Geum.ru

Ставропольское отделение российской ассоциации лингвистов-когнитологов г. Н. Манаенко информационно-дискурсивный подход к анализу осложненного предложения ставрополь 2006

Вид материалаДокументы

Содержание


3.3. Соотношение предикации и предикативности в аспекте осложнения предложения
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   29

3.3. Соотношение предикации и предикативности в аспекте осложнения предложения



Понятие предикации достаточно часто встречается в современных синтаксических исследованиях. Однако, будучи разработанным прежде всего в логике, в языковых описаниях оно может вообще не использоваться, как например, в «Русской грамматике» (РГ-80) или «Коммуникативной грамматике русского языка» Г.А. Золотовой, Н.К. Онипенко и М.Ю. Сидоровой, либо наполняться различным содержанием, что во многом определяется особенностями лингвистических направлений и школ, в которых его применяют.

Так, в «Словаре лингвистических терминов» О.С. Ахмановой предикация определяется как «отнесение данного содержания, данного предмета мысли к действительности, осуществляемое в предложении (в отличие от словосочетания)» (38, с. 346). Таким образом, здесь отмечается прежде всего акт отнесения предмета мысли к действительности. Однако еще П.Ф. Стросон писал: «Одна из главных целей употребления языка – это констатация фактов о предметах, людях и событиях. Чтобы достичь этой цели, мы должны каким-то образом ответить на вопрос «О чем (ком, котором из них) вы говорите?», а также на вопрос «Что вы говорите об этом (нем, ней)?». Ответить на первый вопрос – задача референции (или идентификации). Ответить на второй вопрос – задача предикации (или характеризации)» (505, с. 75). Вполне очевидно, что дефиниция, приведенная из словаря О.С. Ахмановой, скорее соответствует сути референции, нежели предикации.

В более позднем издании подобного рода – «Лингвистическом энциклопедическом словаре» (1990 г.) – предикация определяется как акт соединения двух независимых предметов мысли, которые выражены самостоятельными словами, для того чтобы отразить «положение дел», событие или ситуацию действительности, и тем самым предикация представляется как акт создания пропозиции (340, с. 393). Данный подход к трактовке предикации также вызывает существенные возражения.

Общеизвестно, что восприятие человеком действительности («внешнего мира») не сводится к простому, зеркальному отражению. Несомненно и то, что окружающий мир представляется человеку не в хаотическом континууме, а как последовательная смена своеобразных комплексов ситуаций. В связи с чем В.А. Звегинцев писал: «К ситуации следует отнести и все то, что вокруг человека, и все то, что находится в его сознании, «внутри» человека…. Таким образом ситуация – это все то, что человек и наблюдает, и воспринимает, и думает, и сочиняет, и предполагает. Короче говоря, ситуация – это все, что может быть содержанием коммуникативного процесса. Именно в этом смысле ситуация глобальна. Однако только в этом смысле. Но мир действительности – не ситуация. Это мир действительности, не прошедший через человеческое сознание. Ситуация возможна только тогда, когда есть человек (выделено мною – Г.М.). Попробуем убрать из мира действительности человека, и этот мир остается, а никаких ситуаций не будет» (225, с. 188).

Выдающийся отечественный лингвист предвосхитил в своих теоретических построениях поворот в научных исследованиях к человеку, реализацию антропоцентричного подхода к изучению языка, а его тонкое наблюдение о «человеческой» природе ситуации, по существу, дезавуирует представление цели предикации как отражения «положения дел» в действительности и последующие посылки и теоретические выкладки, предложенные в рассматриваемой словарной статье Ю.С. Степановым, о разделении предикации на два этапа (первый – создание пропозиции, или «незавершенной» предикации) и существовании так называемой «завершенной» предикации, которая представляет собой «утверждение или отрицание (истинности или ложности) пропозиции относительно действительности» (340, с. 393).

Как уже было показано, утверждение или отрицание пропозиции («объективного» содержания высказывания) относительно действительности является задачей референции, но не предикации. В выделении же первого этапа предикации как акта создания пропозиции (предикация в узком смысле) содержится внутреннее противоречие, поскольку даже в этом издании (в статье, написанной Н.Д. Арутюновой) пропозиция определяется как семантический инвариант, общий для всех членов модальной и коммуникативной парадигм предложений и производных от предложения конструкций (номинализаций): «В состав П. входят термы, способные к референции, и предикат, способный приобретать модальные и временные характеристики» (29, с. 401).

Представление пропозиции как предиката и соположенных ему актантов не отвечает пониманию предикации как акту соединения двух предметов мысли, пусть даже и выраженных данным предикатом и каким-либо его актантом, так как «семантический инвариант» по своей сути соответствует номинативному аспекту предложения (высказывания), противопоставленному в языке по функции предикации. Отсюда следует, что принять представление предикации как акта создания пропозиции («незавершенной» предикации) невозможно, потому что это акты различной функциональной природы, хотя, конечно, присутствуют в процессе порождения речи. Что же касается второго этапа предикации («завершенной» предикации), то репрезентированная в таком виде она не только более отвечает задачам референции, но и поразительно соответствует чисто грамматическому понятию – предикативности, которую трактуют следующим образом: «синтаксическая категория, определяющая функциональную специфику основной единицы синтаксиса – предложения; ключевой конституирующий признак предложения, относящий информацию к действительности и тем самым формирующий единицу, предназначенную для сообщения…» (340, с. 392). (Естественно, данное понятие абсолютно не применимо в логике).

Сущность предикации непостижимым образом исчезает в синтаксических сочинениях, просачиваясь, подобно песку сквозь пальцы, у лингвистов. Покажем такое «положение дел» на примере современного учебника по теории синтаксиса О.А. Крыловой, М.Ю. Максимова и Е.Н. Ширяева. В разделе «Общее понятие о предложении» отмечается: «Отнесение содержания высказывания к действительности есть грамматическое значение предложения, называемое предикативностью». И далее: «… «… Чтение книг вслух». В данном случае состоялся акт предицирования (! – Г.М.), т.е. содержание предложения-высказывания Чтение книг вслух было соотнесено говорящим с действительностью – как реальное действие, имевшее место в прошлом, до момента речи» (308, с. 22 – 23). В процитированном фрагменте текста понятия предикации (акта предицирования) и предикативности, в принципе, тождественны.

Может быть, понятие «предикативность» просто выступает лингвистическим (грамматическим) коррелятом логического понятия «предикация» (оставим пока в стороне их принципиальное несоответствие в данных трактовках)? Однако современная синтаксическая наука действительно испытывает большую потребность в применении понятия предикации, поскольку, как замечает А.Е. Кибрик, «информация о внеязыковой действительности неотделима от личности, сознания и воли говорящего. Его речевая деятельность состоит не только в творческом осмыслении действительности, но и творческом преобразовании континуального представления о действительности в его дискретный двухмерный (линеаризованный) образ-текст» (277, с. 201).

Именно поэтому, на наш взгляд, в относительно новом «Кратком словаре лингвистических терминов» Н.В. Васильевой, В.А. Виноградова и А.М. Шахнаровича, целью которого провозглашены отбор, ввод и определение языковедческих терминов, употреблявшихся в лингвистических работах 80 – 90 гг. прошедшего столетия, а также не отраженных до этого издания в словарях, имеется отдельная статья «Предикация», где дается следующее определение этого понятия: «Устанавливаемая посредством речемыслительного акта и выражаемая в структуре предложения связь между предметами мысли: соотношение между некоторой сущностью и ее проявлением (акциденцией) в виде другой сущности, признака или действия, отражающее в рамках высказывания реальное или воображаемое положение дел» (110, с. 90). Здесь же отмечается, что по функции в речемыслительном акте предикация противопоставляется номинации.

На первый взгляд, данная дефиниция предикации значительно точнее и привлекательнее, чем соответствующая в «Лингвистическом энциклопедическом словаре»: вводится понятие акциденции, нет «этапов» предикации. Однако и в этом издании присутствует утверждение об отражении в акте предикации «положения дел», что в неявной форме опять сводит предикацию к пропозиции, которая, в свою очередь, здесь определяется следующим образом: «Обозначенное в речи действительное или возможное положение дел, объективный, стабильный семантический компонент высказывания (предложения), способный получать истинностное значение. В состав пропозиции входят предикат и термы, которые являются логическим соответствием понятия актантов» (110, с. 95). Последнее побуждает обратиться к определению в данном словаре термина предикат, который трактуется как: «1. Главный компонент семантической структуры высказывания. П. отражает в рамках высказывания реальное или воображаемое положение дел (см. Предикация, Предикативность)» (110, с. 89).

В итоге все вернулось на круги своя: предикация и предикат «отражают» положение дел в рамках высказывания, пропозиция «обозначает» положение дел в речи, так что даже для неискушенного читателя видны тавтологичность данных определений и фактически полная тождественность понятий, обозначенных терминами «предикация», «пропозиция» и «предикат». Совершенно ясно, что подобные смешение и подмена понятий не приводят к корректным лингвистическим описаниям синтаксических явлений, и поэтому представляется необходимым, во-первых, прояснить содержание понятия предикации как логической категории, во-вторых, установить релевантность понятия предикации задачам исследования языка и речи, и, в-третьих, внести, если потребуется, коррективы в содержание лингвистических понятий пропозиции и предиката, обусловленные их совместным использованием с понятием предикации при построении синтаксической теории.

Следует отметить, что отдельной статьи, посвященной понятию предикации нет ни в фундаментальном «Логическом словаре» Н.И. Кондакова, ни в «Логическом словаре: ДЕФОРТ». Однако в последнем, когда определяется предикат как часть высказывания, отмечается, что согласно современным семантическим представлениям, любой предикат не только указывает на то или иное свойство или отношение, но и на особое бинарное логическое отношение, и, соответственно, любой предикат разделяется на собственно логический предикат, который обозначает (по сути, называет) конкретное свойство или отношение, и логический оператор «Ü», обозначающий отношение предикации (342, с. 190). Отношение же предикации, по данному словарю, является отношением между индивидным концептом и предикатным концептом некоторого суждения. При этом указанное отношение нерефлексивно, нетранзитивно и несимметрично и является особого рода отношением, которое «не может быть сведено к каким-либо другим логич. отношениям, в том числе к отношению импликации или отношению конъюнкции» (342, с. 171 – 172).

Заметим, что отношение предикации как абстрактная взаимосвязь между логическими предметами, т.е. всем тем, «на что направлена наша мысль» (292, с. 413), образует некоторое исходное мыслительное (ментальное) пространство, в котором оно и совершается, так как предикатный концепт – это понятие, рассматриваемое в качестве денотата логического предиката, а индивидный концепт – денотата логического предмета. Иными словами, предикация – это и есть логическая операция приписывания установленного и отобранного мыслящим субъектом конкретного свойства или отношения абстрактному предмету. Предикация как приписывание предмету мысли того или иного его проявления выступает необходимым теоретическим конструктом при построении моделей порождения речи и в этом качестве обязательно должна входить в научный аппарат лингвиста.

В теории внутренней речи выделение в качестве единицы универсального предметного кода так называемого «внутреннего слова» (138, с. 317, 352 – 354) соответствует идее «внутреннего (глубинного)» предиката. При этом подчеркнем, что акт глубинной предикации не равен предикату суждения в логике и предикации в предложении языка. Причем в качестве внутреннего слова (глубинного предиката) может выступать любая по своей природе ментальная репрезентация, которая как единица универсального предметного кода, вне всяких сомнений, является квазизнаком – условной номинацией ситуации «для себя»: «Внутреннее слово – это условный знак ситуации «для себя», сгусток личностных смыслов, целый семантический комплекс, который на стадии его озвучивания, перевода во внешнюю речь и выведения во внешнее высказывание должен быть расчленён на части, соответствующие (в целях нормального общения) конвенциальным языковым значениям, обнаруживаемым в телах определённых языковых знаков. Внутреннее слово, этот зародыш будущего высказывания, ещё лишён грамматических признаков, это может быть и не слово естественного языка, а лишь его кусочек, намёк на него» (556, с. 64).

Выделение внутреннего слова и перевод его в конвенциальный код соответствуют этапу дискретизации целостного фрагмента картины мира говорящего на отдельные пропозиции. И если «глубинный» предикат представляет выбор и нерасчлененное название говорящим ситуации, задающей и ее участников, то пропозиция – это номинация уже структурированного конкретного «положения дел», с заполненными местами участников. Справедливо утверждается, что мы видим мир в модальности субъекта, поэтому пропозиция – это отнюдь не «положение дел» в действительности, а «взгляд» говорящего на действительность, так как именно он создает ситуацию, выбирая глубинный предикат, именно он включает или исключает участников ситуации как предопределенных свойствами предиката, его семантическими валентностями (актантов), так и не обусловленных ими (сирконстантов). В то же время говорящий испытывает давление со стороны языка (пропозиционная структура – это своеобразный лингвистический ген). Таким образом, пропозиция есть результат номинации и является семантической структурой, обозначающей ситуацию в представлении говорящего. Элементами этой структуры выступают предикат и соположенные ему актанты и сирконстанты.

Но процесс порождения речи не ограничивается расщеплением холистического представления фрагмента картины мира говорящего на дискретные пропозиции. Для коммуникации необходимо линеаризовать пропозиции, трансформировать их в информацию, подлежащую высказыванию, выведению вовне: «Механизм компоновки, «упаковки» информации требует учета многих факторов, в частности квалификацию событий по важности, новизне, желательности, близости и т.п. как в отношении себя, так и в отношении слушающего» (277, с. 201). Важнейшей операцией в этом процессе и выступает собственно предикация – преобразование многомерной, но не ориентированной структуры пропозиции в линейную; речемыслительный акт выделения индивидного концепта в качестве предмета мысли и предикатного концепта как его проявления, а также установления (выявления) как самой связи между ними, так и ее вектора. Следовательно, предикация не столько акт создания пропозиции, сколько закономерный акт ее «разрушения». Именно поэтому предикат «как часть высказывания» есть результат акта предикации пропозиционной структуры (пропозиции). И в том случае, если пропозиция является единственной в диктумной части содержания высказывания, предицированная пропозиция обязательно оформляется на поверхностном уровне в синтаксических категориях модальности, времени и лица, т.е. наделяется предикативностью, которая есть не что иное как «форма приписывания признака предмету в соотнесенности с моментом коммуникации» (325, с. 49).

Отсюда следует, что простое предложение – это языковая форма, выражающая в коммуникации пропозицию и отношение предикации как единицу информации приоритетно, и именно данное знание является коммуникативно значимым для говорящего, или, в другой концепции, именно это знание говорящий «навязывает» слушающему. Так что если мы определяем в качестве «сообщающих» иные синтаксические конструкции, то действительно должны установить, что их делает коммуникативными и чем они отличаются друг от друга. Безусловно, коммуникативная единица должна выражать пропозицию, но не только: пропозициональная структура ментальной репрезентации предстает в коммуникации знанием только тогда, когда это знание приписывается, т.е. сохраняется отношение предикации и происходит «навязывание» знания.

Если в коммуникации пропозиция представлена словом, как правило, предикатным, это не «навязываемое» знание, а «разделенное», входящее в общий фонд знаний участников коммуникации и не являющееся объектом обмена и передачи, т.е. информацией. Пропозиция может быть выражена различными языковыми единицами, и предикативная единица основная, но лишь одна из них. Как отмечает Р.М. Фрумкина, принципиальным свойством человеческой психики является пластичность: в отличие от машины человеческий интеллект может оперировать различными по объему ментальными блоками, которые могут укрупняться или разукрупняться (иными словами, определять «масштаб» создаваемой ситуации, которая станет предметом коммуникации), и формирует эти блоки в зависимости от контекста (540, с. 112-113). Именно поэтому так называемые предикатные актанты, определители, номинализации, содержащие в «свернутом виде» элементы пропозиции, но не элементы предикации, как утверждается в той же «Коммуникативной грамматике русского языка», не выступают в качестве отдельного знания (предицированной пропозиции), а включаются в структуру других пропозиций, которые приписываются в коммуникации, тем самым выступая в качестве единиц информации.

В этой связи А.В. Пузырев замечает: «… предицирование как процесс объективно (и/или субъективно) обоснованного приписывания смысла и отличает предложение от слова... Вероятно, здесь потребуется переосмысление предикативности, возможно – разведение понятий предикативности и предицированности...» (447, с. 100). Добавим, предицирование отличает от слова не только предложение, но и некоторые другие синтаксические конструкты. Такие языковые единицы, как деепричастные, причастные, адъективные обороты, приложения, сравнительные, поясняющие конструкции, компоненты с авторизирующим, оценочным значениями, а также адресата побуждения, являются не носителями «вторичной предикативности», т.е. языковой формы, а носителями «вторичного» отношения предикации, что и находит свое проявление в реализации ими при функционировании в простом предложении (предикативной единице) таксисных значений. Следовательно, это не «предикативные» единицы, а скорее, «предицирующие».