Взгляды на областные подразделения правовых норм участников «первой» отечественной дискуссии

Вид материала

Закон

Подобный материал:

• Г. Дербент Политика России на Северо-Восточном Кавказе в первой половине XIX в.: спорные, 40.22kb.
• Московский финансово-юридический университет мфюа согласовано на 20110/2012 уч год, 54.79kb.
• Кафедра Уголовного Права и Процесса квалификация преступлений и конкуренция уголовно-правовых, 157.6kb.
• В рубрику: «Реализация правовых норм публичного права», 38.97kb.
• Тема Политико-правовые взгляды Аристотеля Тема Политико-правовые взгляды Полибия рекомендуемая, 370.61kb.
• Программа тренинга: Модуль Введение Знакомство участников и тренера Определение ожиданий, 16.57kb.
• Всероссийская научно-практическая школа-конференция молодых ученых «История России, 112.88kb.
• Вению в российской юридической науке дискуссии о соотношении норм земельного и гражданского, 156.64kb.
• Отрасли права представляют собой совокупность норм, регулирующих какую-либо сферу общественных, 45.08kb.
• Республики Казахстан «О нормативных правовых актах», 21.46kb.

Д.М. АЗМИ,

кандидат юридических наук, советник Отдела законопроектных работ Правительства Москвы, доцент Московского института права

ВЗГЛЯДЫ НА ОБЛАСТНЫЕ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ПРАВОВЫХ НОРМ УЧАСТНИКОВ «ПЕРВОЙ» ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ДИСКУССИИ

О СИСТЕМЕ ПРАВА

В настоящее время в отечественной юриспруденции активно обсуждается вопрос об отраслевом составе системного ряда права, о наличии (отсутствии) в нем тех или иных массивов, обладающих (не обладающих) показателями, необходимыми для констатации нормативного правового образования с «отраслевым статусом».

В этой связи особенно интересным представляется исследование воззрений участников I Совещания работников науки советского государства и права (1938–1940 гг.), традиционного воспринимаемого как «первая дискуссия о системе права». Дело в том, что масштабному обсуждению в рамках указанного мероприятия подверглись вопросы, относящиеся к отдельным сферам юриспруденции, за которыми с той поры твердо закрепилось наименование отраслей права. Причем часто рассуждения по поводу отдельных массивов правовых норм становились платформой для выражения идей обобщающего, общесистемного значения.

Обращение к «конкретно-отраслевой» составляющей теоретико-методологического анализа отечественного учения о системе права следует начать с рассмотрения правовых позиций представителей предметного критерия формирования нормативной правовой ткани. Научный разбор отдельных направлений юриспруденции (отраслей права) содержался в выступлении, открывшем вторую сессию первой дискуссии, т.е. в докладе А.Я. Вышинского 1939 г. Так, оценивая степень разработанности темы системы права в цивилистических исследованиях, ученый констатировал, что «наши цивилисты до сих пор не решили основного вопроса своей науки – вопроса о предмете гражданского права»¹.

По сути, первая для советского времени попытка определить предмет (и пределы) гражданского права была отражена в вышедшем в 1938 г. учебнике по соответствующей дисциплине. Его авторы указали, что под искомым предметом следует понимать те отношения, которые регулируются нормами гражданского права, – «как имущественные правоотношения, так и некоторые неимущественные: личные и семейные»². Подобное понимание сохранило свою актуальность до настоящего времени. Только, вместо термина «правоотношения», с учетом результатов научных дискуссий о системе права, в дефиниции чаще пишут более общо – общественные отношения. В свою очередь, личные неимущественные отношения подразделяют на две группы – связанные и не связанные с имущественными.

По поводу принадлежности последних к предмету гражданского права ведутся многочисленные дискуссии. При этом с 1 января 2008 г. п. 1 ст. 2 Гражданского кодекса Российской Федерации (часть первая)³ не содержит указания на подгруппы личных неимущественных отношений.

Сам вопрос о содержании терминологического оборота «личные неимущественные» в доктрине гражданского права также является спорным. В настоящее время личные неимущественные отношения чаще определяют посредством указания на пользование одноименными благами. Собственно говоря, здесь не обязательно идет речь о личности (индивиде, человеке, физическом лице), поскольку нематериальные блага, зафиксированные в современном гражданском законодательстве, принадлежат (способны принадлежать) отнюдь не только гражданам (физическим лицам), но и другим субъектам – юридическим лицам и публично-правовым образованиям. Поэтому смысловой характер имеет именно обозначение неимущественного, принадлежащего лицу (субъекту права) характера отношений.

В учебнике 1938 г. находится ядро впоследствии устоявшегося подхода к пониманию содержания предмета общеправового регулирования (регламентации). Оно выражается в указании на то, что это именно общественные отношения. Если бы под предметом в результате дискуссии стали понимать именно правовые нормы, подлежащие отраслевой дифференциации (а не отношения, на которые они призваны воздействовать), то вопрос о соотношении систем права и форм его внешнего выражения мог бы развернуться в несколько иной плоскости. При указанном рассмотрении система права отличалась бы от системы законодательства лишь тем, что законодательство (даже если под ним понимать всю совокупность нормативных правовых актов) является лишь одной (пусть часто и наиболее распространенной) из разновидностей форм выражения права. Такая позиция существует и сегодня, но лишь в общем ряду широчайшей палитры различных (и даже взаимоисключающих) воззрений⁴.

Кроме того, укажем, что предмет гражданского права авторы названного выше учебника обосновали благодаря другому, также не потерявшему своей актуальности критерию. Но он был признан директором Института права Академии наук СССР негодным. Речь идет о принципе правовой регламентации общественных отношений (в частности, об основоположении равноправия сторон).

А.Я. Вышинский же определил гражданское право остаточным способом, как «систему правил поведения… которые не регулируются в порядке административного управления»⁵. Цивильное право выделяется здесь отрицательным определением, т.е. негативным способом, а именно посредством указания на то, что к гражданско-правовым относятся те отношения, что не входят в предмет права административного. При таком подходе данную область крайне трудно отграничить от других подразделений частного права, не признаваемого ученым. Тем не менее А.Я. Вышинский акцентировал внимание на том, что для гражданских правоотношений характерен собственный, обособленный предмет правового регулирования, т.е. именно содержание отношений было предложено им для распределения юридических предписаний по отраслям норм права.

Другой участник первой дискуссии, М.А. Аржанов, обращал внимание на условность и неточность наименования отрасли «гражданского» права, не останавливая, однако, на этом вопросе специального внимания.

Соглашаясь с указанием на терминологически наименовательную некорректность в названии данного правообразования, позволим себе в обоснование указать на то, что термин «гражданин» в конституционном и «гражданском» праве имеет различное содержательное значение: если первое объединяет им лишь определенную часть населения государства, то в рамках второй под гражданами понимаются все без исключения физические лица. Словосочетание «гражданские права» можно трактовать и в качестве личных, и в качестве принадлежащих именно лицам, связанным с государством устойчивой политико-правовой связью (выражающейся в их взаимных правах, обязанностях и ответственности). Можно предположить, что не вполне точное с лексических позиций наименование самой «обширной» отрасли права обусловлено стремлением дифференцировать его от других элементов частного права, желанием подчеркнуть, что названный правовой блок не сводится лишь к гражданскому праву, а включает в себя ряд компонентов, например торговое право.

Кстати сказать, споры о соотношении гражданского и торгового, гражданского и частного права уже можно назвать «классическими» для мировой теории частного (цивильного, гражданского) права. Особенно интересно, насколько разные перечни элементов называются в качестве составных для частного права. Это может быть, например, гражданское, семейное, торговое и международное частное право; гражданское, наследственное, авторское, изобретательское, трудовое и предпринимательское право; гражданское, трудовое и семейное право⁶. Базовые позиции по самому обозначенному вопросу можно отобразить следующим образом.

1. Частное право представлено монистической моделью и трактуется как фактически тождественное гражданскому праву, т.е. при указанном подходе торговое право не выделяется в качестве самостоятельной отрасли правовых норм и рассматривается как часть частного (гражданского) права.

2. В системе частного права гражданское право занимает весьма обширное, можно сказать, центральное, но не исчерпывающее место. Другими словами, понятие частного права шире понятия гражданского права и, помимо последнего, включает в себя целый ряд правовых образований. Подобное понимание частного права представлено дуалистической моделью (исторически связывающейся со сбором морских торговых обычаев), и вопрос о соотношении гражданского и торгового права здесь опять-таки может решаться в двух базовых вариантах. По первому из них гражданское и торговое право рассматриваются как самостоятельные, обособленные (хотя, безусловно, взаимосвязанные) элементы частного права. По второму – торговое право не трактуется в качестве самостоятельного системного элемента частного права, а корреспондирующие нормы рассматриваются как составные элементы других правовых образований. Каких именно, зависит от того, какой «список частноправовых отраслевых наименований» признает тот или иной исследователь.

Еще один участник дискуссии, Г.И. Петров, стремясь к разграничению административного и гражданского права, апеллировал к тому, что к области первого относятся имущественные отношения, возникающие на базе государственного управления, а как ко второму – те, что появляются «на почве движения общественной и личной собственности при взаимных обязательствах сторон данного отношения»⁷.

Одной лишь материальной дифференциации правовых отраслей здесь нет, поскольку в связи с государственным управлением могут возникать имущественные отношения не только административного толка, в то время как «движение общественной и личной собственности» способно осуществляться и на основе актов органов публичной власти. Обращение к категории «обязательства» также свидетельствует о привлечении к градации не только содержательного, но и методологического основания. Кроме того, приведенное деление не учитывает возможности бытия иных, в частности, одностороннее обязывающих цивильных правовых отношений.

Г.Н. Амфитеатров полагал, что под действие гражданского права подпадают все опосредующие производственный процесс имущественные отношения⁸. При такой трактовке предмета отрасли методологический показатель остается невостребованным, однако она чрезмерно расширяет область гражданского правового регулирования, так как в процессе воспроизводства могут возникать, изменяться или прекращаться отнюдь не только гражданско-правовые имущественные отношения.

И.П. Трайнин, участвуя в дискуссии, акцентировал внимание не на системе права в целом, а лишь на такой его отрасли, как государственное (по преобладающей ныне терминологии – конституционное) право⁹. Ученый понимал под системой права совокупность действующих правил поведения, т.е. сущее, а не должное. Он указывал, что система государственного права «зависит от действительности, а не от априорных юридических правил, устанавливаемых буржуазными юристами при построении системы права вообще и государственного права в частности» ¹⁰.

Вопрос о системе отрасли государственного права решался И.П. Трайниным весьма просто. По его мнению, таковая задана Конституцией СССР и другими нормативными правовыми актами, содержащими нормы государственного права: «Систему действующего советского социалистического государственного права не приходится создавать заново. Она предопределена самой Конституцией…»¹¹ Таким образом, предмет отрасли права зависит здесь лишь от содержания позитивного правового материала.

Подобный подход фактически сводит на нет все обоснования практической потребности в выявлении системы права и ее элементов. Ведь если система отрасли права определяется законодательством (в широком значении данного термина), то в чем же заключается необходимость ее «построения»? Речь может идти только о формировании системы законодательной области и об изучении нормативной правовой материи. В данном случае разница в одноименных отраслях законодательства и права представлена отличием между совокупностью норм права и этим же юридическим массовом вкупе с суммой учебно-научных знаний о нем.

Отметим, что при трактовке системы отрасли права как упорядоченной суммативности нормативно-определенных правил поведения, а системы права в целом – как совокупности всех соответствующих отраслей, необходимо учитывать, что правовые нормы не тождественны по своей сущности.

Говоря конкретнее, отметим, что содержание некоторых правоповеденческих правил в той или иной вариации отображается в любом правопорядке. Например, некоторые деяния «всегда» влекли за собой для совершившего их лица негативные социальные последствия. Достаточно вспомнить хотя бы запреты на убийство и тайное чищение чужого имущества (кражу)¹². В то же время другие нормы, имеющие юридическое значение, носят лишь темпоральный (хотя, возможно, и весьма длительный) характер. Количество таковых в современной России очень велико. В качестве примера можно сослаться на предписания Постановления Правительства Москвы от 16 октября 2007 г. № 896-ПП «О концепции снижения уровней шума и вибрации в годе Москве»¹³. Оно актуально именно для текущего периода и содержательно (как и сугубо формально-юридически) значимо только для мегаполиса.

Таким образом, без норм первого рода (даже не выраженных в письменной форме) упорядоченное взаимодействие субъектов права не будет возможным до тех пор, пока человек («основной» субъект права) остается, выражаясь религиозным языком, «существом грешным». Поэтому первичные правовые нормы не создаются, а лишь оформляются и уточняются государством. Они «не отменяемы» на протяжении всей истории рода homo sapiens. О создании можно говорить лишь применительно к юридической форме таких правил поведения. Нормы второго рода имеют производный (в глобальном смысле – не обязательный, факультативный) характер.

Получается, что «нормативно-групповая» система права имеет не просто отраслевую, а иерархическую структуру, представленную двумя группами корреспондирующих норм – первичной (исходной, постоянной) и производной («вторичной»). Первичные нормы должны иметь примат перед нормами производными. В рамках этих групп может производиться дальнейшая градация, зависящая от восприятия тех или иных правил поведения различными правовыми системами. Закономерности формирования структуры системы права этого среза обусловлены сущностью юридически значимых правил поведения, ведь такой уровневый компонент, как правовая норма, всегда присутствует в системе права (ибо без конкретных правил поведения нельзя рассуждать и об их массиве).

Итак, по итогам своей работы И.П. Трайнин предложил назвать анализируемую им отрасль права конституционным (государственным) правом, а под ее предметом понимать законодательно определенный круг социальных отношений. Ответа на вопрос о том, будет ли меняться предмет данной отрасли права параллельно смене содержания конституционных актов, ученый не давал. Но общий ход его учения позволяет предположить, что он дал бы положительный ответ на обозначенный выше вопрос.

Среди представителей предметно-методологического критерия дифференциации позитивного правового материала особое внимание следует уделить рассуждениям С.Н. Братуся, внесшего, как мыслится, один из самых значимых вкладов в разработку вопросов о предмете, методе, специфике и системе гражданского права.

Ученый провел последовательный анализ характерных черт гражданского права: «Несомненно, что с гражданским правоотношением связана автономия – свобода самоопределения личности… Недаром большинство норм нашего гражданского кодекса является нормами диспозитивными»¹⁴. Только гражданское право характеризуется субъектно-индивидуальной свободой выбора цели и способа правомерной реализации своего права. В подтверждение этого С.Н. Братусь указывал на природу алиментных обязательств – того института, положения которого часто «являлись почвой» для рассуждений о самостоятельности семейного права: «В самом деле, обязанность уплаты алиментов на содержания ребенка не зависит от желания алиментно-обязанного лица. Является ли подобное возражение серьезным? Полагаем, что нет. Обязанность алиментировать своего ребенка есть необходимый и закономерный результат брачных отношений супругов или случайной связи отца и матери ребенка. Государство же, как известно, никого не обязывает ко вступлению в брак. Брачные отношения возникают в силу свободного соглашения заинтересованных лиц. Вместе с тем государство при наличии родителей не берет на себя обязанности алиментировать детей…»¹⁵

Нельзя не согласиться с тем, что для гражданских отношений характерен тот правовой режим, при котором ответственность за поведение лиц и его последствия действительно всецело ложится лишь на самих субъектов юридических отношений, не находясь при этом в сфере (наиболее) общественно опасных или посягающих на существующий порядок публичного управления деяний.

По верному утверждению С.Н. Братуся, сущность гражданского права предопределяет не только его содержание (выраженное преимущественно в диспозитивных правовых нормах), но и совокупность способов и приемов воздействия на соответствующие отношения, т.е. особый метод их правовой регламентации: «Сущность и характерные черты гражданского правоотношения предопределяют и основную форму защиты гражданских прав, – это метод их исковой защиты. Естественно, что инициатива защиты нарушенного права должна исходить от заинтересованного лица… Тот факт, что метод исковой защиты не является единственным методом охраны гражданских прав и что гражданские права в некоторых случаях могут охраняться и в административном порядке, не ломает нашего основного вывода о связи гражданского иска с гражданским правоотношением. Было бы напрасной задачей отыскивать в сфере права, как, впрочем, и в других явлениях общественной жизни, абсолютные логические принципы, которые позволили бы с математической точностью разложить и классифицировать материал по соответствующим группам. Как известно, то, или иное исключение из данного правила не отменяет все же правила»¹⁶.

Добавим, что гражданские правоотношения связаны не только с инициированным заинтересованной стороной исковым порядком защиты субъективных прав, являющихся элементом их содержания, но и с превалированием договорных, внесудебных способов разрешения споров. Эти способы, базирующиеся на автономии воли и равенстве субъектов, более быстры и экономичны, а потому наиболее соответствует существу самих отношений – реализации частных интересов.

Еще один яркий представитель первой дискуссии, С.Ф. Кечекьян, вначале скептически относясь к возможности познания системы права, с прикладных позиций высказывался за дифференциацию конкретно-исторического позитивного правового материала по предметно-методологическому критерию (хотя в более поздний период од высказался за монистическую, основанную на материальном показателе градацию). Отмечая субъективный характер системы права, ученый полагал необходимым выделение трудового права в качестве самостоятельной отрасли советского социалистического права и отказывал в подобном статусе праву семейному. Самостоятельность трудового права С.Ф. Кечекьян обосновывал его актуальностью и наличием специального нормативного правового акта¹⁷.

Представляется, что присутствие подразделения в положительном праве не может объясняться наличием «изолированного» нормативного юридического материала. Говоря же именно о трудовом праве, отметим, что в настоящее время Трудовой кодекс Российской Федерации, помимо «традиционных» разделов (например, таких, как IV, V и VIII – «Рабочее время», «Время отдыха» и «Трудовой распорядок. Дисциплина труда»), включает одиннадцать одноименных элементов, регламентирующих различные стороны трудовой деятельности, например: социальное партнерство в сфере труда и профессиональную подготовку, переподготовку и повышение квалификации работников¹⁸. На региональном уровне корреспондирующая двум этим разделам тематика представлена даже самостоятельными законодательными актами (и (или) проектами таковых)¹⁹.

Это, однако, к счастью (по крайней мере, пока), не означает, что резонно говорить о наличии таких отраслей права, как социально-партнерское или профессионально-подготовленническое (названия, естественно, могут быть несколько иными). И сущностная причина заключается отнюдь не в наличии единого федерального законодательного акта, не в способе систематизации юридических норм, а в малой правофункциональной способности указанных нормативных образований.

Представляется, что корреспондирующие поведенческие правила не образовали бы самостоятельных отраслей в праве даже в том случае, если бы располагались не в трудовом «своде законов», а в самостоятельных общегосударственных легальных документах высшего иерархического ранга. Творение правовых положений всегда обусловлено социальной потребностью, а не наличием или отсутствием какой-либо юридической конструкции, в нашем случае – отрасли права.

Были и такие участники первой дискуссии, которые, явно не примыкая ни к материалистическому, ни к формальному критерию, ни даже к их совокупности, акцентировали внимание на прикладных аспектах вопроса о формировании отраслей права.

Весьма показательна в отношении признания правовых образований отраслями права в контексте практического критерия позиция П.Д. Каминской²⁰, выводимая из ее взглядов на соотношение норм гражданского и трудового права. По мнению ученой, с теоретических позиций возражений против рассмотрения трудовых норм (правил поведения) в качестве элемента гражданского права (а фактически получается, что законодательства, так как речь шла именно о юридических нормах, а не представляемых ими общественных отношениях) не существует. Вместе с тем, исходя из соображений практической целесообразности, следует признать трудовое право самостоятельной отраслью.

Итак, можно сказать, что многочисленные обращения к разнообразным показателям формирования отраслей права (встречавшиеся даже у сторонников монистического критерия) свидетельствует о том, что системные образования права все же должны определяться на основе целой серии показателей. Иными словами, отрасли права разграничиваются (объединяются) не только, а в ряде случаев и не столько, по предмету и методу правовой регламентации, но и по иным основаниям (в частности, по цели и функциям правового воздействия, составу участников секторного правового общения, принципам их поведения, основным началам самого права и (или) статутного материала, «областному» набору формально-юридических правовых источников).

Стоит сказать, что во время первой дискуссии некоторое освещение получил и вопрос, на котором около полувека спустя сконцентрировалось значительное внимание научной общественности. Речь идет о проблеме отождествляемых в некоторых случаях комплексных и межотраслевых правовых формирований.

Истоки концепции межотраслевых правовых институтов можно усмотреть у Н.Д. Казанцева, поддержавшего идею о неабсолютном характере обособления отраслей права. Так, ученый указывал: «Колхозно-кооперативная собственность в целом изучается и в государственном и в гражданском праве. Но это не должно исключать такого положения, что колхозная собственность представляет собою основной институт колхозного права. Институт личной собственности в целом изучается и в государственном и в гражданском праве, но это не противоречит тому, что институт личной собственности колхозного двора является одним из институтов колхозного права».

Отметим, что тема правовых институтов (институтов права) до настоящего времени остается относительно мало изученной (по крайней мере, на специально-исследовательском уровне монографического и диссертационного толка). Так, если, например, после 2000 г. отраслям права все же посвящено определенное количество диссертационных исследований, то непосредственно правовому институту в настоящее время уделено только одно изыскание подобного характера²¹.

Нам же представляется, что наличие в законодательных (и подзаконных) актах одной отрасли норм другого отраслевого образования вполне возможно. В действительности оно обусловлено удобством в обращении с положительно-правовой тканью. Но при этом речь идет не о так называемых отраслях права, а о тех юридических массивах, что именуются отраслями законодательства.

Освещение в ходе первой дискуссии о системе права получили и вопросы, относящиеся к правовому порядку международного уровня. В частности, затрагивались они М.М. Агарковым и Е.А. Ровинским. Причем именно применительно к международной правовой системе можно встретить формулировку, наиболее ярко демонстрирующую проецирование политико-идеологических факторов на развитие юридической доктрины: «Задачей советской науки в этой области после окончательного разгрома и выкорчевывания враждебных концепций, после решительной критики всех неправильных взглядов, извращающих в корне марксизм-ленинизм, является разработка вопросов международного права в соответствии с ленинско-сталинской теорией внешней политики»²². Вместе с тем наибольший интерес представляют все же разработки, произведенные в собственно юридической области, т.е. по вопросам о строевом ряде международных правовых поведенческих правил. В частности, М.М. Агарков высказывал возражения против полного отнесения внешнеторговых вопросов к области международного права: «Когда СССР вступает в торговые соглашения с каким-либо государством, это действительно международные отношения. Но когда, то или иное наше государственное объединение покупает или продает товар той или иной иностранной фирме, создаются отношения, подпадающие под действие нашего гражданского права…»²³

По сути, в данном высказывании речь идет о соотношении международного публичного и международного частного права. Данный вопрос в юриспруденции относится к числу дискуссионных. Например, можно встретить такие высказывания: «Однако вопрос о том, следует ли включать международное право как самостоятельную отрасль права в систему российского права, до сих пор является спорным»²⁴.

В обобщенном виде предлагаются две версии его решения. По первой из них международная правовая система включает в себя две базовые составляющие – международное публичное и одноименное частное право; по второй – понятия международного и международного публичного права отождествляются. В рамках последней версии существует множество различных течений. Но все же большинство исследователей специально указывают на то, что международное право (в обобщающем значении) представляет собой обособленную от национального (внутригосударственного) права правовую систему (и (или) систему права)²⁵.

Из высказывания М.М. Агаркова можно вывести факт разграничения международного публичного и частного права. Международное частное право явно понимается им в последнем (третьем) из приведенных выше значений. Толковательным путем выявляется и восприятие ученым категории «международное права» именно в публичном смысле. По поводу «системного ранга» международного (публичного) права М.М. Агарков не высказывался.

О системно-правовой принадлежности норм международного частного права рассуждал и Е.А. Ровинский, по мнению которого все нормы «надгосударственного» правового характера должны включаться в систему не национального (внутригосударственного), а международного права. Под такими правовыми положениями ученый подразумевал те нормы, что созданы субъектами международного права, и те юридико-поведенческие правила национального (внутригосударственного) права, что регламентируют общественные отношения, отягченные иностранным элементом. Совокупность вторых интерпретировалась Е.А. Ровинским в качестве международного частного права.

При таком подходе получается, что правовые нормы международной правовой системы, в зависимости от своего генезиса, могут быть подразделены на две группы, условно именуемые международными нормами в собственном смысле слова и национальными правовыми нормами международного характера. В первую группу попадают те правовые нормы, что созданы самими субъектами международного права, во вторую – имеющие национальное (внутригосударственное) происхождение.

Ученый подчеркивал, что все общественные отношения с «иностранным» элементом (а значит, и отображающую их нормативную правовую форму) надлежит относить именно к международной области, а не к каким-либо отраслям внутригосударственного права.

В заключение автор настоящей статьи хотел бы выразить присоединение к позиции, в соответствии с которой международное право представляет собой отдельную правовую систему, отличную по своему уровню от систем внутригосударственного (национального) права, и включает в себя две области – публичное и частное право. При этом первая из них является решающей для вопросов международного характера, в то время как термин «международное частное право» имеет собирательное значение.