Антон босой, в одних трусах, загорелый до копчёности, бредёт по лугу, залитому прозрачной тёплой водой
| Вид материала | Документы |
- Модификационная изменчивость, 42.1kb.
- Сердце красавицы, 2221.66kb.
- Лечебно-оздоровительный комплекс «Лесная сказка», 96.27kb.
- Лечебно-оздоровительный комплекс, 24.15kb.
- Задолго до появления взрослых проблем, 72.63kb.
- Реферат: по географии, 31.92kb.
- Образовательная программа ансамбль «лель» для детей 7-12 лет (срок реализации программы, 143.39kb.
- Лоо это маленький курортный городок, который расположен на территории кавказского заповедника, 31.7kb.
- Поезд автобус Ужгород – Мишкольц – Будапешт – Сентендре – Вена – Шопрон – замок Эстерхази –, 258.41kb.
- Батурина Анна, 278.65kb.
– Будешь снова поступать?
– Планирую. Нельзя о чём-то будущем говорить определённо. Нельзя говорить: я завтра буду на работе. Ты идешь завтра на работу, а на голову – кирпич с крыши. Вот ты и не попал туда, куда был уверен попасть.
– Логично!.. Я как-то не думал о таких вещах. Тебе надо на философский поступать. Ты глубоко копаешь.
– И кем я буду? Специалистом по марксистско-ленинской философии? Другой-то у нас нет. А ты читал Маркса или Энгельса? Или Ленина? Я пробовал. Очень сильное снотворное. Их читать и понимать может только человек с больной психикой. А у меня, слава Богу, с этим пока нет проблем. Разве так… лёгкая степень психопатии. Но тут нет конкретных границ и любого можно определить психопатом.
– Наливать?
– Глоток! Кстати, а у тебя нет вшей?
– У меня?! – аж задыхается от неожиданности Богданов. – Откуда?
– Из армии. Там этого всякого добра достаточно. И головные, и лобковые… Педикулёз одним словом…
– Ты что?! Я в Германии служил, там знаешь, как дезинфицировали!..
– Понял! Больше об армии ни слова! Ладно, даже если и есть – это не так страшно. Вши лечатся. А вот если у тебя шизофрения? Она, во-первых, неизлечима. И, во-вторых, пока неясно, чем вызывается это заболевание. А вдруг оно передаётся через шапку?!
– А-а-аа, – улыбается Володя, – я понял, ты шутишь…
– Дошло… Сообразительный ты!.. Шутить – это мой серьёзный недостаток, – кивает головой Антон. – Кроме многих прочих. Куришь?
– Курю. Но буду бросать.
– Людей можно разделить на три группы: курят, не курят и бросают. Бросивших курить – практически нет. Так что ты определись. Я – курю.
– Нет-нет, я буду бросать!.. Это точно.
– Тогда – давай ещё по глоточку и я снова лягу, а то уже голова кружится.
– Давай. По третьей – за женщин?..
– Аналогично! Но больше о женщинах – ни слова. Как и об армии. Всё. Извини, мне надо лечь… А то не доползу до кровати. Услышишь звуки Шопена – заходи.
– Ни хрена, ты уже почти здоров!.. Проснёшься, как огурчик!
– Малосольный? – интересуется Антон, проваливаясь в сон.
Просыпается он поздно вечером от шума возвратившихся сожителей. А проснувшись, понимает вдруг, что практически здоров. «Надо было сразу лечиться портвейном!» – корит он себя.
***
Пришло лето, принеся пыль и вонь недалёкой свалки.
В Донбассе любое место становится свалкой, стоит на нём кому-то одному выбросить что-нибудь. Уже через месяц это будет самая законная свалка, распространяющая на жаре благовонные благоухания. А если туда ещё подбросят дохлого кота – проще переселиться в другое место. Этот район для нормального человека потерянный.
Здесь кота пока не подбросили, но дело шло к этому.
Однажды к ним зашла тётя Лида, на этот раз без мужа, который был на работе. Поговорив о том, о сём, она вдруг спросила:
– Антон, Карина, а вам не надоело тут жить?
– И что вы предлагаете? – Удивился Антон.
– Ты же знаешь нашу квартиру на Солидарке? Там жили квартиранты, теперь они получили свою, и наша свободна. Сашка учится, Виталику осенью в армию, так что можете заселяться туда.
Квартира на Солидарке хоть и была в послевоенном барачном доме, однако имела бесспорное преимущество – она была практически рядом с асфальтом, это раз. А два – по этому асфальту ходило множество автобусов, троллейбус и тут же была трамвайная остановка. И было несколько магазинов. А ниже находился ставок. Правда, грязный, забросанный мусором всех качеств и размеров – но ставок. Купаться в нём, конечно, было самоубийственно но всё же это была вода, страшно редкая для Донбасса.
– Ну, что, будете заселяться? Там, правда, надо сделать ремонт, переделать печку, завезти уголь и дрова. Вода есть, прямо в квартире.
– С ума сойти! – воскликнул Антон. – Вы нам такой подарок делаете, такой подарок! И сколько мы там сможем жить? По времени?
– А сколько захотите, – улыбнулась тётя Лида. – Пока эта квартира не понадобится Сашке или Виталику. Если вообще понадобится. Один Бог знает, как они дальше думают жить…
– Ой, большое вам спасибо! – Карина обняла тётю Лиду. – А дядя Коля не против?
– А-а-аа, – машет рукой тётя Лида, – ему оно надо? Согласен. Вот вам ключи, там уже ничего нет, в комнатах, одна моя кровать осталась, езжайте, смотрите, занимайтесь.
В тот же день Антон с Кариной поехали смотреть квартиру. Они, в своей неожиданной радости, не замечали ничего плохого, находя только хорошее. И тут же принялись за ремонт.
Приехавший отец Антона переделал полуразрушенную печку, потом вместе с Антоном поменяли водяные трубы и вентили, потом привели в порядок коридорчик. Ещё потом отец уехал домой, а новосёлы уже сами белили внутри и снаружи, красили, переделывали двери, врезали новые замки и расчищали завалы мусора в маленьком дворике, где даже был крошечный огород. Ещё во дворе был сарай, в котором просто хранили дрова и доски.
Антон, несколько раз попользовавшись общественным туалетом метрах в ста от дома и представив, как они будут это делать зимой, пришёл в мгновенный ужас и решил строить свой, личный туалет, в огороде, сразу за сараем.
Карина делала самую лёгкую и несложную работу, если такая бывает при ремонте, часто замирала и говорила:
– Вот!.. Опять шевельнулся!..
– Ну и прекрасно! – соглашался Антон, целуя жену и продолжая работать.
Месяц спустя, они перевезли свой нехитрый скарб.
Однажды, в начале октября, Карина утром сказала Антону, собирающемуся на работу:
– Антошка, ты, наверное, возьми меня с собой…
– Что, помогать будешь? – улыбнулся Антон.
– Нет, завези меня по дороге в больницу… Что-то я чувствую… Что-то не так. Мне кажется.
– Да рано вроде ведь? Ещё две недели тебе сроку…
– Это они так назначают, чтобы потом платить меньше было по больничному… А я чувствую, надо быть ближе к акушерке…
– Ладно, собирайся. Вернёшься с мальчиком. Или девочкой.
В роддоме Карину приняли без возражений. Они попрощались в приемном отделении и Карина попросила:
– Ты мне пару книжек привези, тут делать нечего, буду читать…
– Завтра утром, хорошо? А то мне сегодня аж три афиши надо сделать. Ты отдыхай, я буду позванивать.
Но позвонить получилось лишь вечером. То Антон был безотрывно занят, то отсутствовала связь с городом: телефон был на коммутаторе шахты. Поэтому дозвонился только где-то часов в семь вечера.
– Сейчас посмотрю, что с вашей Кариной. – пообещал женский голос и затих на время. – Позвоните позже, она сейчас в родовой палате.
– И что она там делает? – поинтересовался Антон.
– Молодой человек, в родовой палате обычно рожают детей.
– Не может быть! – воскликнул обескураженный Антон. – Ей ещё две недели до родов!
– Так что, прикажете остановить процесс? – язвительно поинтересовалась женщина на том конце провода.
– Да нет, настаивать не буду… Пусть процесс продолжается. Когда вам перезвонить?
– Её только положили, перезвоните через час.
– Спасибо…
Этот час Антон просто просидел в своей мастерской, чего-то рисуя на листке бумаги. К нему кто-то заглядывал, что-то говорил, чего-то требовал, но он смотрел на всех такими странными глазами, что они уходили, покачав головой.
Через час Антон позвонил снова и услышал:
– У вас родилась девочка, вес два восемьсот пятьдесят, пятьдесят сантиметров. Худенькая, конечно, но здоровенькая, всё в порядке, не волнуйтесь. Ваша молодая мама тоже чувствует себя хорошо.
– Спасибо… – из сказанного Антон осознал только, что родилась девочка и что всё в порядке. – До свидания…
Он вернулся к себе, оделся, выключил свет и запер дверь ключом. И вот тут к нему пришла радость. Он заулыбался, потом захохотал и попытался представить, как выглядит эта девочка, его дочка. Но представлялся почему-то совершенно упитанный ребёнок годовалого возраста, каким она сегодня быть никак не могла, хотя Антон и не видел никогда новорожденных. Разве, свою сестру. Но это было так давно, а ему было всего девять и он совершенно не помнит, как выглядела тогда Ирина. Глупо улыбаясь, он прошёл коридоры, вестибюль и вышел на улицу. Надо было обмыть это дело, но магазины отпускали горячительное только до семи вечера. Тогда он вспомнил о тесте и решил ехать к ним. Если не обрадуются, так хоть расстроятся произошедшему. Потому что тёща однажды заявилась к ним ещё на старую квартиру, и кричала Карине:
– Сделай аборт! Я тебе говорю – сделай аборт, ты с ним жить не будешь! Ты не будешь жить с этим засранцем, он тебя бросит!..
Антон, некоторое время молча терпевший словоблудие тёщи, всё же не выдержал, вскочил со стула, схватил её за грудки и вынес на улицу, открыв тёщей все три двери, одна из которых открывалась внутрь.
Тёща ушла, и долго между ним и родителями Карины не было контакта. Потом он встретил тестя, поговорил с ним основательно, тот в свою очередь поговорил с женой, и всё утряслось: теперь теща во всём брала сторону Антона. Можно даже сказать, что они стали друзьями.
Тесть и тёща, как ни странно, очень обрадовались рождению внучки, тут же накрыли стол и сели праздновать событие. Ночевать Антон остался у них.
Наутро он зашёл на почту, дал своим телеграмму: «Я РОДИЛ ДОЧКУ» и поехал на работу. Там поймал директора, объяснил ситуацию и исчез на три дня. Сразу же поехал купил кроватку и поставил дома в заранее определённое место.
Больше делать было нечего, и он поехал в театр, надеясь там разделить радость рождения дочки. Это удалось. К вечеру в реквизитной комнате собралось уже человек пятнадцать, слетавшиеся на запах новости. Решили ехать к Антону, прикупив необходимое с запасом.
Обмывали долго. Одни уходили, их место занимали другие, всё вокруг Антона кружилось, шутило, смеялось и пело под гитару. Конец наступил, когда утром дверь открылась, и на пороге возникли отец с мамой:
– Боже, что тут творится?! – ужаснулась мама. – Ты что, с ума сошёл? Ты у Карины хоть был в больнице?
– Мы все вместе были! – радостно заявляет пьянющий Антон. – Всем коллективом! Мы ей песни под окнами пели, мы её поздравляли, мы видели дочку, нас оттуда милиция прогнала! Гады… – Антон широко улыбается, держась за кровать.
Квартира похожа на притон. Похожесть усугубляют разбросанные по комнатам тела обоего полу, ещё не проснувшиеся, и заставленный остатками пиршества стол. Всё это тонет в сигаретном дыму.
– Да-а-аа!.. – тянет отец осудительно. – Так поступить мог только подлец – жена в больнице, а он тут развратничает.
– Ты чё? Какой разврат? Это наши, из театра! Это всё отличные ребята! Просто они радуются со мной… Уже, прям, устали от радости…
– Так, – заявляет отец. – Выгоняй всех, сам ложись спать, тебе надо проспаться. А мы с матерью наведём порядок и проветрим квартиру.
– Народ, подъём! – орёт Антон. – Праздник закончился, наступают трудные будни!
Все просыпаются, поднимаются с распухшими, перекошенными лицами, собираются и уходят. Мама раскрывает настежь все двери и перестилает кровать, куда падает раздевшийся Антон.
Он спит почти до вечера, потом мама будит его, заставляет умыться, кормит приготовленным ею и они едут в роддом.
Антон, наконец, приходит в себя на свежем воздухе и возле роддома появляется уже совершенно приличный.
– Ну, а имя придумали дочке? – интересуется мама.
– А что придумывать? Её зовут Гелена. Геля. Ласково – Ёлка…
– Почему Гелена? – удивляется мама растеряно. – Что за имя такое, я никогда не слышала такого имени?
– Нормальное имя! – удивляется и Антон. – От греческого слова Gelios, солнце. Означает – солнечная. Гелена – значит солнечная. Разве плохо? Правда, некоторые считают, что это польское имя, но это не так. Просто, оно там весьма распространено.
– А что, – недовольно спрашивает отец, – нормальное русское имя нельзя было взять?
– Например, какое? – вскидывается Антон. – Назови мне русское имя!
– Ну, Наташа, Марина, Таня…
– Извини, но ни одно из этих имён не есть русское. Они все импортные. Просто распространены у нас и только. Так что, остановимся на Гелене.
– А Карина согласна? – спрашивает удручёно мама.
– Её дело – родить, а дать имя ребёнку – уже моё право. Она это понимает. Так что конфликта нет.
– Ну, смотрите, ваша дочка, вам и называть… – соглашается мама нехотя. – А я бы назвала Людмилой. Это же русское имя?
– Да, славянское. Но мы уже назвали. У нас – Геля. Вон, смотри, ваша невестка с вашей внучкой…
– Здравствуй, Карина! – машут руками отец и мама. – Ой, какая маленькая! И хорошенькая!..
Хотя нормально разглядеть ребёнка в окне третьего этажа может только сокол. И то, взяв бинокль.
Через неделю Антон забирает Карину с Гелей, приехав на такси и привезя обязательный ритуальный презент дежурной смене роддома. В презенте шампанское и коробка конфет. Вручая пакет, Антон предполагает про себя, что работников роддома должно уже пучить от одного вида шампанского, учитывая неимоверное и постоянное количество подношений, а от конфет должна прогрессировать золотуха. Тем не менее, пакет у него с улыбкой и словом «спасибо» забирают недрогнувшей рукой.
А он осторожно, но без опасения, забирает из рук медсестры пакет из свёрнутых одеял и простыней, из которого раздаются недовольные звуки и который ничего не весит.
– Ребёнок-то там? – спрашивает Антон подозрительно. – Не забыли положить? Что-то слишком лёгкий!
– Не забыли! – смеются медсёстры. – А что легкий – откормите, станет тяжелее. Так всегда.
– Дома посмотрим! – угрожает Антон. – А не подменили?
– Другой такой красивой девочки у нас нет! – снова смеются белые халаты.
– Ладно, проверим! – недоверчиво заключает молодой отец и аккуратно идёт к машине.
Он ждёт, когда Карина усядется, отдает ей свёрток и садится рядом. Ему страшно хочется посмотреть, что там, внутри этого пакета, но он мужественно сдерживает себя до дома.
Когда, наконец, Карина разворачивает все одеяла, взору Антона предстаёт маленькое, плачущее беззубым ртом существо с красноватой кожей и пучком чёрных волос на затылке, болтающее в воздухе ногами и с замазанным зелёнкой пупком.
Он вздыхает и говорит:
– Какой ужас!.. Вылитая я!.. Что ж, теперь мы не просто муж и жена, теперь мы семья… – и бережно берёт на руки первый раз в жизни своего первого ребёнка, ощущая страшную хрупкость крошечного тела.
***
Вадим Гаврилович Бундон сидит за своим столом начальника и о чем-то обрёченно мыслит, вглядываясь в темноту зимнего вечера за окном.
Рабочий день близится к концу. Всё население Мастерской, выполнив дневные задания, занимается своими делами, ожидая момента, когда можно будет идти домой. Вадим, не поворачивая головы, роняет в тишине большой комнаты:
– А вот… Интересное животное: обезьянка!.. Ручки у неё, ножки… Всё, как у человека, а – обезьянка…
Все замирают, пытаясь постичь сказанное начальником.
– Я сам об этом думал!.. – поддерживает Вадима Антон, режущий на деревянной заготовке узор – он делает жене разделочные доски на восьмое марта. – Или вот: телефон. Ведь не живой, а говорит человеческими голосами! И – разными… Над этим надо думать и думать!.. А телевизор?! Это вообще жуть!..
Все тихо прыскают. Скупо улыбается даже Витя, сурово тыкающий в новый холст на этюднике жёсткой кистью в краске. У Вити сейчас творческий прострел и он загружает вечность новыми этюдами, отчего вечность косо и недобро улыбается.
Настроение у всех весёлое и неиспорченное, что случается не так часто, потому что их начальник за день кого-то да достанет. И сам Вадим сидит, уже тихо улыбаясь: погода сегодня такая, что ли?..
Внезапно в Мастерскую врывается высокая девушка с большим пакетом под мышкой, вся жутко энергичная и решительная, что совершенно противоречит тихой и мирной атмосфере, царящей здесь:
– Здравствуйте! – говорит она громко, нарушая мягкую тишину, в которой сопит Шубин, рисующий трафареты на свою лодку. – Я вожатая со второй школы, меня Толя Жмуркин прислал к вам, из комитета комсомола.
– Очень приятно! – успокаивает её Антон, не отрываясь от работы. – Передавайте ему привет. Будет в Жмеринке, пусть заходит. Ключ – под тазиком… – он тыкает рукой куда-то в сторону.
– Он сказал, – выслушав Антона и ничего не поняв, продолжает девушка и достаёт из кармана бумажку, – здесь есть такой Витя Чернышов, – читает она по бумажке. – Так мне он нужен!..
– Витя всем нужен, – соглашается Антон. – Только, увы! – больше никому не сможет помочь… Нет нашего Вити!.. Осиротели мы… – заканчивает он абсолютно грустно, надеясь, что девушка воспримет это нормально и уйдёт.
– А где он? Мне срочно надо его увидеть! – Не сдается гостья. – Нам срочно надо сделать альбом, завтра у нас юбилей школы и торжественная линейка, будет первый секретарь обкома комсомола, мы ему должны вручить этот альбом. Где я могу увидеть Чернышова?
– Только послезавтра… Послезавтра мы будем его хоронить, нашего дорогого Витю, там и увидите. Приносите цветы, Витя так любил цветы!.. – Продолжает валять дурака Антон, а стоящий у этюдника Витя хмыкает.
– Так он что, умер? – подозрительно спрашивает гостья.
– Погиб! – поправляет Антон, трагически и безнадёжно покачивая головой. – Погиб. Сегодня.
– Как погиб?! – замирает вожатая. – Жмуркин ему при мне звонил, чуть больше часа назад… Он был живой!
– Что наша жизнь?! – патетически восклицает Антон. – А полчаса назад он попал под машину, его забрала «скорая» и вот, только что, позвонили и сказали, что нет больше нашего Вити… А мы так любили его, так любили!.. – срывающимся голосом тоскует Антон. – И он нас – так любил!.. Особенно, меня… Как мы теперь будем без него, нашего милого и нежного Вити?..
Все молча, чуть улыбаясь, слушают глупости Антона, не перебивая и не вмешиваясь. Они тоже надеются, что девушка уйдёт и никому не надо будет делать абсолютно дурацкий альбом, идея которого возникла в чьем-то воспалённом мозгу в последнюю минуту, а художникам, как всегда, расхлёбываться. Молчит даже Вадим.
– Надеюсь, вы не шутите? – строго спрашивает девушка.
– Как вам не стыдно!.. – осуждающе корит её Антон. – У нас такое горе… Приходите завтра, после обеда. Мы чуть успокоимся и что-то придумаем.
– Вы что?! – ужасается вожатая так, будто ей предложили сейчас, здесь и при всех, заняться сексом в извращённой форме. – В это время альбом должны уже вручать!
– Тогда – сделайте сами. Это же ваш подарок, вот вы его и сделайте. У вас целая школа юных талантов.
– Так, где у вас телефон? – спрашивает гостья решительно, ища аппарат глазами.
– Вон, на столе, но он, наверное, не работает. Плохая у нас связь…
– Работает! – радует всех девушка, подняв трубку. – Толя? – спрашивает она, набрав номер. – Толя, это я… Да, я в мастерской… Слушай, тут товарищ говорит… Как вас зовут?
– Антон… – грустно представляется шутник.
– Антон его зовут, говорит, что этот Витя погиб… Как погиб!.. – возмущается она. – Говорит, попал под машину и умер потом… Что? Ну, говорит, послезавтра похороны… Плохо слышно!.. Он шутит? Хорошие шутки… К кому тогда обратиться? Как?.. Додон?
Тут Вадим, сидевший до сих пор расслабленно, напрягается.
– Нет?.. А как?.. Дондон?.. Как? Говори четче, я тебя очень плохо слышу! А? Дудон?.. Что? – Уже орёт вожатая в трубку. – Громче!.. Гондо… Ты что, Толя, такой фамилии не бывает! Что ты такое говоришь!..
– Моя фамилия – Бундон! – уже давно дёргает Вадим девушку за рукав, пытаясь прервать эту зашедшую не туда шутку. – Бундон моя фамилия! – Но та не слышит его, стряхивая руку и пытаясь через помехи связи понять Жмуркина.
– Давай по буквам, я пишу!.. Борис, Ульяна, Николай, Дмитрий, Ольга, Николай… Записала… Читаю: Бундон! – она с ужасом смотрит на написанное. – Это что, фамилия такая? Ну и денёк сегодня… Так – его найти? Он поможет?
Взбешённый Вадим, не выдержав издевательства происходящего, вскакивает со стула и орёт в напряжённый от сдерживаемого хохота зал Мастерской:
– Тогда и я попал под машину! Нет меня, я тоже погиб! – И тяжёлой рысью вылетает из Мастерской.
Мастерская начинает стонать и выть. Шубин катается по столу, сминая трафареты, Витя икает у своего этюда, Валентина Ивановна с Ниной обнялись и положили друг другу голову на плечо, Антон плачет, уткнувшись в будущий подарок жене. Лёнечка тоже хохочет, даже не заикаясь при этом. Один ПалВаныч сохраняет полную невозмутимость, скорее лёгкое осуждение.
Да девушка, с широко распахнутыми от удивления глазами, стоит с телефонной трубкой в руке и не может понять происходящего.