Экзистенциальная проблематика в творчестве а. М. Ремизова (на материале дореволюционных рассказов) 10. 01. 01 русская литература
| Вид материала | Рассказ |
- Программа лекционного курса Введение, 333.09kb.
- Программа вступительного испытания по предмету «Литература» Тема Русская литература, 82.04kb.
- Учебника. Учитель Кулябина Зинаида Григорьевна. Выступление на Краевой научно-практической, 48.58kb.
- Традиции ф. М. Достоевского в творчестве и. Бродского 10. 01. 01 русская литература, 244.16kb.
- Великанова Екатерина Александровна цикл «в глубине великого кристалла» В. П. Крапивина:, 312.48kb.
- Литература 10 класс, гуманитарно-юридический, социально-экономический Русская литература., 121.55kb.
- Явление журнализма в творчестве Н. В. Гоголя >10. 01. 01 Русская литература 10. 01., 309.84kb.
- Проза л. Улицкой 1980 2000-х годов: проблематика и поэтика 10. 01. 01 русская литература, 310.17kb.
- Иваньшина Елена Александровна Трудоемкость дисциплины 7 зачетных единиц Количество, 176.07kb.
- Русская литература в поисках духовной самоидентификации: национальная жизнь в изображении, 577.5kb.
На правах рукописи
ЗИМИРЕВА КРИСТИНА ИГОРЕВНА
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМАТИКА
В ТВОРЧЕСТВЕ А.М. РЕМИЗОВА
(на материале дореволюционных рассказов)
10.01.01 - русская литература
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Пермь – 2007
Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Пермский государственный университет» на кафедре русской литературы.
Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор
Спивак Рита Соломоновна
Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор
Дворцова Наталья Петровна
кандидат филологических наук, доцент
Куличкина Галина Васильевна
Ведущая организация: Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Челябинский государственный университет».
Защита состоится 7 ноября 2007 г. в часов на заседании диссертационного совета Д 212.198.11. при ГОУ ВПО «Пермский государственный университет» по адресу: 614990, г. Пермь, ул. Букирева, 15, зал Ученого совета.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Пермского государственного университета.
Автореферат разослан октября 2007 г.
Ученый секретарь диссертационного совета, В.А. Салимовский
доктор филологический наук
Общая характеристика работы
Актуальность работы. К изучению экзистенциального сознания в русской литературе XX в. отечественная наука обратилась после большого перерыва в 80-е гг. XX в. на волне усилившегося чувства общности европейской цивилизации и путей ее исторического развития. Последующие 90-е гг. и начало XXI в. поставили перед русским литературоведением задачу дифференциации феномена западноевропейского и русского художественного экзистенциализма и уточнения пространственных и временных границ последнего. В этой связи многое может прояснить обращение к сложным, синтетическим художественным мирам ряда писателей начала XX в., среди которых видное место принадлежит А.М.Ремизову.
До сих пор экзистенциальная проблематика привлекала внимание исследователей в основном в дореволюционных романах автора и автобиографических книгах периода эмиграции. Назревшая потребность в комплексном осмыслении художественной системы Ремизова и места русского экзистенциального сознания в судьбе европейского экзистенциализма обусловливает актуальность изучения экзистенциальной проблематики в рассказах писателя 1900–1910-х гг..
Объектом изучения является раннее творчество Ремизова. Предмет исследования – экзистенциальное сознание, нашедшее отражение в его дооктябрьских рассказах.
Основным материалом данной работы являются художественные произведения Ремизова малой повествовательной формы дооктябрьского периода. В работе проанализировано 30 текстов Ремизова, среди которых 3 повести («В плену», «Эмалиоль», «Петушок») и 27 рассказов, составляющие сборники «Чертов лог и полунощное солнце», «Зга. Волшебные рассказы», а также рассказы, вышедшие отдельными изданиями. Дополнительными материалами являются дореволюционные романы писателя («Пруд», «Часы», «Крестовые сестры», «Неуемный бубен», «Пятая язва», «Плачужная канава»), большой автобиографический цикл Ремизова («Подстриженными глазами», «Иверень», «Взвихренная Русь», «Встречи. Петербургский буерак», «Кукха. Розановы письма», «По карнизам», «Учитель музыки. Каторжная идиллия» и др.)), автобиографические и литературно-эстетические заметки, объединенные автором в книги «Пляшущий демон. Танец и слово», «Мерлог», «Огонь вещей. Сны и предсонье», а также дневники, письма писателя и воспоминания современников разных лет.
Основная цель исследования состоит в рассмотрении основных экзистенциальных проблем и выявлении своеобразия их художественного воплощения в раннем творчестве Ремизова. Достижение заданной цели предполагает решение следующих задач:
1. Проанализовать мироощущение Ремизова в сопоставлении с миропониманием представителей экзистенциальной философии.
2. Сопоставить художественно-эстетические взгляды писателя с концепцией «абсурдного творчества» А.Камю и с эстетической позицией Л.И.Шестова.
3. Проанализировать концепцию человека в ранней прозе Ремизова.
4. Выявить основные образы и мотивы в художественной системе ранних рассказов писателя, соотнесенные с экзистенциальной концепцией человеческого бытия.
5. Раскрыть особенности художественного воплощения проблемы «Человек и время» в дооктябрьских рассказах автора, отвечающие принципам философии существования.
6. Определить специфику художественного воплощения характерной для экзистенциализма проблемы «Я – Другой» в раннем творчестве писателя.
Обозначенные цели и задачи определяют собой научную новизну данного исследования. В настоящей работе впервые рассматриваются дореволюционные рассказы Ремизова как единая и целостная художественная система, соотвествующая комплексу экзистенциальных представлений о мире С.Кьеркегора, Л.И.Шестова , Н.А.Бердяева, К.Ясперса, Ж.-П.Сартра и А.Камю.
Методология исследования строится на сочетании сравнительно-типологического, историко-генетического, системного, мифопоэтического, мотивного подходов, разработанных в трудах М.М.Бахтина, Б.М.Гаспарова, Б.О.Кормана, Е.М.Мелетинского, З.Г.Минц, В.В.Федорова и др.. Анализ творчества Ремизова в контексте экзистенциальной литературы XX в. основан на наблюдениях и выводах таких ученых, как Ю.В.Бабичева, С.И.Великовский, В.В.Ерофеев, В.В.Заманская, Л.А.Колобаева, С.Г.Семенова, Р.С. Спивак и др..
По убеждению большинства современных ученых, проблематика раннего Ремизова тяготеет к философским, бытийным вопросам, а специфика художественного мира автора может быть описана в системе универсалий (нравственно-философских категорий). В ряде современных работ были предприняты попытки конкретизировать философскую направленность художественного сознания писателя посредством сопоставления его взглядов с принципами экзистенциальной философии Л.И.Шестова (Ш.Розенталь, Л.А. Колобаева, А.А.Данилевский и др.). Согласно точке зрения этих ученых, в некоторых базовых аспектах миропонимание писателя (взгляд на характер и сущность человеческого бытия, на возможности разума в познании мира, свободу личностного самоопределения и др.) сближается с концепцией человеческого существования в работах Шестова. Е.Р.Обатнина устанавливает соотнесенность эстетических взглядов писателя и представлений о функциях языка М.Хайдеггера.
Опора на концепцию человеческого существования, изложенную в трудах Л.Шестова и М.Хайдеггера, позволила некоторым ученым установить в ранних произведениях Ремизова ряд общих для них проблем. Так, М.В.Козьменко, обращаясь к дореволюционному творчеству писателя, возводит случай в художественной системе раннего Ремизова к философии Л.И.Шестова. По мнению исследователя, принципы организации художественного времени в романе Ремизова «Часы» предвосхищают представления М.Хайдеггера о категории времени. Л.А.Колобаева утверждает, что близость мироощущения автора «Крестовых сестер» философии Шестова обусловлена схожей трактовкой проблемы отчуждения человека от мира. Е.Горный отмечает мотивы метафизического протеста, «овладения миром», «одиночного заключения», а также указывает на преобладание деструктивных сил, принципиальную непознаваемость действительности в художественном мире романа «Часы». Х.Вашкелевич ставится проблема всестороннего порабощения человека в повести «В плену». Художественное пространство рассказа «Новый год» Ю.Розанов охарактеризовал как «пространство экзистенциального отчаяния».
Однако вне поля зрения исследователей остается несколько аспектов, связанных с экзистенциальной проблематикой в творчестве Ремизова. До сих пор остается непроясненным вопрос соотнесенности художественного сознания Ремизова с философией Н.А.Бердяева, С.Кьеркегора, К.Ясперса, А.Камю, Ж.-П. Сартра, а также взаимосвязи художественно-эстетических поисков писателя со взглядами на задачи искусства А.Камю и Л.Шестова. Кроме того, многие ранние рассказы Ремизова в интересующем нас аспекте остаются вне поля зрения ученых. В ряде случаев установление в художественном творчестве западноевропейских экзистенциалистов.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Система философских взглядов и художественно-эстетические поиски Ремизова соответствует экзистенциальному типу мышления.
2. В основе художественного мира в дореволюционном творчестве Ремизова находится идея «неподлинного» бытия, которая отражает первостепенные для экзистенциального сознания проблемы преодоления человеком границ собственной судьбы (вопрос «проектирования» существования) и обретения подлинной духовной свободы.
3. Одной из наиболее актуальных для экзистенциального сознания раннего Ремизова становится проблема утраты Дома, которая связана с вопросом поиска экзистенциальной «укрытости» и обретения человеком своего места в мире.
4. Ставя вопрос «Человек и время», писатель откликается на одну из первостепенных для философии существования проблему человеческого сознания. В дооктябрьских рассказах Ремизова художественное время отражает экзистенциальные представления автора о неизбежности и необратимости разрушительных и отчуждающих процессов в мире, об агрессивности времени по отношению к носителю индивидуального, мифологического сознания.
5. Проблема «Я–Другой» в ранних рассказах писателя связана с идеями онтологического одиночества человека, невозможности установления подлинного духовного контакта между людьми в мире «неистинного» существования, передачи собственного духовного опыта Другому.
6. Художественное мышление Ремизова, как представителя русской экзистенциальной литературы, антиномично. В пределах единого художественного мира рассказов писателя сосуществуют противостоящие друг другу точки зрения на человеческое бытие, которые находят выражение в образах «дружественного» («мира свободы») и «враждебного» («мира необходимости») космоса.
Теоретическая значимость настоящей работы заключается в дополнении и уточнении представлений о месте русской литературы в общеевропейском литературном процессе и особом национальном варианте литературы экзистенциализма.
Практическая ценность. Материалы и результаты данного исследования могут найти применение в общих лекционных курсах по истории русской литературы, а также в специальных курсах по русской литературе экзистенциализма и творчеству Ремизова.
Апробация работы. Результаты исследования докладывались на отчетных научных конференциях преподавателей, аспирантов, молодых ученых, студентов (2006, 2007) в г. Перми и отражены в четырех публикациях.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованной литературы.
Основное содержание работы
Во Введении обосновывается актуальность темы, материал, предмет и объект исследования, анализируется степень изученности вопроса, определяются основные цели и задачи работы, указывается методологическая основа, раскрывается научная новизна и теоретическая значимость исследования, формулируются положения, выносимые на защиту, даются сведения об апробации работы.
В первой главе «Мироощущение А.М. Ремизова в контексте экзистенциальной философии» раскрывается соотнесенность представлений писателя о мире с мировоззренческими установками философов-экзистенциалистов. В первом параграфе «Основные категории мировосприятия Ремизова в свете философии существования» рассматриваются базовые для мироощущения писателя нравственно-философские категории: страдание, протест, пограничные состояния (сон, смерть), свобода, время, история и др..
«Метафизический бунт» против безысходности человеческого удела в мировоззрении Ремизова сближается с концепцией человеческого существования в философском эссе «Миф о Сизифе» А.Камю, который утверждает идею протеста человека против «трагической реальности». Идти «наперекор» судьбе, по Ремизову, значит отстаивать свою личную свободу. («Автобиография» писателя 1922 г., дневники автора, переписка с Н.В.Кодрянской, автобиографические книги «Взвихренная Русь», «По карнизам», «Подстриженными глазами»).
Категория времени осмысляется Ремизовым как главный отчуждающий и разрушительный фактор бытия, влекущий человека к неизбежной смерти (См.: «Огонь вещей»).. Такое же понимание времени транслирует Шестов в книгах «Шекспир и его критик Брандес», «Кьеркегор и экзистенциальная философия», Бердяев в трактате «Философия свободы», Ясперс в книге «Смысл и назначение истории», подчеркивая, что человеческое существование неизбежно подчинено времени, ведущего бытие к разрушению и смерти.
Угол зрения писателя на историческое время (отрицание социального прогресса), нашедший наиболее полное воплощение в книге «Взвихренная Русь», обнаруживает точки пересечения со экзистенциалистской трактовкой «смысла и назначение истории». Убежденность писателя в невозможности не считаться с историей (социальными институтами и законами) позволяет соотнести взгляды Ремизова и Ж.-П.Сартра («Бытие и ничто»).
В мировоззрении Ремизова прослеживается такое же разграничение между миром «свободы» (экзистенциальной сферой личности) и миром «необходимости» (внешним миром), как и в философии Бердяева («Философия свободы», «Самопознание. (Опыт философской автобиографии)»). Если мир «свободы» для писателя связан с «безграничной» духовной жизнью человека, то мир «необходимости» – с внешним «ограниченным» миром (быт, социальные институты, история и т.д.) («Кукха: Розановы письма»). По словам Ремизова, «необходимость» и «принуждение» «проникает во все часы бодрствования» (письма к С.П. Ремизовой-Довгелло, жене писателя).
Если время и история образуют в мироощущении писателя мир «неподлинного» бытия, то сон, память (прапамять), миф (легенда), творческие занятия открывают для него мир «свободы». Одним из главных способов экзистирования, т.е. преодоления «наличного» существования, для Ремизова становится сон. В мировоззрении писателя сон одновременно связан и с экзистенцией (встречей «я»–«Я»), и с трансценденцией, выходом к инобытию («я»–«Бог») (письма к С.П.Ремизовой-Довгелло, «Мартын Задека. Сонник», «Огонь вещей» и др.).
Путь к экзистенции для Ремизова неотделим от категории памяти. Именно память, согласно позиции писателя, противостоит обезличивающему и отчуждающему влиянию времени (письма к Н.В.Кодрянской, «Мелюзина», «Взвихренная Русь» и др.), так как помогает человеку сохранить экзистенциальное «ядро» личности (Н.А.Бердяев). Так называемая «прапамять», т.е. «воспоминания» писателя о событиях далекого, а нередко и легендарного прошлого («Россия в письменах», «Пляшущий демон», «Подстриженными глазами» и др.), противостоят аннигилирующему воздействию внешнего мира. «Прапамять» становится одной из форм подлинного диалога в пределах духовной культуры человечества не только для Ремизова, но и для Шестова. Последний также не признавал пространственно-временных перегородок для истинного духовного общения (см.: «Странствия по душам»).
В гносеологическом аспекте позиция Ремизова также перекликается со взглядами Шестова. Истинное познание, с точки зрения философа, лежит «по ту сторону разума», поскольку рациональное познание, по логике мыслителя, есть абсолютное зло от лукавого. Согласно позиции Шестова, момент грехопадения обусловил появление рацио («Potestas clavium (Власть ключей)», «Киркегард и экзистенциальная философия»). Ремизовым была усвоена мысль о взаимозависимости, существующей между познанием (мыслью) и первородным грехом, отпадением человека от рая («Огонь вещей»).
По Ремизову, путь к «подлинному» бытию лежит через страдание, и ощущения боли и страха в его мировосприятии выступают как корень экзистенции. («Встречи», «Мышкина дудочка», «Учитель музыки»), письма к Кодрянской).
В частной переписке Шестов поднимает проблему невозможности для человека полностью передать свои внутренние переживания Другому посредством слова или понятия. По убеждению Ремизова, экзистенциальное состояние также невыразимо на языке понятий («Взвихренная Русь»), что порождает, по мнению писателя, ситуацию одиночества.
В мироощущении Ремизова, как и в философии Кьеркегора и Шестова, одиночество утверждается как неотъемлемый субстрат бытия. В «автобиографическом пространстве» (А.дАмелия') писателя формируется модель взаимоотношения человека и мира («Автобиография», «Подстриженными глазами», «По карнизам» и др.), при которой человек, по словам Кьеркегора, становится одиноким «путником», который покинул пределы «всеобщего» («Страх и трепет»).
В втором параграфе «Эстетические искания Ремизова и “абсурдное творчество” Камю» выявляется типологическая родственность художественно-эстетической позиции Ремизова, и концепции творчества в философии Шестова и Камю.
В книге «Шекспир и его критик Брандес» Шестов постулирует отказ от системы художественно-эстетических ценностей в пользу «свободы» творчества. В эти же годы у раннего Ремизова формируются близкие Шестову представления о задачах художника. Определяющей чертой художественной индивидуальности Ремизова становятся поиски освобождения от предустановленных канонов. Неоднократно писатель отмечал, что к принятым литературным канонам у него «не лежала душа» («Автобиография», «Иверень»). «Своеволие» в постановке творческих задач («Мерлог») послужило для Ремизова толчком к пересмотру целого ряда литературно-художественных категорий.
Главной темой творчества писатель делает свой внутренний, личностный, субъективный опыт («Автобиография», беседы с Кодрянской, «Встречи» и др.). При этом переживания и чувства субъекта повествования в противовес мыслям и идеям становятся для Ремизова главным предметом искусства. Позднее Камю в эссе «Миф о Сизифе» поставит перед «абсурдным художником» задачу «описания пережитого». «Тезисам», как и Камю, или «готовым идеям», как Шестов в книгах «Апофеоз беспочвенности», «Начала и концы», Ремизов противопоставляет «восприятие» и «ощущение» («Учитель музыки», дневник «Ремесло писателя» и др.). Как и другие способы экзистирования, словесное искусство, по убеждению писателя, иррационально, оно «берется» «сердцем» («Пляшущий демон»). Неслучайно в мировосприятии Ремизова источником творческого процесса становится боль, как одно из наиболее сильных и глубоких, по убеждению автора, человеческих чувств (воспоминания Н.В.Кодрянской, Н.В.Резниковой, «Огонь вещей» и др.).
Подчеркивая исповедальный характер прозы, Ремизов отрицает проповедь и мораль в искусстве (воспоминания Кодрянской и письма к ней; «Встречи» и др.). Аналогично Шестов (его переписка с Ремизовым; «Начала и концы»), как и Камю в своем философском эссе, выступают против назидательности в художественном произведении.
Ремизов отрицает целеполагание в творчестве и подчеркивает неприложимость понятия «утилитарное» к искусству («Мерлог», «Иверень», «Встречи» и др.). Камю также отстаивает независимость творчества от влияния внешних факторов. Автор «Мифа о Сизифе» утверждает творчество «без будущего», говоря, что произведение искусства создается «“ни для чего”», «ваяется» «из праха». Единственным «оправданием» искусства, с точки зрения Ремизова, является внутренняя потребность души. Именно эта потребность, по Камю, определяет стремление «абсурдного» человека зафиксировать свои «приключения» в мире.
С точки зрения Ремизова, творческий процесс отличается отрывочностью, фрагментарностью. Еще в конце 1890-х – начале 1900-х гг. («В плену», «Пруд») Ремизов создает малоисследованный жанр «завитушек», который в эмигрантский период писатель преобразует в форму «неоконченного рассказа». «Завитушки» Ремизова стилистически сближаются с «опавшими листьям» В.В.Розанова и афоризмами и книгами Л.Шестова. Оба философа тяготеют к свободной эссеистской форме повествования. Более того, в книге «Начала и концы» (1908) Шестов прямо призывает писателей отказаться от «искусственных концовок». Неоконченное произведение при этом приобретает статус подлинного экзистенциального творения, так как своей незавершенностью оно уподобляется самой жизни, в которой невозможно найти «ни начала», «ни конца» (отзыв Ремизова о Шестове). Аналогично, по убеждению Камю, истинное искусство, как и истинная мысль, пребывают «в постоянном становлении», прерываемые только «смертью самого творца».
По словам Камю, онтологически искусство выполняет лишь одну функцию: оно придает, «окраску пустоте». Ремизов утверждает, что, воспроизводя область своих переживаний, художник выполняет ту же работу. Область чувственно воспринимаемого, «временного» мира – это тонкий покров, скрывающий от человека, по словам писателя, «великую пустоту» («Учитель музыки»). Вместе с тем именно его стремится запечатлеть «абсурдный» художник.
Таким образом, подход к искусству, свойственный Ремизову, ведет к переакцентировке художественных задач в сторону уникального духовного опыта человека, постижение и фиксация которого и становится главным смыслообразующим центром «абсурдного» творчества.
Во второй главе «Мир “неподлинного” бытия в дооктябрьском творчестве Ремизова» рассматриваются особенности художественного мира дореволюционных рассказов писателя в аспекте их близости экзистенциальной трактовке человеческого бытия. Содержание первого параграфа «Константы образа тюрьмы как символа “неистинного” существования» составляет анализ ряда «сквозных» образов и мотивов, посредством которых автор создает образ Мира-тюрьмы.
По Ремизову, мир «неподлинного» бытия подлежит неизбежному саморазрушению. Эта идея в художественном сознании писателя получает воплощение посредством мотива пыли («Пожар», «Серебряные ложки», «Занофа» и др.). В отличие от русских декадентов (Ф.Сологуба, Д.С.Мережковского, В.Я.Брюсова и др.), которые соотносят пыль с хтонической природой мира (инертной, неживой материей), Ремизов видит в пыли один из постоянных атрибутов Мира-тюрьмы (См.: «В плену», «Казенная дача» и др.).
Знаком невозможности обретения свободы в ранних произведениях Ремизова выступает камень («В плену», «Крепость», «Казенная дача», «Крестовые сестры» и др.). Символизируя препятствия на пути героя к экзистенции, этот мотив в дооктябрьских рассказах автора отражает идею враждебности мира «неистинного» существования по отношению к человеку.
Одним из субдоминантных свойств неподлинного бытия является непроницаемость его границ и непознаваемость (абсурдность). Мира-тюрьмы, за пределы которого человек не может вырваться, во многих рассказах Ремизова обозначает стена. Как знак отчуждения человека от мира, мотив стены в раннем творчестве писателя соотносится с аналогичным образом в творчестве А. Камю («Посторонний») и Ж.-П. Сартра («Стена»).
Мысль об онтологической неупорядоченности (неустойчивости) человеческого существования в раннем творчестве Ремизова связана с мотивом «запутанного» Лабиринта, в котором человек обречен на вечные поиски гармонического единства («Святой вечер», «Жертва», «Суд Божий», «Эмалиоль», «Неуемный бубен», «Крестовые сестры» и др.) Эти представления соотносимы с постулируемой Шестовым идеей утраты человеком системы ориентиров (см.: «Апофеоз беспочвенности»).
Чувство затерянности («заброшенности») одинокого человека во Вселенной и ощущение безнадежности от осознания бесплодности поисков выхода из Мира-тюрьмы передается во многих дореволюционных произведениях Ремизова посредством мотива бесконечности. Этот мотив в ранних рассказах писателя выступает еще одной вариацией идеи «дурной бесконечности», бесперспективности жизни («Новый год», «Суд Божий», «Крепость», «Эмалиоль» и др.)
Образ-символ Мира-тюрьмы поддерживается посредством особой звуковой и цветовой организации.
Особенности звуковой организации в ранних рассказах Ремизова связаны со спецификой локализации субъекта повествования в художественном пространстве произведения. Отталкивающее, дисгармоничное звучание (стук, скрип, визжание и т.д.), непосредственно окружающее героя, а также неблагозвучие природы (визг ветра, вой метели, грохот грома и т.д.), в художественном мире писателя призвано подчеркнуть ощущение враждебности бытия, которое испытывает герой, оказавшийся в ситуации духовной изоляции («Святой вечер», «Новый год», «В плену» и др.). Чувство «покинутости» человека в мире передается за счет того, что гармоничные звуки (песня, музыка и т.п.) оказываются за пределами досягаемости человека («вдали», «за стеной», за окном и т.д.). Во многих религиозных культах музыка является способом общения с Богом. Недоступность музыки – символическое свидетельство не только разлада между людьми (музыка → соборность), но и невозможности установления духовного контакта с Богом. Мир, звучащий дисгармонично, может быть охарактеризован как мир «обезбоженный».
Особенности цветовой организации. Художественный мир раннего Ремизова отличается общим недостатком красок. Одной из констант, помогающих автору при создании Мира-тюрьмы, становится серый цвет. Символика серого цвета в арестантстском мире («В плену» и «Эмалиоль») выражает мысль о нивелировании качественных различий не только между предметами («серая постель», «серый частокол», «серая пена» волн и т.д.), но и между людьми («серые одежды», «серая стена бритых голов» и др.) в «неподлинном» бытии. В мире, не соприкасающемся с тюремной средой, серый цвет остается одним из основных для для передачи ощущения удручающего однообразия бытия, его «неприглядности», ущербности («Серебряные ложки», «Чертик», «Бебка», «Опера» и др.). В ранних рассказах писателя, наряду с творчеством Ф.Сологуба, Д.С.Мережковского и др., серый цвет сохраняет приметы «диаволического» дискурса для обозначения «неблагополучного», «богооставленного» мира. Желтый и зеленый цвета («В плену», «Пожар», «Жертва», «Крестовые сестры», «Пятая язва» и др.) - один из постоянных атрибутов Мира-тюрьмы, служащие знаком общего неблагополучия мира, его нездорового состояния.
Прием цветового контраста (рассказ «Крепость») в раннем творчестве Ремизова призван передать идею расколотости мира. Цветовая гамма «Крепости», где сталкиваются белый – черный (темный), зеленый – красный цвета, отражает мысль автора о неполноте бытия, имманентно присущей ему конфликтности. К этому принципу прибегает и Л.Н.Андреев в повести «Красный смех», обозначая посредством цветового контраста неблагополучный, дисгармоничность мира.
Ремизов одним из первых в русской литературе поставил и реализовал задачу «описания пережитого», позднее сформулированную А.Камю. Ремизов прибегает к замене изобразительной детали на выразительные характеристики художественного пространства, призванные передать переживания и чувства героя, «закованного» в Мире-тюрьме. Эта особенность соотносится с художественными задачами, поставленными И.Ф.Анненским, Л.Н.Андреевым, Г.Ивановым, Г. Газдановым и др., так как для русской экзистенциальной литературы существенное значение приобретает изображение мира с позиции переживающего, а не наблюдающего, дистанцированного субъекта.
В раннем творчестве Ремизова происходит интериоризация прозы, и движение сюжета переносится в экзистенциальную сферу субъекта повествования. При этом внешний мир во многих ранних рассказах автора («В плену», «Эмалиоль», «Святой вечер» и др.) приобретает дискретность. Обычно этот принцип изображения связывают с поэтикой зрелого Ремизова («Взвихренная Русь»). Между тем, этот принцип реализуется уже в самых ранних произведениях автора, когда каждый из обрисованных в его рассказах эпизодов и персонажей сохраняет свою автономность и самоценность, соединенных между собой только в сознании героя или героя-повествователя. Так возникает эффект «мелькания» «вещных» деталей, лиц, встреч, разговоров. Этот принцип предвосхищает позднейший прием монтажа в эмигрантской прозе автора (А.д'Амелия). Ослабление фабулы (А.М.Грачева, Г.Н.Слобин и др.) компенсируется тем, что в основе сюжета многих рассказов Ремизова лежит именно путь героя («В плену», «Эмалиоль», «Суд божий», «Святой вечер» и др.).
В раннем творчестве писателя получает воплощение концепция деиерархизированного мира, в котором снимаются традиционные аксиологические, ценностные оппозиции (внешнее/внутреннее, необходимое/случайное, главное/второстепенное, прекрасное/безобразное и т.д.). Появление децентрализованной модели мира объясняется тем, что Ремизов фактически устраняет объективного повествователя и передает его функции случайному, незаинтересованному, а нередко и постороннему наблюдателю или рассказчику, в «непосредственном» сознании которого и отражается повышенная хаотичность мира. Аналогичный процесс происходит в творчестве Г.Газданова и Г.Иванова, что отражает общее для экзистенциального сознания представление об отсутствии единого и прочного основания мира, порождающее ощущение непреодолимого хаоса бытия.
Во втором параграфе «Обретение Дома как экзистенциальная проблема» раскрывается взаимосвязь образа Дома в ранних рассказах Ремизова с экзистенциальной концепцией человеческого существования.
Утрата человеком в художественном мире писателя Дома становится одним из основных показателей экзистенциального мироощущения Ремизова. «Сквозные» мотивы отсутствия, разрушения, потери дома в дореволюционных рассказах Ремизова отражают идею «бездомности» (незащищенности, хрупкости существования) как субстанциального статуса человека в мире. При этом отсутствие социально-исторических причин утраты Дома в рассказах писателя показывает, что эта проблема ставится автором как вопрос субстанциальный, метафизический.
Одной из основных эмблем бесприютности, беззащитности человека в раннем творчестве Ремизова становится «космический» холод, противопоставленный недосягаемому для героя теплу. Холод приобретает всеобщий характер как проявление неуютности мира, его враждебности.
Отсутствие Дома, означающее одновременно утрату ощущения гармоничности бытия, заставляет героя возвращаться к воспоминаниям о нем, об утраченном детстве, с которым связан мотив счастья и чувство целостности бытия и благополучия жизни («Новый год», «Занофа», «Чертик», «Царевна Мымра», «Покровенная», «Часы» и др.). Так в сознании многих героев возникает проекция, направленная на образ Дома, свидетельствующая о потере человеком экзистенциальной «укрытости».
Показателем разрушения домашнего очага, целостности семьи во многих рассказах Ремизова выступает безмолвие (тишина), которое приходит на смену полнозвучию мира. Отсутствие (исчезновение) звуков, согласно мифопоэтической трактовке, фиксирует момент сопряжения двух миров: посюстороннего и потустороннего. Тишина выступает знаком проникновения инфернального начала в жизнь героев, указывает на то, что жизнь человека в художественном мире писателя управляется темными, бесовскими силами.
Во многих ранних рассказах писателя Дом становится частью Мира-тюрьмы, обозначая окончательную утрату человеком «свободы», символизирующую превращение Дома в дом-тюрьму, где «бессрочно» «заключен» герой («Чертик», «Занофа», «Покровенная» и др.). В этих случаях герой оказывается в ситуации «подполья», из которого он не просто не способен выйти, но даже не испытывает желания выходить. Однако в отличие от Ф.М.Достоевского, Ремизов, сближаясь с «философией трагедии» Л.Шестова, утверждает, что выхода из Мира-тюрьмы для человека не существует, так как для его героев навсегда оказалась потеряна надежда ), и они лишились, говоря словами философа, «покровительства земных законов». Так человек в художественном мире писателя приходит к осознанию невозможности обрести экзистенциальную «укрытость» в мире (обретение «подлинного» Дома остается ментальной «проекцией» героя), а значит вернуть утраченную гармоничность бытия.
Домашнее «заключение» героя творчестве автора соотносится с потерей человеком будущего, что является признаком «несчастного», отчужденного сознания. В психике и сознании такого человека начинаются необратимые изменения, которые завершаются полным духовным распадом. Утрата «проекции» становится одновременно утратой человеком самого себя. Позднее подобный взгляд на значение для личности стремления к осуществлению своих планов встретим в философском манифесте Ж.-П. Сартра «Экзистенциализм – это гуманизм», утверждающего, что человек – это прежде всего «замысел», «проект».
Однако закованные в границах «неподлинного» бытия, многие герои Ремизова стремятся вырваться из Дома с тем, чтобы осуществить свои мечты и стремления («Петушок», «Царевна Мымра», «Сестра усердная», «Крестовые сестры» и др.).
Ставя вопрос о «проектировании» человеком своего существования, писатель утверждает невозможность реализации задуманного человека в границах «неистинного» бытия, а будущее, с которым герой связывает его воплощение, оказывается «наглухо» «закрыто». Все это вплотную сближает Ремизова с «философией трагедии» в духе Шестова. Вместе с тем, показывая значимость веры и стремлений к будущему многих героев, как знак неустранимости человеческой надежды, писатель сохраняет глубинную связь с «философией надежды», представленной в творчестве Достоевского и Лескова, с именами которых писатель связывал свою духовную родословную.
В третьей главе представлена «Экзистенциальная концепция художественного времени в ранних рассказах Ремизова». В первом параграфе «Космическое время» выделяются особенности календарного цикла. В большинстве ранних рассказов писатель маркирует время посредством русских православных народных праздников (Рождество, Крещение, Иван-Купала и т.д.). Традиционно выступающее знаком соборности, праздничное, «карнавальное» время в рассказах Ремизова призвано показать взаимное отчуждение людей («Новый год», «Святой вечер»). Насилие над человеком, причастное к православным в произведениях писателя к православным праздникам, актуализируют идею «богооставленности» человечества («Эмалиоль», «Жертва», «Чертик» и др.).
«Пограничное время» (полночь/полдень, весна/осень, кануны праздников) во многих ранних рассказах Ремизова связано с повышенной опасностью для человека. Оно ведет к размыканию границ между посюсторонним и потусторонним миром: незащищенный человек в «обезбоженном» мире в этот период оказывается особенно уязвим.
Каждый праздник в народном миросозерцании соотнесен с определенными стихиями (Крещение – с водой, Иван Купал – с огнем и т.д.). По традиционным представлениям несущие покровительство, во многих рассказах писателя стихии природы (огонь, воздух, земля, вода) предстают как враждебные герою, несут страдания и смерть. Так, мотив ветра (вихря), связанный с разрушительными процессами в мире («Занофа», «Пожар», «Серебряные ложки»), указывает на иррационально-мистическую подоснову деструкции бытия. Этот мотив актуализирует рудименты архаических представлений, в соответствии с которыми за каждой стихией (воды, огня, воздуха, земли) закреплены особые демонические силы, управляющие природными явлениями.
Многие трагические события в жизни героев приходятся на субботу («Жертва», «Петушок», «Чертик»). Согласно библейской традиции, суббота – день, знаменующий единение человека и Бога. Показывая, что беды и несчастья обрушиваются на человека именно в этот день, писатель утверждает, что между ними открывается пропасть, преодолеть которую оказывается практически невозможным.
Для организации космического времени большое значение имеет библейская символика, способствующая закреплению идеи неизменности земного удела человека, непреодолимости страданий. Так, в «Жертве» возникает мифологема «утраченного рая», «Пожаре» – апокалиптические мотивы, «Эмалиоли» – мотив крестных страданий Христа, непосильности адских мук, а также мотив предательства. Проблема вины и нравственной ответственности человека в «Серебряных ложках» вписывается в «вечный» сюжет о предательстве Иуды.
Мотив энтропии мира – один из ведущих мотивов в раннем творчестве Ремизова («Жертва», «Чертик», «Петушок» и др.), отражающий представления писателя о неизбежном возрастании дезорганизации пространства с течением времени, что ведет к отторжению человека от мира. «Сквозной» мотив затухания времени показывает необратимость обезличивающих и отчуждающих процессов в мире, которые осмысляются автором как онтологическое свойство бытия («Опера», «Новый год», «Занофа», «Покровенная» и др). Посредством мотива замедления времени во многих рассказах писатель передает мысль о росте взаимного отчуждения между людьми. «Сквозной» мотив исчезновения (поглощения временем) героя утверждает мысль о субстанциальной враждебности времени по отношению к человеку.
Космическое время в раннем творчестве Ремизова вводится посредством оппозиций дня/ночи, света/темноты.
В большинстве рассказов писателя происходит вытеснение светлого времени суток и солярных символов (См. названия сборников: «Чертов лог и Полунощное солнце» и «Зга»). С темным временем суток связана разрушительная деятельность некоторых героев («Чертик», «Петушок», «Слоненок», «Жертва» и др.).
Отсутствие солярных образов в рассказах Ремизова становится знаком «заключения» героя в Мире-тюрьме. Темнота в художественной системе автора означает не только невозможность гармонизировать собственное существование, но и отсутствие связи с Богом («Суд Божий», «Жертва», «Часы» и др.), что ведет героя к чувству безысходности бытия.
В «обезбоженном» мире солнце становится атрибутом «враждебного» космоса. Палящее солнце и зной ассоциируются не только с отчужденностью героя от мира («Жизнь несмертельная», «Серебряные ложки», «Эмалиоль»), но и с «богооставленностью» человечества («Пожар»).
Образ звезд в дореволюционных рассказах Ремизова указывает на созерцательный тип сознания, пассивную жизненную позицию человека. Вытесненные за пределы солярного мира (светлое время суток оказывается «ненастным», «хмурым» и т.п.), многие герои обращаются к манящим звездам (звездочкам) в стремлении гармонизировать бытие. Так появляется образ «светлой», «ясной» ночи («В плену», «Серебряные ложки», «Галстук» и др.). Однако контакт с «ночным» миром дарит герою лишь временное забытье, но не несет с собой ощущения полноты и целостности существования. Существование героя в пределах «ночного» космоса во многих произведениях Ремизова («Жертва», «Занофа», «Чертик» и др.) означает невозможность преодолеть безблагодатность страданий в «богооставленном» мире.
Обращенность героя к звездам неслучайна: образ звезд в рассказах писателя – знак инобытия, космической гармонии, недостижимой на земле. Однако чем больше раскол между неземной космической сферой и земной дисгармоничной жизнью, тем более «далекими» и «холодными» оказываются звезды («Пожар», «Без пяти минут барин», «Крепость» и др.). В отдельных случаях негативная коннотация образа звезд объясняется непреодолимостью для человека зазора между земной и космической жизнью («Жизнь несмертельная»).
В большинстве дореволюционных рассказов писателя отсутствует образ луны (месяца). Появление этого образа («Занофа») ведет к полному исчезновению образа солнца даже при упоминании о светлом времени суток. Луна становится символом-предвестником смерти. Именно в лунную ночь ей является ее умерший жених, и она умирает. Если в других рассказах смерть является абсурдом и злом, то в данном произведении она становится желаемой («Смерти хочу!» - постоянно повторяет героиня).
Наряду с темным времени суток, в некоторых произведениях Ремизова появляется светлое время и большой спектр солярных образов («Бебка», «Царевна Мымра», «В плену (III часть)» и др.), которые соответствуют иному типу мироощущения, созидательной деятельности героя, направленной на преобразование мира. В таких случаях образ «дружественного» солнца знаменует приобщение человека к миру («В плену (III часть)»; соотнесен с христианским типом сознания и появлением образа последовательного, активного носителя христианского мироощущения («Петушок», «Покровенная», «Крестовые сестры»).
Лишая героя возможности изменить собственную судьбу, Ремизов утверждает, что трагизм человеческого бытия «неизбывен». Однако христианское сознание в раннем творчестве писателя, нашедшее воплощение в образах о. Глеба («Пруд»), Акумовны («Крестовые сестры»), бабушки («Петушок»), Настасьи («Покровенная») и др., дает возможность герою изменить свое отношение к судьбе: суметь принять свой крест, благославить его и со смирением нести. Так в раннем творчестве писателя, вопреки ницшеанской концепции «умершего» бога, возникает образ живой народной веры. Противостояние в пределах единого художественного мира различных точек зрения на судьбу человека в мире указывает на антиномичность художественного мышления Ремизова.
Во втором параграфе «Историческое время» рассматривается конфликт индивидуального и массового, исторического и мифологического типов сознания в художественном мире Ремизова.
Историческое время в ранних рассказах писателя обладает тем же агрессивным, разрушительным свойством, что и космическое время. Для большинства героев произведений Ремизова столкновение с историей и обществом оказывается трагическим, роковым («Казенная дача», «Галстук», «Опера», «Новый год», «Эмалиоль», «Петушок» и др.), а носитель индивидуального сознания терпит неизбежное поражение в столкновении с представителями массового сознания. В этом аспекте представления Ремизова об истории сближаются с экзистенциальными взглядами К.Ясперса. Сознательно выступающий против общества или государства, герой Ремизова вытесняется за пределы социума и превращается в «постороннего» или «затворника». Стремившийся к общему благу, к счастью для всех, человек в художественном мире автора в конечном счете не только не может устроить свое личное счастье, но и оказывается никому не нужным. Автор показывает, что ошибочное отождествление экзистенции с «общим делом» оказывается для героя трагическим и ведет его к ощущению духовного тупика.
Историческое время стремится к вытеснению и поглощению мифологического сознания. Прямое противопоставление столицы, связанного с историческим временем, и провинции, связь которой с историей ослаблена, в рассказах «Святой вечер», «Царевна Мымра» и др. указывает на враждебность исторического и мифологического сознания, их несопрягаемость друг с другом («Петушок»).
Образы провинции и столицы в ранних повестях и рассказах Ремизова антиномичны. В провинции герой писателя, с одной стороны, ощущает свою отчужденность от мира («Занофа», «Жертва», «Новый год», «Опера» и др.), а с другой – приобщенность к бытию («Святой вечер», «Царевна Мымра», «В плену»). В то же время в сознании одних героев и столица несет ощущение полноты бытия («Опера», «Новый год»), а в мировосприятии других – чувство опустошенности и безысходности жизни («Покровенная», «Галстук»). Антиномичный характер приобретает и колокольный звон в ранних произведениях писателя. В повести «Петушок» колокол является связующим звеном между человеком и миром, обозначая «дружественный космос». Невозможность для героя откликнуться на звон указывает на трагическую разобщенность человека с миром, одинокое положение героя («Покровенная»). В других же рассказах («Опера», «Новый год», «Эмалиоль» и др.) колокольный звон становится атрибутом «враждебного» космоса: он приобретает негативное значение, когда герой оказывается в ситуации изоляции, как свидетельство отчужденного положения человека в мире.
В четвертой главе «“Пороговый” человек в художественном мире А.М. Ремизова» исследуется концепция человека в раннем творчестве писателя.
В первом параграфе «“Разрушение личности” в мире “неподлинного” бытия» предметом рассмотрения является деструкция внешнего облика и внутреннего мира личности как следствие субстанциальной враждебности Мира-тюрьмы.
Следствием энтропийного воздействия времени являются травмы героев («Занофа», «Чертик», «Тоска неключимая» и др.), которые лишают человека возможности свободного самоопределения в жизни. Одним из проявлений всепроникающей деструкции в жизни человека в раннем творчестве Ремизова выступает мотив старения, вызванный как естественными процессами, так и давлением неблагоприятных обстоятельств («Жертва», «Покровенная»).
Трагическую печать онтологического конфликта человека и мира в ранних рассказах Ремизова несет на себе детская судьба. В художественном мире писателя на детей – как в границах арестантского мира («В плену»), так и за его пределами («Яблонька») – распространяется обезличивающее влияние мира.
В ранних произведениях писателя особое значение приобретают мотивы бледности и сухости, противопоставленные полноте и полнокровности здорового ребенка («Бебка», «Птичка», «Эмалиоль» и др.). Характеристику сухости, «сухопарости» («Чертик», «Крепость», «Жертва») автор использует при обрисовке носителей разрушительного начала. Бледность в рассказах и повестях автора выступает как результат деструктивных процессов, происходящих в мире («В плену», «Чертик»).
В большинстве рассказов Ремизова значима такая характеристика, как голос. У ребенка, которого не коснулись отчуждающие процессы, голос обязательно звонкий («Бебка», «Жертва», «Птичка»). Носитель «несчастного сознания» обладает иными обертонами голоса («шипение», «хрип», «визг» и т.д.), что свидетельствует о нарушении баланса между человеком и миром.
Для воплощения концепции человека в дооктябрьских рассказах Ремизов использует оппозицию улыбки (смеха) / хохота. Если улыбка (смех) в художественном мире писателя соотнесена с радостным приятием мира, то хохот и его различные вариации («гогот», «хихикание» и т.д.) – один из обязательных атрибутов «богооставленного» мира. Соприсутствие улыбки (смеха) и хохота в пределах одного художественного пространства сообщает изображаемому миру дополнительную напряженность («Жертва», «В плену»). Хохот маркирует расколотый, неблагополучный, «катастрофический» мир («Часы», «Полонное терпение», «Пожар» и др.). В мифопоэтической трактовке он приобретает инфернальный характер, отражая торжество потусторонних сил над человеческим бытием.
В ранних рассказах Ремизова особый акцент ставится на идее субстанциальной беззащитности человеческого существа, хрупкости его бытия, которая воплощается автором посредством зооморфного и орнитологического кода (образ кота (кошки), козла, собаки, мыши, насекомого, птицы). Идея духовного измельчания человечества, его равнодушия и жестокости, находит выражение в ассоциации героя с образом насекомого («Чудо», «Казенная дача», «Эмалиоль», «Изошел» и др.). «Превращение» людей в насекомых, с их серостью (обезличенностью), образует параллели с художественным миром Ф. Кафки, имеющим ярко выраженную экзистенциальную направленность.
Для воплощения идеи обезличивания человека в мире «неподлинного» бытия большое значение имеет замена подлинного имени на кличку. В раннем творчестве Ремизова человек лишается своего имени не только в арестантской среде («Галстук», «В плену» и др.), но и в обычном человеческом сообществе («Святой вечер», «Слоненок», «Чертик», «Пятая язва» и др.), что способствует закреплению идеи анонимного, безличного характера взаимоотношений в мире «необходимости». Орнитологический, зооморфный аспект подлинного имени в некоторых произведениях Ремизова также воплощает идею изначальной незащищенности человека («Эмалиоль», «Казенная дача», «Петушок» и др.).
В системе экзистенциального мироощущения Ремизова большую роль играет случай, выполняющий важнейшую сюжетообразующую функцию, которая ранее не была отмечена исследователями.
Предопределяя непредсказуемые, нелепые, роковые, трагические повороты в судьбе многих героев (М.В.Козьменко, Л.А.Колобаева), случай в художественном мире отделяет человека от «дружественного» космоса и опрокидывает его во враждебный мир. Этот мотив помогает Ремизову в воплощении концепции «пороговой» личности, оказывающейся в «пограничной ситуации» между бытием и небытием, жизнью и смертью.
Кроме того, мотив случая в художественной системе писателя несет большую идейно-философскую нагрузку, имеющую соответствия с концепцией человеческого бытия в философии Ж.-П. Сартра. По Ремизову, случай показывает, что человек в любой момент может быть «выброшен» за пределы привычного существования («обжитого» мира) и оказаться «посторонним» в жизни. В некоторых произведениях писателя появляется мотив предчувствия, благодаря которому герой предощущает катастрофу, но не может предотвратить несчастья («Жертва», «Часы», «Петушок» и др.), что акцентирует мысль о непреодолимости трагизма человеческой судьбы. Случай имеет решающее значение как наиболее яркое проявление абсурда бытия. Посредством этого мотива Ремизов отрицает детерминистскую концепцию мира и определяющую роль причинно-следственных зависимостей.
Во втором параграфе «Проблема Я–Другой в художественном мире писателя» анализируются коммуникативные способности героев и причины нарушения контакта между ними.
Ремизов уже в самых ранних произведениях фиксирует момент утраты живой связи человека с другими людьми, а отчужденность персонажа переводится в метафизическое измерение. Реализуя концепцию человека, утратившего ощущение сопричастности бытию, Ремизов обращается к исследованию нравственно-психологических последствий одиночества. В отличие от Л.Н.Андреева, который показывает человека в момент экзистенциального «прозрения» («Жизнь Василия Фивейского», «Сашка Жегулев» и др.), Ремизов берет героя в момент экзистенциального «обессиливания», оцепенения перед хаосом жизни.
В ранних рассказах писателя происходит необратимое разрушение межличностных (семьи, любви, дружбы) и социальных (деятельность, работа) связей. Так появляется герой (героиня)-одиночка. При попытке установления контакта («Серебряные ложки», «Эмалиоль») оказывается, что передача своих переживаний Другому посредством слова невозможна по причине невыразимости внутреннего состояния на языке понятий. В этом аспекте проблемы «Я–Другой» в произведениях Ремизова прослеживается связь с представлениями Л.И.Шестова и Н.А.Бердяева о необъективируемом характере экзистенции.
Концепция одинокого, «закрытого» человека в раннем творчестве автора находит выражение в преобладании монологического сознания над диалогическим. В рассказах Ремизова появляется преимущественно интровертированный персонаж. В мире «неподлинного» существования внутренний монолог человека, направленный на самого себя, имеет более или менее выраженную агрессивность, и чем выше степень отторжения человека от мира, тем более враждебным оказывается внутренний голос по отношению к герою («Музыкант» → «Слоненок» → «Серебряные ложки» → «Новый год»). В отдельных случаях внутренний монолог отождествляется с формой допроса героем самого себя («Эмалиоль», «Серебряные ложки»), что говорит о недобровольном, навязанном извне Другим способе самосознания.
В результате в душе героя появляется постоянная внутренняя тревога. В такой ситуации сон перестает быть способом обретения экзистенциальной «укрытости». Он превращается в еще одну форму «неистинного» существования, закрывающую для человека последнюю возможность гармонизировать бытие.
Невозможность для человека в художественном мире Ремизова установления контакта с окружающими обусловлена не только затрудненностью передачи собственного опыта Другому, но и рядом отчуждающих от мира факторов бытия, таких, как болезнь, онемение, потеря зрения, слуха, что нередко приводит к редукции восприятия действительности («Новый год», «Опера») или ее полному искажению в сознании героя. Лишенный истинного общения, а значит отдыха и сна, герой Ремизова сталкивается с чудовищными фантомами, порожденными деформированным, измененным сознанием («Суд Божий», «В плену»,«Слоненок», «Часы» и др.). Деструкция сознания героя в раннем творчестве писателя объясняется тем, что у заключенного в Мире-тюрьме героя активизируется подсознание в силу ограниченности контакта с внешним миром.
В ситуации «одиночного заключения» происходит разрушение интеллектуальной сферы человека. Многие герои Ремизова теряют способность управлять собственнным мышлением: их мысль приобретает автономный, неконтролируемый характер. Она имеет агрессивную форму или форму «дурной бесконечности» («Часы», «Неуемный бубен», «Серебряные ложки», «Казенная дача» и др.).
Вместо человеческого тепла и радости общения, герой в раннем творчестве Ремизова постоянно сталкивается с насилием. Моральное и/или физическое насилие – обязательный компонент взаимоотношения человека с Другим в большинстве ранних произведений писателя. Художественное осмысление феномена насилия приводит Ремизова к выводу, что жестокость – такое же субдоминантное свойство человека, как и стремление к созиданию. Особенность положения героев-разрушителей в мире состоит в том, что они добровольно избирают «затворничество» от мира и других людей. Помимо героев Л.Н.Андреева («Мысль»), Ф.Сологуба («Мелкий бес»), носителями идеи насилия становятся и «подпольщики» Ж.-П.Сартра (рассказ «Герострат»), сознательно отгораживающие себя от окружающих. Ремизов, как и французский писатель-экзистенциалист, показывает взаимосвязь, существующую между сознательным отчуждением человека от других людей и деструктивной направленностью сознания.
Отсутствие экзистенциальной «укрытости» в «неподлинном» мире породило в художественном сознании Ремизова устойчивую модель смерти-избавительницы. Для многих героев ранних произведений писателя смерть выступает единственной реальной оппозицией страданиям и боли. В ряде дооктябрьских произведений Ремизова смерть перестает быть нелепостью, величайшим абсурдом, какой она предстает в творчестве Л.Н.Андреева («Большой шлем», «Рассказ о Сергее Петровиче», «Жизнь человека» и др.), и становится благом, так как она обещает покой, избавление от земных мук и долгожданное высвобождение из оков «неподлинного» бытия («Эмалиоль», «Покровенная», «Занофа» и др.).
В Заключении подводятся итоги исследования.
Предпринятый в данном работе анализ экзистенциальной проблематики в дореволюционных рассказах Ремизова показывает, что в раннем творчестве писателя ставится целый ряд первостепенных для экзистенциального сознания проблем: «Человек и время», «Я–Другой», «Я–Бог», «Я–мир», объединяющих его художественные произведения с философией Шестова, Бердяева, Кьеркегора, Ясперса, Сартра, Камю. Основные выводы исследования подтверждают, что зарождение экзистенциального художественного сознания связано с русской литературой начала XX в.. Соотнесение дооктябрьских рассказов Ремизова с концептуальными произведениями западноевропейских экзистенциалистов Ж.-П.Сартра и А.Камю указывает на типологическую родственность западноевропейского экзистенциализма и его национальной русской разновидности.
Сопоставление художественной системы раннего Ремизова с творчеством ряда русских писателей, близких экзистенциализму, таких, как И.Ф.Анненский, Ф.Сологуб, Л.Н.Андреев, а также Г.Иванов, Г.Газданов, Б.Ю. Поплавский, Ю.П.Одарченко, позволяет выделить ряд общих для русской экзистенциальной литературы проблем (преодоления границ Мира-тюрьмы («проектирования» существования), утраты Дома (экзистенциальной «укрытости» и своего места в мире), обретения свободы и т.д.). Рассмотрение раннего творчества Ремизова в контексте русской экзистенциальной литературы показывает, что концепция человеческого существования в художественном сознании русских художников воплощается посредством близких по содержанию и художественным функциям образов (Дома, Мира-тюрьмы, Стены, солнца и др.) и мотивов (Лабиринта, случая, энтропии мира, затухания времени и т.д.).
Основные результаты исследования отражены в следующих публикациях:
1. Образ тюрьмы как символ «неподлинного бытия» в творчестве А.М. Ремизова (на материале дореволюционных рассказов) // Проблемы филологии и преподавания филологических дисциплин: Материалы отчетных научных конференций преподавателей, аспирантов, молодых ученых, студентов (апрель 2006 г.). Пермь: изд-во Перм. ун-та, 2007. С. 130-133.
2. А.Ремизов и А.Камю: концепция творчества // Вестник Бурятского государственного университета. Филология. 2007. № 7. С. 154-160.
3. Особенности организации художественного времени в творчестве А.М. Ремизова (на материале дореволюционных рассказов) // Вестник Новгородского государственного университета. Сер. Гуманитарные науки. 2007. № 41. С. 41-44.
4. Художественное время в свете экзистенциальной концепции творчества А.М. Ремизова // Проблемы филологии и преподавания филологических дисциплин: Материалы отчетной научной конференции преподавателей, аспирантов, молодых ученых, студентов (апрель 2007 г.). Пермь: изд-во Перм. ун-та, 2007. С. 58-61.