Воскресение

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   38   39   40   41   42   43   44   45   ...   102

LI


   В тот же день прямо от Масленникова приехав в острог, Нехлюдов направился к знакомой уже квартире смотрителя. Опять слышались те же, как и в тот раз, звуки плохого фортепьяно, но теперь игралась не рапсодия, а этюды Клементи, тоже с необыкновенной силой, отчетливостью и быстротой. Отворившая горничная с подвязанным глазом сказала, что капитан дома, и провела Нехлюдова в маленькую гостиную с диваном, столом и подожженным с одной стороны розовым бумажным колпаком большой лампы, стоявшей на шерстяной вязаной салфеточке. Вышел главный смотритель с измученным, грустным лицом.
   – Прошу покорно, что угодно? – сказал он, застегивая среднюю пуговицу своего мундира.
   – Я вот был у вице-губернатора, и вот разрешение, – сказал Нехлюдов, подавая бумагу. – Я желал бы видеть Маслову.
   – Маркову? – переспросил смотритель, не расслышав из-за музыки.
   – Маслову.
   – Ну, да! Ну, да!
   Смотритель встал и подошел к двери, из которой слышались рулады Клементи.
   – Маруся, хоть немножко подожди, – сказал он голосом, по которому видно было, что эта музыка составляла крест его жизни, – ничего не слышно.
   Фортепьяно замолкло, послышались недовольные шаги, и кто-то заглянул в дверь.
   Смотритель, как бы чувствуя облегчение от этого перерыва музыки, закурил толстую папиросу слабого табаку и предложил Нехлюдову. Нехлюдов отказался.
   – Так вот я бы желал видеть Маслову.
   – Маслову нынче неудобно видеть, – сказал смотритель.
   – Отчего?
   – Да так, вы сами виноваты, – слегка улыбаясь, сказал смотритель. – Князь, не давайте вы ей прямо денег. Если желаете, давайте мне. Все будет принадлежать ей. А то вчера вы ей, верно, дали денег, она достала вина – никак не искоренишь этого зла – и сегодня напилась совсем, так что даже буйная стала.
   – Да неужели?
   – Как же, даже должен был меры строгости употребить – перевел в другую камеру. Так она женщина смирная, но денег вы, пожалуйста, не давайте. Это такой народ…
   Нехлюдов живо вспомнил вчерашнее, и ему стало опять страшно.
   – А Богодуховскую, политическую, можно видеть? – спросил Нехлюдов, помолчав.
   – Что ж, это можно, – сказал смотритель. – Ну, ты чего, – обратился он к девочке пяти или шести лет, пришедшей в комнату и, поворотив голову так, чтобы не спускать глаз с Нехлюдова, направлявшейся к отцу. – Вот и упадешь, – сказал смотритель, улыбаясь на то, как девочка, не глядя перед собой, зацепилась за коврик и подбежала к отцу.
   – Так если можно, я бы пошел.
   – Пожалуй, можно, – сказал смотритель, обняв девочку, все смотревшую на Нехлюдова, встал и, нежно отстранив девочку, вышел в переднюю.
   Еще смотритель не успел надеть подаваемое ему подвязанной девушкой пальто и выйти в дверь, как опять зажурчали отчетливые рулады Клементи.
   – В консерватории была, да там непорядки. А большое дарование, – сказал смотритель, спускаясь с лестницы. – Хочет выступать в концертах.
   Смотритель с Нехлюдовым подошли к острогу. Калитка мгновенно отворилась при приближении смотрителя. Надзиратели, взяв под козырек, провожали его глазами. Четыре человека, с бритыми полуголовами и неся кадки с чем-то, встретились им в прихожей и все сжались, увидав смотрителя. Один особенно пригнулся и мрачно насупился, блестя черными глазами.
   – Разумеется, талант надо совершенствовать, нельзя зарывать, но в маленькой квартире, знаете, тяжело бывает, – продолжал смотритель разговор, не обращая на этих арестантов никакого внимания, и, усталыми шагами волоча ноги, прошел, сопутствуемый Нехлюдовым, в сборную.
   – Вам кого видеть желательно? – спросил смотритель.
   – Богодуховскую.
   – Это из башни. Вам подождать придется, – обратился он к Нехлюдову.
   – А нельзя ли мне покамест увидать арестантов Меньшовых – мать с сыном, обвиняемые за поджог.
   – А это из двадцать первой камеры. Что ж, можно их вызвать.
   – А нельзя ли мне повидать Меньшова в его камере?
   – Да вам покойнее в сборной, – Нет, мне интересно.
   – Вот нашли интересное.
   В это время из боковой двери вышел щеголеватый офицер помощник.
   – Вот сведите князя в камеру к Меньшову. Камера двадцать первая, – сказал смотритель помощнику, – а потом в контору. А я вызову. Как ее звать?
   – Вера Богодуховская, – сказал Нехлюдов.
   Помощник смотрителя был белокурый молодой с нафабренными усами офицер, распространяющий вокруг себя запах цветочного одеколона.
   – Пожалуйте, – обратился он к Нехлюдову с приятной улыбкой. – Интересуетесь нашим заведением?
   – Да, и интересуюсь этим человеком, который, как мне говорили, совершенно невинно попал сюда.
   Помощник пожал плечами.
   – Да, это бывает, – спокойно сказал он, учтиво вперед себя пропуская гостя в широкий вонючий коридор. – Бывает, и врут они. Пожалуйте.
   Двери камер были отперты, и несколько арестантов было в коридоре. Чуть заметно кивая надзирателям и косясь на арестантов, которые или, прижимаясь к стенам, проходили в свои камеры, или, вытянув руки по швам и по-солдатски провожая глазами начальство, останавливались у дверей, помощник провел Нехлюдова через один коридор, подвел его к другому коридору налево, запертому железной дверью.
   Коридор этот был уже, темнее и еще вонючее первого. В коридор с обеих сторон выходили двери, запертые замками. В дверях были дырочки, так называемые глазки, в полвершка в диаметре. В коридоре никого не было, кроме старичка надзирателя с грустным сморщенным лицом.
   – В которой Меньшов? – спросил помощник надзирателя.
   – Восьмая налево.