Рассказ для Вашего журнала
| Вид материала | Рассказ |
- В №1 вашего журнала за этот год прочел, правда, с большим опозданием, статью Г. Кваши,, 58kb.
- Поэтесса Света Литвак продемонстрировала подборку завораживающих перформативных стихов., 15.09kb.
- А. П. Чехова Как назывался сборник рассказ, 115.58kb.
- Презентация журнала В Конгресс-центре тпп РФ редакция делового журнала «Мир Африки», 35.31kb.
- Себе Свою Церковь (1 Фес. 4: 16-17). Неважно, каким избитым кажется рассказ, 69.22kb.
- Презентация журнала Сегодня праздник у ребят, «Би кинь», 16.98kb.
- Ает рассказ о становлении основной дисциплины современного комплекса наук о живом, 138.93kb.
- Задача о колодце Лотоса рассматривалась в №4 журнала «Математика в школе» за 1997, 235.51kb.
- Смерть великое таинство. Она рождение человека из земной временной жизни в вечность, 1525.02kb.
- Сила вашего подсознания, 7128.06kb.
Отправлено: 17 апреля 10:32
От: Сергей Ростовцев
Кому: Марина Елагина
Тема: Re: рассказ «Служебный роман»
***********************************************************************
Марина!
Рассказ отличается от других? Возможно. Он понравился вам меньше? Он мне и самому не очень нравится. Но так хотелось написать что-то более современное. Добавить актуальности.
Взялся за него когда-то потому, что перечитал все мной написанное и с удивлением обнаружил, что все звучит как-то старомодно… Будто бы написано провинциальным учителем… Вот я и попытался ввести модные мотивы…
Наверное, лавры Федякиной не давали мне покоя. Что-то, может, и получилось. Но, видимо, подвели законы нашего жанра – жанра сказочки с гладким концом.
Впрочем, теперь это уже не важно. Я уже писал – это последний рассказ. Хорошего понемножку. Пора мне и честь знать.
С наилучшими пожеланиями,
Ростовцев Сергей Александрович
«Ростовцев и партнеры»
Тел.\факс: 78 302 9100
2.
***********************************************************************
Отправлено: 19 апреля 13:17
От: Сергей Ростовцев
Кому: Марина Елагина
Тема: о вчерашнем
***********************************************************************
Марина!
Честно говоря, после того, что произошло вчера, сам не знаю, зачем пишу. Наверное, для того, чтобы попросить прощения. Хотя и понимаю: случись все еще раз, я поступил бы точно так же.
Началось все с того, что два дня назад я столкнулся возле кассы с Федякиной, и она шепнула мне по секрету, что приближается день рождения вашего сына, что все будут вас поздравлять и она советует мне сделать то же самое. Я возразил, что наше назойливое внимание вряд ли вам понравится и, более того, может поставить в неловкое положение. Федякина же заявила, что если я такой идеалист – это мое дело, она лично не считает себя Львом Толстым или Барбарой Картрайд, а журнальные гонорары для нее – источник пропитания, и она обязательно использует повод для того, чтобы сделать редактору что-нибудь приятное. И вообще, так принято.
Дело, конечно, не в Федякиной. Накануне я твердо решил к вам в редакцию больше не приходить. И рассказов больше не писать. И вообще, никак не напоминать вам о своем существовании – как я понимаю, этим я только усложняю вашу жизнь. Но тут, дернул черт, решил еще разок взглянуть в ваши глаза – напоследок.
У метро я остановился, чтобы купить цветы. Шел вдоль пышного ряда однообразных роз, хризантем, гвоздик, калов и чувствовал, что все это не то, совсем не то! Что вся эта настойчивая, самоуверенная, гордая красота не имеет ничего общего с моим отношением к вам. Но мне повезло: в самом конце цветочного ряда бабушка-пенсионерка продавала пучок первых подснежников. Таких трогательных и нежных рядом с сочными оранжерейными собратьями. Таких робких… Мне показалось, вы поймете то, что я имел в виду.
Как только я вошел в помещение редакции, которое напоминает спортивный зал, разгороженный на клетушки книжными полками и столами, и издали увидел ваши глаза, я понял - что-то не так. При моем появлении в ваших глазах почему-то мелькнуло смущение, даже испуг. Вы непроизвольно обернулись через плечо, и я заметил на вашем столе редакционное ведро с огромным букетом роз – высоких, роскошных, вызывающих, в количестве никак не меньше тридцати, а то и пятидесяти.
Потерпите немного, вы скоро поймете, почему я так подробно описываю то, что вы и сами видели собственными глазами.
Я огляделся по сторонам и на пороге начальственного кабинета увидел нашего мастдая, а рядом с ним – невысокого, приятного на вид и очень уверенного в себе мужчину. Почему-то я сразу понял, что это ваш родственник, о котором рассказывала Федякина, и человек, подаривший вам эти цветы.
Они стояли, оглядывая редакцию как два хозяина жизни - глядя немного свысока на два десятка работающих компьютеров и столько же согнутых журналистских спин. Причем наш дородный мастдай рядом с вашим родственником стал как-то ниже ростом, будто бы сжался. В его позе и движениях читалось что-то приниженное. Очевидно, ваш родственник преуспел в бизнесе существенно больше мастдая и по негласной табели о рангах богатых людей находился на много ступенек выше него. Мастдай что-то оживленно рассказывал профилю приятного на вид невысокого человека.
У меня отчего-то сразу очень испортилось настроение.
Может быть оттого, что я представлял вашего родственника совсем другим… Уж не знаю каким. Может быть, ярко выраженным жлобом, с мясистой шеей и золотой цепью на ней. А может быть, наоборот – артистичным барином, великодушным и щедрым. А он оказался ни тем и ни другим… Он оказался нормальным человеком. С лицом неглупым и волевым. С чуткими, наблюдательными и терпеливыми глазами лесного охотника. Он оказался из тех людей, которых я никогда не понимал, но которые всегда вызывали во мне уважение…
А может быть, дело было в мгновенном напряжении глаз, в чуть побелевших скулах вашего родственника, от взгляда которого не укрылась моя растерянность и ваше смущение. Может быть, дело в коротком болезненном уколе ревности, который он при этом почувствовал, уколе уязвленного собственнического чувства.
Если бы можно было развернуться и уйти, я бы так и сделал. Но повернуть назад на полдороге к вашему столу было невозможно. Я подошел и, забыв отдать вам мои робкие подснежники, сказал не помню какие слова.
Вы смутились еще больше. И, не поднимая глаза, пояснили: «У моего сына сегодня день рождения». Хотя по принесенным цветам можно было догадаться, что я в курсе.
Мужчина рядом с мастдаем наблюдал за нами с нарастающим недоумением. Мастдай, проследивший глазами его пристальный взгляд, с готовностью сказал что-то насмешливое; ваш родственник чуть порозовел, невнимательно кивнул и вразвалку зашагал к нам.
Приблизившись, он демонстративно опустился в кресло между нами и принялся с нарочитой бесцеремонностью и любопытством меня разглядывать.
Это было не просто невежливо. Это был вызов. Он обозначал свои права на вас.
Вы смутились еще больше.
Ситуация начинала меня злить.
«Этой мой троюродный брат», - чуть слышно проговорили вы и опустили голову… Сказать что-нибудь обо мне вы отчего-то забыли… Вам было стыдно за вашего родственника.
Ваш брат пошевелился, пристально следя за вами и за мной.
А мне вдруг как-то разом ясно представились ваши отношения. В которых один заявляет права, а другой вынужден уступать. В которых унизительная зависимость соседствует с тиранией собственника. Отношения, которые отравляет навязчивая подозрительность и болезненная ревнивость. Мне вдруг разом стало понятно ваше уклончивое поведение последних недель.
Вы подняли на меня глаза и видимо прочитали в моем взгляде недоуменный вопрос: «Почему!? Почему!?». Ваши глаза опять опустились. Вам нечего было ответить.
От него не ускользнул этот молчаливый диалог. В его глазах на мгновение вспыхнул и тут же был подавлен недобрый огонек.
Он криво усмехнулся и насмешливо принялся изучать меня с ног до головы, мои всесезонные ботинки, джинсы и легкую не по погоде куртку.
«А вы кто же такой?– насмешливо поинтересовался он. - Писатель?»
Вы покраснели, но ничего не решились сказать.
Но самое удивительное, что я тоже смутился.
Отчего-то мне вдруг представилось, каким идиотом я должен выглядеть в его глазах – человек, пишущий за копеечные гонорары однодневные рассказики в бульварный женский журнальчик. Коллега Федякиной. Неудачник, охваченный манией убогого сочинительства.
Мне вдруг почудилось, что он чертовски прав. И то, что я делаю в вашем журнале, в вашей редакции, вообще рядом с вами – полнейшая нелепость, глупость, проявление упрямства и эгоизма. Раздумья, мучительные сомненья последних недель вдруг разом нахлынули на меня и привиделись в совершенно ином, постыдном свете.
Ваш родственник открыто хамил мне и имел на это право. А я не имел никакого права ему ответить. Потому что был кругом виноват.
Я почувствовал, что земля поплыла у меня из-под ног.
В такие минуты я плохо владею собой. Я знаю за собой эту слабость… Рассудок как будто отключается. Сказывается безотцовщина, детство, проведенное в беспокойных Лиговских дворах. В такие минуты мне становится абсолютно все равно, сколько человек передо мной – два или десять, и каковы будут последствия драки.
И только ваше присутствие заставило меня овладеть собой…
Я понял, что нужно как можно скорее уходить.
«Я зайду как-нибудь в другой раз…» - сказал я. Вы поспешно кивнули. И опять его страшно задело взаимопонимание, которое между нами существовало, то, что мы с полуслова поняли друг друга.
«Вы, кажется, принесли цветы», - напомнил он и с усмешкой кивнул на пучок подснежников, который все еще находился в моих руках. А потом небрежно посмотрел на свои розы.
Это было уже слишком. Он наверняка посчитал, что я пожалел денег на дорогие цветы.
Я почувствовал, что горячая волна накатывает на голову, а сердце холодеет …
Я поймал себя на том, что чувствую какую-то шальную легкость в ногах и пустоту под ложечкой, и, как всегда перед дракой, непроизвольно прикидываю, нет ли в нагрудном кармане пиджака бьющихся предметов.
Блуждающими глазами я огляделся вокруг и заметил стоящую на вашем столе недопитую чашку кофе.
«О, кофеёк! – каким-то неестественным козлиным голосом воскликнул я. - Люблю кофеёк!». Я сделал развязный шаг к вашему столу, подхватил чашку, отхлебнул остывшей жидкости и с лицом абсолютно невинным размашистым движением метнул чашку обратно на стол – так, что часть кофе выплеснулась через край точнехонько на брюки вашему родственнику.
Он вскочил на ноги.
Я принял боевую стойку.
Собственно, зачем я вам все это пересказываю? Вы все это видели своими глазами.
Я чувствовал, что мы оба стремительно обрушиваемся в бездонную пропасть. Перед моим мысленным взором уже проносилось то, что должно было случиться через минуту: летающие стулья, звон стекол, охранник, вбегающий с перекошенным лицом и перетаскивающий с поясницы на живот резиновую дубинку и наручники, визг и топот, заломленные руки и забрызганные кровью стены.
Но, слава Бога, в это время входная дверь распахнулась, и в редакцию, споткнувшись, ворвался подросток – как я догадался, ваш сын. Его чудная белокурая головка с синими глазами жадно огляделась по сторонам, он нетерпеливо скользнул глазами по фигуре мастдая, по спинам сотрудников, по вашему лицу, по цветам, по мне и, наконец, увидел вашего брата. Его лицо просияло, и он побежал к нему.
Ваш брат отступил на шаг и торопливо отряхнул брюки. А я замер на месте, как каменное изваяние.
Потому что ваш сын не просто бежал. Он продвигался вперед короткими рывками, и с каждым шагом его голова делала непроизвольное движение подбородком вперед – как будто хотела помочь не очень послушным ногам преодолеть следующие полметра пространства. Невольная гримаса усилия раз за разом проступала на его лице, а руки сами собой судорожно взмахивали в воздухе.
Ваш сын болел детским церебральным параличом.
Я немного знаком с этой болезнью. Ваш мальчишка был молодцом – очевидно у него от рождения была средняя форма заболевания, но он проделал колоссальный путь по борьбе с болезнью. На полдороге он перешел на торопливый шаг и, хотя внимательный глаз наверняка заметил бы некоторую принужденность его походки, к нам приближался вполне здоровый ребенок. На лице его светилась гордость за себя – он, видимо, хотел похвастать перед родственником тем, как он бегает.
Не знаю, зачем я описываю это так подробно. Вы при всем этом сами присутствовали.
Он остановился перед вашим братом, глядя на него сияющими глазами и не замечая вокруг никого другого. Он был очарователен, ваш сын, с лицом вдохновенным и открытым, Брат ободряюще потрепал мальчишку по плечу – молодец! - и тот просиял.
Я понял: перед ним стоял не просто родственник. Перед ним стоял взрослый человек, в которого мальчишка был влюблен, и на которого хотел походить. И в самом деле, чем не пример для подражания? Чем не идеал нашего времени? Уверенный в себе, богатый, способный постоять за себя и своих близких и даже поработать ради них локтями.
Ваш брат запустил руку во внутренний карман пиджака и протянул на ладони приготовленный подарок – новенький мобильный телефон.
Руки мальчишки жадно схватили красивую вещицу - это был подарок, о котором он втайне мечтал, но даже боялся себе в этом признаться.
Вы покраснели, отвернулись и покачали головой. Вы, конечно, были рады за сына, но думали о том, что дорогие подарки портят детей…
А я не мог оторвать глаз от вашего брата. Его лицо вдруг переменилось, как-то оттаяло, помягчало. Он снисходительно смотрел на мальчишку, на торопливые руки, вертящие телефончик, пробующие кнопки, расстегивающие чехол… Он смотрел не свысока, а терпеливо и ласково, как умный взрослый смотрит на порывистого ребенка. Он смотрел с определенной долей сочувствия к его недугу, но без частой в таких случаях жалости. Он смотрел по-товарищески, с верой в мальчишку, в его силы, в его способность все преодолеть. Смотрел так, как смотрел бы отец. И не просто отец, а лучший из отцов. И за это я в одно мгновение все ему простил.
Ваш родственник вспомнил обо мне. И посмотрел на меня прежними глазами - высокомерными и враждебными.
Я развернулся и ушел, ни с кем не попрощавшись. Просто развернулся и ушел.
Вы наверное все еще недоумеваете, зачем я вам все это пишу?..
Марина, то, что я узнал о вас, вашем сыне, вашей жизни многое мне объяснило. Ваше отношение ко мне, вашу нерешительность и сомнения. Но если вы, Марина, считаете, что ваши обстоятельства могут повлиять на мое отношение к вам, могут послужить препятствием, или не дай Бог, испугать меня, то вы глубоко ошибаетесь. Вы могли так думать только оттого, что недостаточно меня знаете.
Марина, мы с вами уже не дети. Мы хорошо понимаем, что с нами происходит. Я очень хорошо к вам отношусь, Марина. Очень! Я не выражаюсь определеннее только для того, чтобы не ставить вас в неловкое положение. И если бы вы посчитали возможным опираться в этой жизни на меня, а не на кого-нибудь еще, то – поверьте - я был бы счастливейшим из смертных и всю свою жизнь положил бы на то, чтобы вы не пожалели.
Вот! Собственно, для того, чтобы сказать вам эти несколько важных для меня слов, я и исписал несколько страниц мелким шрифтом.
Если сочтете возможным что-то мне ответить, я буду очень вам признателен.
С наилучшими пожеланиями,
Ростовцев Сергей Александрович
«Ростовцев и партнеры»
Тел.\факс: 78 302 9100
***********************************************************************
Отправлено: 20 апреля 16:51
От: Сергей Ростовцев
Кому: Марина Елагина
Тема: не волнуйтесь!
***********************************************************************
Марина!
Вы не отвечаете на мое послание. И, наверное, правы. Ситуация зашла слишком далеко.
Не хмурьте брови – я пишу лишь для того, чтобы проститься. Я уезжаю.
Нашей фирме потребовался доброволец, чтобы на несколько месяцев уехать в глухую деревню архангельской области сопровождать одного голландского специалиста и я вызвался быть этим добровольцем. Воспользовался, так сказать, поводом.
Будем считать, что этот специалист послан нам свыше.
Как издревле принято на Руси, прошу вас меня простить, если что не так, и не поминать лихом.
Долго сомневался… Но все же в конце концов решил отправить еще один рассказик, который, честно говоря, был уже давно написан. Точнее, начат был давно, а закончен недавно…
С наилучшими пожеланиями,
Ростовцев Сергей Александрович
«Ростовцев и партнеры»
Тел.\факс: 78 302 9100
Красивая любовь
- А эта рыженькая сегодня в клубе... Ничего, милая, - говорил Вадим, глядя, как Полина поздно вечером смывает перед зеркалом макияж. – А интересно, какая она в любви? Как поведет она себя в постели?
Полина с трудом вспоминала, кого имеет в виду Вадим, и пожимала плечами. Ах, да, была милая мордашка. И правда, свеженькая...
- Знаешь, - продолжал Вадим, - мне иногда хочется взять вот такую невинную девочку к нам в постель... И научить всему... Ввести, так сказать, в прекрасный мир Эроса, мир любви... Бережно, как ребенка... Если хочешь, поделиться с ней нашим счастьем.
Полина снисходительно улыбалась. Фантазии, фантазии... Они с Вадимом очень сильно любили друг друга. К моменту знакомства оба успели многое пережить, но даже не подозревали, что в жизни, а не в кино, существует такая любовь. Что страсть может охватить человека, как тайфун, и что счастье может быть таким полным.
Кроме того, Полина понимала, что Вадим говорит о молоденькой девчонке не всерьез, а отдавая дань обычаям их среды - мира художников, артистов, музыкантов. Большинство людей этого мира жили так же, как все люди, но среди них было принято говорить о необычных отношениях, странных наклонностях, другой ориентации, свободе любви и нравов.
Мир богемы был их миром. Вадим занимался организацией гастролей артистов из других городов - аренда залов, гостиницы, реклама. Антреприза, или, говоря современным языком, шоубизнес. Конечно, известные артисты работали с крупными шоуменами, но и Вадиму хватало работы. Полина тоже... переводила... писала акварели... Жизнь протекала в блестящей суете - приемы, презентации, вернисажи... Они, красивые, обаятельные, охваченные любовью, везде оказывались желанны, везде в центре внимания.
Одно смущало Полину - ее дочь.
Дочь почти с младенчества жила у бабушки в маленьком поселке на краю области. И ребенку лучше, чем в богемном мире, и бабушке веселее. Вадим легко принял существование ребенка, а когда они как-то весной приехали на выходные познакомиться, сразу подружился с ней.
- Надо бы ее взять к нам... - заметила тогда Полина.
- Зачем? - удивился Вадим. - Ей на воздухе так хорошо! Кругом добрые хрюшки, знакомые козы. Свой братец-кролик. То есть, конечно, если ты хочешь, я не против. Очаровательная девчушка, я в нее просто влюбился! Но как она будет с нами? Ведь моя работа - это сплошное тусование. Каждый вечер или мы в гостях до утра, или у нас компания...
В словах Вадим была своя правда. В мастерской под крышей, которую Полина получила от художественного фонда и которую они с Вадимом переделали под стильный салон, целыми днями терся разнообразный народ.
- Но ведь там и школы нормальной нет, - сказала Полина.
- Школы нет, - согласился Вадим. Но согласился так, будто это был аргумент не в ее, а в его пользу. И заговорил о другом.
Разговор оставил неприятный осадок, было в нем что-то невысказанное, скрытое, но осадок этот вскоре забылся.
“В общем, он прав, - думала Полина. - С бабушкой ребенку лучше. А в школу еще через год. Тогда и решим”.
И их опять закружил блестящий водоворот. Летом вслед за бомондом они переместились на юг, к морю. Новый год встречали шумной компанией в Париже. В марте катались на лыжах в Альпах, сначала с пражской труппой современного балета, потом с шотландскими музыкантами, потом с москвичами из своих.
Год пролетел незаметно.
В начале лета Полина снова завела разговор о ребенке. О том, что в сентябре девочка пойдет в первый класс, и будет лучше если она пойдет в школу в большом городе, а не в поселке.
Вадим выслушал ее слова с нетерпеливой скукой.
- Я уже сказал – как хочешь. Дело твое. Но мое мнение ты знаешь – твоей Ане с нами будет только хуже.
- Но не может же она вечно жить у бабушки!
- Почему!? - выразительно удивился Вадим. – Что плохого в деревне? К тому же наш образ жизни…
- Но мы могли бы его немного поменять…
- Как хочешь! Как хочешь! – Вадим поджал губы и спрятал за спину руки. – В конце концов, это твоя мастерская... Но учти: девочка - это твое личное дело! Только твое!
Разговор на том и оборвался – в дверь позвонили гости. А потом еще одни и еще. Но весь вечер, глядя на Вадима, на то, как он, стильный и нарочито загадочный, с серьгой в ухе и с волосами, стянутыми в хвост на затылке, переходит с бокалом вина от одного к другому, говорит, курит, артистично щуря глаза от дыма, Полина чувствовала незнакомое до этого раздражение. И во всех его словах и жестах ей почему-то чудилась поза и фальшь, и она не могла понять, почему раньше она не придавала значения его самолюбованию и эгоизму.
А через неделю Полина случайно увидела, как Вадим, прощаясь в машине, жадно целовал в шею одну общую знакомую, молодую актрису. И была неожиданно поражена. Долго ходила по улицам, не зная, как прийти домой и как они посмотрят друг другу в глаза. “Что здесь такого? - пыталась убедить она себя. - Даже если между ними что-то и приключилось - это не имеет значения в нашей среде. Все равно он никого не сможет любить так, как меня. А может, у них и вообще ничего не было. Шутливый флирт - часть нашей жизни!”
За ужином она спросила:
- Ну и как она в постели? - Вадим сделал удивленные глаза. - Та, из “Ситроена”?
По тому, как внезапно метнулся его взгляд, Полина поняла, что ее подозрения не беспочвенны. Но Вадим тут же взял себя в руки. И рассмеялся.
- Неужели ты ревнуешь?.. - пошутил он. - Это было бы смешно.
Больше об этом не вспоминали. И еще несколько дней жили так, будто ничего не произошло. Но из отношений прямо на глазах уходило что-то очень важное. Доверие... Искренность... Интерес… Без чего все остальное теряло смысл.
А как-то вечером он, будто случайно вспомнив, сказал:
- Ты помнишь Муратова? Ну, этот... Закончил «Гнесиных». Теперь занимается цветными металлами. Неправдоподобно богатый человек! Второй месяц охмуряю его ради денег на фестиваль “Белые ночи балета”...
- Такой с перстнями и тяжелым взглядом, - припомнила Полина.
- Ну, почему же с тяжелым... Он бывает очень мил. Так вот. Он видел тебя в театре и теперь просто без ума. Сейчас он живет с одной молодой актрисой... ты ее знаешь... Короче, Муратов предлагает нам пожить недельку в его загородном доме. Ну, ты понимаешь... Вчетвером... - Полина вздрогнула. А Вадим поспешно продолжал: - У него дом - что-то невообразимое. Эрмитаж меркнет... Бассейны, фонтаны. Настоящий Модильяни на стенах. Я такого еще не видел...
Полина долго молчала.
- Ты что же, ради денег на фестиваль хочешь меня под него подложить? - наконец спросила она.
- С чего ты взяла! - шумно возмутился Вадим. - И как ты вообще могла такое подумать! Просто мне показалось, что тебе будет интересно. Новые ощущения. В конце концов, если тебя это шокирует... Можно просто погостить...
- А может, ты вообще думаешь сплавить меня ему? – не слушая его возражения, продолжала Полина – А самому заняться молодой актрисой? Устроить, так сказать обмен? - И, не дожидаясь ответа, она ушла в другую комнату.
На следующий день, когда Вадима не было, она собрала вещи и уехала. Ничего не объяснив и не оставив записки.
…К материнскому дому Полина подходила вечером. Люди по огородам окучивали картошку. И сразу увидела дочку, которая хворостинкой загоняла гусей с улицы во двор.
- Здравствуй, Аня! - позвала она.
- Здравствуйте, тетя.
Полина вздрогнула и почувствовала, как у нее закололо сердце.
- Какая же я тетя? - проговорила она. - Я твоя мама. Ты забыла?
- Мама? У меня не мама, у меня Тося, - сказала девочка и указала на капавшуюся в огороде бабушку.
Полина справилась с собой и улыбнулась.
- Нет, у тебя есть мама. По крайней мере, теперь. Твоя мама – это я.
Девочка посмотрела на нее недоверчиво и удивленно проговорила:
- Мама… - потом вслушалась в произнесенное слово и проговорила еще раз, теперь с удивлением и удовольствием: - Ма-ма!
Полина подошла, присела перед ней на корточки и крепко прижала девочку к себе. Ощущая на своей щеке легкое детское дыхание, такое нежное и доверчивое.
И вдруг почувствовала, что это крохотное, почти незнакомое существо – самое важное, что есть в ее жизни! Смысл этой жизни и ее цель. А все остальное – картины, карьера, любовь, друзья – это неважно, это второстепенное. Это нужно лишь для того, чтобы ее дочь выросла достойным человеком!