А. И. Солженицын и его диатриба «Двести лет вместе». Несостоятельность и методологическая порочность израильской критики по обвинению Солженицына в антисемитизме. Упущение и заслуга А. И. Солженицына. История монотеиз

Вид материала

Документы

Содержание Глава IV. Свет, сумрак и мрак сионизма

Подобный материал:

• Литература, 11 класс Тема урока : Александр Исаевич Солженицын, 20.69kb.
• А. И. Солженицына из ссср: как это было Документы, предлагаемые для самостоятельной, 538.17kb.
• А. И. Солженицына «Матренин двор») Оформление: портрет писателя, выставка его книг,, 121.13kb.
• А. И. Солженицына Библиографический указатель, 88.25kb.
• Протокол проверки сочинений, эссе, размышлений по творчеству А. И. Солженицына, 257.14kb.
• -, 48.97kb.
• А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Оформление урок, 46.08kb.
• А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» 1959,1962 Цель: Вызвать интерес к личности, 26.74kb.
• Ирина Роднянская, 38.74kb.
• Юрий Кублановский, 60.07kb.

Глава IV. Свет, сумрак и мрак сионизма

Пойди, народ мой, войди в покои твои,

и запри за собой двери твои, укройся на

мгновенье, доколе не пройдет гнев.


Исайя, 26:20


… Народ родной,

зачем ты стал среди дороги,

поник седою головой?

Ты не один. Взгляни: толпой

к тебе твои вернулись дети.

Прими же их, – и всей семьей

ты к сонму будущих столетий,

чрез бездну мук, чрез цепь невзгод

иди вперед!


Симон Фруг «Еврейская мелодия»


Мысль о том, что сионизм есть культурная форма еврейского исторического сознания кажется на первый взгляд весьма произвольной, но именно такого типа вывод напрашивается из оригинальной концепции исторического исследования, представленного выдающимся русским философом Н. А. Бердяевым под именем «религиозной философии истории», хотя будучи противником сионистской идеи, он не упоминает о ней в своей теории, да и о культуре имеет особое предположение. Для умозрительных суждений о русском еврействе самое важное в вольномыслии русского философа состоит в его философско мировоззренческом уложении, ибо на этом сугубо духовном уровне пролегает самая прочная связь русского и еврейского начал, а потому в субстрате исторического созерцания Бердяева расположено общее основополагание: «Потому что, поистине, в центре мира стоит человек и судьба человека определяет судьбу мира, через него и для него… Поистине, вся историческая судьба и есть не что иное, как судьба человека» (1990, с. 42; нелишне напомнить, что русские духовные мыслители воспринимали понятие «человек» в одном смысле с понятием «личность»). В этом пункте своего духо познания русский философ оказался на одном поле с еврейской Торой и потому не удивительно, что свойства «исторического» более всего Бердяев обнаруживает в еврейском сознании. Но Бердяев недооценил свое открытие, полагая, что "еврейское сознание конструирует «историческое», – оно (еврейское сознание) не конструирует «историческое», а в действительности это последнее суть архетип еврейского естества и оно выделяет из себя то, что называется «историческим». Поэтому еврейская история необходимо должна быть индивидуалистической, что и заключено в изобретенном русским философом понятии о "небесной истории ", которое противостоит истории, раскрывающейся через коллективистские регалии, или "земной истории ".

В лице бердяевской концепции русское еврейство сталкивается с замечательным явлением: еврейское участие осуществляется посредством русского национального лица. Если прежние примеры еврейского «вселения» в русскую культуру из области литературной критики и философии имели одностороннее направление от еврейского источника к русскому потребителю, то в исторической отрасли Бердяев поменял вектор направления и функциональный вид сублимации: он, русский ум, извлекает духовные ценности из еврейского исторического архива. Заслуга великого философа полагается не только в том, что он выявил двустороннее движение по еврейской радуге, дающее самую прочную гарантию стабильности внутренней организации русского еврейства, а прежде всего в том, что продемонстрировал воочию действие оригинального аппарата русской культуры – систему со общающихся сосудов . Религиозная философия истории Бердяева относится к числу наиболее глубокомысленных проницаний русской духовной философии, одновременно она есть русский вклад в философию иудаизма и философским ядром русского еврейства. Однако и по настоящий день бердяевское постижение остается в разряде теоретического широкомыслия и не имеет практического воплощения. Небесная история, – эта жемчужина еврейского исторического сознания, – пребывает для евреев, своего генетического материала, в состоянии умозрительной схемы, а в государстве Израиль так и не понято, что создание небесной истории евреев, начиная со времен Десятисловия Моисея, является первоочередной задачей, явочной акцией освобожденного сознания. Прямые же предпосылки небесной истории были налицо в еврейском творчестве русского еврейства еще до бердяевских лекций. Русской небесной истории, естественно, также не существует, но наличествует свод исследований по истории государства Российского, который сам по себе являет едва ли не самое замечательное произведение русской культуры. Созданная величайшими мастерами исторического жанра, российская хронология по объему и масштабу не имеет аналогов во всемирном опыте и должна быть определена шедевром земной истории как таковой в целом. И также, как в любом подобного типа сочинении, в русской земной истории нет упоминания об евреях и их исторической доле в общерусской балладе. Так что силлогистика Солженицына о ролиеврейского народа в русской истории получена не посредством выведения, а благодаря проницанию в бердяевское откровение, таящее

в себе невысказанный, но само собой разумеющийся концептуальный вывод: евреи рассеяния не принимают участия в земной истории, а их сфера деятельности – это духовная область, где зарождается небесная история.

Глубокомыслие и новаторский характер философии истории Н. А. Бердяева нельзя воспринимать в отрыве от парадоксальности его мышления и противоречивости творческого мироощущения, что выступает общей причиной ряда имеющихся несовершенств в концептуальной конструкции его исторического творения, и несомненно, что недоразумения ноуменального плана в бердяевском произведении всплывут на поверхность при попытках реализовать теоретические положения небесной истории. Но критический разбор неординарного создания русского философа не входят в творческий замысел сего трактата, а из этого сочинения будет взято только то, что воплотилось в понятие «небесной истории» как истории еврейского духа и что позволило осмотреть русское еврейство с качественно новых позиций. Оценка именно этих исторических критериев, новаторских по своей сути, хотя и обладающих определенными предпосылками в самом еврейском духодвижении, будет целью последующей рефлексии еврейского исторического сознания в духе бердяевской «небесной истории».