О месте христианской психологии в системе психологической науки

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Программа курса «введение в психологию» ( Е. Е. Соколова, 28.36kb.
• Вопросы для подготовки к зачету по юридической психологии, 62.47kb.
• План: Предмет и задачи психологии как науки > Место психологии в системе наук и структура, 1231.11kb.
• Предмет и задачи психологической науки и практики 4 Сравнение житейской и научной психологии:, 195.15kb.
• Реферат на тему: «История развития науки юридической психологии», 261.26kb.
• Краткий курс лекций по психологии Предмет и задачи психологической науки, 305.33kb.
• Концепция психологической службы в школе  … 5 7 Требования к личности психолога в системе, 275.69kb.
• Санкт-Петербургский Государственный Институт Психологии и Социальной Работы, 2756.85kb.
• Актуальные проблемы современной, 133.63kb.
• Название темы и ее содержание, 94.48kb.

О месте христианской психологии в системе психологической науки¹


А.Н.Кричевец


На первый взгляд, вопрос, вынесенный в заглавие статьи, выглядит, скорее, тактическим, относящимся к теме социального устройства науки. На самом деле это не так. Под психологической наукой я предлагаю понимать не столько наличное состояние психологического знания и психологического научного сообщества, сколько систему знаний (но и не только знаний), которая запрашивается нынешним состоянием проблем, стоящих перед психологией. Предварительная разработка темы выхода за пределы только лишь знаний, намеченная в статье, прояснит и вопрос о месте христианской психологии.


Нередко приходится встречаться с «минималистской» программой христианской психологии: специфика последней состоит в особом подходе к использованию достижений «обычной» психологии и к постановке новых задач исследования – одни из задач представляются христианину важными, другие - неважными, отвлекающими или даже вредными. По сути, речь идет об особом употреблении объективного научного знания.


Такая осторожная позиция позволяет уйти от дискуссии о корректности постановки задачи развития христианской психологии, но тормозит продвижение в решении широкого круга проблем, которые уже достаточно давно стоят перед психологами, причем не только христианскими. Эти проблемы требуют выхода за пределы представлений о психологии как системы знаний и технологий (представлений, уместных для физики, химии и многих других наук). Тезис, который я попытаюсь здесь отстаивать, таков: ответы на вопросы, которые в психологии давно поставлены, можно искать только в разработке подходов, связанных с теми или иными системами понимания человека и его места в бытии. Таким образом, христианская психология должна разрабатываться для того, чтобы сдвинуть с места решение важных общепсихологических и методологических проблем.


2. Психология изучает психику человека и животных. Изучая психику животных, психолог обычно не ставит вопрос о видовых нормах иначе как в статистическом плане. Изучая человека, мы не можем ограничиться выборочными средними и медианами. Первым, по-видимому, обратил на это внимание психологического сообщества А.Маслоу. Он стал изучать не средних людей, а лучших из них. В его программе артикулированы некоторые важные для нашей темы проблемы. А.Маслоу подчеркивает, что жизненные выборы, которые делают эти самоактуализирующиеся, как он их назвал, люди, могут изучаться как естественная система ценностей, ничего общего не имеющая с предубеждениями исследователя. Вместо того чтобы спрашивать, каким должны быть человеческие ценности, надо спрашивать, каковы ценности лучших человеческих существ². Таким образом А.Маслоу стремится заранее защититься от обвинения со стороны психологической науки в том, что он покидает почву научной объективности и незаконно протаскивает в науку ценности - свои собственные предрассудки и предубеждения.


Немедленно напрашивается следующее возражение – каковы основания для выбора этих лучших? Здесь А.Маслоу ограничивается высказыванием надежды, что другие исследователи, следующие по его пути, откроют те же самые или похожие личностные черты, что в качестве лучших будут рассматриваться такие же или похожие люди, что здоровые люди знают, что вообще хорошо для человека и т.п³.


Согласимся, что предлагаемый путь - один из возможных путей включения в психологию общечеловеческих ценностей (какой смысл вкладывать в это понятие, обсудим далее). Вместо прямой дискуссии о ценностях – обсуждение, кто из людей в наибольшей степени соответствует представлению о человеке. «В этом не больше неопределенности, априорности или неоднозначности, чем в отборе зоологом определенной бабочки в качестве наилучшего экземпляра своего вида или в отборе врачом наиболее физически здоровых молодых людей»⁴. Надо, однако, отдавать себе отчет, что здесь на место этической интуиции, которая помогает нам отличать морально должное от морально неприемлемого, А.Маслоу ставит интуицию эстетическую – не больше и не меньше. Прекрасный экземпляр бабочки, - скажет упомянутый зоолог, неявно указывая на этот источник своего выбора.


Не будем напрасно пугаться – глубокая связь понятийного и эстетического была прояснена И.Кантом. В психологию эти мотивы введены гештальтистами – правда в предмет изучения, а не в методы исследования. Теперь, как представляется, психологи могут увидеть глубокое сплетение этических и эстетических интуиций исследователя и результатов его исследовательской работы.


Нам могут возразить, что этот мотив также совсем не нов. В исследованиях по философии науки второй половины прошлого века очень убедительно показано, что такое переплетение присуще всем наукам, включая физику. Но специфика проблемы, встающей перед психологией, состоит в том, что в отличие от физики, для которой эта историко-философская критика ограничивала лишь ее мировоззренческую экспансию, оставаясь для собственно физики внешней и не затрагивающей ее способы работы, в психологии эти, как сказал А.Маслоу, предубеждения исследователя так или иначе будут перенесены в предмет изучения. Добавим, они уже перенесены и без этого психология не может «дотянуться» до наиболее интересного и важного в человеке и для человека.


Думаю, нет надобности проводить эмпирическое исследование, чтобы убедиться, что моральные предпочтения и выбор «лучших людей» демонстрируют некоторую корреляцию. Таким образом, подход А.Маслоу не избавляет его автора от внесения априорных ценностей в эмпирические оценки, заменяя только прямые способы их включения в исследование (т.е. прямые, не обосновываемые указания на должное и благо), на косвенные. Эта замена, которая может дать некоторые неожиданные и интересные результаты по сравнению с прямым опросом тех же самых экспертов о том, какие качества должны быть лучшим людям присущи, все же не позволяет надеяться на существенный методологический выигрыш⁵.


Фактически любой текст по психологии личности содержит и должен содержать явно или неявно, точно или нарочито расплывчато введенные априорные (т.е. предшествующие данному исследованию) представления автора о должном и благе, какие-то моральные и ценностные пред-почтения. В настоящее время разнообразие авторских установок велико и не систематизировано, но особенно усугубляет положение стремление придать текстам вид объективного исследования. В этом случае авторы затрудняют вычитывание из текста ценностных предпосылок - но не делают текст от них независимым. Нередко это сопровождается употреблением понятий с неясным значением.


Так, содержание встреченных нами у А.Маслоу и уже прочно вошедших в употребление в текстах по психологии личности понятий, таких как «открытость», «спонтанность», «автономность», не является совершенно ясным. Можно с помощью корректных и правильно построенных психодиагностических процедур измерять выраженность этих качеств у людей и групп, но это не приведет к уточнению понятий. Внешняя валидизация или интерпретация факторов все равно соотнесет конструкции с «жизненным миром» и обыденным языком, о чем предупреждал Э.Гуссерль. Естественный же язык, и это подтверждают психосемантические исследования, не закрепляет за понятиями и понятийными структурами однозначных структур значений. Так, «автономность» в буквальном переводе с греческого означает «своезаконие». В обыденном употреблении акцент ставится на первую половину сложного слова, а о том, что здесь речь идет о законах, установленных себе, это обыденное употребление уже и не помнит. Однако сопоставление со смыслом слова «спонтанность» показывает, что этот нюанс значения еще имеет силу⁶. Понятно, что диагностические процедуры будут «измерять» такое тонкое отличие только в том случае, если оно совершенно ясно составителю анкет, опросников и его экспертам. Таким образом, результаты «измерений» зависят здесь от «измерителя», а именно, от точности овладения последним понятийными структурами. Рискну утверждать, что в случае противопоставления спонтанности и автономии эта точность овладения связана также и с моральным развитием исследователя.


Но в гораздо большей степени и совершенно непосредственно зависят от подобных предпосылок «расположенные» выше на «смысловой вертикали» понятия и понятийные структуры. Фундаментальное для А.Маслоу понятие самоактуализации принадлежит к таковым. По самоназванию подхода А.Маслоу – гуманистическая психология - ясно, что это понятие употребляется в рамках определенного мировоззренческого контекста. Здесь самоактуализация – это полная реализация потенций, которые, как пишет А.Маслоу, слабы, нежны и хрупки, несмотря на биологическую свою основу, и заглушаются образованием, социализацией и просто случайностями жизни. Задача человека – услышать «голос» этих возможностей, которые говорят ему о том, кто он такой и что ему в действительности нужно. Если учесть, что А.Маслоу утверждает, что эти задатки врожденны человеку как биологическому существу, совершенно непонятно, почему актуализация таких потенций является долгом и благом для человеческого существа⁷. Этот «кивок» в сторону органической базы человеческого развития, конечно, делает работу Маслоу более приемлемой для натуралистически ориентированных читателей, но противоречит его же словам о том, что она представляет собой «нормативную социальную психологию» и о том, что «поиск ценностей одна из вполне реальных и фундаментальных задач общественных наук»⁸, с чем я совершенно согласен.


Я вовсе не утверждаю, что описываемая в натурально-биологических, физиологических или даже физических терминах жизнь человеческого тела не имеет отношения к его способностям и задаткам, а также к его благу и долгу. Напротив, это отношение представляет собой очень важную и интересную проблему как для психологии личности, так и для христианской психологии. Но совершенно ясно, что объективно протекающие процессы самой своей объективностью не призывают человеческую свободу ни к их поддержке, ни к противодействию. Таким образом, ссылка на врожденность потенций не может быть аргументом в пользу их реализации. Она становится аргументом, если поверить вместе с гуманистическими психологами в то, что мир каким-то очень приятным для человека образом согласован во всех своих слоях: усилия индивида по содействию развитию его врожденных задатков оказываются благом для него, а в конечном итоге полезны и обществу, т.е. природа, человек и общество заодно причастны к общему для всех них благу. Это очень сильное предположение⁹. Таков ли мир, каким его явно или неявно предполагают психологи-гуманисты? Только ли здоровыми представителями рода, обитающими в ныне благополучном Новом Свете, следует пополнять экспериментальную группу для выявления человеческих ценностей? У некоторых европейских психологов и мир и проблемы человеческие выглядит несколько иными – вспомним знаменитую книгу В.Франкла о психологе в концлагере.


Значит ли это, что прежде чем искать здоровых людей в нормальных условиях, надо четко определиться – каков мир на самом деле и каковы в нем нормальные условия? Но ведь на этот вопрос в нашем распоряжении уже есть очень много ответов. Среди них ответы традиционных религий, ответ новоевропейской науки, ответы философов (у каждого – свой). На каких основаниях можно было бы сделать выбор? Психологическая наука в целом не имеет и не будет иметь таких оснований. Каждый психолог имеет то или иное представление о мире и своем месте в нем. Говоря объективно, сколько психологов, столько и представлений, а значит столько и психологий личности и методов психотерапии. Это совершенно неудовлетворительное решение проблемы ценностей может быть исправлено только аккуратным и продуманным введением ценностно-нормативного слоя в саму психологическую науку¹⁰.


3. Прежде чем переходить к обсуждению этого слоя, для прояснения встающих проблем во всем их объеме рассмотрим еще один речевой оборот, который в том или ином виде повторяют сегодня многие психологи и философы. «Быть тем «я», которым ты являешься на самом деле», - говорит К.Роджерс¹¹. Задачу «обретения родовой сущности» ставит Б.С.Братусь¹², задачу обретения «сущности внутреннего Я» - А.Б.Орлов¹³. Мотив этот очень широко распространен, и речь у этих и у многих других авторов идет о том, что человеческая задача имеет какое-то более или менее четкое, определенное заранее решение. Христианская психология (отчетливо это высказывает отец А.Лоргус) исходит из того, что эта задача – спасение, а как достичь решения, говорят Священное Писание и Церковное Предание.


Интенция и интонация философов несколько иная. К.Ясперс в работе «Что такое философия?» говорит так: «Безусловные требования исходят из меня самого, внутренне поддерживая меня благодаря тому, что во мне самом есть не только я сам. Безусловное требование обращается ко мне как требование моего подлинного бытия к моему голому существованию (bloßes Dasein). Я осознаю себя тем, кто есть я сам, поскольку я должен им быть… Безусловное предшествует всякой целесообразности, поскольку оно и есть то, что полагает цель»¹⁴.


В параграфе 57 «Бытия и времени» М.Хайдеггер похожим образом говорит о зове совести: «Зов ведь как раз не бывает, причем никогда, ни запланирован, ни подготовлен, ни намеренно исполнен нами самими. «Оно» зовет, против ожидания и тем более против воли. С другой стороны, зов несомненно идет ни от кого-то другого, кто есть со мной в мире. Зов идет от меня и все же сверх меня»¹⁵.


Отмечу параллельное место из недавно вышедшей книги одного из представителей христианского направления в отечественной психологии. В одной из глав книги Ф.Е.Василюка речь идет о принятии-получении ответа на молитвенное вопрошание. Автор отмечает, что в какой бы форме ни пришел ответ (в виде внутренних событий – особых мыслей, чувств, воспоминаний, намерений; в виде внешних событий – встреч, известий, перемен обстоятельств) ответ для вопрошаюшего находится в явной для него связи с вопросом¹⁶. Отметим ту же самую двойственность: здесь очевидность связи, с одной стороны, - моя, а с другой, – данная мне извне.


Несмотря на то, что речь в приведенных отрывках идет не совсем об одном и том же, некоторые общие выводы мы можем сделать. Все авторы говорят о том, что человек может обнаружить в себе инстанцию, которая не принадлежит ему в его наличном существовании, но принадлежит ему как только его собственная возможность. Все авторы считают благом для человека эту возможность реализовывать. С некоторой осторожностью можно сказать, что этим в предмет исследования вводится долженствование, причем в диалектической форме, не допускающей простого перевода на язык мотива и предмета деятельности. Для того, чтобы начать разработку этой темы, психолог должен (в смысле гипотетического императива – если хочешь результат, должен принять условие) принять, что предметом психологии является человек, который должен (в смысле категорического императива – безусловно должен) реализовать свое предназначение, свое призвание. Сам психолог, очевидно, не является судьей в вопросе об исполнении долга и о понимании блага, но и не чужд ответу на этот вопрос – и, более того, в каких-то профессионально релевантных ситуациях должен так или иначе иметь в виду ответ на вопрос о должном и благом¹⁷.


4. Признав необходимость такого расширения понимания предмета психологии, мы попадаем в методологически неосвоенную область. Здесь психолог в профессиональной своей области оказывается в определенном смысле не большим профессионалом, чем его клиенты, пациенты и испытуемые. Два основания – одно снизу, а другое, точнее, другие, как ни странно, сверху могут помочь ему в его трудном положении.


Снизу опорой могут служить общечеловеческие ценности. С ними, особенно в последнее время, совсем не все ясно и просто, однако и не безнадежно. Научное сообщество или даже научные группы могут приходить к согласию в определенном объеме. Можно называть такие локальные основания «блоками согласия». Например, в области психологии личности в качестве такого блока можно предложить приведенные выше формулировки. Задача здесь не в том, чтобы выработать приемлемое для всех основание и затем начать работать. Необходимо начать строить структурированные отношения между различными точками зрения, и главным условием здесь является только требование не прятать ценностные предпосылки за объективистскими терминами. Это означает, что при определенных новых условиях – прежде всего в случае столкновения с иными предпочтениями других культур – предпосылки должны быть введены в диалог (но это не значит, что они должны быть отвергнуты).


«Верхние основания» это традиционные подходы к решению вопросов, связанных с благом и должным. Именно к таким относится христианство в целом и его православная ветвь. Не только корректными, но и совершенно необходимыми выглядят попытки построить психологию, опирающуюся на эту традицию. Здесь важно не забыть, что из догматов, постановлений церковных соборов и трудов отцов церкви не может быть автоматически выведена содержательно богатая психология. Если провести аналогию с математикой, то первичны в развитии науки не аксиомы, а проблемы. Даже для формальных систем задача отыскания логического вывода данного утверждения является творческой уже для произвольного утверждения арифметики натуральных чисел, а тем самым под вопросом и его истинность. Вопросы о том, что христианская психология может сказать об обучении и развитии детей, о терапии неврозов – открыт, несмотря на все богатство церковной традиции.

Совершенно ясно, что с изложенной точки зрения другие «верхние основания» имеют неоспоримое право развивать соответствующие направления психологической науки. Тем самым, на часто задаваемый христианским психологам (почти всегда ядовитый) вопрос о возможности мусульманской, буддийской и иных психологий можно решительно и навсегда ответить утвердительно. Если со стороны соответствующих традиций не исходят инициативы, не исключено, что со стороны христианской психологии полезно будет оказать содействие зарождению этих направлений.

Не исключено, например, что при разработке психологических проблем догматические расхождения между католичеством и православием не приведут к расхождениям даже в фундаментальных вопросах. Заранее, без разработки соответствующих ветвей нельзя даже быть уверенным, что таковые обнаружатся между христианским и мусульманским подходами. В любом случае значительные блоки согласия могут быть установлены.

Не думаю, что трудности взаимных отношений различных подходов будут серьезно превышать трудности взаимных отношений различных теоретических подходов в научной психологии и других науках. Научное сообщество выработало этику отношений субъектов, каждый из которых является носителем истины для себя. Эта этика не требует даже теоретической толерантности, т.е. признания возможности правоты оппонента, и работает даже на уровне совершенно формальных социальных средств. Вместе с тем, не надо забывать о важном новозаветном мотиве: «горе вам, фарисеи» - человек, возомнивший, что он безусловно владеет истиной и достоин спасения, этого спасения лишается¹⁸.

Теоретическим пространством для коммуникации различных подходов может служить область, которую уместно назвать гуманитарной психологией. Здесь осмысляются отношения между подходами, опирающимися на различные традиции. Подобно тому, как представления о человеке вообще не только не исключают, но подразумевают индивидуальность и личностность, в рефлексивном рассмотрении, осуществляемом гуманитарной психологией, такие подходы являются «индивидами» и «личностями». Вполне возможно, что в области проблем психологии личности «безличной» в этом смысле психологии быть просто не может.