Павел Никитич Меншиков в русской драматургии ХIХ века

Вид материала

Диссертация

Содержание Официальные оппоненты Ведущая организация Общая характеристика работы Объектом исследования Предмет исследования – Цель исследования Научная новизна работы Положения, выносимые на защиту Практическое значение работы. Апробация диссертации. Структура работы Основное содержание работы Первая глава – «Роль и место второстепенных писателей в литературном процессе». Вторая глава - «П.Н.Меншиков в литературе его времени» В третьей главе - «Пьесы П.Н.Меншикова в русской историко-драматургической перспективе» Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях

Подобный материал:

• Литература ХIХ века, 303.87kb.
• Традиции «идеологического романа» Ф. М. Достоевского в русской прозе конца ХIХ начала, 632.99kb.
• Õppejõud: Anna Gubergrits Ametikoht, kraad, 51.68kb.
• Периодизация русской литературы ХХ века, 88.84kb.
• Программа дисциплины дпп. Ф. 12 История русской литературы (ч., 560.29kb.
• Чеховские интенции в русской драматургии второй трети ХХ века, 325.9kb.
• Специфика и реализация конфликта в русской и адыгейской драматургии 50-70-х годов, 236.95kb.
• Общие сведения на кафедре русской и зарубежной литературы, 208.38kb.
• Программа дисциплины дпп. Ф. 12 История русской литературы (ч. 3) Цели и задачи дисциплины, 423.31kb.
• Примерные вопросы по литературе, 47.24kb.

На правах рукописи


Прозорова Инна Валериевна


Павел Никитич Меншиков в русской драматургии

ХIХ века


Специальность 10.01.01 - Русская литература.


Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук


Саратов – 2006


Работа выполнена на кафедре общего литературоведения и журналистики Саратовского государственного университета им. Н.Г.Чернышевского


Научный руководитель:


доктор филологических наук, профессор Елена Генриховна Елина


Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Адольф Андреевич Демченко


кандидат филологических наук Светлана Яковлевна Долинина


Ведущая организация:

Томский государственный университет


Защита состоится 20 декабря 2006 г. в 14 час. на заседании диссертационного совета Д 212.243.02 в Саратовском государственном университете им. Н.Г. Чернышевского по адресу: г. Саратов, Астраханская ул., 83 (ХI корпус СГУ, факультет филологии и журналистики). Отзывы на автореферат можно присылать по адресу: 4100012, Саратов, Астраханская ул., д. 83, СГУ.


С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке им. В.А. Артисевич Саратовского государственного университета.


Автореферат разослан____ноября 2006 года, представлен для размещения на сайте Саратовского государственного университета ____________________ года (sovet@sgu.ru).


Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук,

профессор Ю.Н. Борисов


Общая характеристика работы

Актуальность темы. Диссертация посвящена исследованию места и роли писателя «натуральной школы» 1840-50-х годов Павла Никитича Меншикова (1809 – 1879) в отечественной драматургии ХIХ века. Имя Меншикова чаще всего не удостаивается даже упоминаний в беглых перечислениях авторов, принадлежавших к гоголевскому направлению русской литературы. Статья К.Р.Антонова о Меншикове в словаре «Русские писатели», при всем её лаконизме, - самое полное на нынешний день справочное собрание сведений о драматурге¹.

А.А. Жук в книге «Сатира натуральной школы» (1979) впервые вписала П.Н. Меншикова в ряд деятельных участников историко-литературного процесса 1840-х годов.

Литературная судьба писателей так называемого «второго» ряда часто бывает незаслуженно обидной. С одной стороны, по выражению булгаковского Воланда, «свежесть бывает только одна - первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая». Но в мире негастрономической культуры все значительно сложнее. Многие исследователи (среди них А.И.Белецкий, Е.И.Покусаев, Г.А.Бялый, С.И.Кормилов, Н.Л.Вершинина и мн. др.), как правило, склоняются к мнению: «второстепенные» авторы могут быть очень интересными, их необходимо изучать; мало того, без них невозможно полноценное представление о литературе, они не просто ее «чернорабочие», но и открывают в литературе новые горизонты и делают это вроде бы незаметно, а потом эти открытия закрепляются в истории за другими, «первостепенными» именами.

Объектом исследования является литературное наследие «второстепенного» и прочно забытого П.Н. Меншикова в непосредственных сопоставлениях с широко известными художественными опытами его выдающихся современников и потомков.

Предмет исследования – комически окрашенные пьесы П.Н.Меншикова, рассмотренные с точки зрения природы их конфликта, основных сюжетных мотивов, специфики характеров, особенностей композиции, диалогов, монологов, ремарок, пауз. Анализ пьес П.Н.Меншикова проводится в необходимых параллелях с творчеством Н.В.Гоголя, А.Н.Островского, А.П.Чехова, других создателей русского театрального репертуара ХIХ века.

Цель исследования заключается в определении достойного места пьес П.Н.Меншикова в истории отечественной драматургии ХIХ века. Этой цели подчинены основные задачи исследования:

- анализ традиционной градации писательских «величин» в литературном процессе для выяснения роли и места в нем «второстепенных» писателей;

- рассмотрение пьес П.Н.Меншикова в оценках современных ему литературных критиков;

- изучение особенностей литературного наследия П.Н.Меншикова – драматурга 1840-50-х годов;

- исследование комедий П.Н.Меншикова в соотнесении с творческой практикой русских драматургов ХIХ века.

В основу диссертации положены теоретические и методологические принципы историко-сопоставительного и целостно-аналитического осмысления художественных явлений «второго ряда», достойных занять своё, объективно давно им принадлежащее место в литературном процессе. Автор диссертации опирается на исследования А.П.Скафтымова, Г.А.Гуковского, В.Е.Хализева, А.И.Журавлевой, В.М.Марковича, О.Б.Лебедевой, других историков и теоретиков драматургии.

Научная новизна работы заключается в том, что автор впервые системно, в сопоставительных рядах представляет драматургическое наследие Павла Никитича Меншикова как закономерное явление русского литературного процесса ХIХ века, игравшее значительную роль в развитии отечественной словесной культуры.

Положения, выносимые на защиту:

1. Традиционно в сознании потомков каждая литературная эпоха представляется устоявшейся обоймой классиков. Между тем, ощутимая роль в литературе отводится и писателям так называемого «второго» ряда. Многие из них оставили яркие образцы словесности, позволяющие вносить коррективы в представления о литературном процессе минувших эпох.

2. Забытые потомками литературные имена и произведения не только живы, но и могут удивлять своей самобытностью, за которой угадываются эстетические открытия, единодушно и исключительно приписанные «великим».

3. Пьесы П.Н.Меншикова заметно отличаются от наводнивших русскую сцену водевилей: у драматурга натуральной школы внешне затейливая фабульная изобретательность, традиционная, стремительно раскручивающаяся пружина действия начинают уступать место художественным средствам, призванным выразить привычное, монотонное течение будней, нелепость и бессмысленность существования героев.

4. В драматургии П.Н.Меншикова большая роль отводится необычной поэтике заголовков, внесценическим героям, участвующим в общей конфликтной коллизии, «случайным» диалогам персонажей, уводящим от основной фабулы.

5. Литературное наследие П.Н.Меншикова - существенный вклад в русскую драматургию ХIХ века, сопоставимый с достижениями Гоголя – автора «Женитьбы», А.Н.Островского – создателя богатейшего театрального репертуара России, предопределивший некоторые существенные завоевания принципиально нового в мировой эстетической культуре чеховского театра.

Практическое значение работы. Материалы диссертации могут быть использованы при чтении общих лекционных курсов по истории русской литературы второй трети ХIХ века, спецкурсов по истории русской драматургии на филологических факультетах университетов и пединститутов, на уроках литературы в средней школе, посвященных общественно-литературному процессу в России. Практическую потребность в сопоставительных разграничениях «разновеликих» писателей, деятелей искусства испытывают обычно преподаватели литературы, квалифицированные читатели и критики.

Апробация диссертации. Основные положения, посвященные теории вопроса и конкретно-историческим наблюдениям над драматургическими текстами П.Н. Меншикова, изложены в докладе на Всероссийской конференции молодых ученых, посвященной памяти профессора А.А.Жук, в 2001 году в Саратовском госуниверситете им. Н.Г.Чернышевского, на семинаре в Институте повышения квалификации работников телевидения и радиовещания в Москве в 2002 году, а также в четырех публикациях по теме диссертации, включая и статью в журнале «Русская словесность».

Структура работы определена целями и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, библиографического свода из 206 наименований. В приложении к диссертации представлен авторский опыт современного прочтения пьесы П.Н.Меншикова «Шутка» (интерпретация в жанре радиопостановки).


Основное содержание работы

Во Введении обосновываются актуальность и научная новизна темы, формулируются цели и задачи исследования, характеризуются его методологические и теоретические принципы, основные положения, выносимые на защиту.

Первая глава – «Роль и место второстепенных писателей в литературном процессе». Помимо литераторов «первого» ряда, составляющих золотой фонд национальной и мировой художественной словесности, в истории литературы всегда были и будут авторы «второй», «третьей» и т.д. величины. Эти писатели, кто справедливо и законно, а кто, напротив, из-за расточительности и невнимания современников, оказываются не включенными в литературную память потомков. Из прочного забытья автора может вывести специальное литературоведческое исследование. И строиться оно должно, по-видимому, так, чтобы не просто воссоздавать жизненный и творческий путь забытых писателей, но представлять и приближать к читателю, зрителю, слушателю самые главные, центральные произведения этих «второстепенных» сочинителей на фоне общепризнанных текстов их современников и последующих поколений мастеров.

Те же, предположим, 1840-е годы в русской словесности отмечены не только ставшими хрестоматийными именами Гоголя, Лермонтова, Достоевского, Кольцова, Тютчева, но и очень многими «другими», обычно выпадающими из традиционных историко-литературных обойм. Важно отметить, что граница между писателями разных «рядов» – величина относительная.

По мысли М.Е.Салтыкова-Щедрина, в литературном процессе всегда участвуют «люди талантов весьма неравных». При этом каждая литературная школа «имеет и своего мастера, и своих подмастерьев и чернорабочих, но критика, конечно, была бы неправа, если б одних мастеров признавала подлежащими её суду, а писателей, идущих по их стопам, оставляла в забвении»². Писатели, идущие по стопам великих мастеров, интересны прежде всего тем, что обнаруживают, по проницательному слову М.Е.Салтыкова-Щедрина, «недостаток почина», т.е. недостаток новаторских устремлений в литературном деле. Заметим, что речь идет именно о недостатке, а не об отсутствии «почина». Новаторство у «второстепенных» писателей может проявляться скромно. И это не свидетельствует об их недостаточности. Это свидетельствует об их неполном самораскрытии.

Мы сталкиваемся с нередкими случаями, когда писатели «второго» ряда обнаруживают такие эстетические обретения, которые не становятся у них системными, но которые, накапливаясь в истории литературы, позднее, в творчестве «великих» находят уже вполне завершенное воплощение. Тут преемственность как бы скрытая, трудно уловимая, но тем не менее при тщательном изучении обнаруживаемая.

Можно предположить, что развитие искусства, в том числе и искусства слова, происходит таким образом: в том или ином сюжетном, проблемно-тематическом, характерологическом и т.д. направлении идет часто не замечаемый современниками процесс накопления новаторской по своей природе художественной энергии, которая в какой-то момент неожиданно претворяется в совершенно новое литературное качество. По справедливому утверждению С.И.Кормилова, «филологами уже немало сказано о том, что второстепенные писатели интересны и сами по себе, и как выразители тенденций развития литературы, которые у них нередко проявляются раньше, а иногда и ярче, чем у классиков, причем относящиеся к этому «открытия» обычно приписываются последним»³.

Представители «массовой», или «второстепенной» литературы (равно как и литературной критики и литературоведения) часто не просто служили и служат «удобрением» для будущих всходов в «бессмертной» отечественной литературе. И дело исследователя - не только обращаться к «великим», но и к «второстепенным» деятелям в любой сфере истории культуры. Обращаться надо ради исторической справедливости, ради того, чтобы было понятно: гениальное опирается в своем удивительном величии на талантливое, на то, что, может быть, ростом не вышло, но честно, в полную меру авторского дарования служило (а в некоторых случаях ещё и послужит) отечественной культуре.

Вторая глава - «П.Н.Меншиков в литературе его времени» - содержит анализ всех известных нам материалов, посвященных жизни Меншикова, литературно-критических отзывов о его творчестве в контексте популярного театрального творчества первой половины ХIХ века.

Белинский первым в 1840 году выделил дебют Меншикова из большого и пёстрого потока драматических произведений последних лет, рекомендованных к постановке: «Не представляя собой целого, в художественном значении, она (пьеса Меншикова «Благородные люди» - И.П.) обнаруживает в авторе большую наблюдательность и заметный талант схватывать черты действительности. Не знаем, что выйдет из этого таланта, но готовы радушно приветствовать его, если он развернется и не обманет ожиданий, возбуждаемых этим опытом»⁴. Белинский пока осторожен в своих оценках. Отношение доброжелательное, но обращает на себя внимание и очевидный «сослагательный» тон его похвал.

Чуть позднее критик откликнется на «Пантеон русского и всех европейских театров», и вновь в поле его зрения - произведения Меншикова. На фоне удручающего состояния театрального репертуара особо отмечаются подающие надежды произведения. Первой в положительном ряду названа пьеса Меншикова «Торжество добродетели». Эта вещь, по мнению критика, «выше всего, вместе взятого, чем угощает «Репертуар» (речь идет о «Репертуаре русского театра», издаваемого И.Песоцким, Санкт-Петербург, 1840 – И.П.) свою невзыскательную публику уже другой год, и выше всего, что в два или три последние года произвела наша драматическая литература»⁵.

Вскоре Белинский вновь напомнит читателям о первых удачных литературных опытах драматурга ⁶. О самом Меншикове критик пишет так: русская публика узнала «о появлении на литературном поприще нового и прекрасного дарования». От первоначально осторожных похвал Белинский переходит к вдохновенному признанию таланта нового автора. И далее: содержание пьесы «взято из русской, или, лучше сказать, из петербургской, современной жизни; действующие лица в ней – живые люди; характеры очеркнуты игриво и естественно; язык действующих лиц – сама натура; всё свежо, оригинально, похоже на действительность; резонерства – ни тени»⁷. В устах Белинского-критика 1840-годов это наивысшая похвала писателю-«натуралисту», поэту жизни действительной.

В 1846 году в очередном годовом обзоре словесности в журнале «Отечественные записки» («Русская литература в 1845 году») Белинский даст ещё более высокую оценку таланту Меншикова. Из произведений, появившихся в 1845 году, критик сочувственно отмечает повесть графа Соллогуба «Тарантас», повесть А.И.Герцена «Кто виноват?», сборник «Физиология Петербурга», ряд других текстов, которые позднее будут объединены понятием «натуральная школа». Непосредственных сближений новых произведений с гоголевской традицией в обзоре нет. За единственным исключение: «Богатая невеста» Меншикова написана «под влиянием комедий Гоголя и есть едва ли не единственный опыт в этом роде, который читается с наслаждением и после комедий Гоголя»⁸. Белинский оценивает пьесу Меншикова не только в связи с гоголевской традицией, но и удостаивает её наивысшей оценки: «Читается с наслаждением». Сравнение с Гоголем (бесспорным лидером всей русской «натуральной школы») для Белинского многого стоят. Он на подобные сравнения скуп.

Эти и другие характеристики пьес Меншикова (в том числе, принадлежащие преемнику Белинского в «Отечественных записках» 1846-1847 годов и сотруднику «Современника» В.Н.Майкову) вовсе не напоминают снисходительные литературно-критические отклики на театральную продукцию записных отечественных водевилистов и «легких» комедиографов, которых еще со времен А.А. Шаховского хвалили в основном за удачные «вставные номера» и репризы, прилично сочиненные куплеты и кстати подобранную к ним музыку.

Известны и суждения Н.А. Некрасова о пьесах Меншикова: «В небольшом числе замечательных драматических пьес двух прошлых годов должно отметить также комедию г. Меншикова «Выгодное предприятие» («Современник», 1849, № 5): читатели, конечно, оценили в ней естественность содержания и артистическую умеренность, с которою оно передано. То же должно сказать о другой комедии г. Меншикова «Причуды» («Современник», 1850, № 8), которая еще лучше первой.»⁹

Ап. Григорьев в 1863 году в статье «Наша драматическая труппа» сетует на удручающее состояние русского театра как в провинции, так и в столицах («театр идет вразрез с литературою и редко имеет с ней что-либо общее»; заметен «недостаток в артистах на разные амплуа» и др.). Критик размышляет о том, что есть хорошая русская драматургия и есть недостойный её театр, вспоминает пьесы Пушкина, Гоголя, Грибоедова, Островского, Тургенева, Писемского. И к этому вполне заслуженному ряду произведений для театра, как нечто само собой разумеющееся, присовокупляет «две-три очень остроумные вещи Меншикова»¹⁰.

Русская литературная и театральная критика второй трети ХIХ века относила пьесы Меншикова к числу безусловно заслуживающих пристального и благодарного внимания. При этом драматургические тексты писателя ставились в один ряд с произведениями выдающихся литераторов, многие из которых уже обрели или обретали статус национальных классиков.

В драматургии Меншикова осуществляются ведущие эстетические принципы натуральной школы, расширявшей пределы художественного внимания за счет тех сфер жизни, которые прежде не были и не могли быть в силу укоренившихся эстетических норм в поле поэтического зрения. Меншикова привлекает обыкновенное, примелькавшееся, взятое вне аффектаций и ложно-многозначительных поз. Его интересует случайное, необязательное с точки зрения романтического миропостижения, но на поверку оказывающееся по-настоящему чудным и неожиданным.

А.П.Скафтымов в статье «Белинский и драматургия Островского» (1952) наметил такие сопоставительные ряды в русской драматургии: «Самое разительное отличие между пьесами Гоголя и Островского состоит в том, что у Гоголя нет жертв порока, а у Островского всегда присутствует страдающая жертва порока. У Гоголя порок разоблачается и обличается сам по себе, в его внутренней несостоятельности»¹¹. Что касается эволюции драмы от Островского к Чехову, то, по логике А.П.Скафтымова, в «дочеховской бытовой драме» быт был заслонен и поглощен событиями: «Минуты ровного, нейтрального течения жизни бывают лишь в начале пьесы, как экспозиция и отправной момент к сложению действия. В дальнейшем вся пьеса во всей её диалогической ткани уходит в событие; ежедневно-обиходное течение жизни отступает на дальний план и лишь кое-где упоминается и подразумевается /…/ Совсем иное у Чехова. Чехов не ищет событий, он, наоборот, сосредоточен на воспроизведении того, что в быту является самым обыкновенным. В бытовом течении жизни, в обыденном самочувствии, самом по себе, когда ничего не случается, Чехов увидел совершающуюся драму жизни»¹².

Меншиков-драматург, отдавая дань некоторым устойчивым элементам жанра водевиля, распространенного в театральной литературе его времени, создает пьесы, в которых водевильное начало и существенные повествовательные характеристики «натуральной школы» переплавляются в новое эстетическое качество в духе Гоголя и раннего Островского, в духе эстетических исканий, которые приведут в конце ХIХ века к значительным обретениям в русской драматургии. Речь идет о движении от Гоголя к Островскому и от него к Чехову.

В третьей главе - «Пьесы П.Н.Меншикова в русской историко-драматургической перспективе» - изучаются «странные» для современников Меншикова и вполне приемлемые для более поздних поколений читателей и зрителей особенности драматургической поэтики создателя «Шутки», «Богатой невесты», «Причуд» и других пьес. С точки зрения даже проницательных современников «второстепенного» драматурга, в его вещах было немало «лишнего», случайного, что тормозило ход действия, уводило в сторону от традиционно понятой интриги и т.п. Но с позиций будущего русского театра (будущего - в отношении Меншикова) эти приметы уже не кажутся чем-то досадным и достойным сожаления. Напротив, системно выраженные они знаменуют принципиально новые эстетические явления в поздней (конца ХIХ века) отечественной драматургии. «Второстепенный» автор как бы нечаянно подготавливал почву для той системы эстетических координат, которая в конце ХIХ – начале ХХ столетий будет безошибочно определена как чеховская.

Так, например, в одном из наиболее совершенных произведений Меншикова - пьесе «Шутка» - поначалу долго нет примет обычного драматического старта. Идет вяловатый разговор двух персонажей – двух девиц - о совершенно посторонних, сугубо бытовых вещих, вовсе не вводящий в суть конфликта и как бы вообще не обязательный для всей последующей фабулы. Диалог строится по законам обыденной речи, сохраняя её живую интонацию и ритм. Один бытовой сюжетец цепляется за другой, на наших глазах растет целая их вереница… Зритель ждет завязки, а завязка никак не наступает. Увлеченные пустыми разговорами героини и их автор словно бы про неё совсем забыли. Будничные, вяловатые вопросно-ответные пререкания, незатейливое, привычно-ленивое течение жизни; хотя и близкие, но изрядно друг другу поднадоевшие люди... Меншикову важно подчеркнуть, что его «шуточное» действие распространяется не только на водевильную фабулу, но и на весь обыкновенный распорядок жизни его персонажей. Здесь и влияние давно уже описанных принципов натуральной школы, и постепенное накопление новых эстетических признаков драматического произведения.

Фабула нащупывается случайно, вдруг и как бы нехотя: говорят-говорят наши героини и, сами о том не подозревая, выходят на забавляющую их «интригу» и начинают её (уже по законам шутливого водевиля) оформлять.

Меншиков угадывает в ровном течении будней, в изображенном им «довольно тесном кругу явлений» (В.Н.Майков), нечто странное и вступающее в противоречие со здравым смыслом. Впрочем, сами его герои этого противоречия не ощущают с достаточной остротой.

Стихия комического близка Меншикову – и драматургу, и прозаику. В иронически окрашенной повести «Диета души» (1861) мы встречаемся с множеством примеров, свидетельствующих об этом. Юмористический колорит, иронические пассажи, комические алогизмы сопутствуют Меншикову и в его драматургических опытах. Смешные нелепости обнаруживаются в сюжете фантазии «Выгодное предприятие» (1849). Комическим алогизмом пронизаны речи персонажей пьесы «Хороший человек» (1855). Нелепости и несуразности обнаруживаются и в названиях пьес: «ШУТКА» не удалась, о «БОГАТОЙ НЕВЕСТЕ» все хлопочут, но никто ее на сцене так в лицо (в глаза) и не увидит, «ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК», мягко говоря, сомнительно хорош, «ВЫГОДНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ» приводит героев к полному обескураживающему банкротству.

С героями Меншикова чаще всего случаются происшествия, не зависящие от их воли и от их непосредственных хотений и действий. Многие из них живут словно бы во сне, автоматически справляя свои житейские или служебные нужды. Внезапности сваливаются на них извне: «Если /…/ героев не ведут обстоятельства и они пытаются организовать события сами, как предписывает комический канон, действие моментально выходит из-под их контроля, преподнося им озадачивающие итоги»¹³. Пьесы П.Н. Меншикова полностью подтверждают это заключение исследователя сатиры натуральной школы.

В каждом драматическом произведении Меншикова непременно два плана: один (вроде бы главный) чаще всего - вне сцены, вне сюжетно-фабульной организации, вне драматического конфликта; говорится о героях, которых мы никогда не увидим, но существование которых для сценических персонажей необыкновенно важно; обсуждаются сюжеты, зримыми участниками которых мы не окажемся, но значение, которых для героев на

сцене необычайно велико и т.д. Другой план - собственно сценический: здесь переплетено и то, что происходит на глазах у предполагаемых зрителей («посторонние» беседы, споры, пререкания, более или менее отчетливо выписанные и оформленные события, поступки, речи по поводу происходящего у нас на глазах), и то, что оказывается принципиально за кулисами. Сценическое действие и переживание по поводу внесценических событий органично соединены.

В «Богатой невесте» на пересечении этих двух планов построен весь сюжет. Горничная, которую крадут по ошибке вместо невесты, находится здесь же, в доме. Только, по воле драматурга, ей суждено быть в другой, соседней комнате, и ее мы, по умыслу автора, не увидим. А между тем мы начинаем переживать за нее, за невесту, за «сваху», как если бы действия, происходящие с ними, разворачивались у нас на глазах.

В пьесах Меншикова (тоже любопытная «предчеховская» особенность) слова-лейтмотивы, упорно повторяющиеся реплики имеют внефабульный характер. Например, в «Шутке» смешно и грустно звучит тема Парголова. Тема эта с фабулой никак не связана. Но все или почти все герои живут ожиданием увеселительной поездки в петербургский пригород:

«Тюленевы не поедут в Парголово, прислали сказать»;

«Да кто это выдумал в такую хорошую погоду ехать в Парголово»;

«Знаете ли, мы в Парголово не поедем».

Захаров. - Не опоздал ли я?

Софья. - Да мы не едем в Парголово.

«Вы бывали в Парголово?»

«Вот мы в Парголово собираемся. Хорошо в Парголово? Никогда не бывал» и т.д.

Этот топоним упоминается в пьесе множество раз разными действующими лицами. Каждому вновь приходящему к ним в дом дочки Мордовские сообщают тотчас: «Мы не едем в Парголово!»

Как только поездка в Парголово заканчивается (происходит она тоже за сценой!), слово это больше никем не поминается: никаких впечатлений и возвращений к «прогулочной» теме нет. Остается только некий знак всеобщей суетной житейской бессмыслицы.

То же и в «Хорошем человеке». Г-жа Таубе узнает от экзекутора правления, что их граф больше всех блюд любит ветчину с горчицей. И опять тот же прием. Как только кто-то к ним приходит, г-жа Таубе на разные лады интригующе спрашивает: «Знаешь ли, какую новость я тебе скажу? Ты никак не угадаешь, какое кушанье любит больше всего граф наш…. Ветчину!» Рассказ этот повторяется не один раз, пока все герои «первого» сценического плана не оказываются осведомлены относительно гастрономических предпочтений «внесценического» графа. И то, что граф питается, как всякий смертный, и предпочитает ветчину с горчицей – открытие многозначительное, почти невероятное, способное обрадовать и окрылить приобщенных к этой «тайне».

В пьесах Меншикова как бы совмещены две сюжетные плоскости, одна из которых явлена нам зримо, а другая у всех только на слуху. Зримый сценический ряд - цепь привычных нелепостей, то, что создает плотность житейской атмосферы, исполненную несообразностями, пошлостью, пустяками. Но драматический (и в первую очередь, комический) эффект у Меншикова таков, что внесценическое начало живет у него своей самостоятельной жизнью, непрерывно вторгается в диалог действующих лиц, корректирует их поступки и дела.

Знаменательно, что именно эта особенность меншиковских пьес была оценена Ап. Григорьевым как недостаток, так как не согласовывалась с традиционными представлениями о том, что должно быть на театральной сцене, а что на ней лишнее и необязательное.

В рецензии, помещенной без подписи в отделе «Критики и библиографии» журнала «Москвитянин» за 1850 год, Ап. Григорьев писал, в частности: «В этом-то и заключается главный видимый недостаток комедии (речь шла о комедии «Причуды» - И.П.): много обозначено в ней слишком уж тонко, почти полунамеком; многое другое напротив отделано с излишнею подробностью, с тою щепетильною тщательностью, которая также неуместна в ней, как неуместна и вредна была бы отделка мелочей на самом заднем грунте картины. Есть множество сцен, множество длинных разговоров, которые нисколько не ведут к делу, которые прямо подмечены в действительности и случайно перешли на бумагу»¹⁴.

Ап. Григорьев был несомненно прав, с точки зрения драматургической традиции и с точки зрения современного ему театра Гоголя и Островского. Между тем, следуя логике размышлений А.П.Скафтымова над феноменом художественного текста, следует согласиться, что «в произведении искусства нет ничего случайного, нет ничего, что не вызвано было бы конечной устремленностью ищущего творческого духа»¹⁵. Критикуя Меншикова, Ап.Григорьев словно бы прорицает в его пьесе чеховское начало (ровно за 10 лет до рождения А.П. Чехова и за полвека до признания чеховского театра), набрасывает программу чеховских пьес настроения (см. подчеркнутое нами: «тонко», «полунамеком», «подробности», «длинные разговоры», «случайно» и т.п.).

Комедия в пяти картинах «Причуды», действительно, самая в этом отношении показательная. Пьеса открывается подробной авторской ремаркой: «Дикий сад перед господским домом в имении Размазовой. Старые липы, яблони, разные ягоды, цветы и гряды с огородной зеленью. Вдали полуразвалившаяся беседка».

В дальнейшем, по ходу действия, ни липы, ни огородная зелень, ни даже полуразвалившаяся беседка не понадобятся. Они нужны для общего колорита, для создания общей атмосферы странной коллизии этой пьесы. Странность в том, что пьеса Меншикова принципиально лишена обычной действенной фабульной целеустремленности. В ней схвачено общее привычно-размеренное течение жизни героев в поместной провинции.

Очень много действующих лиц. 22 из них исчислимы – обозначены в предваряющем комедию авторском списке. Есть и такое предъявление персонажей: «крестьяне Размазовой и Собакина». Их, судя по всему, много. Это они в 4-й картине на сцене будут справлять по воле господ (но от души) свою крестьянскую свадьбу. Появятся не раз и слуги – лакеи.

Один из них, старик Анисим (по авторской воле, «тип лакеев старого покроя»), вожделенно вспоминает «прежних господ» («нынешним не чета»!). Он искренне привязан к своим барам, лакейской службой вовсе не тяготится, напротив, ищет и находит в ней несомненный смысл. Один грех: прежде всё было иначе, по порядку, а теперь не на что и взглянуть: «Прежде, бывало, барин сам-четверть за стол сядут, а все семь лакеев стой тут; а гости приедут, хоть бы человек десять, так и псарей нарядят и ткачей иной раз пошлют; бриться приказано было ткачам, на всякий случай. Вот теперь нас кого в Москву возьмут, кого по оброку пустить хотят. Даром, говорят, месячину получаем. Разорение господам!»

Дряхлый Анисим то и дело устало и тихо ворчит по поводу нынешнего житья, когда и господа на господ уж не походят, и нравы у них не прежние, при воспоминании о которых сердце тоскливо и радостно сжимается. Нынешние господа – это по большей части пародия одна на то, что было и, увы, безнадежно сплыло: «Всё, видите, какая-то политическая экономия пошла, говорят. Господа еще называются! Какие они господа есть! Ох, вспомнишь покойника Василия Иваныча. Вот уж барин был так барин! Граф настоящий! Не знал, как и зовут всех лакеев, столько при нем было. Только и кликал было Гришка да Гришка. Гришка-то давно уж умер; да мы все так и знали – кто случится, тот и идет». В этих и других его приглушенных, горестных речах словно бы угадывается будущее тихое и упрямое ворчание Фирса из чеховского «Вишневого сада».

В «Причудах» Меншикова очень много «постороннего», «побочного», никак не связанного с центральным действием. Мало того, в ней и вовсе нет центрального, сквозного, энергично заданного сюжетного развития.

Вроде бы Виктор Размазов и Елена Собакина друг к другу неравнодушны, хотя знакомы недавно: Виктор что-то зачастил в имение Собакиных, и ему показалось, что Елена не прочь с ним связать свою судьбу. Как выяснится позже, просто показалось. Но о предположениях своих как о чем-то неминуемо свершившемся он поведал своей матери и заметил еще, что и сам, кажется, влюблен в Елену и хочет на ней жениться. Мать скрипя сердцем (чего не сделаешь ради сына) отправляется к Собакиным выполнить свою материнскую миссию… Вот, собственно, и вся фабула. Если не считать многого «постороннего». Фабула сильно ослаблена за счет разных неторопливых, воссоздающих и поддерживающих общую атмосферу диалогов.

В комедии нет обостренного конфликтного напряжения. Ждешь скандала, а вместо него – герои испытывают некоторое конфузное, стеснительное состояние. Ждешь финального надрыва, а вместо него лирическая недоговоренность.

Размазовой, самолюбивой, знающей себе цену женщине, очень не легко решиться ехать к небогатым деревенским соседям-помещикам Собакиным. Мать совсем не сторонница этой «сделки», она идет лишь на поводу у легкомысленного сына. Она более чем уверена, что ни о каком отказе и речи быть не может, что все случится так, как она не то что бы задумала, но на что она отважилась, пусть и без особого энтузиазма. Но вдруг Софья Павловна получает внезапный и категорический отказ. Можно предположить любую ее самую бурную, гневную, истеричную реакцию. Ничего подобного!

«Собакин (дочери Елене). Виктор Петрович желает на тебе жениться, и ежели ты хочешь за него, так мы согласны. Хочешь ли ты за него выйти? Да или нет?

Елена. Нет».

Ее ответ автор сопровождает ремаркой: «Собакин смотрит на Размазову, которая в большом удивлении. Собакина утирает глаза».

Софья Петровна в полном замешательстве, в крайней растерянности:

«Размазова. Как же это так? Что ж это такое? Что ж он мне говорил? С чего ж он взял? Удивительно, право. (Собакиной). Да растолкуйте мне, пожалуйста, может быть, мой сын имеет какие недостатки, я не замечала чего-нибудь, не слыхала. Сохрани Бог, не приезжал ли он навеселе когда-нибудь. За ним этого не водится, да почем знать, у соседей был, может статься; всякие есть, рады, пожалуй».

Всё идет к стремительной и громкой развязке, ждешь, что героиня хлопнет дверью. Но герои расходятся миром. Не случилось, стало быть, ничего не поделаешь, так тому и быть… Только чтоб огласки нежелательной не было. Про то, чтоб не было огласки, деликатно и к взаимному удовлетворению герои уговариваются. Вместо «страстных» монологов – торопливые сборы в обратный путь. И фраза Размазовой напоследок, с подтекстом: «Ах, Боже мой, чтобы дождик не пошел, отправляться покуда, а то, пожалуй, как намедни, на целый день». Неожиданна концовка комедии, в которой часто бывает не до смеха.

Прав Ап. Григорьев, в меншиковских «Причудах» многое обозначено «слишком уж тонко, почти полунамеком». И многое уже предвещает то, чем будет славен и будет гордиться русский театр чеховской эпохи.

Предложенный в диссертации строй доказательств приводит к признанию уникальности таланта «второстепенного» драматургаазмазов?РаРррррР Меншикова, чуждого эффектной и рутинной драматургической рецептуры. Его влечет к себе трогательная, часто акварельно воссозданная обыкновенность жизни. Он повинуется своему художественному такту, а не выработанным, хотя и безотказно действующим штампам и стереотипам.

В заключении подводятся итоги исследования и формулируются основные выводы.

Меншикова - драматурга «натуральной школы» - постоянно влечет к себе эстетика обыкновенного и житейски привычного. Большая роль в его драматургии отводится парадоксальной (восходящей к Гоголю) поэтике заголовков, содержание которых бесконечно далеко от их исходного, номинативного значения; внесценическим героям, многочисленным, характеризующим общую атмосферу пьес и, как правило, вовлеченным в монотонное бытовое содержание действия; «случайным» и даже кажущимся вяловатыми диалогам персонажей, никак не способствующим развитию основной коллизии.

В «проходных» и «ленивых» диалогах, репликах, сценах явно угадывается предвестие того «жизненного самочувствия» (А.П. Скафтымов), которое будет характеризовать мироотношение героев и героинь чеховских пьес. У Меншикова отмечаются важные эстетические элементы «чеховского до Чехова». В центре внимания драматурга - смешное и порочное, а не «страдающие жертвы» и угнетенные личности. Но смешное и порочное у Меншикова дает предощущение существенного жизненного разлада, привычного несовершенства человеческих характеров и отношений. А это уже предвестие (пусть и очень еще отдаленное) драматургии Чехова.

Про П.Н. Меншикова не скажешь, будто он находился вне «большой солнечной системы» русской литературы его времени. Он при жизни своей органично вписался в гоголевскую школу и невольно предугадал перспективы развития русской драмы конца ХIХ века.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Прозорова И.В. П.Н.Меншиков – драматург натуральной школы // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1998. Вып. 1. С. 61-63.
   
2. Прозорова И.В. «Второстепенные писатели» в литературном процессе // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. Саратов, 2005. Вып. 8. Ч. 1-П. С. 168-169.
   
3. Прозорова И.В. Комедия П.Н.Меншикова «Шутка» в истории русской драматургии // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. Саратов, 2006. Вып. 9. С. 98-101.
   
4. Прозорова И.В. «Великие» и «второстепенные» писатели в литературном процессе // Русская словесность. М., 2006. № 6. С. 13-20.