Воронежское дворянство в Отечественную войну

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 26

. Потсдамъ. Сансуси.—Берлинъ въ торжествь.

Изъ Дессау нашъ егерскій отрядъ выступилъ 14-го Іюля и перейдя того же дня въ Ельбу въ Рослау, прибыль 18-го предъ Потсдамъ, а 19-го Генералъ Паскевичь ввелъ полки наши парадно въ знаменитый городъ этотъ, проводя ихъ церемоніально мимо дворца Королевскаго, изъ котораго съ фланговой колонады изволили смотрѣть парадъ нашъ члены Королевской фамилін кромѣ самаго короля, бывшаго тогда съ нашимъ ГОСУДАРЕМЪ въ путешествіи въ Англію.

Хотя, по краткости времени остатка дня того, мы не успѣли осмотрѣть всѣхъ достопамятностей этого мѣста и окрестностей его; но мы видѣли самые великолѣпные, для военныхъ сердецъ нашихъ предметы: Гробъ великаго Фридерика и ЕГО прекрасное жилище Сансуси. Боже Всемогущій! сколько тамъ, у порваго предмета воображеніе наше,—разсѣкая утлость минувшаго времени,—передало военнымъ душамъ нашимъ лозунговъ побѣдоносной славы ВЕЛИКАГО: при Росбахѣ и вездѣ. А тамъ въ прекрасномъ жилищѣ его, Сансуси, и около жилища его, всякой шагъ земли, осѣненъ лучами вкуса его, не нарушенная ни однимъ штрихомъ пушкарнаго Драбантскаго искаженія. Да, поистинѣ, это мѣсто священно, не токмо для соотечественника, но и для чужеземца; ибо тутъ жилъ, и пребываетъ Духомъ: Великій военачаль-иикъ, проницательный Судья, неутомимый домоводъ, и всего этого знаменитѣе,—Деспотъ надъ самимъ собою!—Ходя, во многія войны, по Пруссіи, мы видѣли тогда многихъ старцевъ помняіцихъ его лично—и неумѣющихъ безъ слезъ, священныхъ, говорить о немъ.

Гренадерской-Егерской отрядъ нашъ изъ Потсдама прибыль 20-го Тюля поутру въ 10-ть часовъ въ Берлинъ, нарядною формою парада; гдѣ Королевская фамилія, переѣхавшая изъ Потсдама то же изволила смотрѣть наше вступленіе.

Во время двухъ-суточнаго пребыванія отряда нашего въ Берлинѣ, тор-жествовавшемъ, съ иллюминаціею,—день рожденія Короля своего, мы осмотрели въ немъ нѣкоторые главные предметы, какъ то: виды Королевскихъ дворцевъ, театры, липовую улицу съ ея прекраснымъ тратуаромъ; Брандебурскія ворота съ Тріумфальною на нихъ колесницею, изящная мастерства и форфоровый Королевскій заводь, съ удивительными образцовыми издѣліями, даже филограмовой и кружевной отдѣлки.

Нельзя же кажется ни одному военному посѣтителю Берлина, проро-нить, хотя не обширный, но пріятный предмета душамъ ихъ. Это прилежащая къ улицѣ Мавровъ, маленькая,—шаговъ 50-ти долины и въ 25-ть ширины,— площадка, обсажанная въ одинъ рядикъ, не высокими тонкостеблистыми липами. На ней стоять, по зеленой плоскости, на иедіесталахъ, статуи Генераловъ великаго Фридерика; по угламъ: Шверина со знамямъ въ рукѣ, Зсй-длаца, Кейта и Винтерфельда; а на серединѣ одной продольной сторонѣ, противъ улицы Мавровъ, Цытена, въ гусарскомъ нарядѣ, съ вихренною залетного думою на сухощавомъ продолговатомъ его лицѣ.

Въ Берлинѣ 1-й егерской полкъ нашъ возвратился въ дивизію Генерала Чеблокова; бывъ во всю войну въ откомандировкѣ отъ него въ авангардахъ, аріергардахъ и летучихъ отрядахъ, у многихъ генераловъ кромѣ своего, не видѣвшаго ни однажды отличія полка нашего въ этой долговременной войнѣ, а это составляетъ большую потерю для служащихъ съ отличіемъ въ войнѣ ибо кто видѣлъ ихъ честолюбіе въ войнѣ, тотъ подорожитъ ими въ мирное время, отъ всей души его, ихъ любящей, какъ родныхъ, по испытанно ихъ честолюбія, соучастию самимъ показанная съ ними вышнему Начальнику Арміи.

39-й. Возвращеніе наше Неманъ. Вступленіе въ отечество и прибытіе въ Ревель.

Отпраздновавъ въ Берлинѣ торжество дня рожденія Короля Прусскаго, бывшее 21-го Іюля, нашъ егерской полкъ еще до свѣта выступилъ,—при блескѣ нарядныхъ огней иллюминованнаго празднества,—изъ Берлина по слѣдамъ нашего Гренадерскаго корпуса по Кистринской дорогѣ.

Оставя за собой прекрасную Саксонію и Бранденбургію, мы слѣдовали: чрезъ Познань и Бромбергъ; за которымъ переправились чрезъ Вислу на правый ея берегъ,—около крѣпости Грауденса,—продолжая маршъ корпуса: на Морунгенъ, Гейльсбергь и Бартенштейнъ; чрезъ мѣста бывшія, въ 804-мъ году, учебнымъ театромъ иослѣдовавшихъ славныхъ нобѣдъ нашихъ.

Кислыми, но уже покойными взорами окинули мы боевое поле Фрид-ланда,—гдѣ пало много храбрыхъ товарищей нашихъ,— и гдѣ судьба лишила Елецкой полкъ наилучшаго Начальника Генерала Сукина, потерявшаго ногу. Я взглянулъ и на быструю рѣчку Ааль, съ благодарностью ей за то, что она не упоила меня на вѣкъ струями своими, переплывавшаго ее въ одеждѣ для избѣжанія горькаго плѣна, и не лишила удовольствія идти еще разъ чрезъ нее, со славою: изъ за Парижа.

Въ Тильзитѣ всѣ полки Гренадерскаго корпуса стали биваками по обо-имъ берегамъ рѣки Нѣмана. Тутъ корпусный нашъ командиръ Генералъ-отъ-Инфантеріи Графъ Милорадовичъ сдѣлалъ сперва молебствіе съ пушечною пальбою и восклицаній всего корпуса ура, а потомъ далъ балъ,—на Царскій щетъ,—всѣмъ: Генераламъ Штабъ и Оберъ-Офицерамъ и всему Городовому обществу, съ иллюминаціею береговъ и моста рѣки Нѣмана; тамъ гдѣ, нѣкогда Наполеонъ исторгнулъ у Государя нашего принужденный миръ. Этоть шумный балъ и великолѣпная иллюминація заглушили и попалили всякое воспоминаніе, въ душахъ Тильзитскихъ гражданъ, о общемъ нещастіи на-шемъ падшемъ въ небытіе на крутизнахъ Бельвильскихъ и на вершинѣ Монт-мартра.

Отпраздновавъ въ Тильзитѣ пріятное, священное для насъ пиршество, мы пошли съ нашимъ полкомъ на мѣстечко Таурогенъ къ своей границѣ, чтобы слѣдовать: чрезъ Шавли на Митаву, Ригу и Перновъ, на непремѣнныя наши квартиры въ Ревель.

Въ Таурогенѣ, по предварительно сдѣланному, отъ полковаго нашего командира Ген.-Маіора Карпенкова, приготовленію, на самой граніцѣ Отечества нашего, Полковый Священникъ совершилъ молебное служеніе съ колѣнопреклоненіемъ.

Тамъ, на границѣ любезнаго нашего Отечества, мы вѣрные сыны его, возвращенные Судьбою, изъ далышхъ странъ завоеваній нашихъ, къ нѣдрамъ его, приклоняя колена и главы наши побѣдоносными лаврами увѣнчанные, приносили благодареніе Богу и обѣтныя сердецъ нашихъ чувствованія: быть до послѣдней минуты жизни нашей, мужественными и усердными защит-никами Его славы и благоденствія.—Хотя замолкли громы войны и затихли стоны пораженныхъ въ бояхъ; но сердца наши не затихли и не замолкли въ желаніи: прославлять и отмщевать тебя: наше милое ОТЕЧЕСТВО! При радостныхъ встрѣчахъ и иочестяхъ во всѣхъ городахъ на пути на-шего слѣдованія на непремѣнныя наши квартиры, полкъ нашъ прибыль, 11-го октября въ Ревель; гдѣ граждане, имѣя Военнымъ Губернаторомъ Шефа нашего полка: Генералъ-Лейтенанта Принца Августа-Голштейнъ-Ольденбургскаго,—деверя великой Княгини Екатерины Павловны,—дали солдатамъ,— отличнаго въ бояхъ полка нашего,—обѣдъ, въ залѣ общества Рыцарей Эстляндцкихъ, называвшагося Черноголовыми Братьями.

40-й. Прощаніе съ храбрымъ товарищем

Въ послѣдней войнѣ съ Французами, я имѣлъ въ Поручнкѣ моего баталіона, Валеріанѣ Тимофѣевичѣ Готовцовѣ, примѣрнаго офицера по его высо-кому военному честолюбію. Онъ раненъ былъ: при Бородинѣ пулею въ грудь на вылетъ въ спину; при Бауценѣ выше колена навылетъ, и при Грейфенбергѣ въ лѣвый бокъ на вылетъ. И послѣ всякой его раны, получая малей-шее облегченіе, поспѣшалъ къ своему дѣлу въ полковый фрунтъ; такъ что съ тремя тежелыми ранами онъ былъ со мною: при переправѣ чрезъ Рейнъ, при блокадѣ Маянца, штурмѣ Реймса и наконецъ при взятіи приступомъ Монтмартра. Его любили всѣ въ полку, а Генералъ Карпенковъ нмѣлъ его нащету особеннымъ Героемъ, и, многократно, представлялъ его къ наградамъ; но эти представленія, по огромному ходу дѣлъ войны, не принесли ему никакой награды кромѣ однаго чина; однако онъ нисколько не понизивъ своей ревности, продолжалъ служить, съ одинакимъ прежнему честолюбіемъ.

Война кончилась и Поручикъ Готовцевъ прибывъ въ границы Отечества немедля подалъ, по увѣчыо въ отставку.

Сослуживцы его всѣ нашего полка Штабъ и Оберъ-Офицеры, дали ему, особенное еще кромѣ установленная имѣть при подачѣ въ отставку, свиде-тельство, въ славной его службѣ; упоминая подробно о его ранахъ и неукосни-тельномъ стремленіи его, въ послѣднихъ силахъ, раздѣлять труды и боевыя опасности съ ними; прося каждаго во всякомъ мѣстѣ его пребыванія въ Губер-ніи, почтить его Поручика Готовцева: какъ усерднѣйшаго и храбрѣйшаго Офицера арміи, не имѣющаго знаковъ отличія на достойной геройской груди его, единственно потому, что представленіи и повтореніи представлеиій, начальниками полка, идя къ вышнему ЛИЦУ, терялись въ огромности тече-нея дѣлъ Дежурствъ: авангардныхъ, корпусныхъ и арміи.—Я не подписалъ этаго свидетельства, а отобравъ его отъ него,— въ полной подписке всехъ Штабъ и Оберъ-Офицеровъ, — послалъ, — съ марша, изъ Пернова,— къ Фельдмаршалу Барклаю-де-Толлію въ Варшаву, при слѣдующемъ моемъ письмѣ.

СІЯТЕЛЬНЪИШІЙ ГРАФЪ!

МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ.

При Бородинѣ, отбитіемъ и истребленіемъ мостовъ на рѣчкѣ Калочѣ, я нмѣлъ счастіе обратить на себя вниманіе Вашего Сіятельства,—снискавшее мнѣ честь имѣть на груди моей Орденъ Св. Георгія 4-го класса, что и привело меня въ смѣлость утруждать Ваше Сіятельство, въ моей крайней нуждѣ всенижайшею прозьбою.

Бататіона моего Перваго Егерскаго полка Поручикъ Готовцевъ, служа въ войнѣ, съ особенною ревностно и стремительностію къ боевымъ отличіямъ, получилъ раны: при Бородинѣ въ грудь на вылетъ; при Бауценѣ въ ногу выше колѣна на вылетъ, и при Грейфенбергѣ въ бокъ на вылетъ, и съ этими ранами онъ неумедлялъ поспѣшать во фрунтъ, и былъ даже при штурмѣ: Реймса и Монтмартра. Полковый командиръ многократно представлялъ его къ наградамъ; но онъ ничего не получилъ, не смотря на многія иовторенія о томъ.

Ему удаляющемуся нынѣ отъ службы, Штабъ и Оберъ-Офицеры полка нашего, дали особенное свидѣтельство; такое: которое должно защищать военную честь его: въ родномъ кругу и обществѣ дворянъ; но какъ онъ служилъ и изувѣченъ въ военныхъ дѣлахъ арміи Вашего Сіятельства, то я отобравъ отъ него эту Аттестатную бумагу, представляю: ее, судьбу Готовцева и мое дерзновеніе, великодушной Военной воли Вашего Сіятельства.

Пребывая съ глубочайшимъ почтеніемъ и Вѣчною преданностію

Вамъ Сіятельнѣйшій Графъ,

Милостивый Государь!

Истинно-покорный Слуга Михаила Петровъ.

Подполковникъ 1-го Гранадерско-Егерскаго полка.

Вскорости по прибытіи полка нашего на непремѣнныя квартиры въ Ревель, послѣдовалъ въ полкъ приказъ, изъ главнаго Дежурства арміи,— за подписаніемъ Генерала Сабонеева,—«Объявить Подполковнику Петрову, «что ходатайство его о наградѣ Поручика Готовцева, Фельдмаршаломъ при-нято во уваженіе».

Чрезъ три недѣли послѣ этого послѣдовано, ВЫСОЧАЙШЕ утвержденное назначеніе Фельдмаршала, по которому по отыеканнымъ представленіямъ Поручикъ Готовцевъ произведенъ въ Штабсъ-Капитаны и пожалованъ: за штурмъ Реймса Орденомъ Св. Анны 3-го класса и за взятіе на Монтмартрѣ непріятельскихъ орудій штурмомъ, Военнымъ Орденомъ Св. Побѣдоносца Георгія 4-го класса.

1814-го года Октября 4-го дня

Перновъ,— на маршѣ полка.

Не умѣю вамъ разсказать о моей радости о наградахъ моего храбраго Телемака; а о его и поготова; ибо радость Готовцева была какъ бы изступленіе, особливо о наградѣ военнымъ Орденомъ; столько рѣдкимъ, не то что въ полкахъ, но и въ дивизіяхъ Гвардейскаго и Гренадерскаго корпуса; тогда какъ нашъ полкъ въ эту войну заслужилъ три: я, баталіона моего Капитанъ Конев-цовъ и Штабсъ-Капитанъ Готовцевъ.

Выптедъ въ отставку Капитаномъ, Телемакъ мой отправился изъ Ревеля въ Петербургъ, гдѣ получилъ отъ Комитета раненыхъ, двойной пенсіонъ и мѣсто Полицеймейстера въ Уфѣ.

При отправленіи его изъ Ревеля,—въ Генварѣ 1815-го года, прощался съ нимъ я написалъ ему для его альбома на память моего съ нимъ сотоварищества: въ войнѣ и общежитіи, заграничномъ, слѣдугощій отрывокъ:

На полѣ брани я съ тобою,

Безстрашно лавры пожиналъ;

А въ тихи дни моей рукою,

Отъ стрѣлъ Амура сохраиялъ,

Тебя Герой мой незабвенной—

И тамъ,—на родинѣ твоей,—

Какъ даръ Судьбы Благословенной,—

Ты вѣченъ для души моей.

Опять коль честь Суду предстанетъ,

Въ привычномъ пламени войны—

Раскатами громовъ бой грянетъ

И поколеблеть всѣ страны.—

Цвѣтя, мужаясь, подъ громами,

Тебя мы станемъ вспоминать,

И Ангелъ, быстрыми крылами

Слетитъ,—въ мечтѣ,—тебя воззвать.

Твое ретивое забьется,—

И, будто быстрою стрѣлой,

Ко мнѣ во битвы принесется:

Побѣды раздѣлять со мной.

Полков. М. Петров

Запаски генерала В. Д. Богушевскаго*

Я родился 1791 года 22 апреля отъ благородиыхъ родителей не богатыхъ. У меня были старшіе братья Петръ Дмитріевичъ, Алексѣй и Левъ Дмитриевичи. Старшій братъ Петръ Дмитріевичъ былъ гораздо старше насъ. Мы еще трое были дѣтьми, а онъ уже служилъ въ каргопольскомъ драгун-скомъ полку поручикомъ. Онъ былъ чрезвычайно добръ и честенъ. Онъ насъ любилъ и благодѣтельствовалъ какъ самый нѣжный отецъ. Жили мы въ имѣніи родителей Смоленской губ. Духовщинскаго уѣзда въ с. Петровѣ. Дѣтство наше было какъ обыкновенно бываетъ въ деревняхъ господскихъ дѣтей. Бѣгали, резвились, играли. Когда кончилось мнѣ 7 лѣтъ, отецъ нашъ нанялъ учителя семинариста Анциферова, которой училъ насъ грамотѣ и арифметикѣ. Онъ былъ у насъ года два и хорошо училъ. Одинъ разъ онъ отпросился у нашего отца къ своему отцу въ парецкой уѣздъ на три дня. Ему дали пару лошадей въ повозку и кучера. Онъ вмѣсто трехъ дней какъ обѣщалъ, проѣздилъ двѣ недѣли. Отецъ нашъ былъ строгова характера и не тсрпѣлъ кто не иснолняетъ даннаго слова. Когда Анциферовъ возвратился, онъ его приказать запереть въ амбарѣ. Ни просьбы ни слезы маменьки, не могли выпросить прощеніе Анциферову. Его порядочно высѣкли розгами и отослали къ его отцу. Намъ наняли каково-то еще Семинариста Якова Хромого. Етотъ насъ училъ и гулялъ съ нами. Онъ былъ молодой но не очень много старѣе брата Алексѣя. Родной братъ нашей матери Алексѣй Михайловичъ Ельчениновъ, прислалъ своего сына учиться съ нами, и сосѣдъ Лабутъ, тоже сына прислать. Эти господа были чрезвычайно лѣнивы и имъ отъ отца нашего часто доставались розги, а особливо Лабуту. Почти всякой день онъ незналъ урока и его порядочно сѣкли.—Братъ Алексѣй, тоже не былъ прилеженъ и ему доставалось. Онъ любилъ шалить и не прилежать къ учеиыо. Разъ на 40 мучениковъ, онъ безъ позволенія отца упросить людей повѣсить качели подъ сараемъ. Когда отецъ послѣ обѣда легъ отдохнуть, онъ насъ съ братомъ Львомъ, вызвалъ качатся на качеляхъ. Мы пошли. Не помню сколько они качались—я какъ маленькой—не качался. Вдругъ крыша сарая падаетъ и придавила брата Алексѣя и Льва. Какъ теперь помню, снѣга было много на упавшей крыши. Я начать кричать и звать на помощь людей. Выскочило много лю-дей отецъ и мать наши. Стати разрывать крышу и отецъ приказывалъ хо-дить по ней осторожнѣе что бы не придавить братьевъ ибо неизвѣстно было въ какомъ мѣстѣ они находились. Наконецъ ростаскали бревна и снѣгъ, и нашли братьевъ. Левъ довольно счастливо отдѣлался, a Алексѣй долго болѣлъ грудью. Маменька служила благодарственный молебенъ о спасеніи ихъ, а папенька, непремѣнно хотѣлъ Алексѣя высѣчь. Но кажется такъ прошло потому, что онъ недѣли двѣ былъ болѣнъ. Братъ Алексѣй былъ шаловатъ, и какъ только ему есть время, непремѣнно что нибудь сшалитъ. Одинъ разъ мы въ отдѣльной комнатѣ учились. Онъ снялъ со стѣны ружье которое было заряжено. Началъ поправлять кремень. Въ это время братъ Левъ сидѣлъ наконцѣ стола и писалъ задачу арифметическую; на счастье его онъ уронилъ грифель и слѣзъ искать его. Вдругъ выстрелъ изъ ружья—въ самое то мѣсто гдѣ сидѣлъ братъ Левъ. Зарядъ вѣсь попалъ въ притолку окна. На выстрелъ всѣ сбѣжались—скрыть ни чего нельзя было. Дымъ былъ въ комнатѣ и зарядъ въ притолкѣ.

Маменька была страшно перепугана, опять служила благодарственной молебенъ, и за Алексѣя брата, уже не заступалась, какъ это было, обыкновенно. Ему за эту шалость порядочно досталось. Я какъ былъ меньшой, немогъ состязаться въ ученьи съ старшими, то меня часто маменька брала съ собою. Одинъ разъ она взяла меня въ кладовую гдѣ находилось разнаго роду варенье, волошскіе орехи, черносливъ и вин-ныя ягоды. Поприходѣ она мнѣ дала всего понемногу, а сама занялась чѣмъ-то. Въ это время, я вспомнилъ что братьямъ надобно принести, и набралъ во всѣ карманы сюртучка орѣховъ, изюму, черносливу и винныхъ ягодъ.

Когда маменька окончила свои занятія надобно выходить. Она позвала меня. Но тутъ былъ высокой порогъ, чрезъ которой я долженъ перелѣзать только что я началъ, у меня высыпались волошскіе орехи, я началъ подбирать нагнулся, тутъ еще болѣе посыпались. Маменька замѣтила, что сто бо-лѣе у меня нашлось какъ она дала. Обыскала всѣ карманы и все похищенное открылось. Она мнѣ дѣлала выговоры съ обыкновенной) ея кротостію. Я плакалъ горько и говорилъ, что ето я набралъ для братьевъ. Тыбы лутче попросилъ у меня, заговорила она, а не бралъ потихоньку. Ето грѣхъ и стыдно. Она всё у меня отобрала и ни сказала никому о нричинѣ горькихъ моихъ слёзъ. Я долженъ признаться, что маменька меня нѣжила больше всѣхъ братьевъ, ласкала и никогда не была строга. Я однакежъ не употреблялъ во зло её ласки. Я теперь помню, что она мнѣприказывала и ето для меня было зако-номъ и осталось навсегда. Огорчить её, какимъ нибудь поступкомъ не приличнымъ для меня было невозможно. Находясь въ розлукѣ съ нею, я ето всегда помнилъ. Она была вообще нѣжнѣйшая мать. Помню какъ она обливалась слезами когда братъ Левъ сильно заболѣлъ и никакой нибыло надѣжды на выздоровленіе. Онъ былъ почти умершій. Его положили на столъ и зажгли много восковыхъ свѣчей вокругъ его. Мы всѣ плакали горько, а Маменька страдала неописанно и молилась Богу. Вѣрно Матерніи теплыя молитвы были услышаны, больной сталъ дышать и шевелится. Маменька схватила его на руки цаловаіа, и кажется сама получила новыя силы, чтобы за больнымъ ухаживать. Маю по малу, братъ Левъ началъ выздоравливать и потомъ опять мы съ нимъ играли. Такъ проходило наше дѣтство. Когда мнѣ насталъ 11-годъ, маменька упросила брата Петра Дмитріевича взять меня къ нему. Онъ ето и исполнилъ. Полкъ его тогда квартировался въ Торопцѣ. Мнѣ было очень весело. Мнѣ сдѣлали новое платье, въ родѣ военнаго, и я былъ счастливь. Были у брата хорошія лошади которыя меня много занимали. Прошло съ полгода, Маменька просила брата взять и Алексѣя. Онъ согла-сился—и его тоже привезли. Левъ оставался при родителяхъ, скучалъ и роптачъ на брата, что онъ его не взялъ. Мы перешли въ Калугу. Ето было въ 1803 году, тутъ насъ записали въ полкъ, и отдали въ кадетской корну съ въ Калугѣ. Итакъ мы щитались на службѣ, а учились въ корпусѣ. Калужской губ. открывался лѣсной корпусъ въ Казельскѣ, братъ Петръ Дмитріевичъ воспользовался и опредѣлилъ туда брата Льва. Маменька его сама привезла къ намъ въ Калугу и привезла столько провизіи, живности разной множество. Она всякой годъ присылала намъ провизіи, нацѣлый годъ обѣспѣчивала наше содѣржаніе, Прислала кухарку Катерину, которая отлично намъ готовила.

Въ 1805 году ходили слухи о военномъ походѣ, насъ перевели въ Польшу въ Велькоміръ гдѣ уяге собиралось много войска около Вильни. Въ 1803 Марта 1-го насъ съ братомъ Алексѣемъ произьвѣли въ офицеры. Мы нестолько были рады нашему производству, какъ братъ нашъ Петръ Дмитріевичъ. Онъ плакалъ отъ радости, поздравлялъ насъ цаловалъ какъ нежнѣйшій отецъ. Сдѣлалъ намъ обмундировку не только приличную, но и богатую. Тутъ сказали походъ въ Прусіи. Онъ сдѣлалъ намъ выоки походные, по-возки запрещались, и каждому по двѣ лошади. Словомъ, мы были такъ снабжены всѣмъ лутче старыхъ офицеровъ.

Надомно несколько припомнить о квартерованіи нашемъ въ г. Калугѣ. Тогда общество было въ городѣ превосходное! Много богатыхъ помѣіциковъ съ семействами, жили въ городѣ. Генералъ Комыйкпиъ, Генералъ ПІепелевъ, помѣщики: Борноволоковъ, Бѣлкинъ, Чечеринъ, Князь Козловскій, Гене-ральша вдова Глафира Деннсьевна Богданова у нее четыри дочери краса-вицы. Сомовъ съ семействомъ, Халкіоповъ. Губернаторъ тогда былъ Андрей Лаврентьевичь Львовъ, отличный человѣкъ! Вице-Губернаторъ Комаровъ, очень умный человѣкъ и писатель. Полкъ нашъ расположонъ былъ въ казармахъ. Городское общество было такъ гостепріимно, что почти всякой день былъ у кого обѣдъ, у кого балъ или вечеръ. Офицеровъ приглашали на перерывъ. Шефъ полка былъ Генералъ Маіоръ Федоръ Ивановичъ Баронъ Миллеръ Закомельскій. Онъ былъ любимъ обществомъ офицеровъ. и онъ любилъ ихъ, такъ что служба немѣшала дружбѣ, а дружба службѣ. Всё шло какъ нельзя лучше. Незадолго передъ походомъ, всѣ эти похвальныя отношенія измѣнились и возникли ссоры. Причиною было тому слѣдующіе: У Князя Козловскаго было двѣ дочери Варвара Яковлевна и Александра Яковлевна, послѣднія была не обыкновенной Красоты!—Генералъ Миллеръ сосваталъ себѣ старшую сестру, a Маіоръ Соколовъ, младшію. Чрезъ это въ некоторыхъ домахъ, гдѣ были дѣвицы, возникла зависть и начались интриги. 4 декабря въ день Варвары, было много имяниницъ въ городѣ, всѣ старались зараніе запросить къ себѣ иаимянины офицеровъ. Тѣ, не подозрѣвали никакихъ интрихъ, дали слова всѣ быть на балѣ у Бѣлкиныхъ, гдѣ было три дочери красавицы и одна была имянинница. Почти вѣсь городъ былъ туда приглашенъ, кромѣ Князя Козловскаго. Миллеръ ничего не зная объ интригахъ, поутру когда собрались къ нему офицеры поздравляли его съ имяниницею, онъ сказалъ: сегодня придется танцовать. Но непригласилъ особенно никого. Поутру же офицеры сдѣлали поздравле-ніе Князю Козловскому и уѣхали. Миллеръ и Княжны, навѣрное полагали, что офицеры будутъ вѣчеръ у нихъ, но вышла ошибка. Всѣ офицеры поѣхали къ Бѣлкинымъ, танцовали до дня, а у Князя были только женихи. Натурально, Генералъ обидѣлся. Налагались строгости по службѣ. На завтрева приказано было нарядить въ караулъ офицера и дежурнаго покарауламъ; и въ каждомъ ескадронѣ что бы былъ дѣжурный офицеръ безъотлучно изъ казармъ. Когда кого не нашли на своемъ мѣстѣ, сажали на гобвахту. Въ продолженіи недѣли, почти всѣ офицеры перебывали подъ арестомъ. Всѣ сожалѣли объ этомъ растройствѣ, сердились и наБѣдкиныхъ, что онѣ умышленно подвѣли интригу, а извинится передъ Генераломъ никто не хотѣлъ. Къ арестованнымъ офицерамъ, помѣщики пріѣзжали со своими семействами на гобвахту, что еще болѣе ожесточало Генерала. Такая ссора продолжалась до выступленія въ походъ. ІІомѣщики провожали офицеровъ вѣликолѣпно! Болѣе какъ 10 верстъ экипажи были раставлены на которыхъ офицеры, послѣ перехода, возвращались на балъ.

Преждѣ ссоръ, одпнъ разъ Генералъ со всѣми офицерами былъ приглашенъ верстъ за 30-ть къ помѣщику Полторацкому очень богатому. Всѣ поѣхали онъ показывалъ Персицкаго сераго жеребца съ выкрашенымъ хвостомъ, Краснаго цвѣта краскою. Это было животное красоты необыкновенной! Цѣна ему назначалась 350 ру. асси; Никто не нашелъ заплатить ету цѣну. Въ теперешніе время нельзя купить такую Лошадь и за5-ты руб. серебромъ. Обѣдъ былъ у помѣщика пышный, что называется барской! играла музыка во время стола. Послѣ обѣда пригласили въ вѣликолѣпный садъ. Было вы-иесено креселъ множество, некоторые гости разсѣлись, другіе гуляли. Вдругъ лакей докладываетъ помѣщику, что наказанный по суду Его крестьянеиъ просить позволенія простится со своимъ Господиномъ, Его теперь здѣсь проводить. Помѣщикъ приказалъ впустить Его въ садъ. Крестьянинъ ста-рикъ съ седою бородою, и евырванными ноздрями, сталъ на колѣни и сказалъ: Баринъ! Я уже наказанъ кнутомъ и вотъ у меня ноздри вырваны; но я признаюсь передъ Богомъ и передъ вами, что я не виновата въ возведенномъ на меня убийствѣ человѣка. Всѣ присудствовавшіи тронуты были стою сценою, a помѣщикъ плакалъ горько, что ему никто прежде не сказалъ о невинности крестьянина. Тотъ часъ былъ посланъ естафетъ къ губернатору, что арестанта остановили. Послѣ мы слышали, что за это не правосудіе, два совѣтника исключены изъ службы, и арестанта освоболоденъ и водворенъ въ его семѣйствѣ.

Въ Калугѣ мы съ братомъ были еще очень молоды, и насъ приглашали только гдѣ танцовать, а въ офицерскія интриги мы не входили. Изъ домовъ чаще нами посѣщаемыхъ, былъ домъ Сомовыхъ. У нихъ была дочь нашихъ лѣта Софія, очень красивая и милая дѣвушка. Мнѣ съ нею чащѣ всѣхъ

доставалось танцовать и я такъ къ ней привыкъ «что скучалъ когда ее невидѣлъ». Часто мы гуляли въ Загородномъ Городскомъ саду. Я всегда неотходилъ отъ нее, разомъ ходили, бѣгали, играли въ горѣлки. Въ одну изъ такихъ прогулокъ, мать ее прекрасная и умная дама пристыдила меня говоря: Я замѣчаю, Ва. Дмитріевичъ, не влюбились ли вы въ мою Соню? Я покраснелъ и не могъ ничего отвѣчать. Она смѣялась и всѣ тутъ находив-шіеся офицеры хохотали. Ето такъ меня охладило, что я пересталъ съ нею танцовать, только по усиленной просьбѣ матери, соглашался.

Въ Вѣлькамірѣ наше квартированіе тоже было веселое. Поляки хо-тѣли видно заслулшть дружбу Русскихъ. Въ городѣ устроили Касино, гдѣ по четвергамъ и воскресеньямъ танцовали. Недалѣко отъ города жила гра-финя Косаковская вдова и богата. Она два раза въ недѣлю приглашала къ себѣ всё Велькомірское общество и тамъ танцовали много, угощеніе было роскошное.

Въ

Blog

Воронежское дворянство в Отечественную войну