Geum.ru

«Вхождение в круг»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   19

Часть 10



Мне тогда было восемнадцать лет, и я училась на первом курсе ме­дицинского института в Новосибирске. Это было замечательное время в моей жизни, - наконец-то я была свободна - по крайней мере, от стро­гих правил и ограничений средней школы. Это было время, наполнен­ное встречами, вечеринками, новыми друзьями, театром - время новых впечатлений и нового жизненного опыта. Подобно молодым студен­там во всем мире, мы постепенно открывали первые радости и удо­вольствия взрослой жизни.

Будучи студентами-медиками, мы постоянно ездили из одной кли­ники в другую, - обычно на автобусе. Нас сильно раздражало, что при­ходилось тратить впустую так много времени каждый день, подолгу трясясь в транспорте, чтобы добраться на занятия. Однажды, в середи­не зимы, я очень долго простояла на остановке на холодном ветру, ожидая своего автобуса, - так что я не была слишком удивлена, когда, спустя несколько часов, я почувствовала, что заболеваю.

К вечеру у меня поднялась температура. Грипп, который в то вре­мя свирепствовал вокруг, обычно, укладывал людей в кровать, по крайней мере, на неделю, поэтому я понимала, что для полного выздо­ровления мне потребуется не день и не два. Это было особенно некста­ти еще и потому, что вскоре у меня должны были начаться зимние ка­никулы, и я планировала провести их на природе с друзьями. Если это действительно был грипп, то это, несомненно, нарушит мои планы на заслуженный мною отдых от ученья. Без особого желания, я отправи­лась в постель, ожидая проявления симптомов моей болезни.

Следующий день я также проводила в постели под теплым пухо­вым одеялом, попеременно читая книгу и наблюдая одну из нескольких телевизионных программ, когда раздался звонок телефона. Это была Ирина, одна из моих близких подруг, - она звонила узнать, как я себя чувствую.

После того, как она выслушала все мои жалобы и стенания, а за­тем высказала все приличествующие случаю слова утешения и сожале­ния, мы некоторое время посплетничали о наших институтских ново­стях. Наконец, когда наша беседа уже клонилась к концу, она нереши­тельно произнесла, что она не уверена, как я отнесусь к тому, что она собирается мне предложить, но она думает, что для меня еще есть шанс поехать за город вместе со всеми. Она сказала, что ее мать знает одно­го знахаря. Он был композитором и работал вместе с матерью Ирины в консерватории. Люди говорили, что он способен творить чудеса. И ее мать могла бы устроить для меня визит к нему сегодня же вечером. Хотя я и сомневалась в необходимости этого визита и постаралась ук­лониться от этого предложения, но моя подруга заставила меня запи­сать его адрес и повторила еще раз, что ее мать позвонит ему и преду­предит о моем визите.

Я записала его адрес, вовсе не будучи уверенной в том, что я ког­да-нибудь им воспользуюсь. Я выросла в семье докторов и ученых. Мои родители были врачами, а моя бабушка со стороны отца имела кандидатскую степень в области химии. Несмотря на то, что ее возраст приближался к восьмидесяти, она все еще продолжала заведовать важ­ной научно-исследовательской лабораторией в Новосибирске. Все чле­ны моей семьи видели во мне будущего ученого-медика, - да я и сама так считала. С этой точки зрения, предложение моей подруги органи­зовать мне визит к какому-то целителю или знахарю казалось абсолют­но нелепым.

Но, положив трубку телефона, я почувствовала, что меня все боль­ше и больше охватывает любопытство и желание узнать, каким обра­зом этот целитель лечит людей. Вера в науку - это была всего лишь од­на сторона моей натуры. Я всегда также чувствовала глубокую внут­реннюю связь с моей другой бабушкой. Мать моей матери, Александра, была малообразованной женщиной, но когда я была маленькой девоч­кой, она казалась мне самым мудрым человеком на всем белом свете.

Она жила в Курске, небольшом городе в центральной России. Я каждый год проводила у нее три летних месяца, Ее маленький дом был наполнен для меня очарованием, тайнами и чудесами. Это было место, где слово, целительство стало для меня родным и знакомым. В здешних местах считалось, что почти каждая женщина, жившая поблизости от моей бабушки, обладала какой-либо волшебной силой. Некоторые из них имели отношение к знахарству и целительству, а о других женщи­нах люди говорили, что они имеют отношение к таинственным и тем­ным силам.

Одно из моих самых сильных воспоминаний детства связано с на­блюдением ритуала, известного под названием Выявление Ведьмы. Несколько женщин с нашей улицы, подозревавших другую женщину в кол­довстве, проводили тогда одну церемонию, имевшую целью, определить была ли она виновна или нет. Я тогда была еще совсем маленькой дев­чушкой, но я помню, свое необычайное волнение и интерес, когда я на­блюдала за этой церемонией из своего укрытия за деревянным забором.

Дождавшись, пока подозреваемая в колдовстве женщина будет за­нята по хозяйству внутри дома и не сможет заметить их, они быстро прошли по дорожке, ведущей от входной двери ее дома до улицы, по­спешно разбрасывая соль по всей дорожке. Хотя соль была абсолютно невидима на глиняной дорожке, но в этой местности царило поверье, что подозреваемая в занятиях черной магией прибегнет к любым ухи­щрениям, чтобы избежать хождения по посыпанной солью дорожке, если она действительно была виновна в том, в чем ее подозревали.

То, что я увидела затем, был действительно удивительно. Вскоре подозреваемая вышла из дома, но вместо того, чтобы пройти на ули­цу обычным путем - то есть по этой дорожке, она выбрала маршрут настолько странный, что это могло показаться безумием. Она прошла от двери вокруг дома, а затем стала прокладывать себе дорогу на ули­цу через заросли высоких и колючих сорняков, росших у канавы вдоль дороги.

Соседки наблюдали за этим из своего укрытия на другой стороне улицы. "Ага," - сказали они и затем с видимым удовлетворением на ли­цах пошли в свои дома, чтобы приготовить свои собственные снадобья и заклинания, которые помогли бы справиться с ее темной силой.

Я подолгу жила среди этих женщин, слушая их разговоры и наблю­дая, как они занимаются своим простонародным и естественным для них волшебством, и все это запечатлелось в моей детской памяти. Часть мое­го существа была очарована и навеки пленена тем удивительным и заво­раживающим миром, в котором они жили и занимались своим таинст­венным искусством.

Таким образом, с самого начала в моей жизни одновременно суще­ствовали два очень разных, можно сказать, абсолютно противополож­ных начала осознания и интерпретации различных проявлений жизни. Я всегда думала об этих двух разных аспектах моего существа как о поляр­но-противоположных явлениях, как, например, Сибирь и Россия, зима и лето, наука и волшебство, и вот теперь телефонный разговор с подругой снова внес смятение в мою душу, возродив конфликт между двумя поло­винками моего существа.

Мой внутренний диалог, посвященный тому, следовать ли мне ре­комендации подруги и пойти к знахарю или отказаться от этого, про­должался в моей душе довольно долго. Нетрадиционное целительство находилось в абсолютном разногласии с атеистической моделью, на которой среди прочих вещей строилась официальная советская культу­ра. Я вспомнила унылый, монотонный голос одного из моих профессо­ров: "Новое социалистическое сознание позволяет нам видеть старые поверья об исцеляющих ритуалах такими, каковыми они и являются в действительности - то есть старой отжившей религиозной ерундой".

Услышав снова этот унылый голос носителя "социалистического со­знания", я приняла решение посетить этого целителя. Даже если из этого визита ничего и не получится, то пусть это будет моей местью за то раз­дражение, которое я испытывала во время нудных лекций этого старого профессора.

Выйдя из дому на холод, я пошла в сторону остановки автобуса, и, конечно же, на остановке оказалась длиннющая очередь. Я взвесила в уме всю ситуацию. Было уже пять часов вечера - самое время пик. Не­многие в России могли себе позволить иметь личный автомобиль, по­этому большинство людей ездили на работу и с работы на автобусах. Судя по длине очереди на остановке, я в лучшем для меня случае мог­ла рассчитывать еще на некоторое ожидание в очереди, за которым по­следует отчаянная борьба за право втиснуться в переполненный людь­ми и не отапливаемый салон автобуса. Пока я стояла на ветру и разду­мывала о том, что мне предпринять, к остановке подъехал автобус, но не остановился, а проехал мимо - он был битком заполнен людьми, сев­шими на предыдущих остановках. Я поняла, что, невзирая на темпера­туру и слабость во всем теле, мне придется идти пешком, если я хочу добраться к целителю вовремя. Я медленно двинулась в нужном мне направлении, и примерно через пятнадцать минут я дошла до много­квартирного дома, где он жил.

Это был обычный жилой дом - типичное, пятиэтажное, здание не­лепого серого цвета в новом жилом районе. Увидев это здание, я вспомнила, что когда я была еще подростком, я часто задавалась во­просом, имеет ли цвет домов, в которых живут люди, какое-либо влия­ние на их эмоции, сознание, и даже на их здоровье. Почти каждое зда­ние в Новосибирске представляло собой уродливую коробку серого цвета. Пока я шла вдоль этого многоквартирного дома, я размышляла о том, насколько же трудно людям вырваться за пределы серой жизни.

Солнце зимой заходит рано, и хотя было еще не так уж и поздно, на улице было совершенно темно, когда я подошла к подъезду. Я была уверена, что это был именно нужный мне дом, но большинство лампо­чек, на лестнице перегорели или вовсе отсутствовали, так что разли­чить номера квартир было крайне трудно. Чувствуя нарастающую сла­бость, я с каждым пролетом лестницы продолжала надеяться, что нуж­ная мне квартира уж точно окажется на следующем этаже. Номера квартир были настолько трудно различимы в темноте, что мне каза­лось, что они расплываются, когда я вглядывалась в них.

Наконец я добралась до квартиры с нужным мне номером. Дверь открыла очень молодая женщина - ей едва ли было за двадцать. Она приветливо улыбнулась и пригласила меня войти внутрь. Она была хо­рошо сложена, и одета по-домашнему - на ней был легкий домашний халатик из ткани с яркими цветами. Ее длинные темные волосы были зачесаны назад и перевязаны, что делало ее привлекательное лицо еще более открытым и приветливым. "Вы, наверное, Ольга," - сказала она. "Он Вас ждет".

Я повесила свое пальто в прихожей и прошла в маленькую одно­комнатную квартиру. Было заметно, что в этой обычной городской малогабаритной квартире живут люди интеллектуальной профессии -в комнате было совсем немного мебели - только книжный шкаф, за­ставленный толстыми, старинными книгами, старый стол с телевизо­ром на нем, старинное фортепьяно около стены, и большая неубранная кровать в середине комнаты. Молодая женщина провела меня в комна­ту, а затем ушла на кухню, оставив меня наедине с человеком, сидев­шим на краю кровати.

Он встал с кровати, когда я входила в комнату. У него были корот­ко постриженные черные волосы, темно-карие глаза, пристально смот­ревшие на меня, и глубокие морщины вокруг рта. Но что произвело на меня наибольшее впечатление в этом мужчине, так это его глубокий и монотонный голос, который я услышала, когда он поздоровался со мной, и его речь, которая была необычна и удивительна, благодаря странным и беспорядочно расставленным ударениям.

Он был одет довольно странно - без рубашки, в одних только бе­лых шортах. Но было очевидно, что он чувствовал себя весьма удобно в таком неформальном одеянии. Он предложил мне сесть на единствен­ный стул в комнате, а затем начал говорить со мной о музыке. Он стал объяснять, как звуки музыки влияют на человеческую психику, и какие чудеса может делать музыка, когда она создается с правильными наме­рениями.

Я не понимала добрую половину его слов, и от этого я начала чув­ствовать себя все более и более неловко. Странное сочетание манерно­сти его поведения и необычности его наряда посеяло во мне большие сомнения в том, что я разумно поступила, согласившись на визит к не­му. Поэтому я обрадовалась, когда в комнату из кухни вошла все та же молодая женщина с чашкой горячего крепкого чая в руках. Она пере­дала мне чашку и присела на кровать прямо передо мной.

"Я хотела бы описать Вам симптомы своей болезни," - сказала я, обращаясь к ней и, пытаясь тем самым перейти к более привычному для меня диалогу между доктором и пациентом.

"Болезнь - это всего лишь один из путей восприятия действитель­ности," - заметила она. "Я предпочитаю другие пути. Посмотрите на меня. Мне сорок три года, и мой внешний вид - это отражение моего пути восприятия действительности и способа взаимодействия с кон­кретной, окружающей меня реальностью".

Пораженная этими словами, я широко раскрыла рот и уставилась на нее с удивлением и недоверием во взгляде. У меня даже началось не­что вроде головокружения. На взгляд ей было не более восемнадцати лет - ей просто не могло быть сорок три. "Вы, наверное, пошутили," - сказала я, пытаясь сосредоточиться на своих мыслях, чтобы отвлечься от какого-то чувства неловкости и беспокойства. Я вспомнила фото­графию мальчика-подростка на книжной полке в комнате, замечая те­перь, насколько сильно этот мальчик похож на сидевшую передо мной женщину.

Неужели, подумала я про себя, это фотография ее сына. Но я так­же не могла принять и такого объяснения, и от этого чувствовала себя еще более смущенной, чем прежде.

"Один из моих приемов, которыми я пользуюсь, чтобы замедлить бег времени лично для себя, - это фотографирование". С этими слова­ми она достала большой, несколько потрепанный фотоальбом из книжного шкафа. Затем, снова сев на кровать рядом со мной, она на­чала листать этот альбом - страница за страницей, - показывая мне свои фотографии. На одной из них она была сфотографирована на пляже, на берегу Оби - молодая и улыбающаяся - в жаркий, солнечный день. На другой - она же, с серьезным выражением лица, сидит за пись­менным столом в кабинете. Я в тот момент попыталась догадаться, ка­кова ее профессия. На следующей фотографии она была запечатлена с сыном и каким-то молодым человеком перед деревенским домом, в ра­бочей одежде с лопатой в руках. Деревья вокруг были усеяны красны­ми и желтыми осенними листьями, а кучи опавших листьев были вид­ны на земле рядом с людьми на фотографии.

Перелистывая страницы фотоальбома, она как бы вела меня через свою жизнь - путешествия в различные места с разными людьми. Од­них мужчин на фотографиях сменяли другие, одни улыбающиеся лица сменялись другими - и так, страница за страницей. Ее волосы станови­лись все более длинными от одной фотографии к другой, а затем вдруг короче. Тут она смеется, а там плачет. Я узнавала ее, запечатленную во многих различных местах. В некоторых из этих мест я тоже когда-то бывала, но образ этой женщины, сфотографированной в таких знако­мых мне местах, производил несколько сюрреалистическое и таинст­венное впечатление.

По мере того, как перелистывались страницы альбома, она стано­вилась все более и более молодой на фотографиях, и я осознала, что она показывает мне свою жизнь в обратном порядке, - от настоящего к про­шлому. Вот на фотографии видно, как она выходит из родильного до­ма с младенцем на руках и с букетами цветов, - она выглядит счастли­вой и немного смущенной, очевидно, что она только начинает ощущать себя матерью. Вот еще фотография - нахмурив брови, она стоит у дос­ки в школьной форме с белым воротничком и пристально смотрит на пожилую учительницу, сидящую за учительским столом. Последняя фо­тография в альбоме была, по-видимому, ее первой фотографией в жиз­ни - совершенно голый ребенок с беззубой улыбкой, лежащий на столе.

"Я разглядываю эти фотографии каждый вечер перед сном. Я на­чинаю с нынешних фотографий и затем иду назад - одна за другой, переживая свое состояние на каждой из них, - пока не дохожу до этой, са­мой первой в моей жизни фотографии, где я - новорожденный младе­нец. А затем я засыпаю как младенец".

"А зачем Вы мне все это рассказываете?" - я была очень слаба из-за высокой температурой, и мне было трудно понять что-либо из того, что происходило, - неважно, вокруг ли меня, или внутри - в тех стран­ных эмоциях, которые я чувствовала.

"Потому что Вы можете осознать и принять это" - прервал нас го­лос мужчины.

"Я приехала к Вам, чтобы вылечиться от гриппа, а не для того, чтобы научиться тому, как стать более молодой" - я сама был удивле­на, услышав насколько неуверенно и слабо прозвучал мой голос.

"Это - всего лишь то, во что Вы верите в настоящий момент. Но не волнуйтесь, - будет вам и излечение от болезни, и все остальное, ради чего Вы к нам приехали," - ответил он.

Тут у меня снова началось головокружение, а волна жара, прока­тившаяся внутри меня, подсказала мне, что моя температура повышает­ся. Я осознала, что даже встать со стула мне будет трудно. Но мысль о температуре немного успокоила меня, так как я решила, что, возможно, мои странные восприятия и ощущения хотя бы частично объяснялись состоянием, вызванным высокой температурой. Возможно, я была бо­лее серьезно больна, чем мне казалось. Я не исключала, что может быть, я вскоре проснусь в своей собственной постели и пойму, что все проис­ходящее - всего лишь горячечный сон. Эта мысль была почти приятна мне. В тот момент мои каникулы на природе совсем не казались такими важными. В том состоянии неловкости, в котором я пребывала, я была готова провести сколько угодно времени в кровати, если наградой за это мне станет избавление от той ситуации, в которой я оказалась.

"Садитесь вот сюда," - предложил мне мужчина, подводя меня к неприбранной кровати. Я осторожно присела на край кровати и за­крыла глаза. В ушах раздавался громкий гул, а мое тело одновременно бил озноб и охватывали волны жара.

Затем я услышала мощные фортепьянные аккорды. Я открыла гла­за и увидела, что он сидит на стуле у фортепьяно и играет. Музыка бы­ла мне неизвестна, но она заключала в себе такую мощную энергию, что мое сознание растворилось в музыке и понеслось в ее потоке. У ме­ня было такое чувство, будто я плыву в бурном океане, и волны то под­нимают меня вверх, то бросают вниз. Я следила за тем, как он играл. Он вкладывал столько душевной и физической энергии в музыку, он так метался за клавиатурой фортепьяно, что, казалось, весь мир для не­го в тот момент заключался в этой музыке.

Затем музыка достигла крещендо, - это был конечный всплеск энергии, который он едва мог вынести. Его будто отбросило от форте­пьяно, и он упал на пол. Я была убеждена в тот момент, что он сошел с ума. А затем я с удивлением осознала, что заключительный аккорд все еще продолжал звучать, - как будто пианино продолжало играть само по себе. И тогда я засомневалась, - а в здравом ли уме я сама. Я чувствовала себя совершенно ошеломленной.

Наконец он поднялся с пола, взял меня за руку и повел в угол ком­наты. К моему удивлению, - возможно, оттого, что я просто была не способна сопротивляться, - я чувствовала себя много спокойнее и уве­реннее. В углу находился маленький стол, на нем стояла свеча, а рядом лежал очень острый нож с рукояткой, на который были вырезаны ка­кие-то символы, похожие на китайские иероглифы. Он положил свою ладонь мне на лоб и стал что-то произносить на незнакомом мне язы­ке. Его голос становился все громче и громче, он начал выкрикивать какие-то немыслимые звуки и слова, непонятные мне. Затем он внезап­но схватил со стола нож и быстрым движением отрезал прядь моих длинных волос.

"Смотрите сюда," - скомандовал он. "Вот Ваша болезнь - здесь, в моей руке!" - и он поднес прядь моих волос к пламени свечи. Я не заме­тила, чтобы он зажигал свечу, и я была абсолютно уверена, что ни я, ни женщина не зажигали ее. Тем не менее, каким-то образом лепесток пла­мени появился над свечой прямо из ниоткуда. Я тогда не испытала ни­какого потрясения от всего происходящего только потому, что в то же самое время я вдруг осознала, что у меня больше нет жара и что я чув­ствую себя абсолютно нормально - вовсе не больной.

Желая отблагодарить его, но, все еще чувствуя себя довольно сму­щенной, чтобы ясно мыслить, я смогла только выговорить: "Большое спасибо. Сейчас я чувствую себя очень хорошо. Сколько я Вам должна?" Я смотрела ему в лицо, теперь такое спокойное и бесстрастное, в ожида­нии его ответа.

Он мягко улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза: "Ваша плата мне будет заключаться в том, что Вы запомните навсегда одну очень важ­ную вещь, которую я сейчас Вам скажу". Он взял мою руку, поднес к ли­цу и стал внимательно рассматривать. Затем он произнес: "Я вижу, что однажды Вы научитесь управлять продолжительностью своей жизни".

Я ушла из этой квартиры в полной растерянности, смущенной, но абсолютно здоровой. Мучившая меня температура исчезла полностью. Я быстро пришла назад к себе домой, где я поспешно начала упаковы­вать вещи для поездки в студенческий лагерь на следующий день.

После этого моя жизнь вернулась в нормальное русло, но этот день оказался победным для той стороны моей натуры, которая была зача­рована всем таинственным. Мое сознание оказалось способным при­нять этот опыт, и он стал составной частью моего внутреннего "я".

Позже, я много думала о тех словах, которые мне сказал на проща­ние этот человек, и часто задавалась вопросом, что же они означали на самом деле. Теперь, здесь, в далекой Алтайской деревушке, я осознала, что впервые подошла к самому краю, за которым я смогу обрести по­нимание тех слов. Я чувствовала, что со мной только что случилось нечто неуловимо-важное, нечто, чего я не смогу объяснить с рациональ­ной точки зрения.

Я все еще находилась под очарованием сна, в котором была Умай. Ощущение реального существования, которое пришло ко мне в реаль­ности сновидения, не было абсолютно неизвестно мне. Я не могла вспомнить, когда прежде я испытывала это состояние в моих снах, но то сладкое и болезненное ощущение в моем сердце не было для меня новым. Оно было связано с чувством "владения" своей свободой во­лей, знанием того, что даже в сновидении я могу управлять своей ре­альностью посредством одной только силы воли.

Громкий стук в окно вернул меня от моих размышлений в сего­дняшнюю действительность. С бьющимся сердцем, я вскочила с крова­ти. За окном все еще была ночь, и я ничего не смогла увидеть на тем­ной улице за окном. Я спросила: "Кто там?" - и тут только поняла, что, мой голос был настолько слаб и тих, что я сама едва могла себя услы­шать. Стук в окно повторился.

"Кто там?" - повторила я, - в этот раз уже гораздо громче. "Оля, это я, Николай".

Я подбежала к двери и открыла ее. "Входите. О, господи, Нико­лай, где Вы были? Мы не знали, что и думать".

Вслед за мной в прихожую вошла Анна - она была еще в полусон­ном состоянии - и посмотрела на часы. Увидев Николая, она останови­лась. "Привет, Николай. Как вы себя чувствуете?" - спросила она.

"Сейчас лучше. Сделайте мне чаю, пожалуйста".

"Конечно, сейчас," - ответила я. Мы все прошли на кухню. Я вклю­чила верхний свет, а Аня поставила чайник на газовую плитку. Нико­лай выглядел крайне усталым и каким-то иным. Его вид разбудил во мне мои прежние опасения врача-психиатра о том, что, возможно, у не­го действительно - умственное расстройство.

"Николай, как Вы себя чувствуете?" - спросила я, повторив вопрос, который чуть ранее задала Аня.

"Не волнуйтесь, Оля. Я вовсе не сошел с ума. Это все потому, что я становлюсь камом". Он немного расслабился и начал рассказывать нам свою историю, прихлебывая горячий чай.

"Оля, Вы, наверное, помните, что после того, как мы расстались позавчера, я направился сюда, а Вы тогда пошли с Умай в другой дом. Она не объяснила мне, что я должен был делать. Она сказала, что уви­дится со мной позже, но не сказала, когда и где. Я шел по улице, расст­роенный и сердитый. Сначала я был раздражен , потому что Умай не сказала мне ничего с тех пор, как я приехал. Я-то думал, что она немед­ленно начнет обучать меня, как стать камом.

Я не понимал, почему она попросила Вас, Оля, сопровождать ее, вместо того, чтобы начать учить меня. Но когда Вы ушли с ней, она смо­трела на меня так, как будто я вообще не имел никакого значения и от­ношения ни к чему. Я действительно опасался, что она может вообще забыть и оставить меня одного на улице. Я очень тогда рассердился. У ме­ня появилось какое-то странное ощущение - как будто меня всего поби­ли. Голова вся горела, и это не позволяло мне думать ни о чем другом.

Затем мой гнев сменился каким-то странным эмоциональным со­стоянием, которое я не могу описать, но которое я сразу же узнал - я ис­пытывал его и раньше, тогда, когда я слышал голос Мамуша в Новоси­бирске и пытался избавиться от этого голоса. Но в этот раз это состоя­ние было более выраженным. Я шел по улице, не зная, что делать, ког­да я снова услышал его голос, который приказал мне: "Беги в горы".

Мне это показалось совершенно безумным, но это был такой не­пререкаемый приказ, какого я никогда в своей жизни не слышал. Во­круг была темная ночь, и только в немногих домах еще горел свет. Го­ры и лес обступали деревню темной и пугающей стеной. Я вглядывал­ся в них, чувствуя таящиеся в них опасности.

Мне послышались голоса всех диких лесных зверей, которые бро­дят ночью в лесу. Но тут снова раздался дядин голос и заглушил все мои страхи и опасения - он закричал так громко, что слова его проник­ли в мой мозг сквозь пламя, все еще бушевавшее в моей голове: "Иди в горы!".

Несмотря на то, что большую часть своей жизни я провел в дерев­не, я все же боялся ходить в темноте. Я побежал по улице. Я думал тог­да, что физическое движение поможет мне вернуться в нормальное со­стояние. Но голос Мамуша следовал за мной, направляя меня. Я даже не заметил, что вместо того, чтобы направиться к освещенным домам, я пошел прямо в горы.

Вскоре я оказался в темном лесу в горах, - деревня лежала внизу. Мой страх был таким сильным, что я не мог остановиться ни на секун­ду. Я как бы ощущал, что если я остановлюсь хотя бы на долю секунды, то либо звери, либо духи найдут меня и убьют прямо на месте. Я про­должал бежать без остановки. Я так далеко углубился в лес, что когда я обернулся посмотреть на деревню, то огней уже не увидел. В конце кон­цов, я полностью выбился из сил и был вынужден остановиться.

Сразу же после этого я услышал легкий звук чьих-то шагов справа от меня. Это привело меня в ужас. Я собрался с остатками сил и снова принялся бежать так быстро, как только мог. Я думал, что могу уме­реть в любой момент. Я не мог себе представить, что все это может за­кончиться чем-то иным, чем моя смерть.

Возможно, для Вас это прозвучит странно, но в тот момент я был полностью уверен, что для меня уже не будет пути назад в нормальный мир. Я потерял счет времени. Я не могу сказать Вам, сколько часов я бегал по горам, поворачивал то в одну сторону, то в другую, перепры­гивал через что-то, кричал, терял контроль над своими действиями. В те немногие краткие моменты, когда ко мне возвращалась способность мыслить, мне казалось странным, что я еще ни разу не упал и не повре­дил себе что-нибудь. Наконец, я ощутил полное безразличие к своей судьбе. Ничто уже не пугало меня больше. И тогда я снова услышал го­лос Мамуша, который на этот раз звучал успокаивающе.

"Теперь успокойся и ляг на землю," - мягко скомандовал он.

"Уже наступал рассвет, и этого света мне хватило, чтобы рассмот­реть то, что меня окружало. Я был просто поражен, осознав, что про­шла целая ночь. Я заметил, что нахожусь в месте, где снег уже начал подтаивать. Не думая больше ни о чем другом, я лег на землю прямо в своем овчинном тулупе и немедленно заснул.

"Не повреди траву! Трава - это волосы земли!". Это были послед­ние слова, которые я услышал.

Звуки тихой беседы разбудили меня. Уже наступило утро, и солн­це ярко сияло в ясном чистом небе. Я увидел Умай и еще какого-то че­ловека, которого я никогда не видел прежде. Они стояли очень близко от меня. Неожиданно они начали смеяться надо мной. Я очень рассер­дился на них, и они поняли это по моему лицу. Тогда они стали более серьезными, а Умай заговорила со мной.

"Я знала, что духи собирались подвергнуть тебя испытанию вчера, но я не хотела вмешиваться и предупреждать тебя об этом. Им надо бы­ло сделать то, что они сделали, прежде чем я смогу встретиться с тобой".

" Что ты имеешь в виду, говоря "подвергнуть испытанию?" - спро­сил ее я.

"Это выражение, которое мы используем для того случая, когда духи приходят и заставляют нового кама бегать и танцевать".

"Так что, это случается с каждым, кто становится камом?" - спро­сил я с чувством облегчения.

"А что, ты хочешь к себе особого отношения?" - насмешливо отве­тила она. "И не надейся - так у камов не бывает. С этого дня ты будешь особым для других людей, но только не для камов, которым ты и сам станешь очень скоро".

Я все еще обижался на нее, но я понял, что она пришла, чтобы по­мочь мне, и поэтому слушал ее очень внимательно.

"Твой дядя приходил ко мне перед смертью. Он сказал, что однаж­ды ты придешь ко мне за помощью. И он попросил меня, чтобы я на­учила тебя некоторым вещам. Он был уверен, что ты придешь, но тог­да я думала, что он ошибается. Это бывает настолько редко, что чело­век уезжает в город, находит там работу, а затем возвращается в дерев­ню. Что ж, твой дядя был прав. Но я все еще не уверена относительно твоих намерений. Ты сам-то осознаешь, что ты собираешься делать?"

"Да. Я принял решение. Я хочу стать камом". Я полагал, что мое­го ответа будет достаточно, но она продолжала задавать мне другие во­просы.

"Ты понимаешь, что тебе придется оставить все, что у тебя есть в городе? Твою работу, твоих друзей, твою девушку?" - спросила она, обнаруживая свои сомнения.

"Но я ведь приехал сюда, верно?"

"Верно, но здесь у тебя будет совсем другая жизнь, чем та, которой ты жил в городе. Ты осознаешь это? И принимаешь ли ты это?"

"Почему ты спрашиваешь меня об этом? Даже если я и сказал, что жалею, что уехал из города и что я хотел бы вернуться, но ты же зна­ешь, что теперь для меня невозможно вернуться туда. Я никогда не смогу вернуться в город. Отчасти ты права в своих сомнениях, потому что во многих отношениях я хотел бы сохранить свою мечту о городе. Мне бы хотелось жить там, завести семью, получить образование. Но теперь-то я знаю, что единственное, что меня ждет в городе - это сумас­шедший дом. И, в действительности, у меня ведь нет выбора, верно? Мне приходится выбирать между одним злом и другим. Которое из них меньше? И все же, я не только поэтому сделал свой выбор. Я дей­ствительно хочу стать камом для людей, живущих здесь".

Умай слушала меня внимательно. Казалось, она довольна моими ответами.

Затем она произнесла: "Ну что ж, у нас не так уж и много време­ни. Сейчас я научу тебя некоторым вещам, которые ты должен знать, чтобы начать. Все остальное тебе придется постигать самому. Сущест­вуют некоторые вещи, которые, мне как женщине, знать не положено. Но есть и такие вещи, которые я знаю, но не могу научить им тебя. Такие вещи придут к тебе разными путями, по мере необходимости. Твой дядя, Мамуш, был очень могущественный кам. Он был небесный кам. Не каждый имеет право путешествовать по верхнему небесному миру, и не каждый может это делать. Но он мог делать это, даже зимой, когда небо замерзает. Пользуясь колотушкой своего ручного бубна, он был способен ломать лед на небесах и проникать в страну Ульгеня. Я виде­ла, как однажды он отправился туда.



Ты может быть думаешь, что, когда ты станешь настоящим камом, ты будешь отличаться от Мамуша так же, как люди отличаются один от другого. Но это неверно. Одна из самых больших тайн - это то, что кам всегда один и тот же. Мамуш ли, ты ли, тот, кто придет после тебя, - все они - один и тот же кам, который существует в разных воплощениях. В этом заключается линия наследия, и настоящий кам - это проявление линии наследия. Каждый из Вас может быть особым человеком, но с точки зрения Вашего могущества Вы все один и тот же кам. Итак, те­перь твоя задача состоит в том, чтобы быть полностью открытым для могущества Мамуша и воспринять его - стать воплощением этого могу­щества. Ты будешь слышать голос Мамуша до тех пор, пока он не за­кончится. После этого ты будешь иметь свой собственный голос и свое собственное могущество. Но ты должен будешь приложить много уси­лий, чтобы получить его. И ты прав, - у тебя действительно нет никако­го выбора. Духи указали на тебя, и не в твоей власти спорить с ними.

"Подойди ко мне!" - обратилась она к сопровождавшему ее чело­веку, - жителю Алтайских гор, которому было примерно лет пятьдесят. Я заметил, что слабая улыбка блуждала на его лице в течение всего времени, пока Умай разговаривала со мной. Казалось, что он абсолют­но не интересуется мной, но, тем не менее, он немедленно откликнулся на ее призыв, приблизился к ней и подал ей большой мешок, из кото­рого она вынула большой ручной бубен.

"Мамуш оставил мне его и наказал отдать тебе," - сказала она, про­тягивая его мне. Овальный бубен был совсем новый и весьма тяжелый, с резной деревянной ручкой в виде человеческой фигуры. Деревянная основа бубна была изготовлена из ивового дерева. Кусок лосиной шку­ры обтягивал бубен, и было видно, что шкура настолько свежая, что от нее исходил неповторимый запах дикого лесного животного.

"Этот лось будет твоим животным, с которым ты будешь путеше­ствовать. Мы поможем тебе оживить его прямо сейчас".

"Мне нельзя многого рассказать Вам о той церемонии, которую они помогли мне провести. Да я и сам еще не имею полного представ­ления о ней. Но сначала они погрузили меня в какое-то сонное состоя­ние. Помощник Умай встал позади меня, держа меня за плечи и раска­чивая мое тело вперед и назад, в то время как Умай разжигала костер передо мной. Дым от костра был такой густой и едкий, что мне при­шлось закрыть глаза. Скоро я ощутил, что мой дядя стоит позади ме­ня, удерживая мое тело, а затем я помню, как мы охотились вместе с ним. Мы преследовали огромную беременную лосиху, которая должна была вскоре родить лосенка. Мы должны были быть очень осторож­ными и не издавать никаких звуков.

Шаг за шагом я следовал за беременной лосихой в глубь тайги. Пря­чась за деревьями и кустарником, я наблюдал рождение лосенка. В тот самый момент, когда лосенок появился на свет, я почувствовал, как кто-то схватил меня за плечи и начал отчаянно трясти. Я понял, что я дол­жен был взять этого лосенка и унести его куда-то далеко. Это и было це­лью той охоты. Я сделал то, что от меня требовалось, настолько быстро, насколько был способен. Я боялся лосихи-матери, - она легко могла убить меня. Затем я побежал. Я бежал так быстро, как только мог, бе­жал, не зная, зачем я это делаю. И тогда я вновь услышал голос Умай.

"Положи его сюда!" - сказала она. Она держала в руках бубен с че­ловеческой фигурой, направленной прямо на меня. Я положил лосенка в бубен и почувствовал, как он вошел внутрь. "Открой глаза!" - прика­зала Умай. Я повиновался, и тогда она удовлетворенно произнесла: "Вот мы и поймали твою чулу". Она протянула мне бубен. Я мог ви­деть и чувствовать жизнь в этом бубне, даже не касаясь его.

Затем я спросил ее: "А что значит чула?" Я никогда прежде не слы­шал этого слова.

"Чула - это жизненная сила лосихи, которая отдала свою шкуру для твоего бубна" - ответила она. "Теперь это будет также и твоя жиз­ненная сила. Если кто-либо украдет этот бубен у тебя, то ты умрешь. Эта вещь теперь драгоценна, и она всегда должна находиться около те­бя". Я протянул руки к бубну, и в тот же момент он, казалось, сам со­бой перешел ко мне в руки. Он был теплым, и у меня было такое ощу­щение, что он слегка вибрировал. Я сразу же почувствовал, что теперь я крепко-накрепко связан с этим бубном, и я знал, что это оттого, что внутри его находилась жизненная сила лосихи.

Затем мне пришло в голову нечто, что смутило меня. "Как же так, ведь шкура от старой лосихи, а я туда положил лосенка. Я что, сделал что-нибудь не так?" - поинтересовался я.

"Нет, ты все сделал совершенно правильно. Чтобы получить чулу старой лосихи, ты должен был поймать ее, когда она был лосенком. Мы помогли тебе возвратиться в момент рождения лосенка. Начиная с это­го момента, чула будет служить только тебе. У нее не будет никакого другого назначения. Теперь ты знаешь, как ловить чулу, и когда тебе придется это делать снова, ты не будешь нуждаться в чьей-либо помощи.

Все в этом мире имеет свою собственную чулу. Когда ты будешь излечивать кого-либо, кто потерял свою чулу, тебе придется странство­вать, чтобы найти чулу больного и поймать ее ручкой этого барабана. Затем тебе надо будет принести чулу назад в настоящее и впустить ее в левое ухо больного человека. Таким образом, можно вернуть больно­му украденную у него чулу.

Твоя чула будет твоим товарищем и помощником. Она научит те­бя многим вещам. Твоя следующая задача состоит в том, чтобы разме­тить твою шаманскую территорию, сделав карту на лосиной коже. Позже я покажу тебе, как это делается".

"Кстати, Оля, я спросил ее, почему бубен в доме Мамуша был сло­манным. Она ответила, что это оттого, что другой мир, - мир, куда ухо­дят люди после смерти - это зеркальное отражение нашего мира. И все вещи, которые хороши для людей здесь, в этом мире, плохи для них в том мире, и наоборот. Поэтому, если бы они не сломали бубен Маму­ша, когда он умер, он не смог бы воспользоваться им в другом мире.

"Я провел целый день в горах с Умай и с ее помощником. Они по­казали мне множество вещей. Мы должны были снова дождаться ночи, чтобы проделать обратный путь. Им было важно сопровождать меня в этом пути обратно, чтобы я смог унаследовать магическую террито­рию моего дяди. Умай провела меня через нижний мир и показала мне там много разных и важных вещей. Я многому научился за это время, но я не вправе рассказывать Вам что-либо еще. Мне бы теперь отдох­нуть хоть немного". Он вздохнул и погрузился в молчание.

История, рассказанная Николаем, лишила меня дара речи. Я вста­ла и пошла на кухню, чтобы вымыть чашки, из которых мы пили чай, и обдумать то, что я услышала. Ритуал исцеления, которое провела Умай в пустом доме позавчера, все, что случилось вчера вечером, то, как она вылечила Аню, ее присутствие в моем втором сне, и вот теперь история Николая - все это были отдельные эпизоды, и все же все они были как-то взаимосвязаны. Образ самой Умай - вот то, что объеди­няло их.

Пока я размышляла обо всех этих случаях и о том, когда они происходили, мне пришло в голову, что у Умай не оставалось вообще ника­кого времени на сон. Казалось, что она перемещалась из одного места в другого сутки напролет в течение почти что двух дней. Разве это воз­можно? Я покачала головой в недоверии, как будто это могло бы дать мне ответ. Естественно, ответ не появился, так что я продолжила при­бирать на кухне.

Вскоре, через открытую дверь кухни, я услышала голос Николая: "Мы должны поторопиться. Уже почти семь утра, и автобус, который отвезет нас домой к моей матери, будет здесь примерно через пятнад­цать минут.

"Что? Автобус!" - вскричали мы с Аней в унисон. "Неужели сюда ходит автобус? Почему же Вы заставили нас идти сюда по снегу пеш­ком несколько часов?"

"Потому что автобус ездит только раз в неделю," - объяснил он. "Сегодня - тот самый день. Так что все удачно складывается для нас. Поторопитесь, девушки!"

Мы были поражены, когда увидели этот автобус. Старый и разби­тый, он выглядел так, как будто его списали давным-давно - неподвиж­ная металлическая коробка, каким-то ветром занесенная на середину деревенской улицы. Но Николай продолжал настаивать, что этот авто­бус не только реален, но и способен довезти нас до его деревни, если только мы поторопимся и попадем на него вовремя.

Когда мы погрузились в автобус, я внезапно почувствовала острую печаль при мысли о том, что мы уезжаем от Умай. "Николай," - выпали­ла я, -"а как же с Умай? Увидим ли мы ее снова? - Не оставляла ли она для нас какое-нибудь сообщение?" Но еще до того, как он успел ответить, ав­тобус закряхтел и тронулся по небольшой деревенской улице в направле­нии дремучего леса.

"Я не знаю, где она. Разве она ничего не сказала Вам?" Не дождав­шись от меня ответа на свой вопрос, он поинтересовался: "Оля, а ты что ожидаешь от нее чего-то?"

"Нет" - ответила я, чувствуя себя разочарованной. То, что Умай так повлияла на мою жизнь, наконец-то достигло моего сознания.

"Я должна ей кое-что", - сказал Аня. "Я хочу заплатить ей за то, что она меня вылечила. Вы не передадите ей эти деньги от меня, Николай?"

"Нет-нет, не могу. Она не примет денег. Если бы она нуждалась в деньгах, она бы сама сказала Вам об этом".

Автобус медленно покачнулся на ухабе, и мы поторопились распо­ложиться на наших местах настолько удобно, насколько это было воз­можно. Дорога едва просматривалась на земле, поэтому вместо много­часовой ходьбы по снегу, мы провели примерно то же самое количест­во времени, сидя в холодном автобусе, который, трясясь и болтаясь на ухабах, вез нас через горы. Мы почти не разговаривали во время поезд­ки, и я почти все это время раздумывала о том, какое значение для ме­ня имела встреча с Умай.

Я старалась понять и принять все мною пережитое на Алтае всей своей сущностью, но это было трудно. Умай ничего не объяснила мне, и при этом она даже не выказала никакого интереса к тому, собираем­ся ли мы с Аней уезжать, или остаемся. Все это оставило во мне чувст­во незавершенности и даже породило сомнения в важности того, что произошло. Я не переставала задаваться вопросом, а может быть то, что казалось мне таким потрясающим и важным для меня, было про­сто обычным и малоинтересным случаем для Умай. Но если это так, то почему же тогда все это продолжает казаться таким важным для меня?