Geum.ru

Тень гоблина роман

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13

- Да тяжело мне на эту тему думается. Как представлю себя в этой роли, смех разбирает, ну какой я, к черту, президент? Сами посмотрите!

- Вот это и есть главное, в этом-то вся суть и зарыта. Если не представляешь – значит, сможешь выполнить возлагаемое на тебя дело, значит, совесть в тебе еще не умерла. А чтобы легче было, представь, что это задание, а, по сути, оно так и есть, потому что идешь ты во вражеский лагерь не на год, не на два, а может, на всю жизнь. Так что стисни зубы и иди. Других на такое не пошлешь, некого, ты один. Вспоминай, чему тебя учили, да с твоим послужным списком ты и сам теперь кого хочешь научить сможешь. Напоследок я тебе один совет дам: подбирай людей себе сам, на наших не особенно надейся, не все они хороши для таких чистых дел. Вот, пожалуй, и все! Давай, иди, не следует, чтобы тебя хватились, да и, не дай бог, у меня засекли. В воскресенье у Гаврилы на даче встретимся. Ты уж помаскируйся маленько, к старикам отправляясь».


Это был один кусок какого-то разговора, были и еще два отрывка. Где и кто это писал, ему не сказали, а самому спрашивать в клубе принято не было. Вторая часть, если это можно было так назвать, была для Амроцкого не столь интересной и содержательной, в ней Ник. Ник. кому-то рассказывал про условия, которые ему необходимо выполнить по восшествии на престол. Да и что тут было интересного, если он сам редактировал и не раз, все варианты этих условий. А вот третий кусок был самым тревожным и интересным. Он был как бы специально вырван из большого разговора, наверное, кто-то решил, что Михаилу Львовичу можно открыть только эту весьма незначительную его часть.

Амроцкий сделал большой глоток виски и, воткнув в уши крохотные наушники, снова включил плеер. Он уже давно разделил эти три обрывка и перенес их на разные диски. Зашуршала пленка, и послышался искаженный посторонними звуками голос Пужина:


«- … мне бы так было легче. Но на меня давят.

- Главное, ты дал согласие, вот что главное. Бояться уже нечего, так что соглашайся на все, какие бы тебе условия не ставили, здесь для чистоплюйства не время.

- Но как быть с советами наших стариков, отмахнуться от их заступничества тоже нельзя, а они как раз за чистоплюйство, да и без их поддержки мне в тех стенах будет ох как неуютно.

- Брось ты, они давно совсем из ума выжили, думаешь, я не догадываюсь, что они тебе там поют на своей даче? Небось, про долг, про задание. Старики всюду одинаковы, что у вас, что у нас. Главное, ты помни – мы всегда рядом, и в беде тебя никогда не оставим.

- Тебе хорошо рассуждать, а ведь мне придется выполнять их условия. Там один Амроцкий чего стоит, он так и видит себя регентом при мне!

- Я тебя не узнаю! Тебе-то что до их условий! Мы их, кстати, внимательно изучили, ничего в них особенного нет, так, просят об отдельных услугах и сохранение своих людей на хлебных местах. Я бы на твоем месте вообще этого в голову не брал. Это не условия, так, детский лепет! Амроцкий твой - обычный позер и выскочка, будет надоедать, у тебя всегда найдется, чем его приструнить. Хоть сегодня можно из игры выключить. Мне бы с тобой о другом поговорить хотелось…»


На этом запись обрывалась. Судя по всему, разговор происходил в каком-то людном месте, скорее всего, в баре или в одном из поточных кафе.

Именно эта запись почему-то тревожила, да какой там тревожила, бесила Михаила Львовича! Что-то в ней было не то! Была какая-то тайна, несущая опасность. Он глянул на часы, было где-то около двух ночи, допил стакан, сунул плеер с только что прослушанной записью в карман и спустился к машине.

- На дачу Пужина, – отдал он распоряжение водителю и забылся спокойным сном человека, принявшего правильное решение.


26.


Известие о назначении Пужина председателем правительства сообщили Плавскому во время заседания генеральского клуба. Все официальные вопросы были уже решены, и почтенная публика расслаблялась за богато сервированным парадным столом. Неизменным организатором губернаторских застолий и балов с недавнего времени был его новый заместитель по молодежным делам Николай Вертер, человек оборотистый, весьма оригинальный и преданный своему шефу и его семье еще с молдавских времен. Он, кстати, и поспешил обрадовать начальника, как ему казалось, приятной новостью.

За последние месяцы Есейский губернатор раза четыре встречался со стремительно делающим карьеру Пужиным и публично рассказывал всем «по секрету», какие прекрасные у них складываются отношения и как Николай Николаевич, чуть ли не под запись, прислушивается к его советам, особенно во всем, что касается работы Совета национальной стабильности, который он, Плавский, когда-то непродолжительное время возглавлял.


- Что?! – взревел губернатор, вскочив со своего места и чуть было не опрокинув склонившегося к нему Вертера. – Когда, кто сказал?! – Он рванул на себе ворот накрахмаленной белой рубахи, стянутый неширокой лентой какого-то ордена, отчего крест с мечами брызнул рубиновым сгустком и зазвенел по блестящему лаком полу. – Кто дал право?

- Иван Павлович, – пребывая в полном недоумении и поднимая с пола награду, растерянно произнес вождь Есейской молодежи, – по всем телевизорам передают…

- Включить телевизор, – сникшим голосом распорядился генерал, тупо глянул на протянутый ему крест и сунул его в карман.

«Не к добру это срывание с себя крестов», – подумал Скураш и обратился к сидящему напротив краевому прокурору: – Что это он взбеленился?

- А кто его знает? – пожал плечами прокурор. - Вертер чего-то шепнул, он и взорвался. Скорее всего, в Москве что-то не так вышло. Сейчас телевизор все расскажет.

А телевизор вещал про то, что сегодня Царь отправил в отставку очередного Премьера, по его собственной, естественно, просьбе, и предложил Государственной Думе новую кандидатуру главы правительства – Пужина Николая Николаевича. Почти все сидевшие за столом откровенно недоумевали от столь бурной реакции генерала на эту, казалось бы, такую далекую от их края новость.

- Товарищ генерал-губернатор, – нарушил общее замешательство уже прилично захмелевший старшина генеральского клуба Алексей Матвеевич Невеликов, добрейший отставник, ведающий в администрации мобилизационными вопросами, – а давайте поднимем этот бокал за нового премьер-министра, простого русского подполковника!

Все ожидали реакции губернатора. Плавский взял себя в руки и, дождавшись пока ему нальют водки, ледяным голосом произнес:

– В принципе, у нас нет никаких возражений. За подполковника, так за подполковника, может, со временем, и до ефрейтора докатимся, а чем мы хуже Германии? Прошу вас, господа! – и прежде, чем опрокинуть водку в рот, едва слышно произнес: – Пусть, сука, чужим подавится!

Малюта, сидевший почти напротив, в отличие от своих соседей, не удивился этакому завершению тоста. Еще как-то давно Стариков, потом несколько раз всезнающие москвичи, а совсем недавно и Беркус рассказывали, что Амроцкий клятвенно гарантировал Плавскому кресло премьера, а следом и место преемника. Даже, якобы, у генерала состоялись какие-то встречи с Царем, его семьей и близким окружением. Малюта, свято чтивший незыблемость конституции, ни в каких преемников не поверил, а информацию эту так, на всякий случай, в уме держал, мало ли что, дыма, как говорится, без огня не бывает. «Черт те что, наверное, Гоблина кто-то переиграл, а, может, он сам решил сменить фигуры в только ему ведомой партии», – подумал Скураш и решил, поддавшись общему куражу, сегодня хоть раз просто нажраться и ни о чем не думать. «Может, бедной России еще и повезло, что не лихой вояка будет дальше ею управлять? Да какое тебе дело, ты вон пей, да лучше о себе думай! Трое детей, а у тебя в кармане блоха на аркане. Говорят, сосед твой по даче вчера вечером коробку из-под телевизора, полненькую долларов, домой приволок. Жена его не утерпела, сегодня утром Катьке проболталась. А ты все за перспективу несуществующую на чужого дядю спину гнешь!» - и он с досадой опрокинул рюмку себе в рот.

Тем временем, Плавский с рюмок перешел на винные фужеры и заставил всех последовать его примеру. Водку генерал глотал, как простую воду, при этом не пьянел, а только раскручивал безудержное веселье.

- Итак, господа генералы и примкнувшие к ним, на повестке генеральского клуба возник один весьма щекотливый вопрос, – с бокалом в руке потребовал тишины губернатор, – а где, кстати, старшина клуба, и почему не ведется протокол, а?

Бросились искать старшину, кто-то доложил, что тот в мужской комнате и бедняге плохо.

- Итак, господа! Обойдемся без протокола, коль старшина наш блюет, – продолжил Плавский. – По просьбе многих товарищей ставлю на голосование один вопрос: этично ли будет пригласить на наше высокое собрание женщин с пониженной социальной ответственностью?

- Этично! – оживилась публика.

- Голосуем бокалами, господа! Тост контрольный, кто не выпил – тот Филипп Киркоров.

Вечер набирал обороты, уже скинувший пиджак Вертер, сам уселся за барабаны, кто-то из членов клуба взялся за гитары, Зараев сел за клавиши, и губернатор, обхватив огромной лапищей микрофон, запел свою любимую и рвущую душу песню о белых птицах.

После аплодисментов, поздравлений и клятв во взаимной верности все опять сгрудились у стола.

- Друзья, – проникновенно начал Плавский, – запомните сегодняшний день, отсель мы начинаем жить своей, не зависимой ни от кого жизнью. У нас есть все и, что самое главное, – любовь и доверие нашего народа. Мы без Москвы обойдемся, а вот обойдется ли она без нас, посмотрим! Хватит уже таскаться за кремлевскую стену, как козлы за морковкой, и выклянчивать у них наши же деньги. Больше такому не бывать! Слышите, Скураш, это и для вас говорится, так, что не стесняясь, доложите своему начальству все, что я говорю…

Малюта попытался что-то возразить.

- Не надо, – перебил его абсолютно трезвым голосом генерал, – не надо наматывать сопли на кулак! Докладывайте своему покровителю! Вишь, как его несет вверх! Он же вас в свое время мне порекомендовал наместником в край, наши добрые с вами отношения от этого не пострадают. Так и говорите, отвязался Плавский, и не дай Бог они меня там не поймут, у меня хватит и сил и воли напомнить им про Колчака, – и выпив, добавил: – Все, бал закончен, все по домам! Завтра наступит новая эра, всем рекомендуется хорошенько выспаться и не опаздывать на службу.


На следующий день ничего из ряда вон выходящего не произошло. Экспедиционный корпус никто формировать не бросился, в новые Семеновцы, Шкуро и бароны Унгерды записываться не спешили. Была правда, одна новость – губернатор заболел.


Москва, как всегда, проснулась в час дня по-местному времени. Малюта уже успел добраться до своего кабинета. Голова была слегка тяжелой, но работе российского чиновника такое состояние головы никогда помехой не являлось. Наместника подмывало позвонить Речину и поздравить их с Пужиным с очередным повышением. То, что Игнатий Иванович и сейчас останется при шефе, он нисколько не сомневался. С одной стороны, он и радовался за них, в кои-то веки, какие-никакие, а все же знакомые, могут стать руководителями страны, а с другой – внутри шкребли поганые кошки, рушился целый мир созданных за два года иллюзий, исчезала, распадалась, как тлен, наивная мечта. Они долго говорили вчера про это с Зурабом. Примитивно и смешно устроена жизнь человека, нет для него ничего постоянного ни в радости, ни в горе. Только что, кажется, радовался он переполняющей его любви, а глядь, уже ненасытные глаза блуждают по чужому телу. Нескончаемой и кричащей бывает боль утраты матери или ребенка, а проходят короткие дни, и из уст, недавно источавших рыдание, вырывается веселый смех, и бежит человек дальше, чтобы жить, приспосабливаться, где-то не договаривать, кому-то приветливо улыбаться, мимо кого-то проходить, не заметив. Из нехороших маленьких поступков складывается очень даже и неплохая жизнь.

Малюта все же в Москву позвонил. Трубку поднял сам Речин, выслушал поздравления, поблагодарил.

- Ты чего не докладываешь о вчерашних излияниях твоего губернатора? Мы тебя зачем туда направили, слюни за ним подтирать? Все, Малюта, служба у двух господ кончилась, давай определяйся! Передай этому новоявленному Колчаку, что премьер ждет его в эту пятницу к шестнадцати у себя в Белом доме. Что молчишь?

- Слушаю начальника, да и говорить особенно нечего. Значит, ваши этот пьяный бред вам уже передали. А я-то думаю, с чего бы это вчера внучатый племянник железного Феликса меня все выспрашивал про то, собираюсь ли я ночью в столицу звонить?

- Ну вот и учись у племянников оперативности. Ладно, ты носа не вешай, это я так, для острастки, чтобы не забывал, с кем разговариваешь, с самим руководителем канцелярии премьер-министра. Хотя и к пьяному бреду иногда надо прислушиваться, так что ухо держи торчком, времена настают сложные. Все, пока! Ах, да, чуть было не забыл, ты по есейскому краю отвечаешь за выборы и, скорее всего, будешь назначен начальником избирательного штаба. Теперь все.

- Барсучьих, что ли выборов?

- Каких, на хрен, барсучьих, наших выборов! – выпалил Игнатий и бросил трубку.

Скураш дал отбой и решил, что рабочий день для него на сегодня закончился, как-никак долг он свой выполнил: начальство поздравил, ценные указания огреб, даже некую перспективу высветил, так что пора, как говорится, и честь знать. Да и Зураб, оставшийся дома, уже звонил пару раз и взял с него клятвенное обещание, что он бросит все и приедет выручать друга, потому, что, следуя кавказским обычаям, горец в одиночку пить не может. Уже прощаясь со своими явно обрадованными ранним уходом начальства подчиненными, он вспомнил о поручении доставить губернатора на встречу в Белый дом. По дороге он заглянул в первую приемную, где ему невнятно объяснили, что понятия не имеют, где и чем болеет генерал. Лживым голосочком то же самое повторила и Гаржинова, всезнающий Ляскаль нес какую-то чушь про усиление режима секретности, губернаторская охрана молчала, одним словом, куда не кинь, везде клин. Малюта не на шутку встревожился, до пятницы, как не крути, осталось неполных трое суток! Да каких трое, сегодняшний день уже не в счет, только завтра, а послезавтра уже и пятница, надо лететь! Он лихорадочно терзал свой мобильник, пока не позвонил Беркус:

- Ты где? Я бы на твоем месте поспешил, иначе мы с Иваном Павловичем доуговорим вчерашний двадцатипятилитровик без твоей помощи.

- Ты шутишь? Мне все говорят, что губернатор болен и чуть ли не при смерти, я уже в Москву собрался докладывать…

- Был при смерти, как и я, но сейчас мы реанимированы и проходим курс интенсивной терапии! Хватит трепаться, приезжай скорее…

Еще на крыльце дома Скураш вкратце рассказал Зурабу о московском поручении и попросил помощи. Договорились действовать сообща. Часа полтора пили, травили анекдоты, поражались коварству и наглости Амроцкого, который, оказывается, сегодня уже раза три звонил и порывался условиться о встрече.

- А я ему прямо в лоб и сказал: от винта, палестинская птица! Гадкий он человек, такие, как он, и погубят Россию! Как ты, Зураб, говоришь, его в Московских тусовках называют?

- Гоблином, – ответил генералу хозяин застолья, выкатывая новую, оплетенную ивовым прутом, двадцатипятилитровую бутыль. – Это хорошее аджарское вино, у нас его называют свадебным. Оно легкое, выпить можно много, говорить и петь долго, мозги не туманит, но уйти от гостеприимного стола никому не даст.

- Гоблин, говоришь? Какое гнусное и зловещее слово! – рассматривая свой бокал, растягивая слова, произнес Плавский. – Попомните меня, он просто так от нашей земли не отстанет. Сколько же нечисти ты еще родишь на свою погибель, моя земля? А может, земля и не рождает ничего подобного, может, мы сами как-то постепенно и незаметно для самих себя превращаемся в гоблинов, и уже недалеко то время, когда на земле будут жить одни гоблины? Одно радует – мы до этого не доживем! А пока только их тени витают над нами…

- Иван Павлович, – решился Малюта, чувствуя, что дальше серьезный разговор заводить будет уже поздно, – мне звонили из канцелярии правительства и просили передать просьбу Пужина, чтобы вы приехали в пятницу к нему на встречу.

- Нетушки, обломится, чтобы я к этому метру с кепкой на коньках первым на поклон пошел! Не дождутся! Пусть и не мечтают. Ты им, Малюта, передай: нужен Плавский, пусть сами в Сибирь летят, а в Москву я больше не ездок!

Сломался губернатор только на следующий день к обеду. Вино действительно оказалось славным, и только его чудодейственным свойствам Малюта и Зураб приписали положительный результат.


27.


В назначенное время губернатор Есейского края переступил порог главного кабинета на Краснопресненской набережной.

Летящее в бездну время замедлило свое падение и насторожилось в предчувствии перемен, а огромная страна с поразительным безразличием смотрела на все происходящее нетрезвыми, злыми и голодными глазами.