Рассказ для Вашего журнала
| Вид материала | Рассказ |
- В №1 вашего журнала за этот год прочел, правда, с большим опозданием, статью Г. Кваши,, 58kb.
- Поэтесса Света Литвак продемонстрировала подборку завораживающих перформативных стихов., 15.09kb.
- А. П. Чехова Как назывался сборник рассказ, 115.58kb.
- Презентация журнала В Конгресс-центре тпп РФ редакция делового журнала «Мир Африки», 35.31kb.
- Себе Свою Церковь (1 Фес. 4: 16-17). Неважно, каким избитым кажется рассказ, 69.22kb.
- Презентация журнала Сегодня праздник у ребят, «Би кинь», 16.98kb.
- Ает рассказ о становлении основной дисциплины современного комплекса наук о живом, 138.93kb.
- Задача о колодце Лотоса рассматривалась в №4 журнала «Математика в школе» за 1997, 235.51kb.
- Смерть великое таинство. Она рождение человека из земной временной жизни в вечность, 1525.02kb.
- Сила вашего подсознания, 7128.06kb.
25 июня, воскресенье
п. Холмогоры
Архангельской области
Марина!
Спасибо за письмо. Было очень приятно узнать, что у нас в редакции все по-прежнему.
Вы, скорее всего, правы, и в последнем рассказе присутствует некоторая ходульность: пожалейте богатых, им тоже живется непросто. Но, между прочим, мой ближайший школьный товарищ (математик по образованию) - теперь банкир. Чем-то похожий на Никиного папу.
А вообще, в нашем обществе скопилось слишком много антагонизма и ненависти. Одни говорят: “У-у-у! Эти богатые”. А те в ответ: “У-у-у! Этот совок!”
Неправильно!
На мой же взгляд, больше всего рассказы портят счастливые концы, которых требует наш читатель.
Впрочем, всерьез думать об этом нет возможности, потому что у нас тут развернулась настоящая война. Между сторонником прогресса Йоханом Ван дер Брамсом и приверженцами старых методов - архангельскими животноводами.
Мой Йохан ходит с вытаращенными глазами и взъерошенной шевелюрой.
Поначалу Брамсу показалось, что можно решить проблемы местного сельского хозяйства внезапным штурмом, но выяснилось, что это не так. Пришлось запастись терпением и упорством. В первые недели он приходил в ужас от того, как невозмутимо-философски, а с его точки зрения, наплевательски, здесь все относятся к делу, от того, что все его усилия что-то изменить вязнут в благожелательно-добродушном апофигизме. Но теперь решил гнуть свою линию, несмотря ни на что. А на местную философию: мол, как-нибудь само все образуется, Бог не выдаст, свинья не съест, - просто не обращает внимания.
Он сердится и негодует, тормошил местное руководство и всем отравляет жизнь.
На него теперь смотрят уже не так ласково, как прежде. Во взглядах раздражение и даже злоба.
В ответ на его требования и даже угрозы улыбаются с вежливым презрением. Мол, приехал, умный. А у нас так всегда делали. И отцы наши, и деды. Это у вас там хорошо: компьютеры, лекарства… А ты бы сам попробовал в наших условиях. Когда зимой минус сорок… Да метет… Да сортир во дворе… Посмотрели бы мы тогда на тебя.
«Как же так! – негодовал Брамс. - Зачем же тогда вы меня пригласили, если не хотите у меня ничему учиться?» Наши отводят глаза…
Путем закулисных расспросов мне удалось уяснить, что в рамках проекта европейцы собираются бесплатно поставить в Холмогоры небольшую сыроварню по последнему слову техники. Но для европейцев передача опыта – это главное, а сыроварня, каких в Голландии тысячи, - это всего лишь довесок. А для наших – наоборот. Главное – сыроварня. А назойливый хлопотливый Брамс – неизбежное к ней дополнение.
И что ему, больше всех надо?
А главное, не пьет, подлец! Разве с таким договоришься?
Ко мне то и дело ходят делегации местных доярок и фельдшеров. Одни говорят: «Объясни ты этому Ване, что не будут наши коровы жрать по ихнему рациону. У них желудки по-другому устроены». А другие, наоборот: «Что он нам все про санитарию да гигиену! Да на их кормах любая корова давали бы по 10 тонн молока! Стой хоть по колено в дерьме!» Я только развожу руками.
Но оказалось, что Йохан считает свою миссию делом чести. И не согласен просто так проедать деньги европейских налогоплательщиков..
Он кстати, происходит из старинного фермерского рода, который на протяжении столетий составлял славу Голландии. Как образец удачливого, расчетливого, тучного фермерства … Нам это даже трудно представить. Его фамилия знакома каждому голландцу и произносится с гордостью. Наравне, скажем, с названием фирмы «Филипс» или маркой грузовика «ДАФ».
Так вот. Ван дер Брамс выработал свою методику общения с местным населением: сядет посреди председательского кабинета и отказывается двинуться с места, пока тот не отдаст нужного распоряжения. Или встанет посреди коровника, упрямо расставив свои голландские ноги, и ждет, пока рабочие сделают, как он требует.
И вы знаете, это, помогает! То здесь, то там, людям приходится делать так, как нужно.
А каждую пятницу они чуть не насмерть парятся с местным председателем.
Кстати, председатель – крайне интересный тип, про него отдельная история. Мужик он хороший, очень неглупый, немногословный и с характером. Между прочим, кандидат наук. Смертельно замучен текучкой. Из тех, на ком издревле держится наше отечество, - из тех, кто тащит воз. У него и голова-то всегда упрямо наклонена вперед, а шея привычно напряжена.
Он-то лучше других понимает, что голландец прав. Но ему за державу обидно. Чем, спрашивается, этот розовощекий Йохан лучше нас? А вот гоняет, как нерадивых школьников. Да нам бы их условия!..
Их с Йоханом баня по пятницам носит характер принципиального противостояния: кто кого перепарит. Несколько часов подряд из-за бревенчатых стен доносятся стоны и кряхтение. За председателем личный опыт и вековая традиция. За нашим Йоханом европейское упрямство и очень здоровое сердце.
Никто из посторонних даже не пытается вступать в их единоборство – куда там!..
Вот так и живем.
А как вы?
Ваш Сергей
*************************************************************************
4 июля, вторник
п. Холмогоры
Архангельской области
Вы не поверите, Марина! Сегодня утром я наблюдал, как женщина администратор-уборщица-устопник читала наш журнал! Он доходит и в эту глушь!
Признаюсь, я специально терся в гостиной до тех пор, пока женщина не дошла до моего рассказа. Когда она начала читать, даже разволновался. Исподтишка наблюдал за ней во все глаза.
Как много я понял об этой женщине! О ее муже, каком-нибудь механизаторе или шофере, с которым прожито бок о бок много лет. Мужчине выпивающем и закусывающем луком. О их безрадостной семейной жизни, о стоптанных тапках, мужниных застиранных спортивных брюках с оттянутыми коленками, о борщах и воскресеньях у телевизора.
Она читала, не отрываясь, и явно была увлечена сюжетом! Я испытал что-то особенное. Пусть мелочь. Пусть мираж. Пусть женщина закроет журнальчик и тут же забудет о прочитанном. Но на какую-то пару минут она была в моей власти, во власти моей фантазии...
Пусть то, что мы делаем, это не настоящая, а малая литература. Пусть вообще не литература. Но это кому-то нужно!
Весь день у меня было хорошее настроение.
Ваш Сергей
Пока еще Архангельский мужик
*************************************************************************
9 июля, воскресенье
п. Холмогоры
Архангельской области
Марина!
С удивлением размышляю о том, что еще полгода назад я думать не думал о сочинении этих, с позволения сказать, рассказов. Был абсолютно нормальным человеком. А вот ведь как втянулся! Как только не занят работой, вечерами, во время обеда, в машине, в поезде, как только выдается свободная минутка, так сразу в голову лезут всякие герои, сюжеты, реплики... И это вы во всем виноваты! :-))
Взял в местной библиотечке Чехова. Перечитал его рассказы другими глазами, с профессиональной, так сказать, точки зрения. Какое это чудо!
Все ходил и думал: «Что если б уметь писать рассказы так, как Чехов… Или, скажем, как Хемингуэй! И написать что-нибудь такое!.. Вот это счастье!.. Эх!..»
Как грустно быть просто ловким щелкопером, сочиняющим сказочки с гладкими концами…
Но что поделаешь, каждому свое.
Посылаю вам очередной рассказ. Плохо ли, хорошо ли – а вам читать. Раз уж вы во всем виноваты.
И еще... Ловлю себя на том, что все время играю в некую игру... Как бы это сказать... Впрочем, вы, наверное, и сами догадываетесь… Что, например, Ника – это вы, а Ларин – я. Лена – вы, а Панин и Листратов – я. И так далее.
Так что имейте в виду, Виктор Павлович - это тоже я.
Ваш Сергей
Сватовство
Весной к Гале стал заходить Виктор Павлович, бывший сослуживец ее мужа, тоже летчик, уволившийся по возрасту из северного летного состава и приехавший работать в питерском аэропорту. Муж Гали погиб три год назад. Жили они плохо, Галя даже не решилась завести детей, и на Север вслед за мужем не поехала. Муж и погиб, как поняла Галя, по глупости. Видимо, пьяным сел за штурвал. Хотя в письме написали, что погиб при исполнении обязанностей, героически.
В первый раз Виктор Павлович зашел из чувства долга - вдова товарища, может, нужно помочь, по дому или деньгами. Галя жила одна, помощь требовалась, и Виктор Павлович стал ее навещать. Не чтобы там что-то, а по-товарищески. Справиться, поддержать. Или, точнее, по-отечески - Гале не было еще тридцати пяти, а он - в середине шестого десятка.
Незаметно они подружились. Виктор Павлович оказался симпатичным мужчиной. Подтянутым, корректным. А глаза синие-синие. Веселые и решительные. А главное, знаете, такой тип: любит женщин. Не в том смысле, что ходок, а любит их общество, понимает их, прощает слабости, ему с ними хорошо... И женщинам с таким мужчиной легко и просто.
Кроме того, сразу ясно, что хороший человек. Хотя бы по тому, как говорит о жене или сыне. Жену, шутя, называет “мой генерал”. Например: “Мой генерал сегодня не в настроении. Хандрит с утра. Ведь знаете: если после пятидесяти проснулся и ничего не болит, значит умер. А она посмотрит утром в зеркало и начинает сердиться, будто я невнимателен”. То есть говорит о жене с юмором и трогательно. Или спросит: “Вот, купил губки для посуды удобные. Вам, Галя, не надо?” Потому что хозяйством в их семье занимается Виктор Павлович, а не его жена.
- Сам приучил... - шутит он. - Любил очень сильно. Считал, что она, как королева, не то, что посуду мыть или убирать, готовить не должна. А перевоспитывать в нашем возрасте - врачи не велят...
…Они не сразу заметили, что отношения переросли в нечто большее. Знаете, как бывает: смотришь, как человек наливает чай, режет хлеб, поливает цветы; или чинит лампу, курит, улыбается, и при этом морщинки лучиками разбегаются от глаз - и становится хорошо на душе. Так бы сидел и сидел. Поначалу думали: куда там, он ей в отцы годится, а потом оказалось, что нет, это не важно, если душа молодая. А внешне возраст его совсем не портит, наоборот, к лицу.
Когда оба поняли, что произошло, из отношений исчезла легкость, и стало ясно, что необходимо объяснение.
Несколько предшествовавших разговору ночей Галя не спала. Плакала. Потому что тут не то, что разговаривать, думать не о чем. И где только были их головы, когда они позволили себе так привязаться друг к другу? Ну что хорошего у них может быть? Интрижка? Нет. Он с коляской? Это же смешно. А его жена, их генерал? Как с ней? Ведь на чужом несчастье своего счастья не построишь. Да и, по правде говоря, было бы ради чего. Ведь через десять лет ей будет сорок пять, еще вполне, а ему...
Но когда Виктор Павлович заговорил, Галя почувствовала такое волнение, что все доводы сразу потеряли значение.
- Галя, давно хотел с вами поговорить... - начал он. - Собственно, тут и говорить не о чем. Мы с вами не дети. Вы видите, как я к вам отношусь. И я вам, кажется, не противен. Но и вам и мне понятны наши обстоятельства. Которые... - он грустно улыбнулся, – явно против нас… - он некоторое время молчал, вертя в руках пустую чашку. - Словом, Галя... Я вас прошу… - он виновато заглянул ей в лицо, - Только поймите меня правильно…
- Ну говорите… Что?
- Я вас прошу… Только вы пожалуйста не сердитесь…
- Да что же! Говорите!
- Я вас прошу: выходите замуж за моего сына.
- Что!? - вытаращила глаза Галя.
А он смотрел на нее, ожидая, пока до нее дойдет смысл его слов.
На лице Гали постепенно начали проступать неприятные красные пятна.
- То есть как? Виктор Павлович, вы в своем уме? - ощущая досаду, да что досаду, чувствуя себя обманутой, оскорбленной говорила Галя. - Как вы себе это представляете? Да это вообще... Виктор Павлович, вы что, сводник?
А он тем временем успокоился и взял себя в руки. И смотрел на нее, улыбаясь:
- Вовсе нет. Я вас сватаю. Помните, как было на Руси: “Ваш товар, наш купец”.
- Да он, кажется, женат, - уже совсем раздраженно произнесла Галя.
- Был. Теперь нет. – Виктор Павлович сгреб со стола невидимые крошки. - Галя, я все понимаю. Это звучит дико. Но вам нельзя одной, плохо... Вы созданы для семьи. И сын... Они очень болезненно расставались с женой: страстная когда-то любовь, горячие головы, терзали друг друга. Он, кажется, вообще вычеркнул женщин из жизни.
- Тем более. При чем здесь я?
- Выслушайте до конца. Он скоро приедет на неделю по делам: бизнес, дело молодое. Я ему ничего не сказал и не скажу. Он знает только, что у нас с матерью остановиться нельзя, я как раз затеял ремонт. И что поэтому я сниму для него комнату у знакомых. А сниму я ее у вас!
- Ну, знаете, это уж ни в какие ворота...
- Галя, не спешите с ответом. Подумайте хотя бы, на что я себя обрекаю... Быть постоянно рядом с вами, видеть, как вы с другим... Но... Когда вы его увидите, вам все станет ясно...
…Когда в назначенное время раздался звонок и Галя открыла дверь, она не смогла сдержать удивление и улыбку: на пороге стоял второй Виктор Павлович. Только на двадцать лет моложе. На нее смотрели синие-синие, молодые и упрямые глаза. И в глазах этих стремительно нарастал ответный интерес и удивление.
- Мой отец - чудак, - сердито сказал молодой Виктор Павлович, не решаясь опустить сумку на пол. - Навел тумана. Взял с меня слово... Почему-то я непременно должен жить у вас, хотя вокруг полно гостиниц. Вы уж извините. Ему что втемяшится в голову - спорить бесполезно.
А Галя не могла оторвать глаз от его лица. В чем-то знакомого до деталей, а в чем-то совсем нового, более содержательного, сложного. И почему-то чувствовала, как на душе становится хорошо и просто.
- Мне кажется, я вас знаю давным-давно, - улыбнулась она.
Он вопросительно взглянул на нее: правильно ли он понял смысл ее слов, может ли поверить тому, что за ними стоит?
- Самое странное, что и мне так кажется... И я начинаю понимать мысль отца, - сказал он, но спохватился: - Я, собственно, пришел только для того, чтобы извиниться, сказать... нелепая затея...
Под Галиным взглядом он сбился и замолчал. В течение нескольких мгновений между их глазами произошел безмолвный диалог, состоявший из десятка вопросов и ответов.
- Что же, даже чаю не попьете? - наконец улыбнулась Галя.
- Чаю?.. - он тоже улыбнулся, и знакомые лучики побежали из уголков глаз. – Ну, разве что чаю... Только ведь время позднее, мне придется остаться...
Она пожала плечом: “Что же поделать? Если вы с отцом такие выдумщики. Оставайтесь. Комната готова. А там... Там посмотрим. Там будет видно”.
*************************************************************************
14 июля, пятница
п. Холмогоры
Архангельской области
Марина!
Спасибо за письмо.
Приятно читать о ваших новостях - таких знакомых, таких уютных. Федякина в мое отсутствие расцвела и набрала уверенности. Вот разбойница! Мастдай опять устроил всем разнос и, устав, уехал отдыхать в Эмираты. Чтоб там его подвергли суду Шариата и посадили на кол.
А у нас на днях, например, сильным ветром повалило десяток телеграфных столбов. Две деревни на том берегу до сих пор сидят без света и телеграфа. Военные присылали для помощи вертолет и связистов… Об этом только и говорим.
И вообще, человек в деревне гораздо больше зависит от капризов природы, а потому находится к ней несравненно ближе.
Пурга, например. В городе ее, может, даже и не заметишь. Так, поежишься, пробегая десяток шагов от своего подъезда к остановке автобуса или к машине, спрячешь лицо в воротник. Да еще пожалуй чертыхнешься, в двадцатый раз за день сметая с автомобиля новый сугроб снега. Вот, пожалуй, и все.
А в деревне – нет. Потому что здесь стихия мало чем изменилась со времен Пушкина и, скажем, «Капитанской дочки». За пару часов метели единственная дорога, ведущая к цивилизации, дорога, которая к марту представляет собой каньон в двухметровых отвалах снега, перестает существовать, снег равняет ее с окружающими полями так, что даже не определить, где она проходила, и нужно ждать бульдозер, который опять пророет в чистом поле двухметровую траншею. В пургу все сидят по домам, по окна занесенные сугробами.
Если дождь – из дома без нужды не выйдешь. Завывающий в трубе ветер наводит тоску. А ледоход на реке! Вам даже не представить это долгожданное событие, переворачивающее всю жизнь! Зато какой восторг и умиление испытываешь от запаха оттаявшей земли, от пения птиц, просто от весенней грязи, обещающей скорое тепло, жару, лето.
Может быть, именно поэтому и телевизионные передачи производят здесь совсем другое действие. Потому что странным образом исчезает эффект присутствия. Имеющее место на экране так далеко от здешних забот и разговоров, что, кажется, происходит где-то на другом конце света, в Америке.
Новости местного масштаба кажутся интереснее телевизионных. Их мы все и обсуждаем: дрова, качество хлеба в местном магазине, загул главного агронома…
Скоро пойдет третий месяц, как мы здесь. Одичали, обросли бородами.
И вы знаете, Йохан таки переупрямил все местное население.
Я вам писал о его методах. Которые привели к тому, что с этим занудой перестали спорить – себе дороже будет, а он все равно не отстанет. Стали, делать, как он говорит. Сначала понемногу, нехотя… Потом все больше и больше. А потом втянулись!.. И дело со скрипом стронулось с мертвой точки. Порядка стало больше. Появился учет… Возникло понимание, что чистота – не только для красоты… А потом и показатели пошли вверх. Да и лица у коров стали как-то веселее…
Народ дрогнул. В отношении к Брамсу появилось почтение. Когда он идет по улице, люди специально переходят на другую сторону, чтобы с ним поздороваться.
И мой Йохан заметно повеселел: значит все в порядке. Он не зря ест здесь свой хлеб с маслом.
Теперь после обеда он позволяет себе посидеть на лавочке со здешними доярками. Греется вместе с ними на солнце. Калякает о том, о сем. Доярки научили его лузгать семечки...
А вечерами он играет в домино с местной технической интеллигенцией – агрономом, главным инженером и зоотехником. Играют они «на кукареку» - кто проиграл, выглядывает из окна в палисадник и кричит петухом. Между прочим, играет Брамс виртуозно – домино, оказывается, и в Голландии очень популярно. То и дело над деревней разносится то агрономовское, то зоотехниковское «кукареку».
К нему теперь относятся почти с нежностью: гляди-ка ты, вроде бы и на мужика не похож, а характер…
То и дело приносят, кто сырничков, кто вареньица… Наша хозяйка, по-моему, ревнует.
Может быть, когда-нибудь я напишу об этом забавном Йохане Брамсе и нашей с ним жизни в Ломоносовских Холмогорах. Боюсь только, что для вашего журнала этот рассказ не подойдет.
А пока посылаю вам еще один опус. Прошу любить и жаловать: Люда и Трофимов.
Ваш Сергей
Трудные времена
- Представляешь, он будет платить 100 долларов в день! - возбужденно говорила Люда встречавшему ее с работы мужу. - В день! Две недели в Архангельске - и можно купить машину!
Трофимов как-то странно кивнул, но Люда не заметила настроения мужа.
- Конечно, - продолжила она, - переводить четырнадцать часов подряд - каторжная работа... На выставочном стенде, потом переговоры, обед, ужин... Но иностранец, кажется, симпатичный. Торгует лесом. И потом, сто в день! Представляешь! Люди за эти деньги целый месяц...
Трофимов криво усмехнулся.
- Представляю, - мрачно сказал он. - Я ведь и сам...
- Ты - это другое, - спохватилась Люда, но поняла, что как раз нет, то же самое, и умолкла. И до дома они больше не разговаривали.
Трофимов и Люда дружили с первого курса - как-то сразу выделили друг друга, ощутили взаимное доверие, и через некоторое время стали неразлучны. На лекциях писали один конспект. Вместе возвращались домой. На третьем курсе Люда решила учить язык, и они вместе пошли на курсы, хотя Люде английский давался легко, а Трофимову туговато. К концу учебы они даже внешне стали как-то похожи.
Трофимов несколько раз предлагал Люде выходить за него замуж, но Люда все откладывала. Не то чтобы она сомневалась в нем или в своих чувствах. Нет. Трофимов симпатичный. И очень надежный. Разве что какой-то несовременный, слишком честный. Но это Люде даже нравилось. Но если семья... значит нужно где-то жить... А у ее родителей двухкомнатная квартира и еще младшая дочь. А у него с мамой, вообще, коммуналка... Да и потом, нужны деньги, работа... Без этого что за жизнь?
Перед дипломом Трофимов сказал, что нашел для них место на метеорологической точке. Зарплата приличная и дают жилье. Правда нужно уезжать из Питера. Но прописка сохраняется, можно поехать на точку на год или на два. Для начала. И что, если Люда не поедет, он уедет один. И тогда ему будет все равно, и он завербуется в ОМОН на Кавказ. И там наверняка погибнет. Люда подумала-подумала и согласилась ехать.
Она ехала с тревогой. Куда? Из столицы, от друзей. Даже всплакнула тайком в поезде. Но крохотный южный городок ей неожиданно очень понравился. Красные крыши, утопающие в садах, буйство акации, палисадники, цветы, люди здороваются друг с другом на улицах; их домик в два окошка, чистенький, уютный, вишни, заглядывающие прямо в окно... За специальным забором метеорологические приборы: крашенные белой краской зонтики, вертушки, на шестах мерные стаканы, полосатые баллоны для определения силы ветра.
А через пару недель она уже с ужасом думала о том, что сомневалась и могла сюда не поехать. Работы было немного, каждые два часа снимать показания и отправлять по старинному телексному аппарату в центр. Все остальное время Трофимов заботился о том, чтобы Люда не пожалела о том, что поехала. Таскал цветы. Хлопотал по дому. Искал для нее слова в словаре, когда она для практики переводила английскую книжку. А то и просто сидел, держа ее за руку. Смешной, она и без этого чувствовала, что всю жизнь неосознанно мечтала именно об этом, о том, чтобы быть хозяйкой, женой. Никогда еще она не была такой счастливой и спокойной. Кроме того, она вдруг поняла, что ужасно любит своего Трофимова. От одного вида того, как он бреется, или таскает воду из колодца, или ремонтирует калитку, от взгляда на его стриженый затылок, немного оттопыренные уши, от рук, покрытых веснушками, ей становилось легко и хорошо на душе, что-то теплело под ложечкой.
Казалось, она могла прожить так всю жизнь. Но через год они все же решили, что пора возвращаться. Иначе жизнь уйдет вперед и потом ее уже не догонишь. Дальние родственники Люды уезжали по контракту в Канаду, за гроши сдавали квартиру. Это и решило дело.
Переезжали в марте. Когда в городке цвел грецкий орех... А приехали в Питер и попали в слякоть, грязь, в эпидемию гриппа.
Люде сразу повезло. Ее переводом заинтересовалось издательство, а ей самой предложили работу в бизнес-бюро. Бюро встречало иностранных предпринимателей, устраивало в гостиницах, помогало в переговорах и отдыхе. Организованная Люда быстро пришлась ко двору. И ей нравилась эта работа. Иностранцы попадались, как правило, цивилизованные, предупредительные, веселые и какие-то воспитанные... Непринужденно держались и в театре, и в ресторане, и на дипломатическом приеме. Да и деньги... Платили в бюро очень и очень хорошо. Особенно теперь, когда Люду стали приглашать для сопровождения в другие города...
А Трофимов все никак не мог как следует устроиться. Работы по специальности не было, он мыкался с места на место. То продавцом, то охранником, то на выборах... И чем лучше шли дела у Люды, тем грустнее он становился. И деньги, которые она приносила, его не радовали. Он почему-то воспринимал их как укор.
...В тот вечер они долго не разговаривали. Трофимов чинил полочку в ванной. Люда собиралась в Архангельск и все думала, думала...
А когда они сели ужинать, вдруг сказала:
- Знаешь, они мне все до лампочки. Честно. Как пустое место.
Трофимов посмотрел на нее вопросительно, как будто не понимал, о чем это она, но сам понимал, и у него были такие несчастные глаза, что у Люды заныло сердце.
- Я не умею сказать... - сердито выговорила она. - Но я просто знаю, что ты - это мое... Понимаешь? Твои глаза, руки в веснушках, уши. Это мое. И все другие мне - до лампочки. Я живу только тогда, когда ты рядом, тогда мне хорошо, спокойно. А когда тебя нет, я всегда потерянная. Понимаешь?
Он посмотрел на нее недоверчиво, как будто опасался, что она шутит. Как будто боялся поверить, что и у нее так же, как у него.
- Ну и что, что я сейчас зарабатываю больше? - сказала Люда. - У тебя все устроится, и все встанет на свои места. А когда родится ребенок? Тогда мы вообще будем зависеть только от тебя. Понимаешь?
Закипел чайник, и Трофимов встал, чтобы прикрутить газ, но Люде показалось, что он украдкой смахнул с ресницы слезу.
- Знаешь, - помолчав, сказал он. - Не хотел говорить раньше времени... Но Петрович, армейский дружок... Короче, предлагает начать свое дело... Ремонтную мастерскую... Машины чинить… Может, ввязаться. А? Вдруг получится?
- Петрович? Это который прозрачные пивные бутылки красил в зеленый цвет - после того, как прозрачные перестали брать приемные пункты посуды? - переспросила Люда, но постаралась поскорее скрыть свои сомнения. - А что, попробуй. Наверняка получится. А не с ним, так с другим. Обязательно получится!
И она твердо посмотрела в глаза своему Трофимову.
- Обязательно получится! Потому что я в тебя верю! Всегда!