Ю. B. Емельянов

Вид материалаДокументы

Содержание


Советско-финляндская война и ее уроки
Почему нападение германии стало для сталина неожиданным?
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   32
Глава 13

СОВЕТСКО-ФИНЛЯНДСКАЯ ВОЙНА И ЕЕ УРОКИ


Одним из наиболее уязвимым мест на западной границе СССР был советско-финский участок, примыкавший к Ленинграду. Прохождение границы в 32 километрах от северной столицы страны было следствием роковой исторической ошибки Александра I, который после покорения Финляндии включил в ее состав принадлежавший России Карельский перешеек, «ради округления Финляндского государства». С марта 1939 года Советское правительство пыталось договориться с Финляндией о переносе границы на несколько десятков километров в глубь Карельского перешейка. СССР предлагал обменять эти земли на вдвое большую территорию в Советской Карелии и сдать Советскому Союзу в аренду небольшой участок финляндской территории у входа в Финский залив для строительства там военно-морской базы.

Однако интересы безопасности СССР входили в противоречие с интересами Финляндии. Во-первых, на Карельском перешейке проживало более 300 тысяч человек, которые не желали становиться советскими гражданами или терять свои дома, свой привычный образ жизни. Во-вторых, на перешейке проходила «линия Маннергейма» — система мощных оборонительных сооружений страны. Кроме того, Финляндия была уверена, что в противостоянии с СССР ее поддержат все страны Запада. Это и предопределило непримиримую позицию Финляндии на переговорах с СССР. 4 ноября 1939 года в переговорах принял участие Сталин. Помимо вышеуказанных предложений, он поставил вопрос о покупке у Финляндии ряда островов в районе Ханко. Однако на соответствующий запрос делегации из Москвы правительство Финляндии ответило отказом. Переговоры зашли в тупик.

Обострялась ситуация и на советско-финляндской границе . В своих вое -поминаниях К.А. Мерецков писал: «26 ноября я получил экстренное сообщение, в котором сообщалось, что возле селения Майнила финны открыли артиллерийский огонь по советским пограничникам. Было убито четыре человека, ранено девять. Приказав взять под контроль границу на всем ее протяжении силами военного округа, я немедленно переправил донесение в Москву. Оттуда пришло указание готовиться к контрудару. На подготовку отводилась неделя, но на практике пришлось сократить срок

184

до четырех дней, так как финские отряды в ряде мест стали переходить границу, вклиниваясь на нашу территорию и засылая в советский тыл группы диверсантов».

Эти донесения послужили поводом для денонсации правительством СССР 28 ноября 1939 года советско-финляндского договора о ненападении и отзыва своих дипломатических представителей из Финляндии. Одновременно правительство приказало Главному командованию Красной Армии и Военно-Морскому Флоту «быть готовым ко всяким неожиданностям и немедленно пресекать возможные новые вылазки со стороны финляндской военщины». 30 ноября 1939 года войска Ленинградского военного округа перешли в наступление на Карельском перешейке.

Позже, 17 апреля 1940 года, на совещании начальствующего состава Красной Армии Сталин говорил: «Нельзя ли было обойтись без войны? Мне кажется, что нельзя было... Война была необходима, так как мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обеспечить безусловно, ибо его безопасность есть безопасность нашего Отечества. Не только потому, что Ленинград представляет процентов 30—35 оборонной промышленности нашей страны и, стало быть, от целостности и сохранности Ленинграда зависит судьба нашей страны, но и потому, что Ленинград есть вторая столица нашей страны. Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское — это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти».

Однако после начала военных действий СССР стал добиваться не только переноса границы, но и коренных политических перемен в Финляндии. Уже 1 декабря 1939 года было создано Народное правительство Финляндской Демократической Республики во главе с Отто Куусиненом, которое в тот же день установило дипломатические отношения с СССР.

Возможно, в начале декабря 1939 года в Москве считали, что правительство Куусинена вот-вот возьмет под контроль Финляндию. Когда посланник Швеции в СССР Винтер заявил о готовности правительства Финляндии во главе с Р. Рюти приступить к переговорам о соглашении с Советским Союзом, нарком иностранных дел СССР В.М Молотов ответил, что Советское правительство не признает так называемого «финляндского правительства». Как сообщала «Правда» 5 декабря 1939 года, В.М. Молотов заверил, что это «правительство» уже покинуло Хельсинки в неизвестном направлении, а поэтому СССР признает только Народное правительство Финляндской Демократической Республики, заключило с ним Договор о взаимопомощи и дружбе, и «это является надежной основой развития мирных и благоприятных отношений между СССР и Финляндией».

Однако большинство народа Финляндии восприняло это как попытку отнять у него независимость, ликвидировать существовавший строй и на

185

вязать правительство, состоящее из людей, давно не имевших никакого отношения к Финляндии или даже незнакомых с этой страной. Финские солдаты при поддержке местного населения отважно сражались за каждый участок земли.

Упорство финнов оказалось неожиданным для руководства Советской страны и Красной Армии. К тому же выяснилось, что советские войска недостаточно подготовлены к военным действиям в этом районе, в том числе на уровне разведки. К.А. Мерецков рассказывал: «...перед началом действия я еще раз запросил разведку в Москве, но опять получил сведения, которые позднее не подтвердились, так как занизили реальную мощь линии Маннергейма». По мнению же A.M. Василевского, «в наших войсках недостаточно знали особенности организации, вооружение и тактические приемы борьбы финляндской армии».

Эти недостатки в организации военной кампании признал позже и Сталин. Анализируя итоги войны с Финляндией, Сталин отмечал: «После первых успехов по части продвижения наших войск, как только война началась, у нас обнаружились неувязки на всех участках. Обнаружились потому, что наши войска и командный состав наших войск не сумели приспособиться к условиям войны в Финляндии... У нас товарищи хвастались, что наша армия непобедима, что мы всех можем шапками закидать, нет никаких нехваток. В практике нет такой армии и не будет... Вообще в истории не бывало непобедимых армий».

Преувеличение возможностей Красной Армии, по мнению Сталина, было следствием неоправданного самодовольства, порожденного прежними успехами: «Нам страшно повредила польская кампания, она избаловала нас... Наша армия не сразу поняла, что война в Польше — это была военная прогулка, а не война». Сталин обращал внимание на то, что «за все существование Советской власти мы настоящей современной войны еще не вели. Мелкие эпизоды в Маньчжурии, у озера Хасан или в Монголии — это чепуха, это не война, — это отдельные эпизоды на пятачке строго ограниченном... Гражданская война — это не настоящая война, потому что это была война без артиллерии, без авиации, без танков, без минометов». В то же время Сталин указывал на то, что «культ традиции и опыта Гражданской войны, с которым надо покончить, и помешал нашему командному составу сразу перестроиться на новый лад, на рельсы современной войны». Одним из следствий Советско-финляндской войны явилась отставка «первого маршала» К.Е. Ворошилова с поста наркома обороны СССР; очевидно, в нем увидели главного носителя «культа традиции и опыта Гражданской войны». Правда, наркомом обороны стал Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко, сформировавшийся как крупный военачальник тоже в годы Гражданской войны.

Как считал Сталин, в результате «культа традиции и опыта Гражданской войны» Красная Армия оказалась неподготовленной к условиям со

186

временной войны и была недостаточно оснащена современным оружием по сравнению с армией Финляндии. Еще до начала войны Финляндия получала существенную помощь от стран Запада. Начало же войны послужило поводом для развертывания активной кампании солидарности с Финляндией. 14 декабря Лига Наций, осудив действия СССР, приняла решение об исключении нашей страны из этой международной организации. Союзники начали формировать экспедиционный корпус численностью более 100 тысяч человек для высадки на севере в помощь финнам. В Великобритании и Франции были разработаны планы бомбардировки Баку и ряда городов на юге СССР. Великобритания, Франция, Швеция направили в Финляндию более 500 самолетов. Вооружение в Финляндию поступало также из США, Норвегии, Италии и ряда других стран.

Уроки «зимней войны» заставили Сталина задуматься о состоянии всех родов войск Красной Армии. «Современная война, — говорил он, — требует массовой артиллерии. В современной войне — артиллерия —это бог... Если нужно в день дать 400—500 снарядов, чтобы разбить тыл противника, передовой край противника разбить, артиллерия — первое дело. Второе — авиация, массовая авиация, не сотни, а тысячи самолетов... Дальше танки, третье, тоже решающее: нужны массовые танки — не сотни, а тысячи. Танки, защищенные броней, — это все. Если танки будут толстокожими, они будут чудеса творить при нашей артиллерии, при нашей пехоте... Минометы —четвертое; нет современной войны без минометов... Если хотите, чтобы у нас война была с малой кровью, — не жалейте мин... Дальше — автоматизация ручного оружия».

В 1939—1940 годы Красная Армия практически не имела автоматов, которые были на вооружении у армии Финляндии. «Наши солдаты не такие уж трусы, но они бегали от автоматов», — признавал Сталин. И добавлял, что «люди, которые живут традициями Гражданской войны, —дураки, хотя они и хорошие люди, когда они говорят: а зачем нам самозарядная винтовка?»

Сталин говорил о том, что в армии недооценена роль общевойскового командира и штабной работы. По его мнению, война также показала, что «у нашего бойца не хватает инициативы. Он индивидуально мало развит. Он плохо обучен, а когда человек не знает дела, откуда он может проявить инициативу, и поэтому он плохо дисциплинирован... Нам нужен новый боец. Его нужно и можно создать: инициативного, индивидуально развитого, Дисциплинированного». Одновременно Сталин обращал внимание на необходимость повышения уровня политработников: «Недостаточно того, что политработник на словах будет твердить «партия Ленина—Сталина», все равно что аллилуйя-аллилуйя... Он должен быть политически стойким, политически образованным и культурным, он должен знать военное дело. Без этого мы не будем иметь хорошего бойца, хорошо налаженного снабжения, хорошо организованного пополнения для армии».

187

Война длилась 3 месяца и 12 дней. Победа была достигнута лишь после создания существенного перевеса в живой силе и технике. Потери с советской стороны (131 476 погибших и пропавших без вести; от 325 до 330 тысяч раненых) существенно превышали потери финской армии (48 243 убитых и 43 тысячи раненых). Стоивший огромных жертв прорыв «линии Маннергейма» и разгром финской армии на Карельском перешейке открыли возможность для продвижения в глубь страны и захвата Хельсинки, а также других крупных городов Финляндии. Однако Красная Армия остановилась на Карельском перешейке, как только правительство Рюти запросило мира. 12 марта 1940 года был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. Последняя уступила Карельский перешеек, северо-восточный берег Ладожского озера в районе Куолоярви, часть полуостровов Рыбачий и Средний и согласилась сдать в аренду остров Ханко с прилегающими островами.

Сталин заявил, что политическому отступлению Финляндии способствовало не только военное поражение, но и угроза свержения существовавшего строя, возникшая после создания Народного правительства Финляндской Демократической Республики.: «Перед финнами мы с начала войны поставили два вопроса — выбирайте из двух одно: либо идите на большие уступки, либо мы вас распылим и вы получите правительство Куусинена, которое будет потрошить ваше правительство... Они предпочли пойти на уступки, чтобы не было народного правительства».

В то же время Сталин подчеркивал: «Финны встали на колени, мы уступили». Советская «уступка» состояла в том, что СССР не стал навязывать побежденной стране правительство Отто Куусинена. Совершенно очевидно, что, столкнувшись с массовым сопротивлением народа, Сталин решил ориентироваться на те силы Финляндии, которые поддерживало большинство населения. Представителем таких сил он считал руководителя финской делегации на переговорах в Москве Ю.К. Паасикиви. Видимо, симпатии Сталина к старому политику были обоюдными. Позже в беседе с корреспондентом шведской газеты Паасикиви вспоминал: «Во время переговоров в Москве, как бы там ни было, мне в конечном счете Сталин и в самом деле начал нравиться... Он обладал значительным умом и чувством юмора, которые мне нравились».

Паасикиви до конца своих дней поражался пророчеству Сталина. В мае 1941 года Паасикиви, который тогда был посланником Финляндии, нанес прощальный визит в Кремль. Сталин спросил его, что тот намеревается делать после своей отставки. Поскольку Паасикиви в это время шел 71-й год, он искренне ответил: «Я собираюсь стать частным лицом». «Вы никогда не сможете стать частным лицом, господин Паасикиви», — уверенно сказал Сталин. Через три года Ю.К. Паасикиви с одобрения Советского Союза возглавил первое антифашистское правительство Финляндии, а с 1946 по 1956 год был президентом этой страны. Именем этого госу

188

дарственного деятеля — «линией Паасикиви» — стала называться политика добрососедских отношений между СССР и Финляндией.

«Зимняя война» послужила для Сталина серьезным уроком, он имел все основания сказать: «.. .наша современная Красная Армия обстреливалась на полях Финляндии, — вот первое ее крещение».


Глава 14

ПОЧЕМУ НАПАДЕНИЕ ГЕРМАНИИ СТАЛО ДЛЯ СТАЛИНА НЕОЖИДАННЫМ?


Вопрос о том, сумела ли страна использовать мирную передышку после подписания советско-германского договора о ненападении, уже полвека вызывает самые противоречивые суждения. На XX съезде партии Н.С. Хрущев обвинил Сталина в том, что он не подготовил страну должным образом для неизбежной войны. Хрущев утверждал: «Если бы наша промышленность была вовремя и соответственным образом мобилизована для работы на нужды армии, наши потери во время войны были бы гораздо меньше». Обвинял Хрущев Сталина и в том, что тот игнорировал «все предупреждения некоторых военачальников, сообщения перебежчиков из вражеской армии и даже открытые враждебные действия противника», свидетельствовавшие о готовности Германии начать войну. Впоследствии эти обвинения были многократно повторены и дополнены. Много раз ссылались на то, что Сталин игнорировал сообщение советского разведчика Рихарда Зорге, который даже назвал точную дату нападения на Советский Союз. Историк А. М. Некрич в своей книге «1941 22 июня» писал: «Все свидетельствует о том, что советская разведка накануне войны с честью выполнила свой долг перед народом. Советские разведчики сделали все от них зависящее. Но их предупреждениями пренебрегли».

А в конце 1980-х годов Резун в своей книге «Ледокол» обвинил Сталина в прямо противоположном, в том, что он готовил удар по Германии и

189

завоевательный поход в Западную Европу. Повторяя известную версию германской пропаганды 1941 года, Резун утверждал, что Гитлер лишь защищался от неминуемого нападения СССР и нанес по нашей стране упреждающий удар. Несмотря на свою, казалось бы, противоположную направленность, версия Резуна фактически также исходила из того, что Сталин не только не подготовил страну к обороне, но и разрушил созданную за два десятилетия систему укрепленных районов (У Ров) в угоду своему плану агрессивной войны, чем обрек страну на поражение.

Наконец, еще одно обвинение в адрес Сталина было выдвинуто в вышедшей в 2000 году книге Михаила Мельтюхова «Упущенный шанс Сталина». Хотя ее автор в отличие от Резуна полагает, что советское нападение на Германию было бы необходимым и правомерным, а в отличие от Хрущева приводит данные о превосходной готовности Красной Армии к войне, он винит Сталина в том, что тот упустил шанс для нанесения сокрушительного удара по германским войскам. Кто же прав в этом столкновении взаимоисключающих обвинений?

Прежде всего сомнения вызывают утверждения Хрущева, которые поддерживал в своих воспоминаниях и Микоян, о недостаточности усилий, предпринятых для обороны страны. Известно, что выполнявшийся с 1938 года третий пятилетний план был столь же напряженным, как и две предыдущие сталинские пятилетки. Хотя темпы производства в эту пятилетку были ниже, чем в предыдущую (вместо увеличения на 140% в прошлую пятилетку план предусматривал увеличение в 107%), следует учесть, что процент прироста производства с каждым годом становился все весомее. В целом же промышленное производство должно было вырасти более чем в 2 раза. Но при том, что во всей промышленности производство возрастало ежегодно на 13%, в оборонной промышленности оно увеличивалось на 39% в год. По мнению Молотова, возможности для наращивания темпов оборонного производства были исчерпаны до предела. Он утверждал: «Прирост военной промышленности в предвоенные годы у нас был такой, что больше было бы невозможно! Перед войной народ был в колоссальном напряжении. «Давай, давай!» А если нет — из партии гонят, арестовывают. Можно ли народ, или партию, или армию, или даже своих близких держать так год или два в напряжении? Нет».

В таком напряжении трудился и Сталин. Г.К. Жуков писал, что «И.В. Сталин сам вел большую работу с оборонными предприятиями хорошо знал десятки директоров заводов, парторгов, главных инженеров часто встречался с ними, добиваясь с присущей ему настойчивостью выполнения намеченных планов». «И. В. Сталин считал артиллерию важнейшим средством войны, много уделял внимания ее совершенствованию». Жуков также отмечал: «ЦК ВКП(б), И.В. Сталин много времени и внимания уделяют авиационным конструкторам. Можно сказать, что авиация была даже в какой-то степени увлечением И. В. Сталина».

190

К1941 году было налажено производство новых видов пушек, минометов, гаубиц, самолетов: бомбардировщики Ил-2 и Пе-2, истребители Лаг-3 и Миг-3. В 1940 году были проведены первые испытания реактивных минометных установок, впоследствии названных «катюшами». В 1939— 1941 годы на вооружение стали поступать самозарядные винтовки Токарева, станковые пулеметы Дегтярева, автоматы Шпагина (ППШ).

Однако за 22 месяца, прошедших после 23 августа 1939 года, не только СССР, но и гитлеровская Германия значительно увеличила свою военную мощь. Теперь на нее работала промышленность многих европейских стран. Если в 1939 году Германия выплавляла 22,5 млн тонн стали, то в 1941-м производство стали в Германии и оккупированных ею странах достигло 31,8 млн тонн. (СССР в 1940 году выплавлял лишь 18 млн.тонн.) Германия вместе с оккупированными странами добывала в 2,4 раза угля больше, чем СССР в 1939 году. На заводах «германского жизненного пространства» в июне 1941 года высококвалифицированных рабочих трудилось в 3 раза больше, чем в Германии в 1939 году.

Все это отразилось и на военном потенциале третьего рейха. По сведениям шеститомной «Истории Великой Отечественной войны», за 22 месяца число танков в германской армии выросло с 3200 до 5640, а число боевых самолетов — с 4405 до 10 000. Этот же источник утверждает, что к 22 июня 1941 года на советско-германском фронте сосредоточилось около 5 миллионов солдат, более 50 тысяч орудий и минометов, свыше 3,5 тысячи танков и около 5 тысяч самолетов. 22 июня против 3500 быстроходных и укрепленных танков вермахта Красная Армия смогла выставить лишь 1475 танков Т-34 и КВ. Основную часть танковых войск составляли устаревшие БТ. При этом 29% из них нуждались в капитальном ремонте, 44% — в среднем ремонте. К тому же в отличие от водителей германских танков, приобретших опыт управления своими машинами в боевых условиях, среди советских танкистов преобладали новички. Мечты создателей фильма «Трактористы», в котором сельские механизаторы превращались в квалифицированных танкистов, были далеки от воплощения. Подавляющее большинство советских механиков-водителей к началу войны имели всего лишь 1,5—2-часовую практику вождения танков.

Более 80% советских самолетов уступали германским по дальности, скорости, высоте полета и бомбовой нагрузке. Не хватало артиллерийских и противотанковых орудий. Созданные накануне войны первые противотанковые ружья, эффективные в борьбе против легких передних танков, армия не успела получить к 22 июня 1941 года. Медленно поступали в войска ручные и станковые пулеметы. .По числу пулеметов Красная Армия превосходила германскую, но в армии практически не было пистолетов-автоматов, бывших на вооружении у немцев.

Однако для разгрома врага помимо материальных средств требовался высокий патриотизм и воинов, и тружеников тыла. Хрущев в с воем до кла

191

де свел всю работу по патриотическому воспитанию народа к такой оценке: «До войны вся наша печать и вся наша политическо-воспитательная работа отличалась своим хвастливым тоном: если враг вступит на священную советскую землю, то на каждый удар мы ответим тройным ударом, мы будем бить врага на его территории и выиграем войну без больших потерь». Действительно, подобные политические заявления, отраженные в пропагандистских материалах, плакатах, фильмах и песнях, имели место, и именно их впоследствии использовал Резун для доказательства агрессивных намерений СССР в отношении гитлеровской Германии. Однако наряду с чрезмерно оптимистическими оценками хода войны (как, например, в книге Н. Шпанова «Первый удар» или фильме «Если завтра война...») были и иные, более объективные.

Психологическая подготовка населения СССР к возможной жестокой войне была частью внутренней политики.

Советским гражданам, включая юное поколение, внушалось, что каждому необходимо овладеть военной профессией. Служба в Красной Армии, не знавшей «дедовщины», была необычайно престижна. В стране постоянно пропагандировались боевые успехи Красной Армии в Гражданской и Советско-финляндской войнах (порой преувеличенные), ратные подвиги наших предков. Выступая перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года, Сталин призывал командиров брать пример с великих полководцев России.

Но если общество было готово для отпора врагу, чем же тогда объяснить тяжелые поражения, которые понесла Красная Армия в первые месяцы войны? Авторы различных версий о причинах поражений сходятся в одном: Сталин и его окружение не сумели разгадать замыслы Гитлера, и нападение Германии на СССР оказалось неожиданным для советского руководства. Но многие факты свидетельствуют о другом. План обороны страны, изложенный в документе Генштаба «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и Востоке», был утвержден в октябре 1940 года, и, как замечает Г. Городецкий, «совместное нападение Германии и ее союзников, Италии, Венгрии, Румынии и Финляндии, считалось наиболее вероятным». Эти планы постоянно уточнялись. Как подчеркивал в своих воспоминаниях A.M. Василевский, «Генштаб в целом и наше Оперативное управление вносили коррективы в разработанный в течение осени и зимы 1940 года оперативный план сосредоточения и развертывания Вооруженных сил для отражения нападения врага с запада».

Военно-штабные игры, проведенные в ходе совещания высшего командного состава армии, исходили из вероятности нападения немцев на нашу страну на разных фронтах. Описывая одну из этих игр, Г.К. Жуков отмечал, что она «изобиловала драматическими моментами для «восточной» стороны. Они оказались во многом схожими с теми, которые возникли

192

после 22 июня 1941 года, когда на Советский Союз напала фашистская Германия». В ходе игры 2—6 января 1941 года «красная» сторона, действиями которой руководил генерал армии Д.Г. Павлов, проиграла. В ходе игры 8— 11 января Павлов, командовавший «западными» войсками окружил «восточных». Жуков, командовавший «восточными», сумел, правда, остановить наступление, но лишь частично развил успех. По словам Жукова, Сталин, узнав об итогах игр, был «раздосадован неудачей «красных». По воспоминаниям Жукова, после этих игр Сталин вызвал его к себе и сказал: «Политбюро решило освободить Мерецкова от должности начальника Генерального штаба и на его место назначить вас». В ответ на возражения Жукова Сталин повторил: «Политбюро решило назначить вас», «делая ударение на слове «решило».

Необходимость в усилении обороны страны возрастала по мере нарастания тревожных сообщений с западной границы. 29 декабря 1940 года военный атташе Тупиков докладывал из Берлина в Москву, что«Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 года». Это сообщение заставляло руководство страны активизировать подготовку к войне. По словам A.M. Василевского, «в феврале — апреле 1941 года в Генштаб вызывались командующие войсками, члены военных советов, начальники штабов и оперативных отделов Прибалтийского, Западного, Киевского особых и Ленинградского военного округа. Вместе с ними намечались порядок прикрытия границы, выделение для этой цели необходимых сил и формы их использования». Г.К. Жуков писал: «В середине марта С.К. Тимошенко и я просили разрешения И. В. Сталина призвать приписной состав запаса для стрелковых дивизий, чтобы иметь возможность подготовить его в духе современных требований. Сначала просьба была отклонена. Нам было сказано, что призыв приписного состава запаса в таких размерах может дать повод немцам спровоцировать войну. Однако в конце марта было решено призвать пятьсот тысяч солдат и сержантов и направить их в приграничные военные округа для доукомплектования, с тем чтобы довести численность стрелковых дивизий хотя бы до 8 тысяч человек».

Колебания в решении вопроса о приведении Красной Армии в боевую готовность объяснялись разноречивой информацией, поступавшей Сталину относительно планов Германии, которые постоянно менялись. Судя по дневниковым записям Гальдера, Гитлер панически боялся войны на два фронта и постоянно менял сроки и очередность своих военных операций. Уже 18 октября 1939 года Гитлер объявил военачальникам о том, что оккупированная немцами Польша станет плацдармом для нападения на СССР, но сначала Германия должна разгромить страны Запада. Через месяц после капитуляции Франции 16 июля 1940 года Гитлер подписал директиву о проведении операции «Морской лев» (десант на Британские острова), но в 20-х числах июля он сказал Кейтелю, что нападение на СССР

193

намечено на осень того же года. А 29 июля 1940 года он дал указание Йодлю отложить вторжение в СССР до весны 1941 года, а сначала провести операцию «Морской лев». Вскоре дата высадки в Британию был передвинута на 21 сентября 1940 года, затем на 27 сентября. 17 сентября Гитлер перенес начало операции на май 1941 года. В ноябре 1940 года Гальдер записал: «Гитлер вновь проявляет интерес к операции «Морской лев», то есть к планам десанта в Англии». «5 декабря — главное внимание к «плану Отто» (так сначала именовался план нападения на СССР, получивший затем название «план Барбаросса»). «18 декабря — принять меры к детализации «плана Барбаросса».

Информация советской разведки о датах возможного нападения Германии на СССР не позволяла Сталину прийти к однозначному выводу 14 марта 1941 года В. Тупиков сообщил другую дату — «начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года» К концу марта 1941 года разведка располагала данными о намерении немцев начать наступление на Ленинград, Москву и Киев 20 мая. Однако из этих и других подобных сообщений начальник разведывательного управления генерал Ф. И. Голиков сделал 20 марта 1941 года такие выводы: «1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира. 2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки».

26 апреля В. Тупиков писал о возможности германского нападения на СССР «в пределах текущего года» и оговаривал это рядом условий. Однако через 10 дней, 6 мая, военно-морской атташе из Берлина сообщал, что «немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию». Такие разноречивые данные о сроках нападения и явное несовпадение их с реальностью (объявленные сроки проходили, а война не начиналась), естественно, подрывали доверие к разведке.

Впоследствии Молотов говорил: «Нас упрекают, что не обратили внимание на разведку. Предупреждали, да. Но, если бы пошли за разведкой, дали малейший повод, он бы раньше напал... Я считаю, что на разведчиков положиться нельзя. Надо их слушать, но надо их и проверять. Разведчики могут толкнуть на такую опасную позицию, что потом не разберешься... Когда я был Предсовнаркома, у меня полдня ежедневно уходило на чтение донесений разведки. Чего там только не было, какие только сроки не назывались! И если бы мы поддались, война могла начаться гораздо раньше... Слишком открыто так, чтобы немецкая разведка явно увидела, что мы планируем большие, серьезные меры, проводить подготовку было невозможно... Мы делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось —

194

на год и десять месяцев... Провели очень много мер, но все же недостаточно. Не успели много доделать... Хотелось бы, конечно, больше. Сталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных». (Ф.И. Чуев многократно возвращался к теме подготовки СССР к войне в своих беседах с В.М. Молотовым и подчеркивал неизменность его аргументации: «И через пять, и через десять, и через пятнадцать лет Вячеслав Михайлович говорит одинаково».)

Советское руководство прилагало все усилия для того, чтобы оттянуть нападение Германии и одновременно ускорить подготовку к войне, но таким образом, чтобы не спровоцировать Гитлера на выступление. Как вспоминал Молотов, прежде всего «мы старались иметь с ними дела хозяйственные: экспорт-импорт». В своем меморандуме для МИД Германии глава германской делегации на переговорах с СССР по экономическим вопросам Ю. Шнурре сообщал 15 мая 1941 года о завершении переговоров с наркомом внешней торговли Крутиковым. Он отмечал, что «положение с поставками советского сырья до сих пор представляют удовлетворительную картину... Объем сырья, обусловленный договором, доставляется русскими пунктуально, несмотря на то, что это стоит им больших усилий».

Советское правительство знало, что некоторые представители германского руководства и дипломатии выступали против войны с СССР. Как отмечал Г. Городецкий, «ядро министерской оппозиции находилось в посольстве в Москве, и его возглавлял граф фон Шуленбург. В Берлине оппозицией руководил статс-секретарь МИД Германии Эрнст фон Вайцзекер... И Вайцзекер, и Риббентроп, кажется надеялись на то, что отговорить Гитлера можно с помощью союзников Германии — держав оси».

И. Риббентроп утверждал, что на Гитлера «определенное антирусское влияние оказывали... военные». «Я со всей серьезностью заявлял тогда фюреру, что по моему убеждению, ожидать нападения со стороны Сталина нельзя... — писал Риббентроп. — Я сосредоточил все свои усилия и силы на прояснении и интенсификации наших отношений с Россией. Прежде всего я хотел устроить встречу Сталина и Гитлера. План сорвался, потому что Сталин, как думал фюрер, не мог выехать из России, а Гитлер — из Германии. Поэтому я написал Сталину подробное письмо, в котором обрисовал общее положение... и пригласил министра иностранных дел Молотова в Берлин». В своем письме Риббентроп предложил обсудить вопрос о согласовании долгосрочных политических целей Германии, Японии, Италии и СССР и, «разграничив между собой сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов». Советскому Союзу предлагалось присоединиться к заключенному 27 сентября 1940 года берлинскому тройственному пакту Германии, Японии и Италии.

Сталин благосклонно отнесся к предложению Риббентропа о поездке Молотова в Берлин и о его новом визите в Москву, о чем и написал ему

195

21 октября 1940 года. Что же касалось присоединения СССР к союзу Германии, Японии и Италии, то Сталин осторожно заметил: «...в принципе не возражая против этой идеи, я считаю, что этот вопрос должен будет подвергнуться предварительному рассмотрению». По мнению Льва Безыменского, И. В. Сталин тщательно готовил визит В. М. Молотова в Берлин и, вероятно, даже надиктовал ему инструкции перед переговорами с германскими руководителями. Сталин хотел узнать «действительные намерения» Германии и всех участников «тройственного пакта» и одновременно «подготовить первоначальную наметку сферы интересов СССР в Европе, а также в Ближней и Средней Азии».

12—13 ноября 1940 года В. М. Молотов провел в Берлине переговоры с А. Гитлером и И. Риббентропом, а также встретился с Г. Герингом и Р. Гессом. Однако переговоры зашли в тупик. Советской делегации не удалось получить от германской стороны ясный ответ на вопрос, почему немецкие войска находятся в Румынии и Финляндии. В свою очередь советская сторона уклончиво отвечала на предложение Германии присоединиться к союзу трех держав. Анализируя итоги переговоров в Берлине на заседании Политбюро 14 ноября 1940 года, Сталин заявил: «Позиция Гитлера во время переговоров, в частности, его упорное нежелание считаться с естественными интересами безопасности Советского Союза, его категорический отказ прекратить фактическую оккупацию Финляндии и Румынии — все это свидетельствует о том, что, несмотря на демагогические заявления по поводу неущемления «глобальных интересов» Советского Союза, на деле ведется подготовка к нападению на нашу страну».

В то же время Москва решила воспользоваться идеей приобщения СССР к «тройственному договору». 14 ноября Сталин заявил: «Мы должны повести дело так, чтобы быстрее заключить пакт о нейтралитете между Советским Союзом и Японией... Надо ее нейтрализовать. Вместе с тем надо усилить военно-экономическую помощь китайскому народу. Нам надо вести дело на ослабление гитлеровской коалиции, привлекать на нашу сторону страны-сателлиты, попавшие под влияние и зависимость гитлеровской Германии».

Прежде всего СССР направил усилия на укрепление своих позиций на Балканах, что могло бы уравновесить германское влияние в этом регионе. В беседе с главой Коминтерна Георгием Димитровым Сталин 25 ноября 1940 года сказал: «Мы сегодня делаем болгарам предложение о заключении пакта взаимопомощи... Мы указываем болгарскому правительству, что угроза безопасности обеих стран исходит со стороны Черного моря и проливов и требуются совместные усилия для обеспечения этой безопасности... Мы поддерживаем территориальные претензии Болгарии... Мы готовы оказать болгарам помощь хлебом, хлопком и т.д. в форме займа, а также флотом и другими способами... Мы не только не возражаем, чтобы Болгария присоединилась к тройственному пакту, но тогда и мы присоединим

196

ся к этому пакту. Если болгары не примут это наше предложение, они попадут целиком в лапы немцев и итальянцев и тогда погибнут... Главное теперь Болгария. Если такой акт будет заключен, Турция не решится воевать против Болгарии, и все положение на Балканах иначе будет выглядеть». Однако попытки СССР добиться подписания договора о взаимопомощи с Болгарией не увенчались успехом. 1 марта 1941 года Болгария примкнула к тройственному пакту и при этом разрешила Германии ввести свои войска на свою территорию.

Неудачей завершились и попытки СССР укрепить свои позиции в Югославии. Как утверждал П. Судоплатов, «в марте 1941 года военная разведка и НКВД через свои резидентуры активно поддержали заговор против прогерманского правительства в Белграде». Военный переворот 27 марта привел к свержению в Белграде правительства Д. Цветковича, присоединившегося к тройственному пакту. На трон был возведен король Петр II, а новое правительство Д. Симовича обратилось 30 марта к Советскому Союзу с предложением заключить военно-политический союз «на любых условиях, которые предложит Советское правительство, вплоть до некоторых социальных изменений, осуществленных в СССР, которые могут и должны быть произведены во всех странах». 3 апреля правительство Симовича выразило готовность «немедленно принять на свою территорию любые вооруженные силы СССР, в первую очередь авиацию».

Однако СССР опасался, что подобные действия лишь приблизят столкновение с Германией. Поэтому советская дипломатия советовала новому правительству Югославии не разрывать протокол о вступлении в тройственный договор. В то же время в ходе подготовки договора с Югославией Сталин лично вычеркнул упоминание о сохранении нейтралитета в случае нападения на одну из сторон (на удалении этого положения настаивала Югославия). 6 апреля 1941 года в 3 часа ночи СССР и Югославия подписали договор о дружбе и ненападении. Однако через 2 часа после этого события Югославия подверглась нападению германских войск, которые в течение 11 дней разгромили югославскую армию, и страна капитулировала. Затем Гитлер решил оккупировать Грецию, поэтому вторжение в СССР снова было перенесено — с 15 мая на 22 июня 1941 года.

Одновременно СССР вел переговоры и с Японией, в которых И.В Сталин также участвовал. Эти переговоры увенчались подписанием 13 апреля 1941 года советско-японского пакта о нейтралитете и декларации о взаимном уважении территориальной целостности и неприкосновенности границ Монгольской Народной Республики и Маньчжоу-го. Молотов утверждал, что подписание договора с СССР было для Японии в известной степени местью за пакт Молотова—Риббентропа. Он говорил: «Сталин был Крупнейший тактик. Гитлер ведь подписал с нами договор о ненападении без согласования с Японией!.. Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой. В завершение его визита Ста

197

лин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание: сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не провожал. Японцы, да и немцы были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать».

Поскольку подписанные соглашения существенно уменьшали вероятность совместного выступления Германии и Японии против СССР, Сталин постарался создать впечатление, что их заключение является новым : этапом в укреплении мирных отношений со всеми «странами оси». Посол Германии Шуленбург, известный своим желанием сохранить мирные отношения с СССР, сообщал 13 апреля 1941 года в Берлин, что во время проводов Мацуоки «Сталин громко спросил обо мне и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и Вы должны теперь все для этого сделать!» Затем Сталин повернулся к исполняющему обязанности немецкого военного атташе полковнику Кребсу и, предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: «Мы останемся друзьями с Вами в любом случае». Сталин, несомненно, приветствовал полковника Кребса и меня таким образом намеренно и тем самым сознательно привлек всеобщее внимание многочисленной публики, присутствовавшей при этом».

О том, что эти усилия принесли свои плоды, свидетельствовало донесение военного атташе СССР в Германии В. Туликова от 25—26 апреля 1941 года. Тупиков сообщал, что по мнению его информатора по кличке «Хозяйственник», угроза столкновения СССР и Германии была снята, что «заключением пакта с Японией СССР вновь стабилизировал свои отношения с Германией». Кроме того, источник, ссылаясь на мнение Г. Геринга, говорил о важности хозяйственных отношений между СССР и Германией. Оценивая информацию «Хозяйственника», Тупиков приходил к выводу: «По-моему... немцы в программе своей политики каких-то не весьма отдаленных сроков имели выступление против нас. Япония по этой про грамме должна была выступить одновременно с Германией. Московский пакт опрокинул генеральную суть этой программы... Пакт, разрушив важнейший участок этих приготовлений, действительно отсрочил столкновение... просто потому, что поставил перед необходимостью перерасчета сил и создания возможной другой коалиции».

Хотя Тупиков подчеркивал, что основные вооруженные силы Германии сосредоточены по-прежнему на советско-германской границе и «сроки столкновения — возможно, более короткие и, безусловно, в пределах текущего года», он оговаривался, что «эти планы и сроки могут натолкнуться на нечто подобное поездке Мацуоки «в Москву через Берлин и Рим», как ее здесь в дипломатических кругах называют. Но это уже не подобрей воле немцев, а вопреки ей». Поэтому Тупиков считал, что Германия будет прежде

198

всего создавать новую антисоветскую коалицию с участием Турции и Швеции. Однако Тупиков затруднился сказать, в какой степени официально объявленные Германией планы на Ближнем Востоке и в Африке и «такие цели, как Суэц, Мосул, разгром англичан в Абиссинии», могут ослабить войска, сосредоточенные у границ СССР.

В апреле —мае 1941 года театр военных действий охватывал обширный регион от Балкан до Северной Африки и Ирака. 31 марта германские войска, пришедшие на помощь итальянским в Ливии, перешли в наступление и к 15 апреля достигли границ Египта. После капитуляции Греции 23 апреля германские войска стали захватывать острова греческого архипелага и к 1 июня овладели Критом. В марте 1941 года в Ираке произошел переворот и к власти пришло прогерманское правительство Рашида Али, которое получило поддержку от немцев и французской администрации в Сирии. Позиции Великобритании в стратегически важном регионе оказались под угрозой.

Сталину казалось, что летом 1941 года Гитлер будет развивать достигнутые успехи в Восточном Средиземноморье или же направит десант в Англию и не пойдет на развязывание трудной и неизбежно затяжной кампании против СССР. В то же время Сталин сознавал, что, одержав победу над Великобританией или заключив мир с ней на германских условиях, Гитлер перебросит армии на восток. О том, что Сталин видел в Германии наиболее вероятного противника, свидетельствовало его выступление 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий, когда он особо остановился на причинах военных успехов Германии. Официальных записей выступлений на этой встрече не велось, но сохранились воспоминания ее участников. Генерал Лященко запомнил такие слова Сталина: «У нас с Германией не сложились дружеские отношения. Война с Германией неизбежна, и (повернувшись к Молотову) если товарищ Молотов и аппарат Наркоминдела суме ют оттянуть начало войны, это наше счастье. А вы, — сказал Сталин, обращаясь к военным, — поезжайте и принимайте меры на местах по поднятию боеготовности войск».

Участник этой встречи Энвер Муратов рассказывал, что, когда «некий генерал-майор танковых войск предложил «выпить за мир, за сталинскую внешнюю политику мира, за творца этой политики, за нашего великого вождя и учителя Иосифа Виссарионовича Сталина», Сталин протестующе замахал рукой. Гости растерялись. Сталин что-то сказал Тимошенко, и тот объявил: «Просит слово товарищ Сталин». Раздались аплодисменты. Сталин жестом предложил всем сесть. Когда стало тихо, он начал свою речь. Он был очень разгневан, немножко заикался, в его речи появился сильный грузинский акцент. «Этот генерал ничего не понял. Он ничего не Понял. Мы, коммунисты, — не пацифисты, мы всегда были против несправедливых войн, империалистических войн за передел мира, за порабощение и эксплуатацию трудящихся. Мы всегда были за справедливые войны за

199

свободу и независимость народов, за революционные войны за освобождение народов от колониального ига, за освобождение народов от капиталистической эксплуатации, за самую справедливую войну в защиту социалистического Отечества. Германия хочет уничтожить наше социалистическое государство, завоеванное трудящимися под руководством Коммунистической партии Ленина. Германия хочет уничтожить нашу великую Родину, Родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне». Сталин осушил свой фужер, все в зале сделали то же самое. Воцарилась тишина».

О правдивости рассказа Э. Муратова свидетельствует тот факт, что не прошло и 10 дней после приема в Кремле, как Генштаб подготовил новый план военных операций на случай войны, в котором предлагалось «не давать инициативы действий германскому командованию», а для этого «упредить противника в развертывании и атаковать... германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания». Удар Красной Армии в направлении Краков — Катовице должен был отрезать Германию от Венгрии и Румынии, а последующие удары привести к разгрому немецких армий западнее Вислы и овладению Восточной Пруссией. В 1965 году Г.К. Жуков говорил вое иному историку Виктору Анфилову: «Идея предупредить нападение Гитлера появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий, в которой он говорил о возможности действовать наступательным образом. Конкретная задача была поставлена A.M. Василевскому. 15 мая он доложил проект директивы наркому и мне».

Однако план не был подписан ни начальником Генштаба Г.К. Жуковым, ни наркомом обороны С. К. Тимошенко, так как И. В. Сталин отверг его на стадии рассмотрения. По словам Жукова, он сказал: «Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?» Тимошенко и Жуков объяснили, что они лишь развивали идею его выступления 5 мая. На что якобы Сталин ответил: «Так я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии».

Судьба этого плана стала предметом острых споров в конце XX века. В. Резун утверждал, что отсутствие подписей под планом отнюдь не свидетельствует о том, что он не был принят, и пытался доказать, что все действия Красной Армии с середины мая до конца июня 1941 года соответствовали этому плану. Михаил Мельтюхов тоже уверен, что лишь затяжка с исполнением принятого плана помешала разгромить германские войска «внезапным ударом».

То, что профессиональные историки неактивно выступили с опровержениями Резуна, Лев Безыменский объясняет тем, что они «думали, что

200

все знают подлинную историю немецкого нападения. Будто все знают, что Приказ на немецкое сосредоточение был дан еще 23 декабря 1940 года. Будто все знают, что на восток к маю 1941 года уже шли 17 тысяч воинских эшелонов. .. К февралю было переброшено 25 дивизий, в марте — еще 7 дивизий. В апреле прибыли 13, в мае — 30. Войска разгружались к западу от линии Радом — Варшава и ночными маршами двигались к границе. Таким образом, к маю на границе уже были сосредоточены основные силы «Барбароссы», на июнь оставались лишь 12 танковых и 12 моторизованных дивизий».

Л. Безыменский указывает, что, готовя нападение на СССР, германские военные прекрасно сознавали, что Советская страна не собиралась нападать на Германию. 25 марта 1941 года Гальдер записал в дневнике: «Выдвигается вопрос о прикрытии востока на случай русских превентивных мер. Но мы не должны поддаться на поспешные меры. Я не верю в русскую инициативу». Иностранный отдел Генштаба сообщил 11 апреля, что советская группировка в районе западной границы носит «оборонительный характер». 5 мая 1941 года помощник военного атташе в СССР Кребс сообщал Гальдеру: «Россия будет делать все, чтобы избежать войны. Пойдет на все уступки, включая территориальные».

О готовности СССР к чрезвычайным внешнеполитическим усилиям свидетельствовало назначение 6 мая 1941 года Сталина председателем Совета народных комиссаров СССР. Германский посол Шуленбург сообщал в Берлин: «Я убежден, что Сталин использует свое новое положение для того, чтобы принять личное участие в деле сохранения и развития хороших отношений между СССР и Германией».

Однако в это время произошло событие, после которого ход Второй мировой войны резко изменился. 10 мая 1941 года в Шотландии приземлился с парашютом Рудольф Гесс, который занимал третье место в государственно-партийной иерархии Германии. Хотя впоследствии Гитлер объявил Гесса сумасшедшим, многое свидетельствует о том, что Гитлер был прекрасно осведомлен о планах своего коллеги добиться мира с Великобританией. Прежде всего следует учесть, что книга «Майн кампф», написанная Гитлером в тюрьме при активном сотрудничестве с его сокамерником Рудольфом Гессом, содержала не только план экспансии на восток, но и проповедь союза «нордических народов» Германии, Великобритании и США. -Видимо, верный этой идее, Гитлер 24 мая 1940 года внезапно запретил Рунштедту совершить последний рывок к Дюнкерку и добить полумиллионный английский экспедиционный корпус и трехсоттысячную французскую армию, припертые к морю, и дал им возможность благополучно эвакуироваться на Британские острова.

После разгрома Франции Гитлер намеревался заключить мир с Великобританией. Официально и неофициально он заявлял о том, что не желает поражения Англии, так как крушение Британской империи разрушит

201

основы гегемонии «арийской расы». Полет Гесса отвечал планам достижения почетного мира с Великобританией на основе раздела планеты между «нордическими народами». То, что полет Гесса готовился с ведома Гитлера, подтверждают и отечественные исследователи. Об этом, в частности, сообщили Льву Безыменскому бывший сотрудник германского МИДа Фриц Хассе и обергруппенфюрер СС Карл Вольф (которому об этом поведал сам Гитлер). Миссия Гесса состояла в том, чтобы «склонить Англию к заключению мира с Германией и к совместным действиям против Советского Союза». План Гитлера сводился к следующему: «Пока будет идти серьезная война против России, идея компромисса с Англией, разумеется, должна быть законсервирована. Но как только военная операция будет закончена — чего военные деятели ожидают в течение 4—8, максимум 10 недель, — тогда в Англии возрастут надежды на сговор... Если Германия сохранит свободу рук на востоке и сбросит балласт на западе, почему бы с ней не помириться?»

Правду о миссии Гесса Сталин узнал лишь в октябре 1942 года, когда в Москву поступили сведения советской разведки из Англии: «Широко распространенное мнение о том, что Гесс прилетел в Британию неожиданно — ложное». В донесении говорилось, что еще до прибытия в Шотландию, в письмах своим друзьям из высших кругов Британии, «Гесс достаточно подробно изложил планы германского правительства относительно нападения на Советский Союз. В этих письмах также содержались предложения о необходимости прекращения войны между Британией и Германией».

Это сообщение Сталин мог сопоставить с письмом, полученным в апреле 1941 года от Черчилля. В письме говорилось: «У меня есть надежная информация от доверенного лица о том, что, когда немцы считали, что они сумели вовлечь Югославию в свою сеть — то есть после 20 марта, — они начали выдвижение трех из пяти танковых дивизий из Румынии в Южную Польшу. Однако как только они узнали о революции в Сербии, они прекратили это передвижение. Вы сумеете оценить значимость этих фактов». Впоследствии Н.С. Хрущев обвинял Сталина в том, что он не обратил внимания на это письмо. Однако известно, что посол Англии в Москве Криппс 3 апреля получил от Черчилля это письмо для передачи Сталину, но в течение 16 дней отказывался выполнить поручение премьера, считая, что послание «столь коротко и отрывочно», что лишь вызовет у русских недоумение. Лишь под давлением Черчилля Криппс передал это письмо по назначению. Но Криппс оказался прав: странное письмо Черчилля не произвело на Сталина серьезного впечатления. Лишь после получения донесения из Лондона в октябре 1942 года Сталин понял, что Черчилль знал гораздо больше о планах Германии. Послав письмо Сталину, Черчилль, с одной стороны, демонстрировал готовность сотрудничать с СССР в войне против Германии, а с другой — стремился ускорить советско-германс

202

кое столкновение. В то же время он ничего не сообщал такого, что помогло бы СССР встретить врага во всеоружии в нужном месте и в нужное время.

Очевидно, что Черчилль упорно пытался реализовать свой план, рожденный в ноябре 1918 года: «покорить Россию с помощью Германии», «пригласить Германию помочь нам в освобождении России», «мир с германским народом, война против большевиков». Американский журналист Луи Килцер в своей книге «Обман Черчилля. Темный секрет, который уничтожил нацистскую Германию», доказывает, что Черчилль делал все от него зависящее, чтобы помешать открытию «второго фронта» в 1941, 1942, 1943 годах и пытался не допустить его открытия и в 1944 году. Килцер обращает внимание на те усилия, которые приложил Черчилль, чтобы ограничить военные поставки в СССР. Хотя до сих пор документы о беседах Гесса в мае 1941 года в Англии не рассекречены, последующие события убеждают в том, что фактически сделка между Лондоном и Берлином состоялась. Ни десанта Германии на Британские острова, ни ее рывка к Суэцкому каналу и нефтяным промыслам Ирака не произошло, зато Гитлер смог воевать с СССР в течение трех лет, не опасаясь открытия «второго фронта».

И хотя Сталину в мае 1941 года ничего не было известно о секретных англо-германских переговорах, прилет Гесса в Шотландию несомненно сильно встревожил советское руководство и заставил более активно искать способы предотвращения конфликта с Германией, или, того хуже, войны против объединенного германо-британского блока, и на всякий случай готовиться к нападению Германии после заключения ею сделки с Великобританией.

М. Мельтюхов уверяет, что 24 мая советское руководство, якобы «получив сведения о провале миссии Гесса и убедившись в продолжении англо-германских военных действий», вернулось к плану нападения на Германию, назначив его на 15 июля. Однако факты свидетельствуют о том, что не после 24 мая, а с середины мая 1941 года, то есть почти сразу после прибытия Гесса в Шотландию, СССР стал в ускоренном темпе укреплять свои западные границы. По свидетельству A.M. Василевского, «с середины мая 1941 года по директивам Генерального штаба началось передвижение ряда армий — всего до 28 дивизий — из внутренних округов в приграничные, положив тем самым начало к выполнению плана сосредоточения и развертывания советских войск на западных границах... В мае — июне 1941 года по железной дороге на рубеж рек Западная Двина и Днепр были переброшены 19-я, 21-я, 22-я армии из Северо-Кавказского, Приволжского и Уральского военных округов, а также 16-я армия из Забайкальского военного округа на Украину в состав Киевского особого военного округа. 27 мая Генштаб дал западным приграничным округам указания о строительстве в срочном порядке полевых фронтовых командных пунктов». По словам Г.К. Жукова, «И.В. Сталин дал указание всемерно усилить работы

203

по строительству основной и полевой аэродромной сети. Но рабочую силу было разрешено взять только по окончании весенне-полевых работ. Однажды в конце очередного разговора И. В. Сталин спросил, как идет призыв приписного состава».

Василевский сообщал, что «в начале июня 1941 года на учебные сборы было призвано из запаса около 800 тыс. человек, и все они направлены на пополнение войск приграничных западных военных округов и их укрепленных районов...12—15 июня всем приграничным округам было приказано вывести дивизии, расположенные в глубине округа, ближе к государственной границе. 19 июня эти округа получили приказ маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады и базы и рассредоточить самолеты на аэродромах».

По мнению М. Мельтюхова, все эти мероприятия соответствовали плану Генштаба, якобы принятому 15 мая. Однако, судя по воспоминаниям Жукова, они не проводились в определенной последовательности, требовали всякий раз согласования со Сталиным, что свидетельствовало о том, что они не были запланированы.

Жуков писал:«13 июня С. К. Тимошенко в моем присутствии позвонил И. В. Сталину и просил разрешения дать указание о приведении войск приграничных округов в боевую готовность и развертывании первых эшелонов по планам прикрытия. «Подумаем», —ответил И.В. Сталин. На другой день мы вновь были у Сталина и доложили ему о тревожных настроениях в округах и необходимости приведения войск в полную боевую готовность». На это Сталин ответил резко: «Вы предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете вы это оба или нет?!» Затем И.В. Сталин все же спросил: «Сколько дивизий у нас расположено в Прибалтийском, Западном, Киевском и Одесском военных округах?» И получив ответ Жукова, заметил: «Не во всем можно верить разведке». Сталин боялся спровоцировать германское нападение. Молотов говорил: «Мы ждали нападения, и у нас была главная цель: не дать повода Гитлеру для нападения. Он бы мог сказать: «Вот уже советские войска собираются на границе, они меня выну»: -дают действовать!»

В то же время утверждения Хрущева, Некрича и других о том, что Сталин не прислушивался к сообщениям разведки, игнорируют реальное содержание разведданных. Павел Судоплатов в своих воспоминаниях писал: «Хотя полученные разведданные разоблачали намерения Гитлера напасть на Советский Союз, однако многие сообщения противоречили друг другу. В них отсутствовали оценки немецкого военного потенциала, танковых соединений и авиации, расположенных на наших границах и способных прорвать линию обороны частей Красной Армии... Сведения о дате начала войны Германии с Советским Союзом, поступавшие к нам, были самыми противоречивыми».

204

К тому же события 1939—1941 годов убеждали Сталина в том, что фюрер склонен постоянно переносить назначенные даты наступления. Приказ о нападении на Польшу 26 августа 1939 года в 4 часа 30 минут утра был отменен за несколько часов до начала военных действий. Новая дата — 1 сентября, 4 часа 45 минут утра была назначена Гитлером лишь вечером 31 августа. Директива Гитлера о выходе его войск на передовые позиции для нападения на Голландию и Бельгию от 5 ноября 1939 года была отменена через два дня. 12 декабря Гитлер сообщил, что наступление на Западном фронте начнется сразу после 1 января 1940 года, но 27 декабря отодвинул дату выступления еще на две недели. 10 января Гитлер приказал начать наступление 17 января в 8 часов 15 минут утра. Через три дня приказ был отменен. 1 мая 1940 года наступление было назначено на 5 мая, а 3 мая — перенесено на один день, затем еще на один, а потом — еще на один. Лишь 9 мая вечером Гитлер подписал приказ выступать 10 мая и не отменил его. С ноября 1939 года по начало мая 1940 года Гитлер 27 раз отдавал приказ о наступлении на Западном фронте и 26 раз отменял его. Зная об этом, Сталин не исключал того, что дата нападения на СССР может быть не раз перенесена, ведь, вопреки данным разведки, ни в марте, ни в середине мая, ни между 15 мая и 15 июня Гитлер не начал войну.

Как вспоминал Я.Е. Чадаев, Сталин на заседании Политбюро 14 ноября 1940 года сказал: «История еще не знала таких фигур как Гитлер. В действиях Гитлера не было единой целенаправленной линии. Его политика постоянно перестраивалась, часто была диаметрально противоположной. Полная путаница царила и царит в теоретических положениях фашизма».

Получается, что единственным выходом для того, чтобы предотвратить внезапность нападения Германии, являлось нанесение Красной Армией первого удара по скоплениям германских войск, на чем настаивает М. Мельтюхов. Он считает, что «наступление Красной Армии не вело бы к немедленному решению исхода войны, но советское нападение привело бы к срыву германского вторжения и облегчило бы победу в войне, сохранив нашей стране миллионы жизней и значительные материальные ценности. Красная Армия могла бы быть в Берлине не позднее 1942 года, что позволило бы поставить под контроль Москвы гораздо большую территорию в Европе, нежели это произошло в 1945 году».

Противоположной версии придерживается Л. Безыменский. Он считает, что «в случае осуществления плана от 15 мая 1941 года Красную Армию могла постигнуть еще большая неудача, чем после 22 июня». Впрочем, и соавтор плана 15 мая Жуков не был в восторге от предложенной им Же наступательной операции, к которой армия была, очевидно, не готова. В беседе с Анфиловым Жуков сказал: «Хорошо, что он не согласился с нами. Иначе при том состоянии войск могла бы произойти катастрофа». Если бы отмобилизованные части Красной Армии попали бы под сокрушительный Удар германских войск на землях Польши и Восточной Пруссии, то стра

205

на осталась бы открытой для беспрепятственного и стремительного наступления немцев до линии Архангельск — Астрахань, намеченной по «плану Барбаросса».

Историк А. Голенков обращает внимание и на огромный пропагандистский ущерб, который понесла бы наша страна даже в случае проведения преждевременных мобилизационных мероприятий. Сравнительно недавний исторический опыт свидетельствовал, что мобилизация, объявленная Николаем II, стала поводом для объявления Германией войны России. Наступление же русских войск, успешно начатое в первые дни войны, закончилось в течение месяца их окружением и разгромом. Поражение России в Восточной Пруссии в 1914 году, а также неудачный поход в Польшу в 1920 году, в котором Сталин лично принимал участие, успехи германского оружия в Европе в 1939 году и трудная победа Красной Армии в Советско-финляндской войне, — все эти факты не могли не усиливать неуверенности советского руководства в готовности СССР к столкновению с Германией.

Объясняя, почему Сталин «прозевал» дату нападения Германии и не принял нужные меры в нужное время, Молотов говорил не столько об ошибках, сколько о «слабостях» советского руководства: «Слабости, потому что я думаю, что нам психологически почти невозможно было быть к этому вполне готовыми... Мы чувствовали, что мы не во всем готовы, поэтому, конечно, переборщить с нашей стороны было очень естественно». Именно по этой причине Сталину, Молотову и другим руководителям было крайне трудно безоговорочно поверить предупреждению Рихарда Зорге, особенно после всех предыдущих ошибочных прогнозов разведки.

Следует также учесть, что накануне войны спецслужбы ряда стран, в частности Великобритании, распространили массу дезинформационных материалов. Советский разведчик Ким Филби сообщал в Москву, что Лондон разрабатывает планы нагнетания напряженности и военных конфликтов между СССР и Германией, чтобы спровоцировать войну между ними, британские агенты распространяют слухи о том, что СССР готовится нанести превентивный удар по Южной Польше.

В последние дни перед войной и сама Германия усиленно распространяла дезинформацию. Геббельс писал в своем дневнике 25 мая: «Что касается России, то нам удалось организовать грандиозный поток ложных сообщений. Газетные «утки» не дают загранице возможности разобраться, где правда, а где ложь. Это та атмосфера, которая нам нужна». Геббельс рекомендовал распространять слухи: «мир с Москвой, Сталин приезжает в Берлин, вторжение в Англию предстоит в самое ближайшее время». 14 июня он с удовлетворением констатировал в своем дневнике, что «английское радио уже заявляет, что наш поход против России является блефом». 15 июня он записал: «Наша игра полностью удалась».

206

Жертвами этой дезинформации становились и советские разведчики. Так, представитель ТАСС в Германии И.Ф. Филиппов сообщал в Москву в июне: «Мы твердо убеждены, что Гитлер затеял гигантский блеф. Мы не верим, что война может начаться завтра... Ясно, что немцы намереваются оказать на нас давление в надежде добиться... выгод, которые нужны Гитлеру для продолжения войны». Об этом же шла речь в донесении разведгруппы Харро Шульце — Бойзена из Берлина. В нем говорилось, что «началу военных действий должен предшествовать ультиматум Советскому Союзу с предложением о присоединении к пакту трех». В мае 1941 года некий офицер Грегор из штаба Геринга сообщил советским разведчикам, что «от СССР будет потребовано Германией выступление против Англии на стороне держав оси. В качестве гарантии того, что СССР будет бороться на стороне оси до решительного конца, Германия потребует от СССР оккупации немецкой армией Украины и, возможно, также Прибалтики».

Эти сообщения убедили Сталина и других советских руководителей в том, что либо нападение немцев будет отложено, либо вторжению в СССР будет предшествовать ультиматум Гитлера. И основания для таких выводов были довольно веские: до сих пор агрессивным действиям Гитлера обычно предшествовал политический кризис в течение нескольких месяцев. Мюнхенскому соглашению предшествовал многомесячный кризис в отношениях между Германией и Чехословакией. Началу Второй мировой войны предшествовал полугодовой кризис вокруг Данцига. Лишь на страны Западной Европы, которые не могли оказать значительное сопротивление, такие как Дания, Норвегия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург, Гитлер нападал без предварительных выяснений отношений и предъявления претензий. Однако Советское правительство считало, что СССР — это не Дания и не Люксембург и началу войны может предшествовать обычная для Гитлера политическая кампания с требованиями и обвинениями. Английский посол в Москве Криппс беседовал с Молотовым через неделю после начала войны, и он заявил, что в Кремле не предполагали, что война «начнется без каких-либо обсуждений или ультиматума».

В то же время известно, что Советское правительство прилагало большие усилия для нормализации советско-германских отношений. 22 мая 1941 года Шуленбург сообщал в Берлин, что советская «внешняя политика прежде всего направлена на предотвращение столкновения с Германией», что проявилось в позиции, «занятой советским правительством в последние недели, тоне советской прессы, которая рассматривает все события, касающиеся Германии, в не вызывающей возражений форме, и соблюдении экономических соглашений, заключенных с Германией».

13 июня 1941 года Молотов вручил Шуленбургу текст сообщения ТАСС, которое было опубликовано на следующий день в советской печати. В сообщении опровергались слухи о «близости войны между СССР и Гер

207

манией», источником которых объявлялся посол Великобритании в СССР Криппс, опровергалось предположение о территориальных и экономических претензиях, якобы предъявленных Германией Советскому Союзу, и утверждения о концентрации советских и германских войск на границе. В сообщении подчеркивалось, что «СССР... соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении», а «проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии как враждебные Германии, по крайней мере, нелепо». Шуленбург позитивно оценивал значение этого сообщения ТАСС, которое снимало все возможные претензии германской стороны, даже если бы они были предъявлены в виде официального заявления.

Правда, критики Сталина объявили, что это сообщение ТАСС, опубликованное в печати на следующий день, 14 июня, породило в стране ложные иллюзии относительно состояния советско-германских отношений и ослабило оборонные усилия страны. Иначе оценивали это сообщение военные руководители страны. A.M. Василевский писал, что военным руководителям было ясно, что «целью сообщения ТАСС являлась проверка истинных намерений гитлеровцев. Поэтому считаю неправильным представлять сообщение ТАСС, как документ, который якобы успокоил и чуть ли не демобилизовал нас». Никаких демобилизационных настроений у военных в эти дни не было. Как писал Василевский, в июне 1941 года «все работники нашего Оперативного управления без каких-либо приказов сверху почти безотлучно находились на своих служебных местах».

К сожалению, как признавал A.M. Василевский, «полностью провести в жизнь и завершить намеченные мобилизационные и организационные мероприятия не удалось. Сказался здесь и просчет в определении времени возможного нападения гитлеровской Германии на нашу страну, да и экономические возможности страны не позволили выполнить их в сроки, отведенные нам историей. Сыграли, конечно, в этом свою роль и те недочеты, которые были допущены военным руководством при планировании и практическом осуществлении этих мероприятий».

Сделав все возможное для того, чтобы оттянуть начало войны и отодвинуть возможную линию фронта на сотни километров на запад, Сталин теперь рисковал утратить значительную часть полученных преимуществ и преждевременными действиями, и промедлением. Многократно обсуждая с Ф. Чуевым вопрос о подготовке страны к нападению Германии, Молотов исходил из того, что «не могло не быть просчетов ни у кого, кто бы ни стоял в таком положении, как Сталин». В то же время Молотов не снимал вины с себя и Сталина: «Но оправдать это нельзя тоже». По словам Молотова, винил себя в этом просчете и Сталин.

208

И все же безапелляционное утверждение Хрущева о том, что Сталин игнорировал «все предупреждения некоторых военачальников, сообщения перебежчиков из вражеской армии и даже открытые враждебные действия противника», было лживым. Об этом свидетельствовали события 21 июня 1941 года. В этот день советский посол в Берлине вручил германскому правительству ноту протеста в связи со 180 нарушениями границы СССР немецкими самолетами с 19 апреля по 19 июня. В ноте напоминалось, что Советское правительство уже протестовало 21 апреля по поводу 80 подобных нарушений с 27 марта по 18 апреля. Советское правительство требовало от правительства Германии «принятия мер к прекращению нарушений советской границы германскими самолетами».

Вечером 21 июня Молотов вызвал к себе посла Германии Шуленбурга и ознакомил его с нотой, которую должен был вручить Деканозов в Берлине. Молотов допытывался у Шуленбурга, нет ли у Германии каких-либо претензий, о чем последний информировал Берлин: «Есть ряд указаний на то, что германское правительство недовольно советским правительством. Даже циркулируют слухи, что близится война между Германией и Советским Союзом. Они основаны на том факте, что до сих пор со стороны Германии еще не было реакции на сообщение ТАСС от 14 июня, что оно даже не было опубликовано в Германии. Советское правительство не в состоянии понять причин недовольства Германии. Если причиной недовольства послужил югославский вопрос, то он — Молотов — уверен, что своими предыдущими заявлениями он уже прояснил его, к тому же он не слишком актуален. Он, Молотов, был бы признателен, если бы Шуленбург смог объяснить ему, что привело к настоящему положению дел в германо-советских отношениях». «Я ответил, что не могу дать ответа на этот вопрос, — докладывал Шуленбург, — поскольку я не располагаю относящейся к делу информацией; я, однако, передам его сообщение в Берлин».

Вечером 21 июня Жукову сообщили, что «к пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня». Он тотчас же доложил об этом «наркому и И. В. Сталину. И.В. Сталин сказал: «Приезжайте с наркомом в Кремль». (Судя по записям посетителей кабинета Сталина, вместе с Жуковым и Тимошенко прибыли Буденный и Мехлис.)

Сталин отклонил проект директивы о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, предложенный Жуковым и Тимошенко, и решил направить другую «короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений». Эта директива требовала от войск «быть в полной боевой готовности, встретить возможный Удар немцев или их союзников» и содержала приказ: «а) в течение ночи на

209

22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе; б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать; в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточение и замаскированно; г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов; д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить. Тимошенко. Жуков. 21.6.41 г.».

В 0.30 ночи 22 июня Жуков и Тимошенко сообщили Сталину еще об одном перебежчике — немецком солдате, который сообщил, что германские войска перейдут в наступление в 4 часа утра. Сталин спросил, передана ли директива в округа, и получил утвердительный ответ Жукова. Следовательно, он вовсе не игнорировал предупреждения о возможности начала войны. Теперь же считают, что директива запоздала, а меры, содержавшиеся в ней, были недостаточны. Но, как известно, история не знает сослагательного наклонения. Нам не дано знать, можно ли было предотвратить катастрофу. Истекали последние минуты мира, оставшиеся от полученного 23 августа 1939 года выигрыша во времени. Страна неумолимо приближалась к самому тяжелому испытанию за всю историю своего существования.

210