Описание как доминанта повествовательной структуры (на материале рассказов И. А. Бунина, Г. Гессе, Б. А. Пильняка и Г. фон Гофмансталя)

Вид материала

Рассказ

Содержание Научный руководитель Ведущая организация Общая характеристика работы Объект и предмет исследования. Цели и задачи исследования. Методологические и теоретические принципы. Научная новизна. На защиту выносятся следующие положения. Научно-практическая значимость результатов исследования. Апробация результатов исследования. Структура работы. Содержание работы Первая глава Пятый раздел Вторая глава Второй раздел Третий раздел Третья глава – «Замещение сюжетного описательным» – Первый раздел Третий раздел ... Полное содержание

Подобный материал:

• Герман Гессе : Сказки, легенды, притчи (11 рассказов), 1830.37kb.
• Registrierung der Teilnehmer, 213.34kb.
• Творческая мастерская: история русской литературы XX века, 9.97kb.
• Оппозиция «романтизм-реализм» в повествовательной структуре рассказов Б. Майлина 20-30-х, 72.35kb.
• Эволюция структуры и семантики перфекта как полифункциональной грамматической категории, 626.92kb.
• Программа содержит описание файла (как минимум имя файла и его адрес путь доступа,, 64.01kb.
• Включенные в книгу повести немецкого писателя Германа Гессе написаны в 1919 году. Гессе, 123.43kb.
• Межкультурная коммуникация в системе прикладной лингвокультурологии: кросс-культурный, 71.2kb.
• Тема искусства в романе германа гессе «игра в бисер», 153.91kb.
• Сочинение описание природы по картине И. Левитана «Март», 78.67kb.

На правах рукописи


ЛОБАНОВА ГАЛИНА АНДРЕЕВНА


ОПИСАНИЕ КАК ДОМИНАНТА

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ


(на материале рассказов И.А. Бунина, Г. Гессе,

Б.А. Пильняка и Г. фон Гофмансталя)


Специальность 10.01.08. – Теория литературы. Текстология


Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук


Москва – 2010


Работа выполнена на кафедре теоретической и исторической поэтики Российского государственного гуманитарного университета


Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Тамарченко Натан Давидович


Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, доцент Полубояринова Лариса Николаевна

кандидат филологических наук Прохоров Георгий Сергеевич


Ведущая организация:

Воронежский государственный университет


Защита состоится 30 сентября 2010 года в 15 часов на заседании Совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.198.04 при Российском государственном гуманитарном университете по адресу: ГСП-3, 125993 Москва, Миусская пл., д. 6.


С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета


Автореферат разослан 22 августа 2010 года


Ученый секретарь Совета,

кандидат филологических наук, доцент В.Я. Малкина


ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. В современном литературоведении описание обычно рассматривается как дополнение к сюжету. Согласно распространенному мнению, в художественном тексте оно служит изображению места действия, внешности персонажей и других явлений, так или иначе связанных с некоторыми событиями. Поэтому роль описания считается второстепенной по отношению к функциям собственно повествования, главной задачей которого как раз и является сообщение о событиях.

Однако на практике соотношение описательного и сюжетного не является неизменным. При определенных условиях описание способно занять доминирующую позицию среди других повествовательных форм и успешно выполнять те задачи, которые традиционно принадлежат сфере сюжета (а именно, раскрывать определенные коллизии и конфликты).

Такое доминирование описания можно наблюдать в ряде произведений конца XIX – начала ХХ вв. Очевидно, что описание в них отличается особой структурно-функциональной спецификой, и необходимость самого внимательного рассмотрения данного явления не вызывает сомнений.

Неизученность этого феномена во многом объясняется неразрешенностью многих теоретических проблем, связанных с описанием. В современной научной литературе отсутствует четкое определение этой формы, нет ясности в представлениях об инвариантной структуре и круге функций описания. Его особенности в различные литературные эпохи изучены неравномерно и недостаточно.

В большинстве случаев форма описания привлекает внимание ученых лишь в связи с более общими вопросами, и потому из всего спектра связанных с нею проблем в поле зрения исследователей попадают лишь отдельные аспекты. По-видимому, именно малоизученностью формы описания как с теоретической, так и с исторической точки зрения объясняется отсутствие во многих научных исследованиях определения данного понятия.

Чаще всего описание рассматривается по отношению к его предмету. На этом строится и распространенная классификация разновидностей этой формы (портрет, пейзаж, интерьер). Однако на практике такой подход оказывается неэффективным, так как не позволяет выявить ни природу описания как особой формы изображения, ни четкие критерии для различения его разновидностей.

В этой работе под «описанием» подразумевается особая повествовательная (или композиционно-речевая) форма. Исследуется она в ряду других форм, а не прямо в контексте произведения. При этом предмет изображения рассматривается ровно в той степени, в какой это нужно для изучения самой формы.

Таким образом, актуальность диссертационного исследования определяется необходимостью, с одной стороны, прояснения структурно-функциональной специфики описания как особой повествовательной формы, а с другой – изучения феномена доминирующего описания как одного из исторических вариантов ее функционирования в литературе.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования является описание как особая повествовательная форма. Предметом – феномен доминирующего описания, предполагающий особое положение и функции этой формы в повествовательной структуре художественного произведения.

Цели и задачи исследования. Существование текстов, в которых мы находим доминирующее описание, дает основания полагать, что в некоторых прозаических эпических произведениях конца XIX – начала XX веков представлен особый исторический тип этой художественной формы. В ходе своей исторической эволюции структура описания реализуется в различных вариантах, каждый из которых становится моделью, общей для различных авторов одной и той же литературной эпохи. Один из таких вариантов возникает, по-видимому, на рубеже XIX–XX вв. Целью данной работы и является проверка высказанного предположения.

Для этого требуется решить следующие задачи:

1. уточнить понятие «описания»,
   
2. выявить по мере возможности структурно-функциональные особенности этой формы,
   
3. и, наконец, поскольку предполагается существование ее особого исторического типа, выявить именно его структурно-функциональную специфику.
   

Источники. В качестве главных источников для рассмотрения обозначенного круга проблем были выбраны четыре текста: рассказы И.А. Бунина «Господин из Сан-Франциско», Г. Гессе «Ночь на озере», Б.А. Пильняка «Целая жизнь» и Г. фон Гофмансталя «Деревня в горах». Эти произведения относятся к разным национальным литературам (русской, немецкой и австрийской), но к одной эпохе (конца XIX – начала ХХ веков).

Следует подчеркнуть, что определение и изучение всего круга текстов, в которых так или иначе представлено рассматриваемое явление, не входит в задачи этой работы. Для осуществления ее цели, т. е. обнаружения и исследовании феномена доминирующего описания, необходимо выбрать такие тексты, в которых этот феномен раскрывается наиболее ярко. Количество же таких произведений весьма ограниченно, поскольку сама тенденция к повышению роли внешней изобразительности не стала преобладающей в дальнейшем, т.е. в литературе середины и второй половины ХХ века. Выбранные рассказы являются в этом смысле абсолютно репрезентативными, и потому их малочисленность следовало бы рассматривать как доказательство их своеобразной исключительности.

Помимо указанных четырех рассказов, материалом, используемым в работе для изучения формы описания, стали двадцать два фрагмента из произведений русских классиков XIX–XX вв. (М.А.  Булгакова, И.А. Бунина, Н.В. Гоголя, И.А. Гончарова, Д.В. Григоровича, Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, В.В. Набокова, А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева, А.П. Чехова), а также зарубежных авторов различных эпох (М. Бютора, И.-В. Гете, Гомера, А. Роб-Грийе).

Методологические и теоретические принципы. Методологической базой для этой работы стали исследования отечественных и зарубежных ученых по нарратологии и теории литературы (Ф. Амона, Р. Барта, М.М. Бахтина, Ж. Женетта, В. Изера, Р. Ингардена, В.И. Тюпа, Н.Д. Тамарченко, В. Шмида и др.), работы по нарративистской философии истории (Ф. Анкерсмита, А. Данто, В.-Д. Штемпеля), труды по истории русской и европейской литературы, а также по исторической поэтике (С.Г. Бочарова, Л.Я. Гинзбург, А.М. Зверева, Д.С. Лихачева, Э.-Р.  Курциуса, М. Рубинс, О.М. Фрейденберг и др.).

Методом, наиболее адекватным для решения поставленных задач, оказался сравнительный анализ четырех выбранных текстов с точки зрения структурно-функциональной специфики представленных в них описаний.

Необходимость тщательного систематического анализа выбранных произведений связана с тем, что исследуемый феномен нужно впервые выделить и описать, а сделать это возможно только путем такого анализа¹. Кроме того, в каждом конкретном случае следует выявить связь этого феномена с определенной авторской задачей. Сравнение же результатов анализов позволит увидеть сходства между такими задачами и (через них) особый исторический тип описания.

Поскольку речь идет об особом положении формы описания в повествовательной структуре, то и исследовать этот феномен возможно только при анализе каждого текста как целого. В основе методологии такого анализа лежит представление о «телеологичности» художественного произведения, предельной упорядоченности всех его элементов и целесообразности их соотношения². Именно такие свойства произведения делают возможным приближение к пониманию его целостного смысла через анализ отдельного аспекта.

Научная новизна. Феномен доминирующего описания исследуется впервые. Определенную новизну работе сообщает также то, что описание рассматривается здесь как особая повествовательная форма, и то, что ни один из четырех выбранных текстов еще не становился предметом последовательного анализа с точки зрения специфики представленных в нем описаний.

На защиту выносятся следующие положения.

1. Инвариантная структура описания подразумевает ориентацию на читательское воображение, причем степень сложности читательской деятельности определяется как расстановкой границ между элементами структуры внутри самого описания, так и внешними факторами (в первую очередь, строением сюжета).
   
2. Появление феномена доминирующего описания вызвано существенными изменениями в повествовательной структуре произведений, произошедшими на рубеже XIX–XX веков в связи с кризисом рационалистического мышления.
   
3. Феномен доминирующего описания подразумевает следующие признаки: 1) доминирование описательного над сюжетным; 2) существенную ограниченность кругозора персонажей; 3) особую позицию читателя, связанную с доступной только ему возможностью обрести целостное представление об изображенном мире; 4) высокую степень обобщения в описаниях и вызванные этим нарушения различных границ (межсубъектной, межпредметной и субъектно-объектной).
   
4. В выбранных текстах представлено два направления поиска новых способов изображения, который активно велся в рассматриваемую эпоху. Одно из них («Господин из Сан-Франциско» И.А. Бунина и «Ночь на озере» Г. Гессе) предполагает более тесную связь с литературной традицией XIX века: сохранение сюжетного начала, относительную легкость читательской деятельности. Для другого же направления («Целая жизнь» Б.А. Пильняка и «Деревня в горах» Г. фон Гофмансталя) характерна, наоборот, отдаленность от указанной традиции: исчезновение сюжета как такового и существенная усложненность читательской деятельности.
   

Научно-практическая значимость результатов исследования. Результаты исследования могут быть использованы при изучении истории повествовательных форм, а также поэтики литературы рубежа XIX–ХХ вв. Кроме того, они могут использоваться как в общих, так и в специальных учебных курсах, в учебных пособиях по теории литературы, в частности, нарратологии.

Апробация результатов исследования. Положения диссертации были представлены и обсуждались на различных семинарах и таких конференциях, как «Поэтика русской литературы: Проблемы изучения жанров» (Москва, РГГУ, 2008) и «Белые чтения» (Москва, РГГУ, 2009). Некоторые результаты исследования были использованы автором диссертации в ходе практических занятий по анализу художественного текста (РГГУ, 2007–2008), а также в спецкурсе по истории немецкого литературоведения (РГГУ, 2008–2010).

Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы (224 наименования) и двух приложений (с текстами оригиналов указанных рассказов Г. Гессе и Г. фон Гофмансталя, а также их переводов, выполненных автором исследования в связи с тем, что эти рассказы до сих пор не переводились на русский язык).


СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении очерчивается круг проблем, рассматриваемых в диссертации, определяются актуальность и новизна темы, кратко характеризуется степень ее изученности и формулируются решаемые в работе задачи.

Первая глава – «Описание и его функции в повествовательной структуре» – посвящена обзору существующих в современной науке представлений о природе описания, его структуре и функциях, а также изложению и обоснованию выдвинутой гипотезы.

В начале главы вводится понятие «повествовательная структура»: под нею понимается совокупность и соотнесенность композиционных форм речи, связанных с основным субъектом изображения и речи (повествователем или рассказчиком). Использование этого понятия позволяет избежать некоторых неясностей, свойственных привычному термину «повествование».

Многие вопросы, касающиеся специфики описания, до сих пор недостаточно изучены. К тому же сам круг повествовательных форм остается неопределенным. Поэтому попытаться обнаружить отличительные черты описания возможно лишь путем сопоставления с другими, наиболее изученными, формами (в первую очередь, с собственно повествованием). Этому посвящен первый раздел первой главы.

Некоторые исследователи (например, В. Кайзер, Э. Леммерт, А. Маркезе) видят в описании своего рода «отклонение от нормы», которой считается собственно повествование (как форма, используемая для непосредственного изображения сюжетного действия). Но тогда определить специфику описания не удается: ведь для того, чтобы изучить соотношение этих двух форм, необходимо рассматривать их как формы, одинаково самостоятельные. Другие исследователи (в частности, Ж. Женетт) вообще отказывают описанию в статусе особой формы.

Невозможность определить соотношение двух форм вызвана и отсутствием ясности в современных представлениях о самом повествовании. Отчасти она объясняется проблематичностью тех критериев, которые используется для различения указанных форм. Одни из них (например, противопоставление повествования и описания по предмету изображения или по отношению к времени действия) не выдерживают проверки практикой, а другие сами по себе связаны с неразрешенной теоретической проблемой. Так, полноценное сопоставление двух форм по признаку событийности на данный момент невозможно из-за непроясненности самой категории события. Более того, анализ фрагментов из «Легкого дыхания» И.А. Бунина и «Приглашения на казнь» В.В. Набокова позволил обнаружить «гибриды» повествования и описания, в которых изображение события как чувственно воспринимаемой картины сочетается с передачей информации о нем.

Разграничение повествования и описания с точки зрения их структуры, предложенное некоторыми учеными (Ф. Амоном, Р. Бартом), оказывается неэффективным из-за субъективности исследовательских трактовок используемых понятий, а также односторонности представлений об этих формах. Существенное препятствие для такого разграничения создается еще и неопределенностью формально-языковых границ описания и повествования.

Отдельные критерии (например, связь этих форм с различными аспектами читательской деятельности, показанная В.-Д. Штемпелем) представляются заслуживающими самого пристального внимания, но безоговорочное их применение возможно только после более тщательного изучения, которое в задачи нашей работы уже не входит.

Дополнительные затруднения в исследовании формы описания возникают из-за того, что сама эта форма включает в себя несколько разновидностей, круг и структурно-функциональные особенности которых также остаются неопределенными.

Что касается соотношения описания уже не с собственно повествованием, а с другими формами, то некоторые параллели можно провести только между ним и характеристикой. Этой проблеме посвящен второй раздел первой главы. Несмотря на большое количество исследований, посвященных характеру (рассмотрены работы С.Г. Бочарова, Л.Я. Гинзбург, А.В. Михайлова), вопрос об особенностях формы характеристики в них не затрагивается. Все же некоторую информацию о ней получить можно. В качестве ее образцов рассматривались фрагменты из «Войны и мира» Л.Н. Толстого.

Сопоставление позволило обнаружить такую важнейшую особенность описания, как направленность на образное мышление читателя. Для других форм она либо вовсе не характерна (характеристика апеллирует к аналитическому мышлению), либо факультативна (так обстоит дело с собственно повествованием). Создание в сознании читателя чувственно-конкретного образа предмета и является главной целью описания, отличающей его от других повествовательных форм. Обнаружение ее позволило дать определение описания (в третьем разделе).

В четвертом разделе рассматриваются различные аспекты структуры описания. Несмотря на то, что вопрос о ней может быть поставлен не только в литературоведении, но и в лингвистике, а также в междисциплинарных исследованиях визуального в литературе или соотношения литературы и живописи, однозначные представления об этой структуре в науке до сих пор отсутствуют. Отправной точкой для выявления некоторых ее особенностей стало рассмотрение обших вопросов деятельности читателя (на основе работ В. Изера, Р. Ингардена, Я. Мукаржовского).

Форма описания предполагает определенную интеллектуальную работу читателя. Чтобы осмыслить изображаемое, он должен установить соотношения между элементами отдельного описания, целыми описаниями или даже группами их, а также определить роль описанных явлений в масштабе всего изображенного мира. Уровень сложности этой работы зависит от нескольких факторов:

• строения сюжета (степени самостоятельности событий, а также характера финала),
  
• наличия или отсутствия авторитетной точки зрения повествователя, его эксплицитных оценок и комментариев,
  
• присутствия мотивов, связывающих это описание с другими фрагментами текста,
  
• расстановки границ (межпредметных, межсубъектных и субъектно-объектных) внутри самого описания.
  

Анализ фрагментов из произведений М.А. Булгакова, И.А. Гончарова, Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева и А.П. Чехова помог определить связь между расстановкой указанных границ и характером читательской деятельности. В ходе исторической эволюции описания возникают различные варианты его композиции (некоторые уже были отмечены в научной литературе). Их реализация напрямую зависит от решаемых автором художественных задач.

Пятый раздел первой главы содержит краткий обзор частных функций описания, полный спектр которых в современном литературоведении пока не определен. Рассмотрение фрагментов из произведений Н.В. Гоголя, И.А. Гончарова, Д.В. Григоровича, а также обзор научных работ (К.С. Байра, Р. Барта, В.М. Жирмунского, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, О.М. Фрейденберг и др.) помогли выявить ряд функций этой формы.

Служебное положение описания по отношению к собственно повествованию наблюдается лишь в рамках традиции сюжетного построения произведения. Оставаясь дополнением к событиям, описание способно выполнять очень разные функции, среди которых – мотивировка дальнейшего хода событий, комментарий к сюжету, характеристика персонажа или отражение его душевного состояния и т. д. Так обстоит дело, например, в «классической» литературе XIX века. Но в случае ослабления сюжета структура и круг функций описания существенно меняются.

Полное разрушение традиционного соотношения повествовательных форм приводит к потере ими своей специфики. Так, в романах А. Роб-Грийе уже невозможно выделить ни собственно повествование, ни описание (как самостоятельные, отличные друг от друга формы).

Поиски ответа на вопрос о том, каким же образом совершился такой резкий отход от традиции XIX века, приводят к необходимости тщательного рассмотрения описания в литературе рубежа XIX–XX вв., так как первые эксперименты по перераспределению повествовательных функций имели место именно в это время. При этом описание, которое в их ходе могло становиться доминантой повествовательной структуры, сохраняло (в отличие от текстов Роб-Грийе) в полной мере свою структурно-функциональную специфику. Специальному рассмотрению этой проблемы посвящен шестой раздел первой главы.

Существование произведений с доминирующим положением описания позволяет выдвинуть гипотезу о возникновении в литературе рубежа XIX–ХХ вв. нового исторического типа описания. Его появление стало возможным благодаря изменениям в организации повествования, произошедшим в указанную эпоху. Сущность этих изменений позволил определить анализ пейзажа из рассказа И.А. Бунина «Мелитон», а также обзор научных работ по поэтике литературы рассматриваемого периода (Г.А. Белой, С.Г. Бочарова, А.М. Зверева, Н.С. Павловой, И.Ю. Подгаецкой, О.В. Сливицкой, В.И. Тюпы, А. Хан, В.В. Химич, М.Н. Эпштейна).

Из-за ослабления сюжета роль собственно повествования уменьшилась, и это сделало возможным обретение описанием независимости по отношению к событиям. Познавательно-моделирующая функция описания актуализировалась в связи с особым характером познавательного процесса в эту эпоху. С повышением степени обобщения в описаниях было связано размывание межпредметных границ и универсализация изображаемого, расширение кругозора субъекта видения (при сохранении им в то же время существенной неполноты), нарушение межсубъектных границ, вызванное отказом многих авторов от изображения индивидуальных характеров.

Все это привело к существенному усложнению читательской деятельности. Именно читателю оказалась передана решающая роль в восстановлении цельной картины мира, и потому его работа по осмыслению произведения обрела более самостоятельный и активный характер.

Когда описания, отличающиеся подобной спецификой, составляют большую часть текста и при этом, в силу своих особых структурно-функциональных возможностей, успешно раскрывают те коллизии и проблемы, которые на предшествующей стадии литературного развития были бы раскрыты в сюжете, то можно говорить о том, что описание стало доминирующей формой.

Выдвинутая гипотеза об особом историческом типе описания требует проверки на практике, поэтому следующие две главы работы посвящены анализу избранных с этой целью текстов.

Вторая глава – «Подчинение сюжетного описательному» – содержит сравнительный анализ рассказов И.А. Бунина «Господин из Сан-Франциско» и Г. Гессе «Ночь на озере». Основанием для сравнения стали структурно-тематические сходства между этими произведениями.

В первом разделе главы анализируется рассказ Бунина. Несмотря на большое внимание к нему со стороны исследователей, структурно-функциональная специфика представленных в нем описаний осталась раскрытой не в полной мере. Из-за этого не был получен убедительный ответ на вопрос о принципах композиции «Господина из Сан-Франциско», в частности, о роли фрагментов, описывающих никак не связанные с основной историей явления.

Описания в начале рассказа создают психологический портрет героя, выделяя его существенные особенности: уверенность в принадлежности к избранному обществу и праве властвовать над другими людьми и природой, отсутствие сомнений в адекватности собственных представлений о мире, восприятие самого себя как единственного хозяина своей судьбы.

В изображении плавания «Атлантиды» появляются намеки на иллюзорность подобных представлений. Оборотной стороной роскошного образа жизни пассажиров оказывается скудость духовного мира, связанная с автоматизмом их существования, бессознательный страх перед океаном, неумение отличить мнимое от подлинного. Обслуживающий персонал живет в совсем других условиях, однако по своему автоматизму его образ жизни сопоставим с тем, который ведут богатые пассажиры. Одушевление механизмов в описаниях парохода подчеркивает зависимость его обитателей от техники и в то же время – их самоуверенность в надежде совладать с окружающей стихией.

Ограниченность кругозора господина из Сан-Франциско раскрывается в его неспособности воспринимать что-либо, несоответствующее его ожиданиям и желаниям. Мир вокруг него меняется, однако герой, в отличие от своей дочери, оказывается не в состоянии оценить или вообще заметить эти перемены. В описаниях возникает мотив страха перед смертью у людей того круга, к которому принадлежит господин. Тема невозможности подчинения мира человеческим желаниям и неадекватности свойственного герою взгляда на вещи развивается в изображении пребывания туристов из Сан-Франциско в Неаполе и их переезда на Капри.

Наиболее ярко пустота внутреннего мира героя раскрывается в изображении его последнего вечера. Описание его предсмертного состояния опять привлекает внимание читателя к странному противостоянию бессознательной воли героя и никому не ведомых законов, управляющих миром.

Неявное сопоставление господина из Сан-Франциско с Тиберием и изображение простых жителей острова, которым свойственна совсем другая система ценностей, переводят историю героя в новый масштаб.

Полное развенчание всех возможных иллюзий относительно мира «Атлантиды» происходит в финале рассказа. От былого почтения к господину из Сан-Франциско не осталось следа даже там. Появление аллегорических фигур Дьявола и Нового человека со старым сердцем сообщает изображаемому предельную обобщенность, благодаря которой тяготение «Атлантиды» к миру зла становится для читателя вполне однозначным. Могущество капитана оказывается мнимым, зато движущие пароход механизмы обнаруживают свою мощь. Усталость пассажиров от жизни раскрывается через повторные описания молодых людей, изображающих влюбленных. Последняя фраза рассказа опять напоминает читателю об ограниченности кругозора пассажиров. Печаль и беспокойство повествователя за судьбу их мира передаются читателю.

Таким образом, на протяжении рассказа перед читателем с разных сторон раскрывается одна и та же проблема – ограниченность человеческого сознания. По мере чтения текста понимание читателем описанных явлений становится более глубоким, а кругозор постепенно расширяется. Значимость в композиции рассказа тех описаний, которые изображают явления, не связанные с историей господина из Сан-Франциско, как раз и определяется задачей расширения читательского кругозора. Преодоление ограниченности сознания становится возможным за пределами изображенного мира – на уровне читателя.

Второй раздел главы содержит анализ рассказа Г. Гессе. До сих пор он не привлекал специального внимания ученых, однако его отличительная особенность – раскрытие философско-эстетической проблематики через описания – делает его интересным предметом исследования.

Описания в начале рассказа ставят перед читателем проблему недолговечности красоты и ограниченности человеческого кругозора (постановке этих вопросов служат, в первую очередь, упоминания повествователя о «прекрасном преходящем» и «прекрасных непочувствованных мгновеньях»). Если в природе различные типы прекрасного гармонично сосуществуют, то в мире человека они оказались разъединены и соотнесены с определенными системами ценностей. Носители той или иной системы представлений о мире обнаруживают полную неспособность к тому, чтобы заметить и адекватно понять то, что не вписывается в ее рамки. Возникающие в описаниях мотивы «горения», «расцвета», «подъема» и «угасания», «увядания», «спада» проходят затем сквозными линиями через весь рассказ.

В портретах героев выделяются черты не столько конкретные и индивидуальные, сколько обобщенные. Банальность внешности и стереотипность образа мыслей сочетается у этих персонажей с уверенностью в собственной исключительности. Субъективность их восприятия мира и даже его односторонность раскрываются через несовпадения точек зрения героев и повествователя на одни и те же явления.

Изображение неудачной попытки героев поучаствовать в общем празднике содержит детали, указывающие на то, что в основе конфликта между романтически настроенными героями и далекими от всего возвышенного горожанами лежит именно различие систем ценностей. При этом и герои, и горожане одинаково лишены сомнений в адекватности своих представлений о мире, и им не удается осмыслить то, что при более объективном взгляде (свойственном повествователю) может быть расценено совсем иначе. Но после аварии герои оказываются органично вписанными в среду горожан, и через это обнаруживается иллюзорность их веры в собственную исключительность.

Финальный пейзаж, следующий за сообщением о гибели девушки (самого дорогого для героев человека), раскрывает противоречие между законами существования мира природного и человеческого: в природе все повторяется, а человеческая жизнь обрывается раз и навсегда. Неразрешимость этого противоречия делает финал рассказа открытым.

Читатель воспринимает историю героев сразу в двух ракурсах. Увиденная «извне» (с той общей перспективы, которая была задана в начале рассказа и затем раскрывалась через точку зрения повествователя), она сводится к раскрытию проблемы недолговечности красоты. В этом случае гибель девушки есть не более, чем ее частное проявление. Но если увидеть эту историю «изнутри», в масштабе мира героев, то ее значение становится абсолютным, потому что возместить потерю невозможно. Взаимодействие указанных перспектив на протяжении рассказа способствует расширению кругозора читателя, углублению его понимания изображенных явлений и обретению им цельной картины мира.

Третий раздел главы посвящен сравнению результатов анализов. Описания у Бунина и у Гессе, при всех различиях, отличаются сходной структурно-функциональной спецификой. Они доминируют над сюжетом: ведь смысл событий может быть понят только в соотнесении с ними, а развитие действия, по сути, предопределено раскрываемой в описаниях моделью мира. Они отражают разделяемые персонажами системы ценностей, а также отношение к изображаемому повествователя. Структура описаний отличается достаточной четкостью предметной границы и размытостью межсубъектной и субъектно-объектной границ. Контрасты и сходства между изображенными явлениями нередко оказываются относительными или вовсе мнимыми. Связь отдельных описаний между собой осуществляется с помощью прямых повторов деталей и целых описаний или же варьирования тех и других.

Третья глава – «Замещение сюжетного описательным» – посвящена сравнительному анализу рассказов Б.А. Пильняка «Целая жизнь» и Г. фон Гофмансталя «Деревня в горах». Основанием для сравнения стали структурно-тематические сходства между этими рассказами.

Первый раздел главы содержит анализ рассказа Б.А. Пильняка. Существует научная традиция, согласно которой смысл этого рассказа сводится к демонстрации автором силы и универсальности природных законов. Однако при таком подходе нет объяснения тому факту, что на протяжении рассказа степень антропоморфизации героев-птиц сильно меняется. Кроме того, остается невыявленной структурно-функциональная специфика описаний, составляющих большую часть этого текста.

В изображении оврага, в котором живут герои-птицы, подчеркивается его дикость, глухость и тяжесть его атмосферы, его способность соединять в себе живое и мертвое. Зверям и растениям, которых можно увидеть в этом овраге, даются точные и конкретные обозначения, тогда как наименования героев содержат только указания на их половую принадлежность («самец» и «самка»). Портреты птиц выделяют в их внешности не индивидуальные черты, а обобщенные, связывающие их с универсальными началами бытия, мужским и женским. Птица-самка описывается почти теми же приемами, какие обычны в изображении персонажа-женщины.

«Целая жизнь» героя (птицы-самца) раскрывается в виде череды картин, изображающих как те единичные события, которые стали поворотными в его судьбе (встреча с самкой в молодости, соединение с ней, потеря самки в старости, смерть), так и те, что происходили с ним несколько раз или даже каждый год (два поединка за самку с другими самцами, рождение и выращивание потомства, ежегодняя зимняя охота и т.д.). Однако яркость описаний и эмоциональность переживаний героя не зависят от того, о какого рода событии идет речь.

В описаниях подчеркивается, с одной стороны, подчиненность всех действий птиц природным законам, а с другой – удивительная сила их чисто инстинктивных переживаний. Язык, которым они описаны, иногда заставляет читателя забыть о том, что перед ним птицы, а не люди (хотя часто герои изображаются именно как птицы). Своего предела «очеловечивание» персонажей достигает в пятой главе, где птицы обретают способность изъясняться на человеческом языке и испытывать целую гамму сложных чувств, которые никак нельзя отнести к проявлениям инстинкта. Впрочем, уже в следующей главе ничего подобного не наблюдается.

Изображение самых важных моментов в жизни птицы-самца сопровождается расширением пространства. Обычно над ним нависают серые тяжелые облака, но во время близости с самкой или радости от рождения птенцов над ним открывается глубокое синее небо, усыпанное звездами. Окружающий мир описывается как целое, в котором овраг становится лишь небольшой частью. Правда, сам герой ничего этого не видит и оценить красоту пейзажа не может. Подобные описания ставят перед читателем вопрос об эстетическом субъекте, а также о позиции повествователя по отношению к описываемому.

Седьмая глава обобщает уже известную информацию о герое, впервые за весь рассказ представляя его жизнь как целое. При таком взгляде ясно ощущается недостаточность этой жизни. Повторяемость многих событий лишает ценности бурные эмоции, испытываемые во время них героем. Сила инстинкта оказывается в противоречии с ограниченностью жизни, которая ничем, кроме него, не заполнена.

В последних главах оборотные стороны этой жизни становятся еще заметнее: равнодушие птиц к своему выросшему потомству, безразличие самки к старому и больному самцу, его одинокая смерть. Если видеть в героях только птиц, то в подобных явлениях трудно усмотреть что-либо аморальное в силу отсутствия в мире природы этических представлений. Но если увидеть за этими персонажами людей определенного психологического склада (а именно к этому нас подводит постоянное колебание границы «птицы – люди»), то указанные явления наверняка покажутся читателю грустными и безнравственными.

Возникает вопрос о том, что же все-таки отличает человека от животного. Ответ содержится за пределами описанной действительности – на уровне самого изображения. Это способность к этическому и эстетическому восприятию мира, которая оказывается свойственна повествователю и может стать доступной и читателю (в ходе его работы по осмыслению рассказа).

Во втором разделе главы анализируется рассказ Г. фон Гофмансталя. Он еще не рассматривался в научных работах, однако его художественная ценность достаточна, чтобы он заслуживал специального анализа. Особый интерес рассказ представляет потому, что при минимальном объеме, отсутствии сюжета и героев в традиционном понимании он кажется цельным и законченным произведением. Это объясняется спецификой составляющих его описаний.

В первой главе рассказа происходит неявное сопоставление деревенского уклада жизни и городского. И для горожан, и для крестьян характерна ограниченность кругозора, но у каждой группы людей она проявляется по-разному. Крестьяне не изображены, но об их мировоззрении можно судить по их восприятию образа жизни горожан. Главная черта этого видения мира – консервативность и замкнутость в пределах деревенского мирка. Горожане, напротив, интересуются искусством, способны задуматься над своей жизнью. Однако их восприятие также охватывает лишь часть окружающей действительности. В отличие от крестьян, горожане склонны к активному освоению нового пространства, так что их мир соединяет в себе разнородные или взаимоисключающие явления. Поскольку прямых мотивировок или иных комментариев повествователя нет, читателю приходится самому определять то, насколько объективны представления о мире у разных персонажей.

В первой главе присутствует и третий субъект видения, а именно повествователь. По своей широте его кругозор качественно отличается от точек зрения крестьян и горожан. Повествователь ведет с читателем игру на уровне изображения. Это проявляется и в нарушении границ внутри описания, и во вводе подчеркнуто литературных образов, и в легкости (или даже вольности) обращения с предметом изображения.

Во второй главе не происходит взаимоосвещения точек зрения персонажей, зато особую важность получает точка зрения повествователя, в центре внимания которого находятся и горожане, и крестьяне. Именно он видит сходства между двумя как будто бы разными группами людей, замечает подчиненность и тех и других определенным стереотипам поведения и восприятия. Однако все это изображается неявно, без каких-либо обобщений или оценок. В то же время игра с читателем становится еще более свободной и откровенной.

По-видимому, именно творческая игра, которая предлагается читателю в этом рассказе, и является для автора наиболее адекватным отношением к действительности. Такие особенности композиции описаний в первой главе, как разнообразие точек зрения, большее внимание к изображенной действительности, чем к субъективному состоянию персонажей, традиционно соотносятся с «прозаическим» видением мира. Субъективное же видение мира повествователем во второй главе становится важнее, чем сам этот мир, в описаниях используется параллелизм (средство более характерное для поэтической, чем прозаической традиции). Поэтому можно говорить и о сопоставлении в рассказе двух способов изображения, причем «поэтическое» восприятие мира для автора явно более предпочтительно.

Переход от одной манеры изображения к другой происходит без каких-либо пояснений, и читатель вынужден самостоятельно догадываться о его причинах и смыслах. Точка зрения повествователя лишена авторитетности, поэтому читателю приходится самому выстраивать ту «систему координат», в рамках которой только и может быть понят этот рассказ.

Третий раздел главы содержит сравнение результатов анализа. Несмотря на определенные различия, структурно-функциональная специфика описаний у Пильняка и Гофмансталя сходна. Описательное вытесняет сюжетное: у обоих авторов сюжета и событий в обычном смысле слова нет. Кругозоры персонажей сильно ограничены, причем соотношение разных точек зрения становится специальным предметом изображения. Повествователь в обоих рассказах оказывается единственным субъектом, способным воспринять изображенный мир в его полноте и занять по отношению к нему определенную этическую или эстетическую позицию. Именно эта способность рассматривается обоими авторами как высшая ценность, придающая смысл человеческой жизни. Но широта кругозора повествователя проявляется так, что это не делает его точку зрения иерархически более высокой, чем точки зрения персонажей.

Оба произведения предполагают особую позицию читателя. Ослабленность сюжета и отсутствие прямых объяснений со стороны повествователя вынуждают его самостоятельно устанавливать связи между отдельными фрагментами и искать заложенный в них смысл.

У обоих авторов структура описания отличается нарушениями различных границ, однако доминирующими становятся различные их типы: размывание межсубъектной границы у Гофмансталя, делающее возможным соединение в описаниях различных точек зрения, и постоянное колебание межпредметной границы («птицы – люди») у Пильняка. Отдельные описания в обоих рассказах и целые главы связываются между собой повторами (точными или с небольшими вариациями), а также смежностью изображаемых предметов в пространстве или времени. Описания явлений соединяют в себе как будто противоположные и даже взаимоисключающие признаки и свойства. Несмотря на достаточную степень конкретности, у обоих авторов они обладают высокой степенью обобщения.

Заключение. Исследование позволяет утверждать, что:

1. Создание в читательском сознании чувственно-воспринимаемого образа предмета – главная цель описания, отличающая его от остальных повествовательных форм (для которых выполнение подобной функции необязательно или вовсе не характерно) и определяющая его структурные особенности.
   
2. Структуре описания присуща направленность на воображение читателя. Насколько сложной будет его деятельность в ходе восприятия и интерпретации того или иного произведения, зависит от расстановки внутренних структурных границ в описании, а также от внешних факторов (строения сюжета, специфики повествующего субъекта, наличия мотивов, связующих описания между собой и с другими фрагментами текста).
   
3. Значительные изменения в организации художественного повествования, имевшие место на рубеже XIX–XX веков в связи с кризисом рационалистического мышления, сделали возможным возникновение такого явления, как доминирующее описание.
   
4. Доминантное положение описания предполагает следующие особенности произведения: 1) доминирование описательного над сюжетным; 2) существенную ограниченность кругозора персонажей; 3) сотворческую позицию читателя; 4) высокую степень обобщения в описаниях и связанные с этим нарушения границ внутри описания.
   
5. Рассмотрениые тексты отражают два направления, в которых в указанную эпоху шел поиск новых способов изображения. Для первого из них («Господин из Сан-Франциско» И.А. Бунина и «Ночь на озере» Г. Гессе) характерно сохранение сюжетного начала, относительная легкость интерпретирующей работы читателя. Это указывает на сохранение связи с традицией XIX в. Второе направление («Целая жизнь» Б.А. Пильняка и «Деревня в горах» Г. фон Гофмансталя) отличается, наоборот, отдаленностью от нее. Это проявляется в исчезновении традиционного сюжета и в значительном усложнении задачи читателя.
   

Таким образом, рассмотренные тексты представляют собой своеобразный документ из истории повествовательных форм, на материале которого возможно изучение самого механизма обновления этих форм на рубеже XIX–XX в. Поэтому работа может рассматриваться как первый шаг на пути к изучению повествовательных форм в диахроническом аспекте.


Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

1. Лобанова Г.А. Повествование и описание в современной нарратологии // Известия РАН. Серия литературы и языка. – 2009. – №2. – С. 1–7.
   
2. Лобанова Г.А. Описание / Н.М. Гурович, Г.А. Лобанова // Поэтика : Словарь актуальных терминов и понятий / гл. науч. ред. Н.Д. Тамарченко. – М. : Intrada, 2008. – С.152–154.
   
3. Лобанова Г.А. Пейзаж // Поэтика : Словарь актуальных терминов и понятий / гл. науч. ред. Н.Д. Тамарченко. – М. : Intrada, 2008. – С.160–161.
   
4. Лобанова Г.А. Повествовательная ситуация // Поэтика : Словарь актуальных терминов и понятий / гл. науч. ред. Н.Д. Тамарченко. – М. : Intrada, 2008. – С.169.
   
5. Лобанова Г.А. Тип описания в рассказе И.А. Бунина «Мелитон» // Новый филологический вестник. – 2009. – №4 (11). – С.59–63.
   
6. Лобанова Г.А. Форма описания как проблема поэтики // Новый филологический вестник. Филологический журнал. – 2008. – №1 (6). – С.142–152.