Тень гоблина роман
| Вид материала | Документы |
- Успехи науки обычно сопровождает ее "тень": пара- или лженаука. Такое положение существовало, 209.67kb.
- Задачи: создать условия для усвоения содержания сказки; развивать речь, память, познавательную, 116.33kb.
- Сказка как лекарство, 7131.97kb.
- Как мы наблюдали солнечное затмение, 34.47kb.
- Роман Москва «Детская литература», 3628.68kb.
- Англ the Gothic novel, «черный роман», роман «ужасов» в прозе предромантизма и романтизма, 180.16kb.
- Онегин Роман «Евгений Онегин», 39.21kb.
- Роман Роман принадлежит к эпическим жанрам литературы. Эпос, 87.36kb.
- Роман Мапу «Сионская любовь», 77.39kb.
- Список литературы. Астафьев, В. Прокляты и убиты: роман /В. Астафьев. М., 2009. 800, 9.05kb.
- Кто это - мы? – после долгой паузы спросил Пужин, глядя на своего визави, как доктор психиатрического отделения на вновь поступившего пациента.
- А вот этого я вам пока сказать не могу, даже и не пытайте. Одно сообщу - люди достойные и действительно могущие всё.
- По-моему, это какая-то чушь. Даже, если предположить, что вы говорите правду, а не сошли с ума, то вся эта чушь не выдерживает никакой критики и отдает ирреальностью, – в голове бывшего чекиста творилось форменное короткое замыкание. Мысли скакали, словно блохи на его любимом далматинце. Что это бред сумасшедшего? Провокация? Подстава? Ловкая ловушка? Надо было что-то ответить этому человеку, ответить так, чтобы не дать ни единого повода усомниться в его полной лояльности к Президенту.
– Скажите, Михаил Львович, – окончательно взяв себя в руки, продолжил Николай Николаевич, – а зачем вы мне это рассказали? Ведь ваша информация касается меньше всего меня, а прежде всего напрямую связана непосредственно с безопасностью страны и лично Гаранта. Странный вы человек, пришли к одному из руководителей Администрации поделиться новостью, что где-то и кем-то готовится антиконституционный переворот, и требуете от меня слова офицера молчать об этом! Знаете, как это называется? Так вот, мы сейчас же едем к Эдуарду Валентиновичу, и вы ему все подробно поведаете…
- Никуда я из этого леса не двинусь, даже под конвоем, можете меня сразу прикончить, – на удивление волевым и твердым голосом заявил Амроцкий, куда только делось его халуйское подобострастие, – ничего ни о каких преемниках я вам не говорил, это вы сами, своими кагэбешными мозгами придумали весь этот бред и решили меня в это впутать! Что вы на меня уставились как, простите, баран на новые ворота! И скажу я это не борзописцу вашему, а лично, заметьте, лично самому Царю.
Такой эскапады Пужин не ожидал и, признаться, слегка опешил, чем незамедлительно поспешил воспользоваться Михаил Львович, закрепляя свой успех.
- Я все же держал вас за более умного и сообразительного человека! Неужели вы думаете, я вот так, с бухты-барахты, явился к вам с одной только целью испытать вашу верность деградирующему обкомовцу? Вы только не обижайтесь на меня, сами виноваты. Еврея, как и волка, не следует загонять в угол, за последствия вам никто и ломаного гроша не даст. Ладно, я вас на этой оптимистической ноте и покину. Главное вы услышали и, надеюсь, когда придет время, этого не забудете.
Он, не прощаясь, повернулся на каблуках и, подавшись всем телом вперед, засеменил по тропинке, довольный собой, представляя, какой рой догадок и терзаний оставил в душе недавнего собеседника.
19.
Утро субботы нельзя спутать с утром никакого другого дня. Внутренние часы, равномерно тикающие в каждом из нас, безошибочно сработали, едва их невидимые стрелки растопырились на половине седьмого. Малюта проснулся, словно от подземного толчка, и организм уже был готов сбросить с себя путы ночного оцепенения, как в мозгу проскочила по-школьному озорная мысль – суббота! И светлая волна какого-то лучистого облегчения окутала его, возвратив в приятное состояние досыпания. Провалявшись в этом блаженстве где-то часа два, Малюта осторожно открыл глаза. В комнате было уже почти по-осеннему холодно, и он не спешил вылезать из-под одеяла. Катерина, наверное, улизнула из спальни еще ночью, после того как они надышались друг другом, и он безмятежно заснул сном курсанта, только что совершившего марш-бросок. Вообще жена не разделяла его пристрастия спать с раскрытыми настежь окнами и в минуты их семейных войн неизменно укоряла, заявляя, что он специально придумал эти проветривания, не зависящие ни от времени года, ни от погоды, специально для того, чтобы выкурить ее из спальни. Но спать в душном помещении он не мог, ему неизменно снились военные кошмары. Наверное, эта чертова война будет тянуться вслед за ним до самой гробовой доски, как родовое проклятие. Отогнав неприятные мысли о прошлом, он принялся думать о нынешнем. В целом Малюта был доволен своей теперешней жизнью. Работа нравилась и время находилось для всего, даже на общение с детьми.
Вот странный парадокс, пока дети росли, времени на них катастрофически не хватало, а теперь он мог позволить себе часами спокойно общаться с детьми, говорить, спорить, что-то им рассказывать. Как-то так уж получилось, что всю семью вместе удалось собрать только здесь, в Сибири. И они с Катькой были счастливы, глядя на сыновей и дочку, которые, тоже устав от ранней самостоятельности, с радостью тянулись к родительскому теплу. Да и компания подобралась в закрытом для посторонних поселении на берегу Великой реки на редкость симпатичная. После долгих метаний Плавский наконец обзавелся стоящими и профессиональными заместителями и помощниками. Хотя, конечно, подковёрная борьба за близость к телу не прекращалась и поныне, но в нее, слава Богу, были втянуты не все, а только некоторые главы семейств, что позволяло прочим домочадцам наслаждаться роскошью общения, тишиной и налаженным бытом. Почти каждую субботу ближе к вечеру, как правило, затевалась вечеринка в складчину, на которую неизменно приглашали губернатора, и он действительно нередко присоединялся к ним. Пили вино, смеялись, ели необыкновенно вкусные шашлыки и слушали анекдоты, непревзойденным рассказчиком которых был Плавский, пели старые, уже начавшие забываться песни, резались в переводного дурака или стучали костяшками нардов. Мужики уходили в свою таинственную баню, женщины, сгруппировавшись вокруг мудрой и обаятельной Ноны Шалвовны, принимались за перемалывание произошедших на неделе событий и новостей, и несчастен был тот человек, который попадал под их жернова.
Одним словом, за окном Малютиного дома текла размеренная жизнь колониального поселения середины девятнадцатого века, обустроенная с современным комфортом. Так повелось исстари, в Сибири выходца из-за Урала никогда не считали своим и неизменно требовали от него подтверждения своей персональной, особой приверженности местному патриотизму, что ли. Посланцы с большой земли этого, как правило, не понимали, обижались, а если их было много, как в администрации Плавского, замыкались в свои поселения, вели себя по отношению к местным с вызывающим высокомерием, чем ещё больше настраивая против себя местную элиту. Представители аборигенного населения на заповедной территории спецобъекта «Кедры» появлялись редко, не считая, конечно, обслуги и охраны. Но именно сегодня должен был состояться большой сбор местных управленцев. И инициатором этого сбора был Скураш.
Первые звоночки чего-то неладного Малюта почуял еще в начале недели. На еженедельном совещании губернатора с руководителями основных федеральных структур в минувший вторник царила какая-то звенящая отчужденность. Это заметил даже Плавский и попытался своими анекдотами и армейскими шуточками хоть как-то расшевелить насупившихся силовиков, однако, в ответ получил лишь натянутые дежурные улыбки. Доклады и ответы генералов были до предела сухими. Совещание, как правило, растягивающиеся, с обязательным чаепитием, часа на полтора, в этот раз закончилось в какие-то тридцать минут.
- Чего это они у вас сегодня такие сухие, как рыбец осенью на ростовском базаре? – спросил губернатор у Малюты.
- Сам удивляюсь. Пойду разбираться, - пожал плечами Скураш.
- Ну разбирайтесь, разбирайтесь! И еще, я бы вас попросил не препятствовать Пилюрскому формировать генеральский клуб. Ничего здесь противозаконного нет, а вот лишняя смычка губернатора с силовиками и сильными края сего не помешает, да и вас туда следует ввести, а то, как же мы водку пить без царева ока будем?
Малюта предпочел ничего не ответить и, попрощавшись, ушел. Москва очень настороженно и ревниво относилась к смычке региональных федералов с губернскими структурами. А здесь и вовсе нечто странное получалось: губернатор, сам в прошлом боевой генерал, создает генеральский клуб во главе с самим собой. Запретить ему это формально никто не мог, но и поддержать этакую затею Москва опасалась – мало ли до чего они там в неформальной остановке доклубничают. Скурашу начальство строго настрого наказало: в клуб войти и о каждом его заседании докладывать отдельным сообщением.
Полдня Малюта бился над разгадкой утреннего молчания лампасных ягнят – все без толку, а после обеда заглянул без предупреждения к начальнику местного управления ФСБ, с которым у него как-то сразу сложились приятельские отношения, да и жены их сдружились.
Владимир Леонидович был уже изрядно навеселе.
- А, Малюта Максимович, проходи, проходи! А я тебя почему-то раньше ожидал…
- С чего это ты, Володя, при свете рабочего дня водочкой пробавляться решил?
- А вот решил и все, – и, заглянув в свою крохотную комнатку отдыха, половину которой занимал огромнейший сейф, позвал: – Выходи, Никита Савельевич, негоже от царёва наместника прятаться, мы же с тобой как-никак государевы люди.
Никита Савельевич, крупный, почти двухметрового роста, мужик, был генерал-лейтенантом милиции и возглавлял краевое управление МВД. Разные о нем ходили слухи: и что отец его из бывших немецких пособников, и в здешние края был сослан по путевке «Смерша» сразу после войны; и что сам главный милицейский начальник крепко связан с небезызвестным Драковым и его руками в одночасье расправился со всем организованным уголовным элементом. Однако все это было далеко от Малютиных интересов, если что не так, пусть с этим разбирается министерство и служба собственной безопасности, а лично его милицейский начальник вполне устраивал.
- Я тебе, Савельич, говорил, что вдвоем пить негоже, но вот, слава Богу, третий подошел. Малюта, вы не побрезгуете скромным генеральским застольем? Прошу вас.
Скураш не стал отказываться и молча присел за стол совещаний, уставленный нехитрыми закусками.
- Ну, так с чего генералы горькую глушат, а? Не скажите, буду пить не чокаясь…
- Ты видишь, товарищ главный мент, как за больное сразу цепляет? Главное, и пить, вроде, не отказывается и в то же время сам по себе, особняком! Покажи-ка ему бумагу, Савельич…
- Да зачем? Можно подумать, что он ее не читал еще до отправки? Давайте выпьем, да я побегу… -
- Никуда ты не побежишь! Кабинет твой за стенкой, а, послушай, давай прямо сейчас дадим команду размуровать дверь, что соединяла наши кабинеты! И на черта ее наши предшественники заглушили? Нет, это несправедливо! Органы должны быть во! – он с силой сжал кулак. – Вместе должны быть органы! Малюта Максимович, ты это поддерживаешь?
- Да вы и так уже вместе, ближе не бывает! Никита Савельевич, а какую бумагу я должен был прочитать до отправки? – не удержался Скураш.
- Какую-какую? Да вот эту! Которую вы со своим губернатором в Москву направили, – ответил вместо милиционера Владимир Леонидович и, вынув из-под милицейской фуражки, лежащей на столе, вчетверо сложенные листы бумаги, шлепнул их перед Малютой. – Вот, читай! Мне на Лубянке говорили, что ты иезуит и на иезуита учился, но я не думал, что до такой степени!
Малюта пропустил мимо ушей пьяную колкость и принялся читать адресованное министру внутренних дел письмо. Довольно-таки неплохим языком на двух страницах излагались все сплетни и слухи о начальнике местной милиции, сам он обвинялся в потворстве бандитам и коррупционерам. Завершалась эта дурно пахнущая бумага призывом срочно прислать комплексную проверку и отстранить от должности нынешнего краевого милиционера. Под письмом красовалась птицеподобная подпись Плавского.
Малюта онемел от прочитанного и машинально опрокинул в рот налитую рюмку водки.
- Дурдом какой-то… Откуда это у вас?
- Из министерства, сегодня утром «фельдом» доставили министру, а мне ребята по дружбе копию скинули… - досадливо крякнув, ответил Никита Савельич.
- И на меня приблизительно такая же телега на Лубянку сегодня прикатила, только я там - конченый алкаш и бездельник. Директора на месте пока нет, так что дружескую копию показать не могу, без доклада побоялись передать…
- Прокурор тоже алкоголик и мздоимец, – перебил чекиста милиционер, – начальник налоговой полиции – казнокрад и развратник, председатель краевого суда – гомосексуалист, мужику почти семьдесят лет, позор! А заправляет всей этой бандой дегенератов, спикер краевого законодательного собрания господин Шусь!
- Да бросьте вы! – вскочил Малюта.
- Мы бы и рады бросить, Малюта Максимович, да как бросить, когда рюмки уже налиты! Так ты что, в самом деле про эти писания ничего не знал? – абсолютно трезвым голосом спросил Владимир Леонидович.
- Если бы знал, ты думаешь, они бы из кабинета Плавского вышли? Это же полная чушь, и ударит она прежде всего по самому губернатору! И что, по всем силовиками такие пасквили разослали?
- Если бы только по силовикам! – хмуро отозвался начальник милиции. – Вон краевого ветеринара уже временно отстранили от исполнения обязанностей и вызвали в Москву для разбирательства.
- Я же тебе говорил - не мог Малюта в этом участвовать! Ну, сейчас сам убедился? Чтобы рассеять окончательно твои сомнения, скажу по дружбе, мне еще в пятницу ночью доложили, что в администрации края готовятся какие-то секретные бумаги, и в воскресенье их курьер должен доставить в столицу…
- Блин! И что же ты не мог мне позвонить и сказать об этом? Ты, кстати, и по закону обязан меня информировать, – перебил его Малюта.
- Конечно, обязан, но только по согласованию со своим руководством. Да и потом, о чем бы я тебя проинформировал? Что-то, где-то, кто-то пишет! Все, проехали, ничего уже не поделаешь… А пока, быть добру!
Чокнулись, выпили, задумались.
- Давайте так, вы шерстите по своей линии и готовьтесь к защите по всем пунктам этих дурацких обвинений, а я пока пойду к себе, чует мое сердце, что нечто подобное в обобщенном виде должны они были направить и на самый верх...
- Ну, в обход тебя, – разливая водку, усомнился Владимир Леонидович, – это вряд ли. Это чистейшей воды тебе подстава. А ты, как-никак, ставленник Плавского, его союзник.
- Я, между прочим, сюда, как и вы, назначен указом президента, – взвился Малюта, – и на должность наместника мою кандидатуру, да будет вам известно, не Плавский предложил, а Пужин! Да, я был и остаюсь политическим сторонником генерала и полностью разделяю его взгляды на обустройство страны! Но я отнюдь не его приспешник в сведении мелочных счетов! Хотя, с большой долей вероятности, я уже догадываюсь, кто мог быть инициатором этих цидулек.
- Ладно, Малюта, проехали! Мы тоже кое-чего знаем. Давай на посошок - и расходимся.
В канцелярию президента никаких бумаг от губернатора Есейского края не поступало – таковым был казенный ответ на звонок Малюты в Москву. «Это уже легче», – подумал он и попытался связаться с Плавским.
Губернатора нигде не было. Как в песне о нужном человеке: все его видели, но нигде его нет. В конце концов через всезнающего Ляскаля он узнал, что ИП срочно улетел в один из отдаленных районов Эркийского округа по неотложным делам, и дня три с ним связи не будет. Командировкой по неотложным делам в губернаторском окружении называли рыбалку, но в Эркию, как правило, улетали или после обеда в пятницу, или рано утром в субботу, да и потом на подобные мероприятия Плавский всегда приглашал Малюту. Чем это было вызвано, никто толком не знал, однако, Скураш неизменно занимал место в вертолете напротив губернатора.
К вечеру следующего дня весь край стоял, что называется, на ушах. Все письма дошли до адресатов, пришло подобное и на адрес Президента. В нём требовалось срочное создание большой межведомственной комиссии, тотальной проверки всего и вся и срочных оргвыводов, иначе губернатор за спокойствие вверенного ему края ручаться не мог и снимал, в случае не принятия конкретных мер, с себя всякую ответственность. Малюта переговорил со всеми близкими Плавскому людьми, не только в Есейске, но и в Москве, выслушал все их чертыханья и возмущения, договорился о консолидированной позиции и решил действовать, не дожидаясь губернатора. Придумал себе на субботу именины и созвал всех, так или иначе втянутых в этот конфликт чиновников.
Вдохновителем и инициатором всего этого паскудства, как он и предполагал, оказался Стариков и его люди. Они, видите ли, для поднятия всероссийского имиджа шефа, решили инициировать громкое уголовное дело по образцу узбекского и были стопроцентно уверены, что в Есейск пришлют если не Иванова и Гдляна, то хотя бы кого-то им подобного. Но все вышло с точностью до наоборот. Содержание писем преднамеренно слили в местные СМИ, и пошла писать губерния! В Москве недоумевали и сразу же выдвинули версию об управленческой несостоятельности недавно избранного губернатора, да ещё приписали попытку через замену неугодных ему силовиков на своих людей, фактически, вывести край из-под контроля центра.
Плавский вернулся с рыбалки в уже другой, абсолютно враждебный ему край. Узнав о несанкционированной инициативе Малюты, он поначалу напрочь отказался идти на импровизированные именины. Но после двух часов уговоров и мощного давления своих проверенных сторонников из столицы, дал добро и пришел во второй корпус президентской резиденции. Все честное собрание к именинному столу не прикасалось и готово было демонстративно покинуть «резервацию», так местные журналисты окрестили поселок «Кедры», если первое лицо края их проигнорирует. Но возмутитель спокойствия явился, и все поспешили усесться за стол.
Однако «именины» не задались. Плавский сидел взъерошенный, словно обиженный воробей, и без особого интереса слушал весьма колоритные и в основном верноподданнические тосты генералов и депутатов. Во время небольшого перекура Малюта, улучив минуту, когда губернатор, поговорив по телефону, остался один, в лоб задал так мучающий его вопрос. На лице генерала не отразилось ни единой эмоции.
- Какие письма, Малюта Максимович? Не знаю я ни про какие письма…
- Как не знаете, когда у меня есть все их копии, поручение разобраться во всем и доложить руководству…
- Что!? Вам поручили разбираться?… - моментально взвился Плавский, хватаясь за сигареты.
- А вы что, Иван Павлович, думали - сам президент бросит все и примчится раскручивать очередную интригу Старикова? – ледяным тоном спросил Малюта. – Однако, уверяю вас, суть сейчас не в этом. Сейчас главное - успокоить силовиков и местных депутатов, попытаться перетянуть их на свою сторону, иначе, мне кажется, краем управлять будет очень сложно…
- А зачем же вы тогда всем растрезвонили про мои докладные? И вообще, откуда они всё знают? – Плавский по-бычьи мотнул головой в сторону высыпавшей из обеденного зала публики.
- Иван Павлович, неужели вы действительно такой наивный? Из своих министерств, естественно.
- Так они, что там, в Москве, не собираются присылать сюда комиссию?
- Какую комиссию и, главное, зачем? – закипел Малюта. – Все, что вы написали, в министерствах давно знают как сплетни и наветы. Единственное, что может сделать Москва, так это проверить вашу финансовую и организационную деятельность. Вы за федералов не беспокойтесь, у них с результатами проверок все будет нормально, их по два-три раза в году проверяют, а вот для вас это будет первым испытанием и, насколько я понимаю, совсем несвоевременным. Мой вам совет, примиритесь с вполне лояльными к вам чиновниками. Своих людей на их места вам никто поставить не позволит, а пришлют, я уверен, не лучше этих. И еще, мы раньше с вами так откровенно никогда не говорили, так вот, мой искренний совет: гоните от себя Старикова, иначе будет поздно. Только профессиональный провокатор мог вам такое присоветовать и в одночасье поссорить почти со всеми министрами…
- Да причем здесь министры, что вы такое несете?! – загремел Плавский. - И ещё, если вы собираетесь и впредь со мной работать, не позволяйте себе давать мне никогда и никаких советов. Вы слишком многого не знаете. Идите к своим гостям, мне надо сделать еще один телефонный звонок.
19.
- Какие, к чёрту, именины! Он же родился где-то в ноябре или декабре! – негодуя, метался по гостиничному номеру Стариков. Я вам давно говорил, что он - засланный казачок! И имя-то какое – Малюта! Если ничего не предпринять, то он точно нас всех на дыбу вздернет и шкуры на лоскуты рвать будет.
В комнате, кроме Плавского, находилось еще человек пять верных Алексею Викторовичу людей. Губернатор собрал свой малый круг той же ночью и подробно рассказал собравшимся о том, что происходило на мнимых именинах Скураша. Однако было и кое-что, о чем он предпочел умолчать. Например, о том, как он, после разговора с Малютой, когда все присутствующие снова расселись за столом, предпринял весьма неуклюжую попытку примирения и даже своеобразного покаяния перед местными. Он также предпочел опустить своё обещание непременно наказать людей, готовивших эти злосчастные документы и убедивших его в необходимости их отправки. Послушав его рассказ, человек непосвященный мог бы подумать, что вся эта канитель была заранее спланирована Плавским исключительно для того, чтобы проверить силовиков и местных на их лояльность к нему. Он с самодовольным видом курил, вставив сигарету в неизменный мундштук, набранный из редкого сорта янтаря. Генерал оставался верен своему принципу – никогда не проигрывать, а перед подчиненными и неискушённой публикой оставаться всегда победителем, даже если для этого необходимо откровенно врать.
- Иван Павлович, поздравляю вас с очередной победой! – четко держа нос по ветру, произнесла Михайлина Гаржинова, молодящаяся женщина лет пятидесяти, исполняющая не совсем понятную роль в свите губернатора. - Нет, я без всякого подхалимажа, всегда поражаюсь вашему таланту заставлять любую ситуацию работать на себя…
- Вы в корне ошибаетесь, Михайлина Михайловна, я никогда в жизни не заставлял никого работать на себя лично, и в этом моя сила и моё отличие от тех, кто растаскивает сегодня Россию. Я умею и знаю, как обратить любое действие или бездействие во благо нашей общей с вами идеи, идеи всенародного благоденствия – придав голосу выражение суровости, изрек генерал.
- Да, да я вас пониманию! Но будущее народа настолько ассоциируется во мне, как и в мыслях миллионов простых людей, с вашей титанической деятельностью, что мы имеем полное право называть его вашем именем, – с деланной обидой возразила Гаржинова.
- Иван Павлович, да хрен с ним, с народом, он у нас особенно никогда не умел быть благодарным, надо думать, что делать с Москвой и местными законодателями, вы ведь понимаете, что они вам фактически объявили войну? – возбужденно обратился к губернатору Стариков.
- Виктор Алексеевич! – рявкнул генерал. – Я бы вас попросил впредь о народе в моём присутствии так не говорить! Это раз. Второе – война это привычное для меня состояние, и не было еще ни одного боя, который бы я не выиграл! Вот женщины, – он бесцеремонно ткнул пальцем в Михайлину Михайловну, – и те это понимают, хотя, в отличие от вас, не мнят себя великими аналитиками и комбинаторами. И, наконец, третье – Скураш прав - полную ерунду вы со своими дармоедами придумали, какие комплексные проверки, какие следователи по особо важным делам, вы-то хоть проверили, есть сейчас такие зубры в генпрокуратуре?
- Иван Павл…
- Не сметь меня перебивать! – грубо одернул Старикова начавший заводиться губернатор. – Что, не нравится, когда против шерсти? Ничего, придется выслушать! Не надо мне городить ерунду, что Малюта роет под вас и вашу группу, выполняя задание своего начальства со Старой площади. Чушь это полная! Я проверял по своим каналам, там даже не догадываются о вашем существовании! А вы тут возомнили из себя этакую ужасную грозную силу! Да тьфу вы, а не сила! Более того, они на полном серьёзе уверены, что весь этот бред с силовиками я придумал сам лично, чтобы увести край из-под контроля Кремля и начать развал России! Так кто в моем окружении враг? Я вас всех спрашиваю?! – генерал обвел присутствующих ненавидящим взглядом.
- Товарищ генерал-губернатор! – срывающимся от напряжения голосом вскочил навытяжку старший из братьев Укольников. – Мы же выполняли ваш приказ и хотели, чтобы все было как лучше…
- Что?! – взревел Плавский. – Так выходит, это я сам додумался до всей этой хуйни? Вон отсюда, и чтобы духу вашего поганого завтра в Есейске не было! Ну, кто еще желает обвинить меня в разрушении моей Родины?
Желающих возражать или оправдываться больше не нашлось. Все сидели, понуро опустив головы, и ждали любого повода, чтобы улизнуть подобру-поздорову, пока и их не постигла участь Стариковского любимчика.
На их счастье в кармане у генерала зазвонил телефон. Вообще-то Иван Павлович считал ниже своего достоинства носить с собой мобильные телефоны, их с полдюжины таскала за ним охрана, однако, для одного аппарата было сделано исключение, номера, которого никто не знал, даже Стариков. Вот именно этот телефон и зажужжал сейчас в одном из генеральских карманов. Зажужжал как-то особенно противно и настойчиво.
- Все свободны, – зло бросил Плавский, недовольный тем, что пришлось прервать разнос.
Буквально через секунду в помещении никого не было. «Тараканы ошпаренные»! – с пренебрежением глядя им вслед, подумал генерал и распахнул крышку телефона.
- Прошу извинения за ночной звонок, это я, – зачастила трубка голосом Амроцкого, – здравствуйте. Я, наверное, вас разбудил?
- Да какой разбудил! Я здесь со своими советничками секстренаж провожу! Так что ваш звонок для них прозвучал как глас Спасителя. Добрый вечер, чем обязан?
- Да это я вам обязан вашей благосклонностью, – слегка польстил московский полуночник, уловив суровость в голосе Плавского. – Есть обнадеживающие новости, Иван Павлович. – Амроцкий замолчал, побуждая собеседника задать встречный вопрос. Однако трубка упрямо молчала. – Удалось переместить «головную боль», завтра выйдет указ, – многозначительно завершил Михаил Львович.
- И куда, хотелось бы полюбопытствовать? – голос генерала сразу стал почти бархатным. – Действительно на ночь подняли настроение, а то чуть было не разогнал половину своей администрации…
- Гоните, если того обстоятельства требуют. Мы толковыми людьми всегда поможем, а о том, что у вас бестолочей полно, Москва уже, если не ошибаюсь, дня три как судачит. Что же касается