Спартанские обы­чаи древних адыгов не допускали, чтобы молодая жена не ожидала мужа до тех пор, пока он не вернется, бодрствуя, как бы поздно он ни возвращался. Муж, когда был дома, аккуратно приходил в «лагуна» на половину жены, поужинав с гостями в кунацкой, что, по обыкно­вению, случалось в полночь. Жена встречала его с опущенным взо­ром, около сложенных тюфяков, одеял, подушек, принадлежностей постели, занимающих заднюю стену черкесской сакли. В камине го­рел яркий огонь, освещая небогатое убранство сакли. Кровать к приходу мужа всегда убрана, так что оставалось только раздеться и лечь. Но молодой князь, как и всякий порядочный адыгский дворянин, ни­когда не раздевался сам. Войдя в саклю, он мерным шагом, не пово­рачивая головы ни вправо, ни влево, шел прямо к кровати, молча са­дился на нее посередине, причем никогда ни позволял себе даже об­локотиться на подушку. Сопровождавший его из кунацкой товарищ-сверстник принимал от него неразлучное оружие и вешал на одной из боковых ручек кровати или на задней стене, где висело и остальное вооружение князя; снимал с него черкеску, ноговицы, чувяки и, убрав их, куда следует, возвращался к входной стене, чтобы там почтительно ожидать приказания удалиться. У той же стены, у постели стояла гор­ничная хозяйки в ожидании приказаний от своей хозяйки. В сакле в ту пору царствовала полная тишина, прерываемая лишь треском поленьев в очаге. Никто из присутствующих не говорил и не поднимал глаз друг на друга; все молчали и глядели в землю или куда-нибудь в сторону; то­го требовал неумолимый древнеадыгский этикет. Раз как-то князь за­мечтался дольше обычного. Огонь в очаге несколько раз потухал, так что горничная должна была подкладывать вновь дрова. Само собой ра­зумеется, ни хозяйка, ни прислуга не смели прерывать молчание хозяи­на. Они хранили также безмолвие, стоя неподвижно на своих местах. Как ни был благовоспитан юноша, удостоенный князем чести и доверия сопровождать его в саклю жены, но в эту ночь он не выдержал и, едва слышно, зевнул в рукав своей черкески. Спустя какое-то время, против своей воли, зевнула и княгиня, разумеется, еще тише и стыдливее, чем княжеский спутник. Тут князь внезапно очнулся и, мрачно насупив брови, дал понять, что прислуга может разойтись. Такой невинный по­ступок для княгини и для юноши обернулся большой бедой. На помощь семье пришла умная старуха-кормилица. Благодаря ее смекалке удалось дать понять князю, что зевок - самый заразительный звук, об этом даже гласит пословица. Впоследствии князь, заподозривший тайную любовь вследствие напавшей на обоих сразу зевоты, искренне испросил у кня­гини прощение и стал жить с ней в большем согласии, нежели прежде.

Это лишь один пример почти суровой атмосферы семейного быта Древних адыгов» (41).

1.5. Особенности воспитания девочек. Роль женщины в адыгском обществе

Примерно к 12 годам девочки начинали носить туго зашнурован­ный корсет (куэшыбэ). Корсет носили до замужества. В первую брач­ную ночь муж разрезал его кинжалом. Неловкость или ошибка ставились молодому в большое бесчестье. «Все девушки в первой поло­вине XIX века в черкесских семьях носили корсет, - пишет Хан-Гирей. - Облачение девочек в корсет никак не ритуализировалось. Ношение корсета вырабатывало тонкую талию и плоскую грудь, что считалось признаками женской красоты»(42).

С малых лет девушек воспитывали в скромности, знакомили с этикетом. Густые длинные волосы были одним из признаков красоты и обязательным атрибутом адыгской девушки. Разумная интеграция адыгов в мировое сообщество, их этика предъявляли требование со­блюдать адыгскую честь (адыгэ напэ, адыгэ нэмыс). В этих понятиях воспитывали и девушек, и юношей.

В книге «Избранные произведения адыгских просветителей» при­водится такой эпизод черкесской жизни. Друг жалуется на свою лю­бовь к женщине: «Казалось бы так, Ислам, да, видишь ли, эта женщи­на не из таких: ее не трогают ни нежности, ни великолепные обеща­ния, ни самые угрозы. Вот уже четвертый месяц, как вижусь с нею почти каждый день, на все мои предложения у нее один и тот же от­вет: «Умру, но не потревожу в могиле костей покойных родителей бесчестием»(43).

Здесь адыгская этика во многом перекликается с требованиями этики ислама, много внимания уделяющего благочестию и его охране всеми членами общества. Адыгская девушка, женщина прославила себя в мире. Об этом много свидетельств в истории.

«Черкесские женщины не только пользуются репутацией изуми­тельно красивых и образцово преданных, они пользуются также важ­ной привилегией, которая вытекает из морального кодекса этого на­рода: мы хотим сказать об уважении и почитании, которые черкесы испытывают по отношению к праву защиты и посредничества, при­надлежащему женщинам. Если женщина с распущенными волосами без покрывала бросается в гущу сражающихся, кровопролитие пре­кращается, и тем скорее, если эта женщина в возрасте или из извест­ной семьи. Достаточно того, чтобы мужчина, которого преследуют враги, укрылся в помещении женщин или дотронулся до какой-нибудь женщины, как он становился неприкосновенным. Одним сло­вом, никакая кара, никакая месть и тем более убийство не могут быть совершены в присутствии женщин... Вместе с тем между лицами оди­накового положения считается постыдным отдавать себя под защиту прекрасного пола, и прибегали к ней в редких случаях, и только что­бы избежать неминуемой смерти» (44).

Величайшим позором считали ссору мужчин в присутствии жен­щин. Конный в знак уважения спешивался при встрече с женщиной. Адыгской женщине не позволялось заниматься тяжелой работой. Всякий проходящий мимо, заметив женщину, занятую непосильным трудом, приходил ей на помощь.

«Черкешенки отличаются замечательным искусством в работах; скорее износится и изорвется само платье, чем лопнет шов, сделан­ный их руками; серебряный галун черкесской работы крепок и изя­щен. Во всем, где работали женщины, виден тонкий вкус и отличное практическое приспособление» (45).

«Черкесы чрезвычайно щекотливы относительно женской добродете­ли, ее нравственности, и мстили за оскорбление женщины жестоко» (46).

Воспитанием девочек занимались женщины. Кроме трудовых на­выков требовалось проявлять скромность, держаться достойно и ока­зывать почтение, быть сдержанной в выражении чувств, знать и со­блюдать этикет. Женщины помогали мужчинам в посеве и уборке урожая, делали великолепные нитки из дикой конопли, занимались домашним хозяйством. А также демонстрировали умение и вкус в шитье одежды, вышивке золотыми и серебряными нитями. «Женщи­ны делали из светлой пряжи сукно, напоминающее фланель, бурки, седельные подушки, полотно, одежду, обувь, галуны, ножны для са­бель, чехлы для ружей и пистолетов» (47).

История свидетельствует об отдельных героических черкешенках. Такова смелая и мужественная Тыргьатао.

Черкесская женщина не лишена ума, у нее живое воображение, она способна на большие чувства. Современный писатель М. Кармоков в книге «А тополя все растут» отобразил любовь кабардинской девуш­ки Альмажан, не смирившейся с необходимостью быть в разлуке с любимым. В борьбе со своим пылким чувством она погибает (48).

В «Записках черкеса» пред нами предстает образ девушки Залихи. Залиха - княжна, также воспитанная в строгих правилах адыгского этикета. Но, встретив свою любовь, она находит в себе силы бороться за счастье (49). Правда, безуспешно, и ее судьба такова, как судьбы многих адыгских девушек, не всегда свободных в выборе своего бу­дущего.

Песня-плач, старинная песня-причитание, наверное, сложена де­вушкой с такой горькой судьбой, вынужденной выходить замуж по холодному расчету старших.

Девушкам, нам старики не милы.

И я полюбила тебя, молодого.

Любила я, да не долюбила,

Выдали замуж меня за седого.

Был девичий платок голубым, как небо,

Был голубым, а стал серым.

Большие поминки по мне устроят

На калым, что родные за меня заплатили.

Я, как на грех, тебя, молодого,

Больше всех на свете любила.

Почему ты грустить меня заставил,

Почему увезти меня не решишься?

Весной, когда сады расцветают,

Не срубают в зеленых садах деревья.

В пору цветения меня подрубили,

Сгубили, продали старому в жены.

Такой судьбе девушек посвящены многие народные песни. На­пример, песня о судьбе и гибели Адиюх. Аналогична судьба Ляцы в поэме Али Шогенцукова «Камбот и Ляца».

«Черкесский женский костюм чрезвычайно живописен. Поверх широких, суженных книзу шароваров, надевается длинная белая ру­башка из бязи или кисеи, разрезанная на груди, с широкими рукавами и с небольшим стоячим воротничком. По талии рубашка стягивается широким поясом с серебряною пряжкою. Поверх рубашки надевается шелковый бешмет какого-нибудь яркого цвета. Бешмет шьется коро­че колена, с короткими, выше локтя рукавами, полуоткрытый на гру­ди или украшенный серебряными или другими застежками. На ногах легкие сафьяновые чувяки, обшитые галуном, на голове круглая ша­почка, обложенная серебряным галуном» (50).

Обычаи, манеры, даже костюм и конская сбруя адыгов издавна были для остальных горских народов предметом для подражания. Женщина - хранительница очага, выступает в адыгской семье и хра­нительницей необходимых порядков, которых требует этикет по от­ношению к свекрови и свекру, к старшим. Соблюдая обычаи, которых в быту адыгов немало, женщина выступает хранительницей намыса и женской скромности в доме. «Как спартанцы в древности, черкесы посещают своих жен как бы тайком, а по отношению к своим детям не позволяют себе ни малейшего проявления нежности» (Дж. А. Лонгворт) (51).

Женщины принимали активное участие во всех празднествах и увеселительных мероприятиях, но в народное собрание не допуска­лись. Участвовали они и в адыгских игрищах. «Девушки, одетые в традиционный черкесский костюм, старались превзойти друг друга красотой нарядов, эстетикой поведения, искусством танцевать. Длин­ное, ниспадающее до пят платье туго перетягивалось массивным се­ребряным или золотым поясом, с которым гармонировал столь же массивный нагрудник. По бокам нагрудника иногда прикрепляли се­ребряные колокольчики - лъэныкъуэ щ1ы1у. Во время танцев каждое энергичное движение девушки сопровождалось переливчатым звоном бубенцов. Звук этот, помимо эстетического значения, имел еще и практический смысл как оберег, как средство спасения девушки от дурного глаза, от колдовства. Недаром адыги говорят, что влиянию дурного глаза подвержены в первую очередь красивые девушки» (52).

«В жизни и поэзии черкесская женщина является сдержанной, со­средоточенной, суровой; любит и страдает втайне. Внутренний мир ее души закрыт даже от самых близких людей. Она не меньше мужчины краснеет от невольного порыва души и таит его от постороннего взо­ра. Оплакивая жениха, мужа, сына, она выражала как свои чувства к ним, так и сожаление о том, что они не будут в стане храбрых воинов. Похвала женщины побуждала мужчину проявлять отвагу. «Решитель­но все девицы здесь ценят доблесть больше богатства... И песни, ко­торые они все слушали с таким наслаждением, были посвящены доб­лести» (53).

Знаток адыгской культуры, народный мудрец Жабаги Казаноко относился к женщинам с большим уважением. В те, далекие времена женщине приходилось очень много трудиться. Как-то раз к Жабаги приехали горцы. Въехав во двор, они были поражены тем, что народ­ный мудрец сажал на огороде лук вместе с женщиной. Удивленные горцы обратились к Жабаги:

- Разве к лицу тебе вместе с женщиной сажать лук?

- Кто женщине не помогает, тот не мужчина, - ответил он.
Рассказывают, что на смертном одре Жабаги завещал: «Не уни­жайте своих жен и не судите дважды» (54).

С ранних лет все мечты девушки были направлены к одной цели: выйти замуж за самого бесстрашного воина и, сохранив чистоту, по­пасть в его дом. «Малейшее увлечение со стороны мужчины приво­дило девушку в робость, и она с неудовольствием и страхом отталки­вала от себя соблазнителя. «Харам (нечисто, запрещено), - говорила она» (55).

Упорное сохранение девичьей чести и признание, что все другое - «харам», говорит о том, что женщины, их воспитанницы в обществе адыгов знали религию и были богобоязненны. Эти категории этики адыгов, выработанные мудрым опытом, не отличаются от требований религии к чистоте и нравственности как женщин, так и мужчин.

«О нравственной чистоте адыгских девушек писали многие авто­ры прошлых веков (АБКИЕА. 1974. 51, 65, 89, 92, 220, 265, 297, 309, 310, 342, 441, 507, 588, 610 и др.)» (56).

Одним из интересных и важных компонентов адыгского этикета и рыцарского отношения к женщине был обычай, по которому мужчине, возвращающемуся с охоты или военного похода, полагалось отделить часть добычи женщине, которая встретилась в пути. Кабардинская пословица гласит: «Щыхубз пшэрыхь хущаннэ» (Женщине добычу оставляют).

Красотой и грацией черкешенок восхищались все, кто хоть раз побывал на их родине. Шотландец П. Генри Брус, принимавший уча­стие в Персидском походе Петра I в 1722 году, спустя много лет пи­сал о черкешенках: «Женщины удивительно хорошо сложены, с чрез­вычайно тонкими чертами лица, гладкой светлой кожей и с прекрас­ными черными глазами, которые, вместе с их черными волосами, спадавшими в две косы с обеих сторон лица, придают им очень кра­сивый вид. Все это, вместе взятое, с их красивыми, всегда открытыми лицами, и их хорошее расположение духа и приятная непринужден­ность в разговоре делают их очень желанными, несмотря на все это, они слывут очень целомудренными» (57).

Все девушки, кроме княжеских дочерей, воспитывались у себя дома. Девочка-княжна отдавалась в чужой дом на воспитание уорк-ским и узденским женам. Здесь девочек держали в жестком повино­вении, обучая вышиванию золотом и серебром, рукоделию, этике по­ведения, красноречию, искусству иносказаний. От своих воспитате­лей-матерей девушки узнавали о сокровенных тайнах брака и семьи. Словом, все, что необходимо было знать в жизни.

Карл Кох, немецкий ученый-естествовед, писал: «Обычно девочка с раннего возраста знакомится с различными видами женских работ: часто уже на седьмом году жизни она умеет делать галуны, вязать кружева и даже шить платья. Для сохранения стройности фигуры верхняя часть ее тела бывает затянута в корсет. Вследствие этого за­медляется развитие в груди, так как развитая грудь является по чер­кесским обычаям неприличной для молодой девушки, поэтому грудь остается плоской вплоть до рождения первого ребенка, а затем разви­вается нормально и приобретает ту красивую форму, которая свойст­венна молодым черкесским женщинам. Обувь также облегчает ноги. Скудная сама по себе, пища черкесов является еще более скудной у девушек, чтобы таким образом не допустить сильного развития тела. Благодаря этому черкесская девушка имеет, как правило, красивую фигуру, которой с особой гордостью любуется каждая черкесская мать» (58).

Девушек учили вышивать, прясть, плести корзины, готовить еду, а также знакомили с легендами и обрядами, которые им надлежало пе­редать следующим поколениям. В обучение отдавали девочек только из знатных семей, и то ненадолго.

В простых семьях девочкам давалось такое же воспитание. Девуш­ки, достигая возраста невесты, владели необходимыми навыками труда, ремесел, были полностью готовы к семейной жизни.

Англичанин Джемс Белл в «Дневнике пребывания в Черкесии в 1837, 1838, 1839 гг.», изданном в Париже, писал: «На основании того, что я видел, я должен рассматривать черкесов, взятых в массе, как на­род, наиболее естественно воспитанный, который я когда-либо видел или о котором я что-либо читал» (59).

В адыгской этике большое место занимают отношения, связанные с молодой снохой, обычаи «избегания», уважения, иносказания и т. д. Эти продуманные до тонкостей этические отношения полностью обере­гали семью от осложнений, столь характерных для современной жизни.

В воспитании девочек большую роль играла мать, поэтому адыгская пословица гласит: «Анэм и хабзэр, пхъум и бзыпхъэщ» (Этикет мате­ри - эталон для дочери). Адыги, выбирая себе супругу или сноху, обя­зательно говорили: «И анэм еплъи и пхъу къашэ» (Посмотрев, какова мать, возьми в жены дочь). Умение войти в дом будущего супруга и досконально соблюдать все обычаи, принятые адыгской этикой как эталон поведения молодой снохи, прививались детям с юных лет вме­сте со всеми необходимыми трудовыми навыками. Замужество, же­нитьба и умение вести себя в доме мужа были определенным экзаме­ном по этикету не только для молодых людей, создавших семью, но и для их родителей.

Адыги ценили внешнюю физическую красоту, но не переоценивали, если она не дополнялась внутренней, нравственной красотой. Интериано писал: «Они, черкесы, держатся того мнения, что никто не должен считаться благородным, если о нем имеются слухи, что он когда-либо занимался недостойным делом, хотя бы то был [человек] из самого древнего царского рода... И весьма восхваляют щедрость и дарят охот­но все свое имущество, за исключением коня и оружия» (60).

Мудрое отношение к своему здоровью, физическая красота, поощ­рение силовых, подвижных игр для мальчиков, ношение корсета для девочек, требования естественной природной красоты, непременным атрибутом которой были косы, делающие их обладательницу еще кра­сивей и женственней, производили впечатление на весь мир.

В X веке Абуль-Хасан Али-аль-Массуди, побывав на Кавказе и вос­торгаясь черкешенками, писал: «Ни у одного народа нет стана более стройного, талии более тонкой, бедер и талии более выдающихся и форм более красивых, чем у этого народа. Женщины их славятся мяг­костью своего обращения. Они носят белые одежды, римскую парчу, пурпур и иные виды шелковых материй, затканных золотом».

Магистр философии, дипломат и ученый Адам Олеарий в 30-х го­дах XVII столетия писал: «Женщины у них обыкновенно сложены, миловидны лицом, белотелы и краснощеки, волосы черные, как смола в двух длинных крученых локонах свисают с обеих сторон, ходят они с открытым лицом. Они общительны и любезны».

Венгерский ученый Янош Бессе, предпринявший большое путе­шествие по Кавказу, Крыму, Грузии, Армении и Малой Азии, в 1829 году побывал и в Нальчике. В его книге, вышедшей позже в Па­риже, мы находим такие строки о черкешенках: «Они красивы, у них легкие и тонкие фигуры, красивейшие глаза, брови красивого рисунка и длинные ресницы».

Иоганн-Густав Гербер, немец, перешедший на русскую службу в 1710 году, писал: «Черкешенок все знают и все превозносят за их красоту, за черный шелк тонких бровей, за черные глаза, в которых горит огонь, за гладкий лоб, округлость лица. Прямо кажется, что стрелка весов человеческого телосложения замерла тут на середине, и на одной чаше весов - Греция, а на другой - Индия. Счастье, что Евро­па была не очень удалена от этого средоточия красивых форм» (60).

Все женщины были освобождены от тяжелого физического труда. Женщина-черкешенка - мать, хранительница домашнего очага, вер­ности мужу и этикета. С большим уважением, в свою очередь, жен­щины относились к мужчинам. Обязательно вставали, выказывая уважение и почтение при появлении мужчины. Правила почитания и уважения, принятые в обществе, были одинаковы для всех. Точно так же поступала и высокопоставленная княжна.

В политической истории и жизни черкесов женщины сыграли зна­чительную роль. Выходя замуж за родовитых и могущественных представителей других народов, они способствовали налаживанию связей и тесных контактов с Черкесией. Эти связи порой затрагивали не только политические, но и культурные, хозяйственные, торговые, военные и другие отношения. Например, документы свидетельствуют о добрососедских отношениях черкесов с Грузией еще со времен ста­новления грузинской государственности. На Кавказе было престижно поддерживать добрососедские отношения с адыгами.

В период кровопролитных войн в Грузии Кабарда не раз посылала своих воинов на помощь. О. Опрышко в книге «Через века и судьбы» свидетельствует: «Во второй половине XVI столетия царь Имеретии Георгий, князья Турции и Мегрелии были женаты на трех сестрах -кабардинских княжнах. Супруга Вахтанга VI, который был царевичем в конце XVII - начале XVIII вв., «солнцеподобносияющая» Русудан, была кабардинкой. И этот брак был заключен из политических соображении» (62).

Самый известный брак в черкесской истории, заключенный из по­литических соображений, - брак княжны Марии (Гашаней) с Иваном Грозным. Темрюк Идаров, дальновидный политик, который искал союзников в борьбе с внешними и внутренними противниками, отдал замуж и других своих дочерей, старших сестер Гашаней, с тем же расчетом.

История таких браков в жизни черкесов имеет длинную цепь род­ства и сотрудничества с известными историческими личностями раз­ных времен. Здесь можно привести очень много примеров. Но важнее указать на другое: черкесская девушка, прославленная в мире умом, красотой, учтивостью, этикетом и высокой нравственностью, зареко­мендовала себя как знатная и верная супруга.

При этом сама черкешенка в выборе мужа была щепетильна: чер­кесы отдавали своих дочерей только за достойных. «Благородный черкес породнится лишь с благородным и равным себе лицом, тща­тельно избегая уронить свое звание: касательно чести черкесы щепе­тильнее итальянцев, поэтому у черкесов практически исключались неравные браки» (63), - писал Д. Асколи.

В судьбах черкесских женщин есть и трагические страницы. На Западном Кавказе была монополия на торговлю рабами. Большинство рабов, вывозимых с Кавказа, были черкесами и абхазами. Особенно многочисленную группу составляли рабыни-черкешенки. «Черкешен­ки прекраснее всех других и сложены очень пропорционально. Эти юные существа имеют репутацию очень живых духом и никому не уступают в сноровке и искусстве рукоделия. В Египте черкесы и аб­хазы стоят в два раза дороже».

Французский военный советник А. Фонвиль, запечатлевший са­мые трагические страницы Кавказской войны (1864-1865), впервые увидев черкешенок, писал: «Все достоинство танцев девушек заклю­чалось в том, что они выказывали при этом всю прелесть их стройных талий. Все девушки были красивой наружности, а некоторые просто красавицы. Руки почти у всех у них верх совершенства, что же каса­ется блеска их больших глаз, разрисованных по восточным обычаям, то нет возможности выразить пером всю силу этого блеска. В первый раз мне довелось видеть вблизи черкешенок, и я должен сознаться, что нашел в них именно все то, о чем давно уже читал и слушал. Кос­тюм черкешенок еще более возвышает их прелести. Они носят голу­бые платья, у которых талия застегивается на груди серебряными бляхами; затем широкая юбка, спереди открытая, и цветные широкие турецкие панталоны, спускающиеся до лодыжек; их руки, покрытые рубашечными рукавами из красного или желтого шелка, проходят в отверстия рукавов платья, а эти последние, разрезанные по всей дли­не их, болтаются вокруг стана. Платье, панталоны, рубашка - весь костюм украшен самыми причудливыми арабесками из серебра. На головах девушки носят высокие остроконечные шапочки, волосы за­плетаются в три косы, из которых одна висит сзади на спине, две же другие выставляются вперед и спускаются до пояса, сделанного из красного сафьяна и усеянного разными серебряными бляхами и дру­гими украшениями» (64).

Итальянец Ксаверио Главани, консул Франции в Крыму и одно­временно врач крымского хана, собирал сведения об адыгах в мате­риалах, хранящихся у хана, расспрашивал старейшин, торговцев и т. д. Вот что он писал: «Черкесы кротки, вежливы, имеют очень красивых детей. Они благосклонны к иноземцам до тех пор, пока по­следние находятся у них в гостях; но иностранец, встреченный в поле, легко может попасть в рабство. Обхождение их похоже на франское, они вежливы и приветствуя, снимают шапку; женщины принимают чужеземцев с радушием; для принятия пищи они садятся по-франски за стол. Женщины гордятся своим стройным станом и носят особый род корсета» (65).

Безмерный свой восторг талантливо выразил Константин Баль­монт в стихотворении «Черкешенка»:

Я тебя сравнить хотел бы

С нежной ивою плакучей,

Что склоняет ветви к влаге, Словно слыша звон созвучий.

Я тебя сравнить хотел бы

С юным тополем, который Весь смолистый, в легкой зыби,

К небесам уводит взоры.

Я тебя сравнить хотел бы,

Видя эту поступь, дева.

С тонкой лилией, что стебель Клонит вправо, клонит влево.

Я тебя сравнить хотел бы

С той индусской баядерой, Что сейчас-сейчас запляшет, Чувства меря звездной мерой.

Я тебя сравнить хотел бы,

Но игра сравнений тленна, Ибо слишком очевидно:

Ты средь женщин несравненна.

1.6. Ислам - неотъемлемая часть духовной жизни адыгов

На социализацию детей и молодежи определенное влияние оказы­вала и религия. Этические нормы, принятые адыгами, не идут вразрез с требованиями ислама. Адыги были свободолюбивым, мужествен­ным народом, но и верующим, богобоязненным.

Хан-Гирей писал: «Черкесы единодушно говорят и веруют, что люди за грехи свои подвергнутся в будущей жизни наказаниям, со­размерно преступным их деяниям, но что, будучи мугамеданином, человек не сделается вечной жертвою, а возвратится снова к блажен­ствам рая. Вот главный отличительный догмат их веры».

Из-за отсутствия письменности невозможно проследить доско­нально многие факты адыгской жизни изнутри самой нации. Но ху­дожественная литература и исторические летописи, фольклор, песно­пения, пословицы говорят о вере адыгов, которая на протяжении ве­ков менялась. Язычество, христианство и ислам - вера наших бли­жайших предков.

Ислам учит человека благородству, милосердию, благочестию, благонравию. Адыги по своей природе радушный и доброжелатель­ный народ. Об этом свидетельствуют искренние обращения к Созда­телю и добрые пожелания друг другу в жизни: «Алыхьым гущ1эгъу къыпхуищ1», «Тхьэр аразы къыпхухъу», «Уи мурадыр Тхьэм къуигьэхъул1э», «Алыхьым уи насып хилъхьэ», «Псэ быдэ тхьэм фхуищ1», «Тхьэм фигьэузыншэ, Тхьэм фыщ1игъэузыншыхь», «Акъылэгъу Тхьэм фыздищ1». Здесь просьбы к Создателю о благах в различных жизненных ситуациях. Выражения доброжелательности к соседям, милосердия к больным, слабым, святости родственных уз, почитания родителей. Знание адыгами этих истин и соблюдение их в своей жиз­ни говорит как об их мудрости, так и о богобоязненности.

Как и другие религии, ислам учит тому, что каждый человек отве­чает за свою духовную жизнь: «Кто приобретает грех, тот приобретает его против самого себя» (66).

«Кто идет прямым путем, тот идет прямо для своей души, а кто заблудился, тот заблудился во вред ей» (67).

Никогда нельзя говорить: «Мой народ был маловерующий». Это серьезная этическая ошибка перед лицом верующих и исполняющих все требования ислама.

По свидетельству французского военного советника А. Фонвилля, «когда наступало время их молитвы, черкесы, прежде всего, совер­шали омовения, раскладывали бурки по палубе и становились в ряд; один из них читал несколько молитв из Корана, остальные повторяли за ним в голос и при этом падали ниц. Церемония эта повторялась по нескольку раз в день; они никогда не забывали своих религиозных обрядов, и каковы бы ни были время и обстоятельства, они непре­менно молились в назначенные часы» (68).

В песнопении адыгов, которое относится к периоду феодализма, есть такие строки:

Саэр лъапэк1э плъэшоъоу Орхъ хабзэзак1эу Апхъолъэр зыгъашоу, Мастэр звгъэплъэу Алахьым у щегъэ1.

Платья носком касаясь, Полной почтенья и грации, Наперстком орудуя ловко, Иглу докрасна раскаляя. Аллах, дай тебе долго жить!

Кладя руку на пирог, именуемый «пирогом свекрови», на обрядах бракосочетаний шапсуги говорили:

Я, Аллахь!

Ныбжьк1э Насыпьщ1оу

Бэгъащ1эу,

Бэрэчэт хэлъэу,

1орыщ1эу,

Щ1ык1ащ1оу,

Щ1ы!


О, Аллах!

Молодую

Счастливой,

Долго живущей,

Изобилие несущей,

Послушной, благонравной

Сделай! (69)

В этих песнопениях благожелательное напутствие воспитательно­го характера и просьба к Создателю о долгой жизни.

Нравственные ценности религии и этики народа на протяжении многих веков не могли быть изолированы друг от друга. Именно их взаимовлияние обусловило торжество общечеловеческих ценностей.

«И поклоняйтесь Аллаху и не придавайте Ему ничего в сотовари­щи, - а родителям - делание добра, и близким, и сиротам, и беднякам, и соседу близкому по родству, и соседу чужому, и другу по соседству, и путнику, и тому, чем овладели десницы ваши. Поистине, Аллах не любит тех, кто горделиво хвастлив», - именно в этой суре из Корана мы находим сходство с поступками и взаимоотношениями, укладом жизни наших предков.

Много мудрости хранится в народных пословицах и притчах, до­шедших до нас. Любой верующий уверен в существовании загробной жизни. Например, у нас в народе говорят: «Лъэгуэжьэпэм нэмысыр, хьэдрыхэпэ нос», пословица предостерегает от лишних разговоров, нехороших поступков, ибо адыги убеждены, что неправедная жизнь, негативные поступки живущих беспокоят души умерших предков.

Уверенность адыгов в необходимости благонравной и ответствен­ной жизни на земле, милосердие и простодушие, гостеприимство и взаимопомощь говорят о правильно и разумно организованном бы­тии. С чувством ответственности перед Создателем.

Теперь жизнь основательно меняется. Стереотипы, рожденные многолетним атеизмом, разрушаются. Вера в Бога, преклонение, по­читание, богобоязненность возрождаются в душах людей. В респуб­лике строятся мечети. Счастье новых поколений в том, что они сво­бодно могут с самого детства узнать все ценности, указанные вели­ким Создателем. Это большое благо.

1.7. О трудолюбии народа и передаче опыта подрастающему поколению

Культура адыгов формировалась в соответствии с географическим положением и историческими условиями. С одной стороны северное побережье Черного моря, с другой - северные предгорья Кавказа представляли собой обширные и плодородные земли. Здесь развива­лись земледелие, животноводство, пчеловодство и другие отрасли хо­зяйства. Немаловажное значение имела охота, так как в лесах води­лось много дичи и диких животных. Поскольку хозяйство адыгов было натуральным, серьезное развитие получили ремесла: производство сук­на, волокна, шитье одежды, седельное производство и т. д.

В адыгской семье дети с самого детства привлекались к работе. «В первой половине XIX столетия, - писал Хан-Гирей, - черкесские оружейники, золотых дел мастера и ткачихи производят превосход­ные изделия, в которых видно особенно их искусство, во многом дос­тигающее высокого совершенства... Серебряные изделия достойны удивления по прочности и чистоте их отделки. Чернь и позолота, с величайшим искусством на них наводимые, превосходны в полном смысле этого слова, и, что важнее всего, это чернь и эта позолота ни­когда не сходят. Черкешенки ткут серебряные и золотые галуны с от­личным искусством и неподражаемым вкусом... Сукна везде ткутся для собственного потребления, и иногда бывают довольно тонки... Этим мастерством занимаются исключительно женщины, они же с

величайшим искусством вышивают серебром и золотом» (70) .

«Девочек учили вышивать золотом и шелками, делать тесемки, га­луны, шить платья», - писал Шора Ногмов.

Народная педагогика адыгов основывалась на передаче навыков посредством беседы и личного примера в поле, в быту. Подросток в период земледельческих работ был не только помощником, вспомо­гательной силой. С него требовали, как с настоящего работника. В поле подростки набирались житейского крестьянского опыта, узнава­ли, как запрягать и распрягать быков, правильно вести упряжь по бо­розде, определять сроки, глубину заделки семян, отличать культурные поросли от сорняков и т. д.

Также взрослые «передавали опыт и знания по народной метеороло­гии, народному календарю. Начало нового сельскохозяйственного года адыги праздновали. Обряд празднования мэф1эщхъэтыхь (жертвопри­ношение в честь огня), который устраивался в каждой семье, посвящал­ся покровителю домашнего очага, и жертв (овец, коз, кур) приносилось столько, сколько очагов в ауле. Праздник длился три дня» (71).

Другой документ гласит: «Они возделывают землю большими плугами, запряженными 6-8 быками, водят стада на пастьбу, рубят деревья для срубов или топки, строят жилища, жнут хлеб и косят тра­ву, которой зимой кормят животных. Женщины и девушки, которые не так строго охраняются, как у крымских татар, работают с ними во время жатвы. Когда полевые работы зовут черкесов далеко от их се­лений, они строят себе в открытом поле хижины из жердей, покры­ваемых ветвями и камышом, которые можно принять за стога сена. Вся домашняя экономия черкесов ограничивается обработкой земли и разведением многочисленных стад; они сеют просо, из которого ва­рят кашу, пекут блины и всякое печенье, они также приготавливают особые напитки, называемые ими «пшенный суп». Реже сеют маис, который служит им продовольствием. Они возделывают огородные растения, вроде моркови, репы, брюквы, лука, тыквы, арбузов и т. д. Женщины приготовляют из дикой конопли очень красивую нить» (72).

Коллективная взаимопомощь не допускала существования в адыг­ском обществе нищих. Родовые связи поддерживали честь рода, его имя и репутацию. Уборка урожая, посев велись здоровыми силами об­щества, но никогда без надела не оставляли стариков и больных.

Черкесы всегда были трудолюбивым народом и в этих традициях обучали своих детей. Они прославили себя в ремеслах. Земледелие, животноводство, коневодство, пчеловодство, садоводство - все, чем они занимались на работе и в быту, они доводили до совершенства. Этому немало свидетельств.

Дж. Лонгворт писал: «Эти порядки берут свое происхождение из духа безграничного гостеприимства и проявляемого при этом реши­тельного презрения к материальным благам. Невозможно, чтобы при подобных обстоятельствах человек мог требовать вспомоществова­ния от своего более удачливого собрата, и предполагается, что чело­век, про которого известно, что он имеет лишнюю пару обуви или ру­башку, должен поделиться ими в пользу голого и босого.

Насколько черкесы пунктуальны во многих других отношениях, настолько они бесцеремонны в отношении собственности, даже на­оборот, считают своим долгом брать и давать, с равным безразли­чием».


Примечания

1 Бгажноков Б. X. Адыгская этика. Нальчик: Эль-Фа, 1996. С. 15.

2 Мамхегова Р. Очерки об адыгском этикете. Нальчик, 1993. С. 8.

3 Бгажноков Б. X. Адыгская этика. С. 88.

4 Цит. по: Шнейдер Ю. А. Этика. М., 1998. С. 32.

5 Каламбий. Записки черкеса. Нальчик: Эльбрус, 1987. С 223.

6 Там же. С. 223.

7 Хан-Гирей. Черкесские предания. Нальчик: Эльбрус, 1989. С. 185.

8 Цит. по: Культура адыгов / Сост. X. К. Казанов. Нальчик: Эльбрус, 1993. С. 109. (Далее: Культура адыгов.)

9 Мафедзев С. X. Межпоколенная трансмиссия традиционной культуры адыгов в XIX - начале XX в. // Этнографические исследования. Нальчик: Эльбрус, 1991. С. 183.

10 Там же. С. 183.

11 Там же. С. 55.

12 Там же. С. 59.

13 Хан-Гирей. Черкесские предания. Нальчик: Эльбрус, 1989. С. 169.

14 Мафедзев С. X. Межпоколенная трансмиссия традиционной культуры адыгов. Нальчик: Эльбрус, 1991 С. 28.

15 Культура адыгов. С. 36.

16 Бгажноков Б. X. Адыгская этика. С. 42.

17 Керашев Т. Дорога к счастью. Майкоп, 1947. С. 7.

18 Куашев Б. Стихи и поэмы. Нальчик: Эльбрус, 1983. С. 14.

19 Данилевский Н. Кавказ и его горские жители. М., 1996. С. 182.

20 Культура адыгов. С. 97.

21 Бгажноков Б. X. Адыгская этика. С. 68.

22 Тэбу де Мариньи. Путешествие в Черкесию // АБКИЕА. С. 292.

23 Лермонтов М. Ю. Кавказские поэмы. М., 1983. С. 4.

24 Спенсер Э. Путешествие по Черкессии, Крымской Татарии. 1837. / Пе­ревод КБНИИ. 1988. Т. 2. С. 36.

25 Дубровин Н. Черкесы (адыге). Нальчик, 1991. С. 87.

26 Керашев Т. Одинокий всадник. Нальчик, 1989. С. 425.

27 Дубровин Н. Черкесы (адыге). С. 86.

28 Там же.

29 Бларамберг И. Ф. Историческое, топографическое, статистическое, эт­нографическое и военное описание Кавказа // АБКИЕА. С. 353-434.

30 Филологические труды. Вып. 1: Фольклор и литература. Нальчик, 1977. С. 47.

31 Бгажноков Б. X. Адыгская этика. С. 47.

32 Дубровин Н. Черкесы (адыге). С. 122.

33 Церетели А. Наставник//Живая старина. 1991. № 1. С. 91-95.

34 Клапрот Г.-Ю. Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 1807-1808 гг. //АБКИЕА. С. 235-280.

35 Тэбу де Мариньи. Путешествие в Черкесию // АБКИЕА. С. 301.

36 Культура адыгов. С. 138.

37 Цит. по: Аталиков В. М. Записки двоих русских путешественников о Кабарде в начале XIX века // Живая старина. 1991. № 1. С. 70.

38 Пушкин А. С. Избранное. Ставрополь, 1977. С. 382.

39 Кагермазов Б. Лескенская лира: Стихи, поэма. Нальчик: Эльбрус, 1993. С. 37.

40 Керашев Т. Абрек. Нальчик, 1963. С. 179.

41 Избранные произведения адыгских просветителей. Нальчик: Эльбрус, 1980. С. 163.

42 Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик, 1978. С. 251.

43 Избранные произведения адыгских просветителей. С. 47.

44 Бларамберг И. Ф. Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и военное описание Кавказа // АБКИЕА. С. 359.

45 Дубровин Н. Черкесы (адыге). С. 138.

46 Там же. С. 140.

47 Культура адыгов. С. 52.

48 Кармоков М. А тополя все растут: Роман в 2 кн. Нальчик: Эльбрус, 1994. - 384 с.

49 Каламбий. Записки черкеса. С. 51-80.

50 Дубровин Н. Черкесы (адыге). С. 90.

51 Культура адыгов. С. 272.

52 Бгажноков Б. X. Мир культуры. Нальчик, 1990. С. 11

53 Избранные произведения адыгских просветителей. С. 136.

54 Предания о Жабаги. Нальчик, 1985. С. 85-86.

55 Дубровин Н. Черкесы (адыге). С. 91.

56 Мафедзев С. Межпоколенная трансмиссия традиционной культуры адыгов. С. 216.

57 абкиеа. с 149.

58 АБКИЕА. С 72.

59 Культура адыгов. С. 166.

60 Интериано Дж. Быт и страна зихов, именуемых черкесами // АБКИЕА. С. 47.

61 Культура адыгов. С. 38.

62 Опрышко О . Через века и судьбы. Нальчик: Эльбрус, 1982. С. 127.

63 Асколи Д. Описание Черного моря и Татарии / АБКИЕА. С. 63-64.

64 Фонвиль А. Последний год войны Черкесии за независимость (1863-1864): Из записок участника-иностранца // Адыги. Нальчик, 1991. С. 17.

65 Культура адыгов. С. 99.

66 Коран / Перевод с арабского акад. И. Ю. Крачковского. М.: Раритет, 1990. С. 528.

67 Там же. 10:108,4:40.

68 Фонвиль А. Последний год войны Черкесии за независимость. С. 48.

69 Бгажноков Б. X. Черкесское игрище. Нальчик, 1991. С. 95-118.

70 Хан-Гирей. Записки о Черкесии. С. 265.

71 Мафедзев С. Межпоколенная трансмиссия традиционной культуры адыгов. С. 100.

72 Культура адыгов. С. 42.