О детстве

Вид материала

Учебное пособие

Содержание Раздел третий 3.2. О творчестве л. н. толстого 3.3. О творчестве и. с. шмелева

Подобный материал:

• «Роль чтения в развитии интеллектуальных и личностных качеств человека», 65.45kb.
• О детстве и юности "Четвертая Вологда" Шаламов рассказал, как формировались его убеждения,, 369.49kb.
• Куда бы не вели нас жизненные дороги, мы всегда будем помнить тот волшебный мир природы, 24.51kb.
• «Учить чувствовать это самое трудное, что есть в воспитании. …Добрые чувства, эмоциональная, 119.37kb.
• Вшколе был объявлен конкурс «Журналистское расследование «Машина времени»». Ярешила, 19.39kb.
• Владимира Высоцкого, 52.54kb.
• Тые годы прошлого века погибла одна из подводных лодок нашего флота, я узнал ещё, 487.36kb.
• Контрольные вопросы по «Капитанской дочке», 24.75kb.
• Сказка № Одноклассники, 39.16kb.
• Классификация ошибок, исправляемых и учитываемых в системе оценивания заданий, 47.02kb.

РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ


КРИТИКИ ОБ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ПРОЗЕ


3.1. О ТВОРЧЕСТВЕ С. Т. АКСАКОВА


«Жизнь человека в детстве»


<…> Материальный мир, который ощущается и пытается осознать Сережа Багров, и мир слов представляются ему как одно неделимое целое: «Сколько новых предметов, сколько новых слов!» - восклицает герой. Процесс постижения ребенком мира через слово и в слове проявляется в различных способах называния новых для него предметов, явлений или понятий.

* * *

чужое слово, с которым впервые знакомится мальчик, в тексте может быть выделено авторским курсивом. В этом случае оно носит явно цитатный характер, являясь отражением речи других персонажей, чаще людей из народа. Таким способом выделяются многие слова, на которые автор хочет обратить внимание читателя, - прежде всего, это слова, поразившие героя свежестью, меткостью и свидетельствующие и богатстве русского языка: «Румяная Матрёша имела чудесный голос и была запевалой»; «Слух о груздях, которые уродилось в Потаенном колке мост мостом, как выражался старый пчеляк, живший в лесу со своими пчелами, взволновал тетушку и моего отца, которые очень любили брать грибы и особенно ломать грузди».

Отношение Аксакова к народной речи сближается в этом плане с позицией его современника В. И. Даля, который писал: «Мы должны изучить простую и прямую русскую речь народа и усвоить ее себе, как все живое усвояет себе добрую пищу и претворяет ее в свою плоть и кровь» (Даль В. И. Напутное слово).

Введение в текст новых для героя слов сопровождается детальным описанием предмета или явления, с которыми впервые сталкивается мальчик, при этом часто используется перифраза. Непрямое называние выделяет определенные характерные черты описываемого, выражая тем самым субъективное отношение к нему героя. Например: «Мы вошли широкими воротами в какое-то длинное строение; по обе стороны тянулись коридоры, где направо и налнво, в особых отгородках, стояли большие и толстые лошади, а в некоторых и молодые, еще тоненькие. Тут я узнал, что их комнатки называются стойлами».

Особый интерес представляет в этом фрагменте изображение самого процесса познания ребенком нового предмета: мальчик воспринимает стойла как «комнатки», т. е. выделяет у предмета два семантических признака («маленький» и «помещение для жилья») и узнает, что он имеет свое название.

Использование перифраз и других способов непрямого называния эстетически определяется авторской установкой на «остранение» описаний, отражающих наивно-непосредственное мировосприятие ребенка, когда художник, по словам В. Б. Шкловского, «не называет вещь ее именем, но описывает ее как в первый раз виденную, а случай – как в первый раз произошедший» (цит. по кн.: Успенский Б. А. Поэтика композиции. М., 1970. С. 174).

Таково, например, в повести описание народного училища: «Евсеич отдал нас с рук на руки Матвею Васильевичу <…>».

Большое место в тексте повести занимает толкование новых для героя слов через более понятное, уже ему известное, например: «Белые, чистые пески с грядами разноцветной гальки, то есть камешков, широко расстилались перед нами»; «Отец показал мне деревянный ларь, как я увидал после…».

Расшифровка новых, непонятных для героя слов дается при помощи пояснительных конструкций или авторского комментария.

В одном контексте, таким образом, сталкиваются две точки зрения на предмет: свежий взгляд ребенка и «точное» слово взрослого. Если косвенное обозначение предшествует прямому, выделяется точка зрения маленького героя, если же оно следует за прямым, устанавливается параллелизм двух точек зрения. В результате выделяется крупным планом не только описываемая деталь, но и толкуемое слово, обнажается заряд выразительности, который оно несет в себе. Например: «По всему водяному пространству, особенно посреди Волги, играли беляки: так называются всплески воды, когда гребни валов, достигнув крайней высоты, вдруг обрушиваются и рассыпаются в брызги и белую пену».

* * *

Герой повести постепенно знакомится с неизвестными ему ранее сторонами деревенской жизни. Показывая это, Аксаков часто вводит в текст диалектизмы, например: «Лодка полетела поперек реки, скользя по вертящейся быстрине, бегущей у самого берега, называющейся «стремя»; «Снегу было мало, снежных буранов тоже, а потому мало шло по реке льдин и так называемого сала, то есть снега, пропитанного водою».

Тем самым достигается и другая цель: повествование приобретает характер этнографической достоверности: «Я увидел, что все долочки весело зеленели сочной травой, а гривы, или кулиги, дикого персика… были осыпаны розовыми цветочками… На горах зацветала вишня и дикая акация, или чилизник» (грива – холм, поросший лесом; кулига – ровное место, чистое и безлесное, поляна).

Диалектное слово, создавая местный колорит, вносит в текст особую экспрессию, ощущение свежести, яркости изображаемого. Для повествователя употребление диалектизмов – и память о детстве, которую он бережно о благодарно хранит, и свидетельство искренней, преданной, горячей любви к родной природе, родным местам, народному языку, богатство которого он постиг в ранние годы своей жизни, и, наконец, средство метко, нешаблонно передать «свежим» словом суть предмета, запомнившегося навсегда.

Все явления вечно изменяющейся природы представляются маленькому герою одухотворенными. Это находит отражение в образном названии предметов и их признаков за счет использования переносных значений слов: «Осенний, мелкий дождь с ветром так и рубил в поднятое окно, подле которого я сидел». Или: «Сумерки, как мне казалось, гораздо ранее обыкновенного, обхватили нашу карету».

Интересно своеобразное авторское обнажение приема олицетворения в следующем примере, где переносное значение слова определяется контекстом: «Я поспешил одеться, заглянул к сестрице и братцу, перецеловал их и побежал в тетушкину комнату, из которой видно было солнце, и, хотя оно уже стояло высоко, принялся смотреть на него сквозь кулаки. Мне показалось, что солнышко как будто прыгает, и я громко закричал: «Солнышко играет!».

Обозначение, данное с точки зрения героя, может одновременно являться и оценкой. Слова с эмоционально-оценочными суффиксами – яркая примета детской речи. Называя предметы, они одновременно выражают эмоциональное отношение к ним героя, восхищенно открывающего мир. <…>

Конкретно-чувственное мышление маленького ребенка, отраженное в повести, естественно предполагает ограниченность, недостаточность его знаний о мире, в связи с этим в авторскую речь включаются детски-непосред-ственный, эмоциональный, но упрощенный анализ абстрактных понятий, происходит как бы «внутренний перевод» слов с языка взрослых на язык детей: «Я уже знал, что все люди умирают, и смерть, которую я понимал по-своему, казалась мне таким страшилищем и злым духом, что я боялся о ней и подумать».

Аксаков мастерски показывает, что для ребенка восприятие слов во многом связано с его эмоциональным отношением к ним: «Я очень знал, что мать не будет заниматься и разговаривать со мной так, как в багровее, потому что ей будет некогда… к ней станут приходить гости; слово «гости» начинало мне делаться противным…».

Неполнота знаний героя о мире порождает интенсивное использование в тексте повести неопределенных местоимений и наречий. Характерно их распределение в произведении: в начале повести они встречаются в описании лиц или предметов, затем их число резко сокращается: наименования конкретных предметов, ситуаций, людей, окружающих мальчика, осознаны и усвоены им. Неопределенные местоимения и наречия начинают выступать в другой эстетической функции – для передачи «невыразимого»: нерасчлененных эмоций, сложных чувств и абстрактных понятий, характер которых ребенок не может определить, «схватить» словом в отличие от конкретной вещи. Показателен следующий пример: «Ум и душа стали чем-то полны, какое-то дело легло на плеча, озабочивало меня, какое-то стремление овладело мной…».

Таковы основные способы наименования предметов и явлений, с которыми сталкивается герой произведения. Центральный, организующий мотив повести «Детские годы Багрова-внука» - познание ребенком окружающего мира через слово и в слове – находит отражение в последовательной и разветвленной системе речевых средств. <…>

Н. Николина (из кн.: Аксаков С. Т. Детские годы Багрова-внука. Аленький цветочек. – М. : Олимп ; Фирма «Изд-во АСТ», 1998. – С. 490—494).


3.2. О ТВОРЧЕСТВЕ Л. Н. ТОЛСТОГО


<…> Повесть «Детство» - начальная часть романа «Четыре эпохи развития», задуманного летом 1850 г. «Детство», эпоха первая, было закончено летом 1852 г. Работа над «Отрочеством» (1854) и «Юностью» (1857) затянулась, неоднократно перебивалась другими реализовавшимися замыслами. «Молодость», эпоха четвертая написана не была. Но и «Записки маркера» (1853), и «Утро помещика» (1856), и «Люцерн» (1857), и «Казаки» (1852—1863) несомненно связаны с проблематикой «Молодости» и являют собою различные варианты исканий героя, переступившего порог юности.

История детства сюжетно развертывается в течение двух дней (впервые это было отмечено Б. М. Эйхенбаумом). <…>

День мыслится Толстым как своего рода единица исторического движения человечества, в которой проявляются и обнаруживаются самые общие и вечные законы человеческого бытия, как и самой истории, которая являет собою не что иное, как множественность дней. В 1858 г. Толстой запишет в дневнике: «… при каждом новом предмете и обстоятельстве я, кроме условий самого предмета и обстоятельства, невольно ищу его место в вечном и бесконечном, в истории». <…>

В художественном мире Толстого 50-х гг. понятие день связано непосредственным образом с решением главного для толстовской философии и поэтики вопроса: конкретная временная единица жизни отдельной личности, общества и человечества выступает у Толстого как определенная художественно-философская форма осмысления жизни человека и движения истории в их единстве. <…>

Таким образом, внимание молодого Толстого к ограниченному временем отрезку человеческой жизни явилось естественным следствием мироощущения писателя и свидетельствовало об определенных и очень важных особенностях его творческого метода.

Из полемики Толстого с Некрасовым, произвольно изменившим заглавие «Детство» при публикации повести в «Современнике» на «Историю моего детства», очевидно, что идейно-художественный замысел повести определялся задачей выявления всеобщего в частном. Детство как обязательный этап человеческого становления исследовалось Толстым с целью обнажения позитивных и максимально действенных возможностей, таящихся в этом периоде жизни каждого человека. Мир чувств, эмоций, стихия переживаний, пробуждение самосознания и анализа в ребенке не скованы. Узы общественной условности и социальной предрешенности еще не обрели своих прав, хотя их давление героем повести уже ощущается. Этот трагический мотив (судьбы Натальи Савишны, Карла Иваныча, Иленьки Грапа) сливается с другим, личным (и одновременно общечеловеческим) – смертью матери. Глава «Горе» (у гроба maman), предпоследняя глава повести, замыкает эпоху детства, к которой повествователь (и в равной мере автор) обращаются как к безусловно плодотворному источнику добра.

Замысел «Четырех эпох развития» Толстой определяет как «роман человека умного, чувствительного и заблудившегося». Все части трилогии объединяются единой целью – показать становление человеческой личности в непосредственных и неоднозначных связях с действительностью, исследовать характер в его противоречивом стремлении утвердиться в обществе и противостоять ему, вскрыть в духовном развитии ребенка, отрока, юноши проявления застывших и тормозящих духовное развитие понятий, представлений и узаконенных форм общежития, выявить источник духовного самотворчества личности.

Герою трилогии Николеньке Иртеньеву право именоваться личностью дают анализ, критическое познание и самопознание, нравственный и социальный предмет которых расширяется и углубляется с переходом от детства к юности. <…>

Идея «единения людей» на протяжении всего творческого пути связывалась Толстым с понятием добра как начала «соединяющего». Поскольку нравственное всегда являлось для Толстого главной формой осмысления социального, понятие «добро» у писателя включало в себя многообразные проявления человека, которые вели к устранению личной и общественной дисгармонии. <…>

В обращении к воображаемому читателю «Четырех эпох развития», предваряющим непосредственный анализ «дней», составляющих «эпохи», повествователь определяет сюжет и характер анализа записок и предопределяет путь самоанализа героя. <…> Ретроспективный взгляд на настоящее ищет подтекст тех поступков героя, которые позволяют раскрывать одну слабость за другой. <…>

В окончательной редакции импульсы, ведущие к тщеславию, гордости, лени, нерешительности и т. д., навязаны герою обществом и находятся в противоречии с его нравственным чувством. Изображение совмещенных, но различных и разнонаправленных устремлений одного момента, самого процесса душевной жизни становится главным предметом внимания Толстого. С первой повести «диалектика души» (и одновременно – критерий) движения человека во времени и, таким образом, закрепит за собою права на активную роль в развитии толстовской концепции философии истории, поскольку в основу этой концепции будет положена мысль о «движении личности во времени».

Уже из «Детства» стала очевидной важность для Толстого вопроса о соотношении человеческого разума и сознания. <…>

Процесс анализа толстовского героя в каждый данный момент всеобъемлющ (в той степени, которая доступна его жизненному опыту, связанному во многом с культурным и бытовым окружением, и задана автором-повест-вователем). Совмещение в одном психическом акте переживания – разные, порою кардинально различные и аналогичные аспекты и тенденции - рождаются из материала прошлого (истории), действительности, воображения (будущего) и взятые в своей совокупности создают ощущение «эпохи».

Впечатления прошедшего, действительность и воображение наделяются способностью самостоятельного действия. Воспоминания могут «бродить», неожиданно «забрести в гуляющее воображение». Воображение может «измучиться» и «устать». Действительность способна «разрушать» и выводить сознание из плена памяти и воображения.

Из кн.: История русской литературы : в 4 т. Т. 3 (расцвет реализма) ; под ред. Ф. Я. Приймы, Н. И. Пруцкова. – Л. : Наука, 1982. – С. 799—803.


3.3. О ТВОРЧЕСТВЕ И. С. ШМЕЛЕВА


Во всех очерках – одна среда. Но каждый очерк наполнен по своему живым бытовым материалом – подчас трудовым кипением, подчас бытовой суетой, подчас развлечением – играми, подчас созерцанием, но почти все и почти всегда остается окрашенным в ПРЕДМОЛИТВЕННЫЕ или ПОСЛЕМОЛИТВЕННЫЕ тона. Каждый очерк замкнут в себе; - это как бы религиозно-бытовые «стансы» русского бытия, из коих каждый в своих пределах, подобно острову, устойчив и самостоятелен. И все связаны воедино неким непрерывным обстоянием – ЖИЗНЬЮ РУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ РЕЛИГИОЗНОСТИ, этими вздохами русской души, этим религиозно-бытовым пением ее, однородным, верным себе и мерно следующим за двусолнечным вращением Лета Господня…

Это рассказ о том, как русский, христиански озаренный простец, строил свои будни, покоряясь солнцу планетному и молитвенно осмысливая свою жизнь солнцем Православия. Как год его жизни делался ПРАВОСЛАВНЫМ ГОДОМ и в то же время ТРУДОВЫМ – ХОЗЯЙСТВЕННЫМ ГОДОМ, протекавшим перед лицом Божиим. Это рассказ о том, в каких, праздниками озаренных буднях русский народ прожил тысячу лет и построил свою Россию; рассказ, написанный в форме лирической поэмы, эпически-спокойной и религиозно-созерцательной, тоном поющего описания и любовной, наивной непосредственности.

(…) волнение сдерживается им, целомудренно и художественно. Но именно вследствие этого лирический трепет пронизывает каждую фразу; он дает всему повествованию возвышенное парение, легкость, воздушность, как бы некую сладостную призрачность, характер милого, родного видения, воскресшего и вживе предстоящего нашему оку. И все светится изнутри – молитвою. А в центральные, существенные миги – сдержанное волнение вдруг прорывается ИСПОВЕДАНИЕМ ЧУВСТВА, быт отпадает и раздвигается, и сердце непосредственно и благодарно воспринимает ЖИВУЮ СУБСТАНЦИЮ РОССИИ. Мир полон благодатного присутствия Божия; и русская душа знала это и принимала это верою и чувством. И тем строила Россию.

Показывая эти глубокие слои русской простонародно-православной духовности и утверждая их бытие, как подлинное и судьбоносное, Шмелев создает ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО И МЕТАФОРИЧЕСКОГО ЗНАЧЕНИЯ. Он как будто говорит за русский народ и от его лица: мы знаем, чем мы были и будем живы; мы знаем источники нашей национальной духовной силы; мы им верны и оторваться от них не можем; все трудности нашей природы, все испытания нашей истории; все неимоверные задачи нашей сравнительно первобытной, но мощной государственности – мы снесли и пронесли благодаря тому, что ставили свою душу в трепетную близость к Богу, получая от этой молитвенной близости: ЖИВУЮ СОВЕСТЬ, МУДРОЕ ТЕРПЕНИЕ, ТИХОЕ ТРУДОЛЮБИЕ, УМЕНИЕ ПРОЩАТЬ И ПОВИНОВАТЬСЯ… И еще глубже и священнее: душу, ПО-ДЕТСКИ ДОВЕРЧИВУЮ, ИСКРЕННЮЮ, ДОБРУЮ И СМИРЕННО-ПОКАЯННУЮ; дар – веровать СЕРДЦЕМ и освящать лучами этой веры ВЕСЬ СВОЙ УКЛАД, и быт, и труд, и природу, и самую смерть… Таков был дух Руси. Дух православной Руси. Она крепко, непоколебимо верила в то, что близость к Богу дает не только ПРАВОТУ, ВЕДУЩУЮ НА ВЕРШИНАХ СВОИХ К СВЯТОСТИ, но и СИЛУ, ЖИЗНЕННУЮ СИЛУ, и стало быть ПОБЕДУ над своими страстями, над природой и над врагами… О, зрелище страшное и поучительное! Русский народ утратил все это сразу, в час соблазна и потемнения; - и близость к Богу, и власть над страстями, и силу национального сопротивления, и органическое единомыслие с природой… И как утрачено все это сразу, вместе, - ТАК ВМЕСТЕ И ВОССТАНОВИТСЯ…

Вот тот духовный горизонт, вот та историческая проблема и рама, в которых создавалась и создалась книга Шмелева. Вот СМЫСЛ ее появления; ее сокровенный философский и национальный ЗАМЫСЕЛ (…).

Великий мастер слова и образа, Шмелев создает здесь в величайшей простоте утонченную и незабвенную ткань русского быта, в словах точных, насыщенных и изобразительных: вот «таратанье мартовской капели», вот в солнечном луче «суетятся золотинки», «хряпкают топоры», покупаются «арбузы с подтреском», видна «Черная каша галок в небе». И так зарисовано все: от разливанного постного рынка до запахов и молитв Яблочного Спаса, от «розговин» до крещенского купанья в проруби. Все узрено и показано насыщенным видением, сердечным трепетом; все взято любовно, нежным, упоенным и упоительным проникновением; здесь все лучится от сдержанных, не проливаемых слез УМИЛЕННОЙ И БЛАГОДАРНОЙ ПАМЯТИ. Россия и православный строй ее души показаны здесь СИЛОЮ ЯСНОВИДЯЩЕЙ ЛЮБВИ. Эта сила воображения возрастает и утончается еще от того, что все берется и дается из ДЕТСКОЙ ДУШИ, вседоверчиво разверстой, трепетно отзывчивой и радостно наслаждающейся. С абсолютной впечатлительностью и точностью она подслушивает звуки и запахи, ароматы и вкусы. Она ловит земные лучи и видит в них – НЕЗЕМНЫЕ; любовно чует малейшие колебания в настроении у других людей; ликует от прикосновения к святости; ужасается от греха и неустанно вопрошает все вещественное о скрытом в нем таинственном и высшем смысле. Шмелев показывает нам православную Русь – СКВОЗЬ ИСКРЕННОСТЬ, ЧИСТОТУ И НЕЖНОСТЬ МЛАДЕНЧЕСТВА.

И вот эта сила любви и эта нежность младенчества блаженно впитывает в себя стихию православия. Не в порядке богословия и не в порядке богослужения: ибо обе эти стороны требуют не младенческого разума, а в порядке НЕПОСРЕДСТВЕННОГО ЖИЗНЕОСВЯЩЕНИЯ.

Православие всегда искало раскрыть сердце человека навстречу Христу и ввести веяние Духа Святого во все уголки душевной и бытовой жизни: пробудить в людях голод по священному; озарить жизнь незримо присутствующей благодатью; научить человека любить Бога и в больших и в малых делах. И вот, с тех пор, как существует русская литература, впервые художник показал эту чудесную ВСТРЕЧУ – МИРООСВЯЩАЮЩЕГО ПРАВОСЛАВИЯ С РАЗВЕРСТОЙ И ОТЗЫВЧИВО-НЕЖНОЙ ДЕТСКОЙ ДУШОЙ. Впервые создана ЛИРИЧЕСКАЯ поэма об этой встрече, состаивающейся не только в таинстве и в богослужении, но и в БЫТУ. Ибо быт насквозь пронизан токами православного созерцания: и младенческое сердце, не постигающее УЧЕНИЯ, не разумеющее церковного РИТУАЛА, ПРОПИТЫВАЕТСЯ ИЗЛУЧЕНИЯМИ ПРАВОСЛАВНОЙ ВЕРЫ, наслаждается восприятием СВЯЩЕННОГО В ЖИЗНИ; и потом, повернувшись к людям и к природе, радостно видит, как навстречу ему все радостно лучится лучами скрытой божественности. А мы, читатели, видим, как ЛИРИЧЕСКАЯ поэма об этой чудной встрече разрастается, захватывает весь быт взрослого народа и превращается в ЭПИЧЕСКУЮ ПОЭМУ О РОССИИ И ОБ ОСНОВАХ ЕЕ ДУХОВНОГО БЫТИЯ… Так Шмелев показывает нам русскую православную душу в момент ее пробуждения к Богу, в период ее первого младенческого восприятия Божества; он показывает нам православную Русь – ИЗ СЕРДЕЧНОЙ ГЛУБИНЫ ВЕРУЮЩЕГО РЕБЕНКА.

(…) Открывается жизнь по-новому; обнаруживается новый мир, полный божественной значительности, священности, святости. Все, что соприкасается с божественным, с богослужением, с очищением души, с благословением, с молитвой, - все испытывается, как ОСВЯЩЕННОЕ. И малютке самому «хочется стать святым, навертываются даже слезы». Все освящается через молитвы: и дом, и двор, и животные, и яблоки, и самый воздух. Во всем раскрывается ЧИСТОТА И ТАЙНА. По-новому сияет «двор обмоленный» и «всюду стелятся петые молитвы, - только не слышно их». И от всего этого исчезает страшность жизни: «мне теперь ничего не страшно… потому что везде Христос»; «и все во мне связывается с Христом»… и все это «для Него» … исчезает страшное и начинается РАДОСТЬ; «Радостное до слез бьется в моей душе» и душа ПОЕТ первую песнь озаренности и прощенности, благодарности и любви. «Благовещение… и каждый должен ОБРАДОВАТЬ кого-то, а то праздник не в праздник будет», - и вот летят Божьи птички на Божью свободу. И лошадь, старую Кривую, тоже надо «снежком порадовать»; а людей согрешивших – простить, недовольных примирить, трудящихся обласкать, наградить. Ласка любви льется отовсюду на детскую душу; и ответной любовью и лаской отвечает детская душа. Сквозь золотой луч сердца – весь мир видится праздничным, радостным и золотым. Как же не радостным, когда идет сам «Господь, во Святой Троице, по всей земли»… Неужели «и к нам» зайдет Господь?!.. «Молчи, этого никто не может знать!». Пройдет он по земле и благословит, - «и будет лето благоприятное».

Так отверзаются духовные очи ребенка – и он видит Бога; и мир видит по-новому; а себя и свой народ он начинает РАЗУМЕТЬ СВЯЩЕННО. И все это проникает в его РОДОВОЕ, НАЦИОНАЛЬНОЕ ОЩУЩЕНИЕ и пробуждает в нем ДРЕВНЮЮ ГЛУБИНУ ОБЩЕНАРОДНОЙ ПАМЯТИ (…).

О, младенческое сердце нашей России, ныне соблазненное и страдающее, но не погубленное и непогубимое вовек! О, сияние родного солнца! О, благодать родных молитв! И все это не «было» и не «прошло». ЭТО ЕСТЬ И ПРЕБУДЕТ. Это во веки так. Это сама ДУХОВНАЯ ТКАНЬ ВЕРУЮЩЕЙ РОСИИ. Это – дух нашего народа. Это – мы сами. Это – древнее, отстойное и мудрое вино нашей русскости. Долго отстаивалось оно. Веками. И кто его никогда не пил, не мысли себя знающим Россию».

И. Ильин (из кн.: Шмелев И. С. Лето Господне: Автобиогр. повесть. – М. : АСТ ; Олимп, 1996. – С. 533—538).


ВОПРОСЫ


1. Дайте краткую характеристику автобиографического жанра.

2. Дайте краткую характеристику главных героев повестей С. Т. Аксакова, Н. Г. Помяловского, Л. Н. Толстого, И. С. Шмелева, Н. Н. Носова.

3. Осмыслите, в чем сходство и различие концепции детства вышеназванных писателей.

4. Каков взгляд ребенка на мир в этих повестях.

5. Каково отношение детей к вещам, к природе, к окружающим.

6. Обратите внимание на своеобразную вариацию воспоминаний с ярко выраженной ностальгической тональностью в повести «Детство» Л. Н. Толстого.

7. В каких произведениях наиболее красноречиво выражен взаимоисключающий взгляд – искушенный взрослый и несведущий младенец.

8. Продумайте ответ на вопрос: «Что необходимо для гармоничной жизни ребенка?».

9. Каков лик России в произведениях автобиографической прозы.

10. В чем сходство и отличие автобиографической повести ХIХ и ХХ вв.


БИБЛИОГРАФИЯ


1. Андроников И. Корней Иванович и его Чукоккала // Андроников И. Все живо. – М. : Сов. писатель, 1990. – С. 180—187.

2. Богатырева Д. А. Особенности проявления романной парадигмы в автобиографической прозе М. И. Цветаевой // Жанры в историко-литературном процессе. – СПб. – 2008. – Вып. 4. – С. 205—211.

3. Болдырева Е. М. Формирование автобиогрфической поэтики И. А. Бунина в мемориальном авантексте // Альманах современной науки и образования. – Тамбов. – 2009. – № 2. – С. 54—56.

4. Зюзкина А. А. Простые формы и полная искренность тона как основополагающие принципы в художественном воплощении в повести Н. Г. Гарина-Михайловского «Детство Темы» // Мировая словесность для детей и о детях. – М. – 2005. – Вып. 10. – Ч. 2. – С. 280—281.

5. Ишкиняева Л. К. Круг чтения русского провинциального дворянства в конце ХVIII-начале ХIХ вв. (по произведениям С. Т. Аксакова) // Коды русской классики: «провинциальное» как смысл, ценность и код. – Самара. – 2008. –
С. 85—91.

6. Королев С. И. Детский взгляд на детство: «Город Эн» Л. Добыгина и «Детство» Соколова-Микитова // И. С. Соколов-Микитов в русской культуре ХХ века. – Тверь. – 2007. – С. 122—132.

7. Куксина А. Е. Языковые приемы создания лирической экспрессии авторского повествования в автобиографической прозе Ю. М. Нагибина // Вестник Московского государственного областного университета. Серия Русская филология. – М. – 2007. – № 3. – С. 87—91.

8. Олейникова Ю. А. «… Для дитяти чувствование всегда могущественнее идеи» (объективизация эмоционального мира ребенка в повести С. Т. Аксакова «Детские годы Багрова-внука» // Известия Волгоградского государственного педагогического университета, 2007. – № 5. – С. 142—146.

9. Палачева В. В. «Журнал путешествия» как образец автобиографической прозы М. А. Волошина // Пушкинские чтения. – СПб. – 2008. – С. 180—188.

10. Ралдугина И. А. И. А. Бунин о детстве и детях (по роману «Жизнь Арсеньева») // Мировая словесность для детей и о детях. – М. – 2005. – Вып. 10. – Ч. 1. – С. 52—56.

11. Савина Л. Н. «Мысль семейная» в автобиографических повестях
С. Т. Аксакова // Мировая словесность для детей и о детях. – М. – 2006. – Вып. 11. – С. 229—234.

12. Савкина И. Теория и практика автобиогрфического письма // НЛО. – М. – 2008. – № 92. – С. 284—289.

13. Чугвага Л. М. Аксиологическая парадигма детства в автобиографическом романе русского зарубежья (И. С. Шмелев, И. А. Бунин, В. В. Набоков) // Мировая словесность для детей и о детях. – М. – 2005. – Вып. 10. – Ч. 1. –
С. 79—83.

14. Журнал «Детская литература» (все выпуски).

15. Сборник «Мировая словесность для детей и о детях» (все выпуски).


Учебное издание


Автобиографическая проза о детстве


Учебное пособие


Составитель Николаева Алевтина Николаевна


Подписано в печать 26. 11. 10. Формат 60x84/16

Бумага писчая. Печать оперативна.

Усл. печ. л. 7,2. Тираж 50 экз. Заказ №


ГОУ ВПО «Чувашский государственный педагогический

университет им. И. Я. Яковлева»

428000, Чебоксары, ул. К. Маркса, 38


Отпечатано в отделе полиграфии

ГОУ ВПО «Чувашский государственный педагогический

университет им. И. Я. Яковлева»

428000, Чебоксары, ул. К. Маркса, 38