Традиции л. Н. Толстого в исторической романистике м. А. Алданова

Вид материала

Автореферат

Содержание Официальные оппоненты Общая характеристика работы Основное содержание работы Первая глава Вторая глава «Художественные формулы исторической эпохи: «Истоки» М.А. Алданова и «Анна Каренина» Л.Н. Толстого» Третья глава Толстой и ХХ век в романе М.А. Алданова «Самоубийство»

Подобный материал:

• Баклановым Льва Толстого с его Севастопольскими рассказ, 315.18kb.
• Тема. Народ и война в «Севастопольских рассказах» Л. Н. Толстого, 54.91kb.
• Л. Н. Толстого «Кавказский пленник». 5 кл программа, 32.12kb.
• Контрольная работа «Творчество Л. Н. Толстого» 1 вариант. Какова жизненная позиция, 42.63kb.
• Информационное письмо уважаемые коллеги!, 47.03kb.
• Лекция №26. Лев Толстой. Женитьба и семейная тема в жизни Л. Н. Толстого, 192.76kb.
• Программа абонемента «Войны и миры Льва Толстого» : Детство в художественной и социальной, 7.97kb.
• Традиции российского педагогического зарубежья на территории китая в конце XIX первой, 1451.64kb.
• Традиции российского педагогического зарубежья на территории китая в конце XIX первой, 1451.81kb.
• Л. Н. Толстого Дворницына Любовь Анатольевна, учитель русского языка и литературы моу, 165.87kb.

На правах рукописи


БОБКО Елена Ивановна


ТРАДИЦИИ Л.Н. ТОЛСТОГО В ИСТОРИЧЕСКОЙ

РОМАНИСТИКЕ М.А. АЛДАНОВА


Специальность 10.01.01 – русская литература


АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук


Саратов — 2008


Работа выполнена на кафедре русской литературы ХХ века

Саратовского государственного университета имени Н.Г. Чернышевского


Научный руководитель – доктор филологических наук, профессор

Александр Иванович Ванюков


Официальные оппоненты – доктор филологических наук, профессор

Нэлли Михайловна Щедрина


кандидат филологических наук, доцент

Ирина Владимировна Бибина


Ведущая организация – Тамбовский государственный университет

имени Г.Р. Державина


Защита состоится 30 октября 2008 года в 14.00 на заседании диссертационного совета Д 212.243. 02 в Саратовском государственном университете имени Н.Г. Чернышевского (410012, г. Саратов, ул. Астраханская, 83, корпус XI).


С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Саратовского государственного университета имени Н.Г. Чернышевского.


Автореферат разослан «28» сентября 2008 года.


Ученый секретарь

диссертационного совета Ю.Н. Борисов

Общая характеристика работы


Своего рода «культ» Л.Н.Толстого в творческой биографии М.А. Алданова (1886-1957) – факт достаточно известный. Утверждение его осознанной ориентации на традиции великого предшественника звучит в мемуарной литературе, литературно-критических и исследовательских трудах современников писателя. Однако характер отношений М.А. Алданова с толстовской линией преемственности в литературной критике русского зарубежья получил разные определения: ученические литературные контаминации, апологетика; полемика с историко-философскими и нравственно-религиозными взглядами Толстого-«мыслителя» и следование художественному опыту Толстого-«психолога»; переосмысление толстовского типа художественно-исторического повествования.

Отечественное изучение наследия М.А. Алданова, представляющее на сегодняшний день многоаспектный исследовательский диалог, развивающийся от ознакомительно-биографического, обзорного подхода к концептуальному, проблемному изучению творческой индивидуальности писателя, его места и роли в эстетических и идейных поисках литературы ХХ века, в процессе преодоления внешних и внутрисистемных культурных границ, по сути, продолжает направления осмысления характера литературных отношений М.А. Алданова и Л.Н. Толстого, заданные литературной критикой эмиграции. Накопленный исследовательский опыт позволяет в каждом из направлений усложнить, углубить понимание исторической романистики М.А. Алданова, создает предпосылки к системному изучению одного из самых диалогичных русских писателей, теоретически и методологически обоснованному рассмотрению вопроса о традициях Л.Н. Толстого в его творчестве, что обусловливает актуальность диссертационного исследования.

Рассмотрение исторических романов М.А. Алданова через призму продолжающегося на протяжении всего творчества писателя диалога с Толстым в комплексе его концептуально-эстетического воплощения, исследование жанрового аспекта преемственности Алданов/Толстой, обращение к анализу формально-содержательной функции толстовского текста в идейно-художественной структуре романного повествования, к аспектам интертекстуальности, недостаточно изученным отечественными исследователями, определяет новизну диссертационного исследования.

Автор диссертационной работы опирается на критический и исследовательский опыт русского зарубежья в осмыслении преемственности Алданов/Толстой – статьи и книги Г.В. Адамовича, А. Амфитеатрова, И. Василевского (Не-Буквы), Б.К.Зайцева, М.М. Карповича, Ч.Н. Ли, М. Раева, А.И. Солженицына, а также В.В. Вейдле, Г.В. Иванова, А.А. Кизеветтера, В.В. Набокова, М.А.Осоргина, М.Л. Слонима, Г.П. Струве, Н.И. Ульянова, в которых содержатся замечания об идейно-тематических, жанровых, стилевых особенностях произведений писателя.

Для диссертационного исследования значимы работы современных исследователей, обращавшихся к проблеме традиций Л.Н. Толстого в творчестве М.А. Алданова, – В.В. Агеносова, Н.С. Выгон, Т.И. Дроновой, Я.С. Лурье, О.А. Михайлова, Т.Я.Орловой, Н.М. Щедриной, А.А. Чернышева, В.А. Юдина, И.В. Макрушиной, О. Лагашиной, а также рассматривающих различные аспекты историко-философской концепции М.А. Алданова, своеобразие ее художественного воплощения, принципы романного мышления писателя: Б.А.Кдырбаевой, О.В.Матвеевой, А.А. Метелищенкова, А.В. Млечко, Р. Рахманалиева, Е.Г.Трубецковой, В.А. Туниманова, Т.Н.Фоминых, Т.И. Болотовой.

В ходе диссертационного исследования мы обращались к опыту осмысления различных аспектов творчества Л.Н. Толстого в работах Н.Н. Страхова, Б.М. Эйхенбаума, А.В. Чичерина, В.Б. Шкловского, А.П.Скафтымова, И.В. Чуприны, С.Г. Бочарова, Н.М. Фортунатова, А.А. Жук, В. Днепрова, Н. Струве, П.М. Бицилли, Ж. Нива, Л.Д. Опульской, О.В. Сливицкой, философии истории писателя – в статьях В.Ф. Асмуса, И. Берлина, А.В. Гулыги, В.Н. Перцева, Л.В. Черепнина и др., в области теории и истории романа ХХ века – Д.Лукача, М.М.Бахтина, Б.В. Томашевского, Г.В. Макаровской, В.В. Кожинова, М. Кольхауэра, Н.Т.Рымаря и др.

Объектом исследования стала историческая романистика М.А. Алданова: тетралогия «Мыслитель» (1921-1927), романы «Истоки» (1950), «Повесть о смерти» (1952-1953), «Самоубийство» (1956-1957).

Предметом исследования являются смысло-и структурообразующие функции диалога с Л.Н. Толстым в исторических романах М.А. Алданова.

Цель диссертационного исследования – через призму традиций Л.Н. Толстого охарактеризовать своеобразие художественного историзма, эстетического мышления М.А. Алданова, осмыслить место романного творчества писателя в контексте динамики типов художественно-исторических повествований, жанровых поисков ХХ века. Для достижения этой цели необходимо решение следующих задач:

• рассмотреть полемику с художественной историософией Л.Н.Толстого (роман-эпопея «Война и мир») в тетралогии М.А. Алданова «Мыслитель» на концептуальном уровне и на уровне поэтики художественного текста;
  
• исследовать идейно-художественные функции романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина» в полилогической структуре романа М.А. Алданова «Истоки»;
  
• проанализировать художественное переосмысление «философии смерти» Л.Н. Толстого в «Повести о смерти» М.А. Алданова;
  
• осмыслить понимание ХХ века в диалоге с аксиологией Толстого как системой классических ценностей в романе М.А. Алданова «Самоубийство» (экзистенциальный аспект романного мышления);
  
• обозначить своеобразие интертекстуальных стратегий М.А. Алданова;
  
• проследить динамику жанровой формы исторического романа в творчестве М.А. Алданова.
  

Методика исследования предполагает комплексный анализ, учитывающий историко-литературный, типологический, функциональный, структурный, интертекстуальный аспекты изучения художественного произведения в соответствии с поставленными в диссертации задачами.

Методологические принципы обусловлены многообразием методических и методологических подходов к проблеме «традиционное/новаторское», связанным с предложенными ХХ столетием концепциями литературного движения (В.М.Жирмунского, Ю.Н. Тынянова, Б.М. Эйхенбаума, М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана). Специфике алдановского переосмысления традиций Л.Н. Толстого наиболее созвучна теория диалога, получившая развитие в трудах М.М. Бахтина, П.А. Флоренского, Ю.М. Лотмана, В.С. Библера и др., в соответствии с которой тип отношения М.А. Алданова к идейно-художественному наследию предшественника можно охарактеризовать как диалог – противостояние авторитарному, монологическому слову предшественника, но и ученичество, вопрошание, «поиски и вынуждение глубокого смысла», адогматический, внутренне диалектический тип рецепции и философствования.

Положения, выносимые на защиту:

• Выбор традиций Л.Н. Толстого показателен как самоопределение М.А. Алданова в становящейся культурной парадигме ХХ века, как ориентация на эстетический, философский, духовный опыт русской классической литературы. Диалог с Л.Н. Толстым (спор, полемика / вопрошание, аксиологическая перепроверка, переосмысление / ученичество) является одним из важнейших идейно-художественных факторов, определяющих метатекстуальность творчества М.А. Алданова.
  
• Полемичность историко-философского диалога обусловлена определяющей ролью для Л.Н. Толстого вопросов исторической онтологии, для М.А. Алданова – проблем исторического познания.
  
• На концептуальном уровне переосмысление историко-философских идей Л.Н. Толстого в творчестве М.А. Алданова идет в нескольких направлениях: «этиология Толстого, принятое им учение о причинности»/«человеческая, земная причинность»; скрытая закономерность/случайность исторического бытия; моральный императив/отрицание нравственного закона как онтологической и гносеологической категорий; массовая история/роль личности в истории; провиденциальная необходимость/«необходимость» идеологических теорий; свобода воли/свобода нравственного самоопределения. Алданов расширяет границы исторически значимого, переосмысляет понятия «дифференциал» и «интеграл» истории, трактуя механизм исторического события как случайные пересечения частных и исторических цепей причинности.
  
• М.А. Алданов акцентирует научный дискурс в полемике с Толстым-религиозным мыслителем и моралистом, используя опыт Толстого-художника. Диалог получает в поэтике романов писателя имплицитное и эсплицитное выражение, обуславливает жанровую природу произведений, интертекстуальные стратегии Алданова.
  
• Ориентируясь на толстовский тип художественно-исторического повествования, на его жанровый синтетизм, Алданов-романист диалогически переосмысляет его структурные особенности: в историко-философском дискурсе актуализирует конкретно-историческую «горизонталь»; объективный ход идей, присущий эпопее, корректирует проблематизацией художественной реальности; «мощную субъективность авторской мысли» осложняет диалогизмом и иронией романного мышления; эпический полицентризм заменяет полицентризмом подвижного авторского видения; применяет монтаж как тип «интегрирования», обнаруживающий катастрофичность истории. Полемично актуализирована по отношению к эпической дистанции Толстого имплицитная связь авторской и изображаемой эпох в романах Алданова. Включение «эпохи читателя» в художественное время романов Алданова является «приращением смыслов» в диалоге с Толстым.
  
• Интертекстуальное «поле» Толстого в идейно-художественной структуре романов Алданова многофункционально. Интегральные стратегии обусловлены отношением к наследию предшественника не только как к тексту, но и как к части реальной действительности.
  
• Пользуясь приемами художественного психологизма Толстого для изображения сложности внутреннего мира и поведения героев, Алданов исходит из иных, чем у предшественника, нравственно-философских убеждений. Нравственное начало в художественной философии Алданова связано не столько с природным нравственным чувством, сколько с «мыслью как индивидуально-ответственным поступком» (М.М. Бахтин).
  
• Основное направление художественной полемики с «философией смерти» Толстого – мысль Алданова о невозможности «выводить» этические нормы за бытийные пределы. Божественной любви Толстого противопоставляется идея «субъективного бессмертия», проблематизирущая метафизическую природу онтологических категорий, акцентирующая экзистенциальные вопросы. Созидательная научная деятельность, творчество как ответ на «экзистенциальный вызов», борьба со Случаем наделяются Алдановым в диалоге с Толстым значимостью в решении проблемы смысла жизни и смерти.
  

Теоретическая значимость диссертационного исследования определяется системным анализом историко-философского, эстетического и жанрового диалога М.А. Алданова с традицией Л.Н. Толстого на всех уровнях художественного текста; конкретизацией новых форм и механизмов преемственности в русской исторической прозе первой половины ХХ века.

Практическая значимость работы: результаты диссертационного исследования могут быть использованы при изучении творчества М.А. Алданова в контексте русской литературы и философской мысли ХХ века; при подготовке лекционных курсов, спецкурсов, посвященных творчеству писателя; в практике комментирования произведений М.А. Алданова. Теоретические и практические выводы настоящей работы могут войти в общие курсы по истории русской литературы первой половины ХХ века, использоваться в спецкурсах по проблемам литературной традиции, романного жанра, в работе спецсеминаров.

Материалы диссертации прошли апробацию на Третьих международных Замятинских чтениях (Тамбов, 1997), Всероссийской научной конференции «А.И. Солженицын и русская культура» (Саратов, 1999), ежегодной Всероссийской научной конференции молодых ученых «Филология и журналистика в начале ХХI века» (Саратов, 2001-2006), Международной научной конференции «Русское Зарубежье – духовный и культурный феномен» (Москва, 2002), Всероссийской научной конференции «Мир России в зеркале новейшей художественной литературы» (Саратов, 2004), Всероссийской научной конференции «Изменяющаяся Россия – изменяющаяся литература: художественный опыт ХХ – начала ХХI вв.» (Саратов, 2005, 2007), международной конференции «Современность русской и мировой классики» (Воронеж, 2006), Всероссийской научной конференции «Проблемы интерпретации художественного произведения» (Астрахань, 2007).

Структура работы: диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографического списка, включающего 260 наименований. Общий объем диссертации –255 страниц.


Основное содержание работы


Во Введении обосновываются актуальность, новизна, теоретическая и практическая значимость диссертации, определяются цели и задачи исследования, его теоретическая и методологогическая основа, освещается история вопроса, формулируются положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Тетралогия М.А. Алданова «Мыслитель»: полемический диалог с историософией Л.Н. Толстого» состоит из пяти параграфов. В первом параграфе предпринят анализ образа главного героя тетралогии Ю.Штааля и его роли в идейно-художественной структуре произведения через призму полемики с художественной концепцией формирования личности, отражающей становление истории, в «Войне и мире». Сопоставление на сюжетно-композиционном, мотивно-тематическом уровнях поэтики выявляет эстетическое и концептуальное редуцирование Алдановым сюжетных ситуаций, раскрывающих характер отношений герой/событие, тем нравственно-философских исканий, любви, случая, смерти; мотивов подлинного и мнимого ученичества, игры, «пробуждения себя», жизни-смерти как сна-пробуждения, музыки, связанных у Толстого с художественным осмыслением проблемы «личность/история». В «Мыслителе» сюжетные перипетии не являются этапами поступательного развития героя, как в «Войне и мире», его путь – не формирование нравственно-философских воззрений, а их утрата. «Пограничные ситуации», как и у Толстого, выявляющие подлинное/мнимое, становятся чередой моментов неосуществившихся выборов героя, замыкая композицию его образа.

Рассмотрение художественных приемов создания образа героя обнаруживает переосмысление Алдановым принципов художественного психологизма предшественника. Психологические явления и процессы не воссоздаются, как у Толстого, а «риторизируются» Алдановым, преобладает логический тип внешней и внутренней речи, возрастает содержательная значимость рефлексии героя, в диалогах центральное место отведено словесным декларациям героя, реализующим авторские идеи.

В идейно-художественной системе тетралогии образ Штааля выполняет функцию остранения авторского начала, «объективизации» авторской позиции в разрешении историко-философских, нравственно-философских, экзистенциальных вопросов. Алданов вписывает биографию героя в контекст переломных, глобальных исторических событий и процессов, в историю «мегаколлектива», воссоздавая взаимосвязь между историей «вершинной» и «глубинной», показывая определяющую роль в формировании героя исторического опыта. Образ героя соединяет концептуальный и эстетический уровни авторской гносеологии, в противовес историософии Толстого проблематизируя нравственные категории в сфере исторического и человеческого существования; реализует полиисторичность, специфика которой (движение по сюжетно-композиционной «горизонтали») является жанрообразующим фактором. На жанровом уровне полемическое переосмысление толстовской концепции личности рассмотрено через динамику жанровых черт: от романа воспитания к роману карьеры. В противовес эпопейной концепции личности Л.Н.Толстого Алданов выбирает тип героя, наиболее репрезентативный для романного воплощения авторского осмысления проблемы «человек в истории».

Во втором параграфе на уровне исторических героев рассмотрена полемика Алданова с Толстым о роли личности в истории. Определение характера отношений вымышленных и исторических героев, меры их фабульной и сюжетной активности, идейно-художественных функций обнаруживает диалогичность алдановской позиции: связь сюжетных линий вымышленных и исторических героев в системе романного действия так же, как в романе-эпопее Толстого, воссоздает «плотность» исторического бытия, «интегральный» характер исторического события, но авторский акцент перенесен на исторических героев. Проведенный анализ позволяет утверждать, что полемический дискурс во многом определяет авторскую стратегию создания образов исторических героев в «Мыслителе». Спор о «нравственном законе» как онтологической и гносеологической категории, об относительности в качестве критерия оценки исторического лица «присутствия высокого и разумного принципа в его поведении» (А.П.Скафтымов), о зависимости воли исторического деятеля от внеличной объективной необходимости, о роли личности и масс в истории реализуется через сюжетное воплощение жизненного опыта, слово исторического героя. Событие национальной истории, воссозданное в «Войне и мире», Алданов показывает через призму значимости «частной цепи причинности», что разрушает эпическую картину Толстого.

Автор «Мыслителя» следует толстовской традиции, исследуя судьбу конкретного исторического лица не только в историческом, но и в философском, онтологическом аспекте, применяя к вымышленным и историческим персонажам одни и те же способы психологического анализа, однако приемы художественного психологизма Толстого Алданов использует для создания образов исторических героев, «оспаривающих» объективность оценок автора «Войны и мира». Предметом самостоятельного анализа является образ Наполеона через призму полемики с его трактовкой в «Войне и мире». Исследование связи образа героя с разными уровнями текста тетралогии (сюжет, композиция, система героев, авторская позиция) выявляет полемическую позицию Алданова, который через широкое поле восприятий и оценок героя, диалоги, динамичность точки зрения автора-повествователя, введение в художественную ткань исторических фактов акцентирует историческую достоверность образа Наполеона, утверждая его не мнимое, а подлинное величие.

В третьем параграфе предметом анализа является художественное переосмысление в тетралогии «Мыслитель» «явных» идей Толстого. Художественное осмысление механизма истории в тетралогии Алданова выявляет значимость для автора толстовской идеи о «дифференциалах истории», но в полемике с этиологией Толстого автор актуализирует «человеческую, земную причинность». Писатель использует приемы изображения исторического события, найденные Толстым, принципиально иначе решая вопросы о роли личности, о детерминизме/индетерминизме в истории. Динамика повествовательной точки зрения в исторических сценах позволяет не только показать событие многоаспектно, но и акцентировать состояние бытия, противоположное эпическому единству, разорванность сознания как объективную реакцию на обнаруживающийся субстанциальный хаос. Художественное исследование взрывных процессов «большой» и «малой» истории через актуализацию нравственно-философского аспекта доказывает необъективность морального императива как категории онтологической и гносеологической. В исторических событиях, по Алданову, проявляется не «нравственный закон», а изначальное зло исторической природы (отрицание «нравственного закона» как опыт героев тетралогии с разными познавательно-этическими ориентирами, диалогическое переосмысление темы масонства, воссоздание исторических событий, в которых реализуется «нравственный закон» в его идеологическом «преломлении», полемический диалог с рациональной этикой Канта, идейным комплексом Просвещения). Идейно-художественная организация массовых сцен в романах тетралогии показательна в плане полемики с «народным идеалом» Толстого. «Народные» сцены напрямую связаны с мотивом театральности, народ включен в сферу игры, а не противопоставлен ей, как в «Войне и мире». Изменение идейно-художественных функций приема остранения в «Мыслителе» отражает перемысление проблемы «человек в истории». Алданов, как и Толстой, использует прием остранения для разоблачения ложного величия политической истории и ее деятелей, но снимает негативную маркированность точки зрения, в его художественной системе связанной с темой мыслителя.

Имплицитная полемика о сущности исторического и человеческого существования прослеживается на уровне образов природы (редуцирование сюжетных ситуаций, философски значимых мотивов и образов неба, природных стихий, организующий повествование мотив бессилия человеческого разума и морали перед стихийностью природы, истории, человеческих страстей). Природные образы в «Войне и мире» связаны с воплощением «внепроблемной действительности эпопеи», в «Мыслителе» - катастрофического характера истории, свойственную роману утрату «экстенсивной тотальности жизни» (Д.Лукач). Как один из центральных аспектов полемики с историософией Толстого охарактеризовано категориальное сближение природы и культуры. Культура отражает самопознание эпохи, происходящее в диалогической форме, связана с диалогичностью истины. Символический характер образов культуры значим в контексте аксиоматики Алданова – хаосу исторического и человеческого бытия в произведениях культуры противостоит организующая сила ума и таланта.

В четвертом параграфе исследуется система «сближений» и «отталкиваний» на уровне принципов художественного историзма авторов. Автору «Мыслителя» близка критическая позиция автора «Войны и мира» по отношению к научно-историческому знанию, его художественная стратегия, направленная на разрушение «грандиозных исторических легенд» (сближение в художественном осмыслении проблемы ретроспективного сознания). Однако в отличие от Толстого Алданов использует различные приемы художественного «опосредования» авторских идей о неоднозначности научно-исторических трактовок и процессуальности научно-исторических истин. Не свойственный художественным произведениям развернутый «научный» аппарат алдановских романов (предисловия, послесловия, авторские ссылки на исторические документы, выполняющие комментирующую и дополняющую функции) демонстрирует принципы художественного историзма автора в их диалогической взаимосвязи с методами научно-исторического познания. Как жанрообразующий фактор поэтики может быть охарактеризован паратекст – вынесенный за границы художественного текста прием, сочетающий стремление к объективности и коррекцию текста, направленную на сфокусированность авторской точки зрения. Рассмотрение специфики полиисторичности романного повествования в «Мыслителе» выявляет, что связь «авторской» эпохи с эпохой, воссоздаваемой в тетралогии, осуществляется не по художественным законам «Войны и мира»: Алданов избегает открытого движения во времени. Активизируя ассоциативное и аллюзивное восприятие читателя, автор «Мыслителя» имплицирует параллели история /современность. Художественные «ретроспекции» и «перспективы» в тетралогии показывают невозможность линейного хронологического движения, что напрямую связано с идеями случая, ограниченности исторического познания. Синтез историзма и антиисторизма рассмотрен на примере образов, имеющих историко-философское значение. Показательным в качестве поэтического приема реализации авторской историко-философской концепции является принцип парадокса, организующего образ (исторический документ как символ «непроницаемых тайн истории»). Исторические документы в идейно-художественной структуре тетралогии выполняют не только конкретно-историческую и художественно-психологическую функции, но являются также документами гносеологического и онтологического характера, свидетельствами опыта исторического и бытийного познания. Диалог на уровне принципов художественного историзма обусловлен изменением центра историко-философских систем писателей: у Толстого это вопросы исторической онтологии, у Алданова – проблемы исторического познания.

В пятом параграфе обозначена специфика жанрового мышления авторов как эстетически завершающего уровня. Позиционно полемичным по отношению к «монологичному», «авторитарному» слову Толстого является диалогизм алдановского романного мышления. Авторская установка на философское осмысление истории сочетается с испытанием различных путей постижения реальности, среди которых философия занимает центральное место. В сложной взаимосвязи с событийным сюжетом, обусловленным историческим материалом, находится воплощающий историко-философскую проблематику сюжет диспута, организующий не только пространство каждого отдельного романа, но и пространство тетралогии в целом. Диалогизм романного мышления автора находит выражение в программной интертекстуальности алдановских произведений. Доминантой художественного мышления Алданова является ирония. Выполняя функции непрямой формы идеологического контакта, ирония автора «Мыслителя» проблематизирует «эпопейный идеал» Толстого, утверждаясь как «воплощение объективного эпического начала в искусстве» (Т. Манн). Полемика с историософией Толстого на концептуальном уровне обуславливает переосмысление традиций художественно-исторического типа повествования «Войны и мира» Л.Н. Толстого: Алданов оппозиционирует жанровые принципы романа-эпопеи, воплощающей эпически-цельное мировидение, идентифицируя принципы романного мышления, адекватные катастрофическому сознанию ХХ в.

Вторая глава «Художественные формулы исторической эпохи: «Истоки» М.А. Алданова и «Анна Каренина» Л.Н. Толстого» состоит из восьми параграфов. В первом параграфе обозначены направления анализа романа «Истоки» в контексте диалога М.А. Алданова с Л.Н. Толстым, предметом осмысления являются идейно-художественные функции романа Толстого в полилогической структуре произведения Алданова.

Во втором параграфе образ главного героя Мамонтова рассматривается в сопоставлении с образом Левина: сюжетная линия героя как путь нравственно-философских исканий, диалог с миром о смысле и цели жизни, значимость экзистенциальных вопросов, идея органичности «общего» и «индивидуального» существования, актуализация сюжетных ситуаций выбора жизненного и исторически значимого поведения. Это позволяет выявить следующие аспекты полемической диалогичности художественных концепций личности в «Истоках» и «Анне Карениной»: нравственная определенность Левина/«бесконтурность» Мамонтова; поступательность, «завершенность» сюжетной линии Левина как процесса самосознания, в котором раскрывается смысл бытия / «проблемность» алдановского героя, роль случая в его жизни; переосмысление левинских «итогов» (религия, семья) в мамонтовском понятии «асимптомы счастья», противопоставление мнимости государственной и политической деятельности не народного идеала, а самореализации в культуре. Диалог с художественной концепцией личности Толстого в романе «Анна Каренина» обозначен также на уровне принципов психологического анализа, интертекстуальной поэтики Алданова.

В третьем параграфе исследуется переосмысление в «Истоках» «художественной формулы исторической эпохи» Толстого. Анализ глав, воссоздающих политическую борьбу в Европе и Америке, описания Берлинского конгресса приводит к выводам о том, что автор учитывает толстовскую позицию и принципы изображения политической жизни в «Анне Карениной» как «суеверия устроительства», однако в «Истоках» политика (государственная, революционная деятельность) является важнейшим аспектом художественного исследования исторической эпохи.

Образы исторических героев-политических и революционных деятелей (Александр II, Лорис-Меликов, Бакунин, Перовская, Желябов и др.) осмысляются через призму диалогизации «явных» идей Толстого: роль личности в истории, нравственный императив, проблемы власти и государства, подлинное и мнимое величие, природная (созидательная) стихийность истории, свобода воли и необходимость, «мысль семейная» и «мысль народная». Судьбы исторических героев в романе Алданова доказывают неприемлемость левинского пути самореализации в обстоятельствах нарастающей катастрофичности «отдельной» и «общей» жизни.

Предметом отдельного исследования являются принципы создания образов исторических лиц. Отмечая близость приемов психологического анализа писателей, интертекстуальные связи, диссертант приходит к выводу о том, что в «Истоках» «ироническая манера Толстого» (А.И. Солженицын) «уравновешена» поэтическими приемами, акцентирующими научность авторского подхода (актуализация фактического материала, система оценок, образующая романный полилог о герое). Полемика с автором «Анны Карениной» рассматривается на уровне системы мотивов, связанных с романным осмыслением в «Истоках» исторических характеров и эпохи: мотивов театральности/маскарада, «поиска руководящей нити поведения, добра и зла», подчинения личного внеличной цели, противостояния «идеи-мысли» и «нравственного чувства», смысла жизни как служения «миру» или смерти ради «мира».

Анализ исторических сцен в «Истоках» (характер взаимосвязи герой/событие, специфика авторского видения, принципы организации хронотопа) также выявляет моменты «сближения» и «расхождения» писателей: событие предстает как «равнодействующая разнонаправленных воль всех его участников» (Л.Н. Толстой), но в «Истоках» акцентируется роль случая, провиденциальная необходимость преобразуется в «необходимость» идеологических теорий, а свобода воли понимается как свобода нравственного самоопределения личности.

В четвертом параграфе диссертант обращается к романному воплощению полемики Алданова с Толстым о «научной науке», анализируя идейно-художественные функции в романном полилоге точек зрения героев, воплощающих научное мировоззрение (физик Муравьев, хирург Билльрот). Выявляются аллюзии и реминисценции, акцентирующие в романном действии, связанном с героями, диалог с Толстым о «текучести человека», моральном критерии, рациональном/иррациональном. Словесные декларации героев-ученых реализуют полемику с толстовской трактовкой исторических лиц и процессов, его пониманием подлинной самореализации человека, смысла жизни и природы смерти, переводят историко-философские и нравственно-философские вопросы из телеологического плана в гносеологический и экзистенциальный. Диалогичность авторской позиции определяется следующим образом: герои с позиции «научной науки» резонируют алдановскую идейную полемику с предшественником, но в романном целом воплощают идею нравственного самостояния человека, созидательные способности, умение не смиряться перед «необходимостью» жизни и смерти, положительно маркированные Толстым.

В пятом параграфе предметом анализа становится художественная полемика в «Истоках» с толстовским отрицанием подлинной значимости опыта культуры в постижении основных вопросов исторического и человеческого бытия. В романном изображении исторических событий 70-80-х гг. XIX в. исследуется следующий аспект: через диалог произведений Л.Н. Толстого и Ф.М.Достоевского («Анна Каренина»/«Бесы») как художественно-философских точек зрения, мировидений гениальных писателей. На уровне архитектоники произведения рассмотрено противопоставление упорядоченного мира («уютной вселенной») Толстого и катастрофического мира Достоевского, «проникшего в глубину и обнажившего метафизику русской революционности» (Н.А.Бердяев). Анализ эпизода (разговор Чернякова и Достоевского, перерастающий в монолог-пророчество писателя о грядущей катастрофе) позволяет обозначить на риторическом (через слово героя) и художественном уровне (актуализация «законов» поэтики Достоевского, мотивно-образная система) полемику с Толстым об относительности нравственного закона, о дилемме рациональное/иррациональное, о катастрофичности и трагической иронии человеческого и общественного бытия, о современном искусстве. Эпизод выстроен по основным линиям алдановского диалога с Толстым, суждения Достоевского взяты автором выборочно, полемически заострены, сближаются с алдановской концепцией «коренного дуализма» писателя («Загадка Толстого»). Иррациональное сверхзнание Достоевского в художественной реальности «Истоков», имеющее значимость исторического, гносеологического и онтологического документа, акцентирует кризисное состояние мира, зафиксированное в «Анне Карениной» Толстым-художником, и оспаривает религиозные, нравственно-философские максимы Толстого-мыслителя.

В контексте имплицитной полемики с автором «Анны Карениной» о природе искусства, о современной музыке, о применимости нравственного критерия к человеку искусства рассмотрен образ Вагнера. Алданов использует принципы «объективного психологизма» (Н.М.Фортунатов) Толстого, обращается к проблеме искусства, не служащего идеалам добра и правды, но авторскую позицию отличает отказ от морального критерия как единственно подлинного. В «Истоках» искусство композитора подлинно, поскольку является творческим опытом приближения к постижению истинного – хаотического – характера исторического и человеческого бытия.

В шестом параграфе тема семьи исследуется через выявление «сближений» и «отталкиваний» с «мыслью семейной» в «Анне Карениной». Толстовский прием (изображение семей Александра II, К.Маркса, Перовской и Желябова, Муравьевых, Чернякова и Лизы, Мамонтова и Кати, цирковой семьи Диабелли) позволяет охарактеризовать русское общество через призму сложной взаимосвязи исторического и частного, подлинного и ложного. Однако в алдановском понимании «мысли семейной», в ее неразрывной связи с «мыслью исторической» акцентирован иной аспект: катастрофические тенденции исторического движения, разрушающие основы семейных отношений, проявляются в распространении революционных идей. Разрушение органичности семейной жизни, проблематичность обретения семейного счастья в «Истоках» полемически актуализированы к «художественной формуле эпохи» в «Анне Карениной». В качестве аргумента в эту полемику автор «подключает» опыт читателя, знающего, насколько хрупкой окажется семейная жизнь Мамонтова, наиболее близкая к толстовскому идеалу, в столкновении с революционными событиями ХХ в.

В седьмом параграфе диссертант обращается к анализу переосмысления «мысли народной», «народного идеала» в «Истоках». Алданов близок Толстому в оценке разрушения связи между слоями русского общества как одной из главных причин общественного кризиса, но тема народа воплощается в «Истоках» в той форме, которая характеризовалась Толстым как ложная: это именно мысль, один из аспектов теоретических построений государственных и революционных деятелей, тема разговоров и размышлений. Как реализация в истории «мысли народной» показана Алдановым революционная деятельность. Полемика с «мыслью народной» Толстого прослежена на уровне организации романного повествования: стремясь к эпической многомерности, автор «Истоков» не касается народной жизни, массовые сцены не самоценны, выступают в качестве фона для изображения исторических лиц. Народ в «Истоках» не является носителем нравственных и бытийных абсолютов, его сознание не «органично», подвержено действию идеологических и исторических «мифов», в нем автор акцентирует стихийное начало, противоположное толстовской трактовке природной стихийности, – это стихийность разрушительная, обнаруживающая суть исторического бытия в понимании Алданова.

В восьмом параграфе через мотивы подлинного/мнимого, органичности, цельности жизни, сопоставление аксиологических категорий писателей образ циркового мира в «Истоках» рассмотрен как переосмысление Алдановым «роевого» идеала Толстого, полярных в художественной философии «Анны Карениной» категорий подлинное/мнимое. В «Истоках» мнимость циркового мира в противовес политической, государственной и даже частной сферам исторической действительности носит характер творческий, созидательный, в нем неизменны нравственные представления.

Существование циркового мира органично: бытовая сфера не противопоставлена сфере бытийной. Точка зрения героев-циркачей на историю – это оценка с позиций «простоты и добра». В диалоге цирковых артистов сформулированы основные идеи алдановской аксиоматики, близкие Толстому: случайности жизни и смерти противопоставлены творческая целеполагающая деятельность человека, его нравственная сила, способность выйти за границы эгоистической сосредоточенности на собственном существовании. Организующая роль образа циркового мира обозначена на сюжетно-композиционном уровне: в финальной сцене в разговоре артистов получают завершение основные темы романа, соединяя различные сферы исторической действительности.

Исследование (на жанровом, проблемно-тематическом, сюжетно-композиционном, мотивно-образном уровнях) связей с романом «Анна Каренина» как «художественной формулой исторической эпохи» (И.В.Чуприна), толстовским разрешением внешних и внутренних конфликтов в ситуации коренного изменения устоев мира, впервые позиционированным автором претекстом позволяет увидеть роман «Истоки» как этап диалога Алданова с Толстым на конкретно-историческом материале (70-80-е гг. XIX в.) о моральном законе применительно к историческому и частному существованию, о путях и результативности нравственно-философских поисков личности, об абсолютах Толстого, о принципах художественного (эпопейного/романного) осмысления катастрофического хода истории.

Третья глава «Художественное осмысление философии смерти Л.Н. Толстого в «Повести о смерти» М.А. Алданова» состоит из шести параграфов. В первом параграфе жанроопределяющая роль философской проблематики обозначена на уровне сюжетно-композиционной организации произведения, природы конфликта, системы героев, форм авторского присутствия в тексте, мотивно-образной системы. В «Повести о смерти» возрастает художественный «антропоцентризм» (Ч.Н.Ли), исторический материал служит средством для художественного осмысления вопросов нравственно-философских, экзистенциальных. Главные герои произведения воплощают наиболее актуальные для автора типы жизненного и исторического поведения, их существование соотносится с экзистенциально и исторически значимыми сюжетными коллизиями. Хронотоп задан коррелирующими мотивами революции, чумы, жизни, смерти. Пограничная ситуация характеризует как частное, так и историческое бытие. Центральные в историко-философской полемике Алданова и Толстого дилеммы личность/эпоха, свобода воли/необходимость, рациональное/иррациональное актуализированы в их нравственно-философском аспекте, включаются в комплекс сущностных проблем: жизни, смерти.

Во втором параграфе образ Лейдена анализируется через призму полемики с толстовской концепцией личности, разрешающей через постижение нравственного закона основную проблему человеческого существования – проблему смерти. Интертекстуальная стратегия создания образа героя определена как проблематизация нравственно-философских взглядов Толстого, акцентация снятого им дуализма: Лейден – «мыслитель», он лишен равновесия духовного и разумного начал, «спасительной веры» как пути обретения смысла жизни и смерти. Алданов проводит Лейдена через ситуации, близкие толстовским (физическая страсть, сомнение в моральных абсолютах, столкновение с хаосом истории, пограничная ситуация), осуществляя «проверку» аксиологии Толстого с рационалистической, скептической точки зрения, близкой экзистенциальному сознанию ХХ в. Рассмотрение сюжетной линии героя как поиска «путей бессмертия» позволяет выявить «сближения» и «расхождения» писателей: как и герои Толстого, стремящиеся преодолеть бытийный предел, Лейден испытывается на способность самостоятельно определять моральные пределы свободы, убеждается в неразрывности интеллектуального и нравственного начал. Пройдя через ужас смерти как опыт жизнеотрицания, выявления подлинного/мнимого в историческом и человеческом существовании, Лейден формулирует философию «субъективного бессмертия», являющуюся диалогом нерелигиозного сознания с центральной в философии смерти Толстого идеей Божественной любви. В отличие от Толстого, героям которого перед смертью открывается подлинность внеличностного, Алданов наделяет Лейдена принципиально другим «пограничным» опытом: смерть актуализирует в нем Личность, способную к онтологическому и этическому выбору.

Сопоставление выявляет диалогическое осмысление принципов психологического анализа Толстого: сознательное и бессознательное показаны в их взаимопереходах, но внеопытное явление внутреннего мира героя лишено авторской характеристики. Как иррациональное проявление в сознании героя метафизического плана бытия трактуется сон Лейдена о Суде, в котором толстовская дилемма свобода воли/необходимость воплощается как дилемма Случай /осознанный выбор Вечного пути.

В третьем параграфе образ Виера рассмотрен в параллели с героями Толстого, «отражающими в себе историческое» (М.М.Бахтин). Сюжетная линия Виера в «Повести» вводит сферу исторического в круг основных категорий человеческого бытия. Кульминационным в развитии образа героя становится пересечение потока событий и потока внутренней жизни человека, подчеркивающее взаимосвязь историко-философской и нравственно-философской проблематики. Анализ мотивов ученичества как диалога с миром, исключительности, потери «веры в историю» (Б.М.Эйхенбаум), подлинного/мнимого, рационального/иррационального, «мертвящей силы идеи», определение в качестве организующего образ конфликта, свойственного толстовским героям, между «упершимся в догму умом» и «живой жизнью», приводит к обозначению следующих моментов «сближения» и «расхождения» писателей: Алданов констатирует «разъединение, разобщение людей между собой и миром» (А.П. Скафтымов), оспаривает мысль Толстого о подлинности «растворения в безвестности безымянного существования» (С.Г.Бочаров) в сфере исторической, но сближается с предшественником в «дискредитации» идеи как смысла жизни и смерти, утверждая подлинную значимость «живой жизни».

Четвертый параграф посвящен анализу героев, воплощающих «мудрость немудрой жизни», в контексте диалога с Толстым о ложной и подлинной мудрости в решении экзистенциальных вопросов. С героями связан аллюзивный к эпопейному идеалу Толстого образ «киевского уютного бытия», воплощающего цельность мироустройства. В образах Ольги Ивановны и Тятеньки реализуется «мысль семейная», акцентированы черты толстовских героев подлинной жизни: врожденное нравственное чувство, обуславливающее цельность личности, как положительная константа, противостоящая истории как «накоплению грехов и преступлений». Смерть Ольги Ивановны продолжает ее жизнь, направленную на осуществление простых истин любви, добра и самопожертвования. Для верующей героини онтологический и этический выбор не является проблемой, ее смерть в идейно-художественной системе «Повести» – подлинный путь жизнеутверждения на границе с небытием. Противопоставление Лейден/Тятенька рассмотрено как конфликт мировидений, с которым Алданов связывает «коренной дуализм» Толстого: рефлектирующий рассудок/органическое приятие жизни и смерти. У Тятеньки нет своей философии смерти, он убежден в абсолюте любви, но не Божественной любви Толстого, а «отдельной», человеческой – Алданова.

В пятом параграфе диалог с философией смерти Толстого прослеживается на уровне исторических героев. Как показывает анализ, в идейно-художественной структуре произведения образы ученого Араго и революционера Бланки выполняют роль «проекций» историко-философской концепции Алданова. В повествовании об исторических героях акцентирована ситуация подведения жизненных итогов, проблема познания художественно осмысляется в совокупности гносеологического, онтологического и экзистенциального аспектов. В отличие от Араго, чьим «субъективным бессмертием» становится наука как попытка утвердить в противовес бытийному пределу достижения человеческой мысли, Бланки не находит «выхода», так как революционная деятельность в качестве личностной самореализации лишена созидательного, творческого начала. Сопоставление исторических героев, воплощающих разные идейные инициативы в поисках смысла жизни/смерти, диалогично по отношению к Толстому: Алданов сближается с ним в оценке служения идее как исторического и экзистенциального выбора и расходится в утверждении значимости науки в разрешении проблемы онтологического оправдания человеческого бытия.

Основное направление исследования в шестом параграфе – образ Бальзака как воплощение другого творческого опыта, через призму которого автор осуществляет диалог с Толстым. Сложная система «сближений» и «отталкиваний» в осмыслении широкого спектра исторически и экзистенциально значимых вопросов рассмотрена на разных уровнях поэтики: концептуальном, риторическом, мотивно-образном. В трактовке Алданова природа таланта Бальзака и Толстого близка: в изображении многогранности жизни и человека проявляется их гениальность, стремление утвердить в качестве действительных абсолютов моральные схемы неизменно приводит к отступлению от художественной объективности.

Анализ эпизода посещения Бальзаком гадалки Роксоланы, монолога героя-писателя о смерти выявляет специфику авторской интертекстуальной стратегии. Слово Бальзака предельно насыщено интертекстуальными отсылками к повести Толстого «Смерть Ивана Ильича», но смыслообразующим становится эффект «нарушения ожиданий» – буквально повторяя Толстого в описании страданий и предсмертного ужаса, он лишает человека «утешения» веры, оставляет финал своей «повести о смерти» открытым. Бальзак высказывает воплощенную в произведении «философию смерти» автора, проводящего своих героев не через религиозное, а через экзистенциальное прозрение, испытывающего и утверждающего нравственные возможности личности в ситуации онтологической и экзистенциальной пустоты. Переосмысление философии смерти Толстого показано на уровне поэтических принципов: продолжая толстовскую «традицию беспощадной правдивости» (Ч.Н.Ли) в изображении человека в пограничной ситуации, в изображении умирающего Бальзака Алданов позиционирует вненахождение как единственно возможную точку зрения. Факт смерти, осознанно лишенный художественного «обрамления», авторского философского комментария, показан в его концептуальной непостижимости и незавершимости.

«Повесть о смерти» занимает особое место в романном диалоге Алданова с Толстым, что обусловлено актуализацией в произведении традиций художественно-философского повествования Толстого, утверждением в качестве центральной мысли о подлинности искусства как ответа на «экзистенциальный вызов».