Geum.ru

Майданек глазами Константина Симонова

Вид материалаДокументы

Содержание


Марка ГДР
Польская марка
Подобный материал:

Майданек глазами Константина Симонова

   

60 лет назад, с 10 по 12 августа 1944 г., в трех номерах центральной армейской газеты «Красная звезда» (№№189-191) был опубликован очерк «Лагерь уничтожения». Его автором был специальный корреспондент газеты, самый популярный поэт военных лет Константин Симонов.



Константин Симонов


   В ночь с 22 на 23 июля 1944 г. войска 1-го Белорусского фронта под командованием Константина Рокоссовского освободили в окрестностях Люблина свыше 1000 заключенных одного из шести лагерей уничтожения на территории Польши. Это была первая фабрика смерти, представшая перед глазами советских солдат и офицеров: с газовыми камерами, крематориями, горами обуви и одежды жертв. В Майданеке погибли десятки тысяч поляков, советских военнопленных и участников Сопротивления из многих стран Европы. Здесь, по разным оценкам, было уничтожено от 122 000 до 250 000 евреев Польши.
    Об этом преступлении нацистов стало известно всему миру именно после публикации «Красной звезды». Впервые было скрупулезно показан принцип массового убийства с использованием газа «Циклон».

    Майданек вошел в учебники. Здесь создан музей-мемориал. Знаменитый документалист Роман Кармен еще в 1944 г. снял документальный фильм «Майданек».

   Спустя 30 лет в своем «Дневнике писателя. Разные дни войны» Константин Симонов вновь обратился к событиям июля -августа 1944 г. Впервые фронтовые дневники Симонова с комментариями писателя были опубликованы в журнале «Дружба народов» в 1974-1975 гг. Они вошли также в 8-й и 9-й тома его собрания сочинений, вышедших в издательстве «Художественная литература» в 1982 - 1983 гг.

   Мы специально акцентируем внимание на датах публикаций. Это были годы, когда о нацистском геноциде евреев не просто не принято было писать. Он фактически замалчивался. Лишь огромный литературный и нравственный авторитет Симонова позволил ему опубликовать немало страниц и о жертвах Холокоста и о евреях - героях войны.

   Вот лишь несколько примеров. Черновицкий раввин, в дом которого поэт пришел, чтобы узнать о страданиях узников гетто весной 1944 г. Его рассказ занимает две страницы текста «Дневника писателя». Командир саперного батальона майор Беринский, чью фамилию писали на каждой улице города, освобожденного 38-й армией генерала Москаленко. Это означало - мин здесь нет. Казалось бы, писатель легко мог обойтись «нейтральной» фамилией майора. Но выяснив, что он остался жив, указал его имя и отчество - Иосиф Цалевич. Морские разведчики: «еврейский гусар» с «шумными повадками одессита» майор Люден и лейтенант Геннадий Карпов (его фронтовые письма и фото, хранящиеся в Фонде «Холокост», были недавно опубликованы в газете «Еврейское слово»). Близкий друг Симонова (они были «на ты») опальный редактор «Красной звезды», а затем начальник политотдела двух армий генерал Давид Ортенберг. И даже не менее опальный и до сих пор причисляемый одиозной фигурой бывший начальник Главного Политуправления Красной Армии Лев Мехлис. О каждом из них Симонов пишет исключительно уважительно и доброжелательно.

    И, наконец, еврейские жертвы Майданека. Этому лагерю смерти посвящены самые сильные строки его дневника о нацистских зверствах. Предоставим слово самому Симонову:
    «На третий день после взятия Люблина поехал в войска 69-й армии генерала Колпакчи... Пробыл я там недолго, два или три…

   Зайдя вместе с другими корреспондентами к коменданту Люблина, я услышал, что в нескольких километрах от города есть какой-то секретный лагерь смерти, и первые собранные о нем сведения носят почти неправдоподобный характер.

   …Это было на следующий день после того, как я вернулся в Люблин из 69-й армии».

   Здесь необходимо хронологическое уточнение. Когда же Симонов попал в Майданек? Люблин был взят 24 июля. Через три дня, т.е. 27-го июля, писатель едет на передовую. К этому времени о Майданеке никто из военного руководства еще не знает. 29 или 30 июля он возвращается в Люблин. В Майданеке, таким образом, он оказался в последний или предпоследний день июля 1944 г. К этому времени лагерь был освобожден уже более недели. Он поразил воображение наших солдат, впервые столкнувшихся с «технологией уничтожения» сотен тысяч людей. Старшина 44 гвардейской танковой бригады Аркадий Ходов, например, сделал несколько снимков этого лагеря. Но необходимо было и «корреспондентское чутье» и талант журналиста, чтобы о нацистских лагерях уничтожения стало известно и в СССР и за рубежом.

   Симонов писал в «Дневнике писателя»: «Первой статьей об этом лагере оказалась моя. То, что я увидел и услышал там в первые же часы своего пребывания, выбило у меня из памяти все, что в ней было до этого.

   … Я забыл все остальное и несколько дней просидел в Майданеке, по еще не остывшим следам узнавая страшные подробности лагерного быта, разговаривая с оставшимися в живых бывшими заключенными и с пойманными охранниками, и добросовестно, так что к вечеру не слушалась рука, как протоколист, записывал все, что услышал и увидел».

   В своих воспоминаниях К. Симонов передает свое состояние во время написания очерка:
    «Я увидел своими глазами газовые камеры, печи крематория с остатками недожженных трупов, сарай с обувью, оставшейся после убитых, виселицы, банки с кристаллами газа «циклон», канцелярии, заваленные паспортами сожженных в печах людей; работал по двадцать часов в сутки и постепенно за неделю привык, отупел. Но в первый день мне казалось, что я схожу с ума.

   …Не хочу повторять того, что стало общеизвестным. Приведу лишь несколько страничек первоначальных блокнотных записей. Просто для того, чтобы прочитавшие их почувствовали, как, впервые вплотную вдруг столкнувшись со всем этим, можно было действительно рехнуться! Рука водила карандашом по бумаге, а ум все еще отказывался верить в реальность того, что записываю.

   ...Форнихтунгслагер — лагерь уничтожения...

   Официально назывался — Люблинский концентрационный лагерь войск СС...

   На первоначальной карте строительства было написано: «Лагерь Дахау № 2». Потом это название исчезло».

   Симонов подробно (как и в очерке в «Красной звезде») описывает деятельность лагеря смерти:
    «..Бараки охраны. Аккуратные палисадники, кресла и скамейки, сбитые из березовых жердей.
   Зольдатенхейм — небольшой барак, публичный дом для охраны. Женщины только из заключенных. При обнаружении беременности уничтожались.

   ...Дезинфекционная камера, в которой газовали «циклоном».

    ..Крематорий. Посреди пустого поля высокая четырехугольная каменная труба. К ней примыкает длинный низкий кирпичный прямоугольник. Рядом остатки второго кирпичного здания. Его немцы успели поджечь.

   ...Барак с обувью. Длина 70 шагов, ширина 40, набит обувью мертвых. Обувь до потолка... Самое страшное — десятки тысяч пар детской обуви. Сандалии, туфельки, ботиночки с десятилетних, с годовалых...

   Даже теперь не могу набраться хладнокровия, разбирая эти записи в блокнотах. Привожу только часть их, дающую представление о том целом, которое называлось — Майданек. Когда я писал о нем в сорок четвертом году в «Красную звезду», я считал, что факты сильнее эмоций, и, составляя свой мрачный отчет, стремился к наивозможно большей точности».

   Однако, некоторые свидетельства оказались недостоверными. В своем очерке он упомянул о гибели в Майданеке бывшего премьер-министра Франции Леона Блюма. Дневник Симонова сохранил стенограмму рассказа «свидетеля», который несколько отличается от текста, опубликованного в «Красной звезде»:

    «...Это было на складе строительных материалов. Знакомые евреи говорят: «Знаете, кто это ходит? Это Леон Блюм». Смотрю на него. Старый, сгорбленный, носит доски, ногти сорваны.

   — Вы Блюм? — Да.

   — Как вы сюда попали?

   — Вместе со всеми.

   — А почему вы не спаслись?

   — Я решил разделить судьбу своего народа.

   Он был уже очень слаб. Прибыл с партией французов, имел звезду желто-красную с буквой «Ф» в центре и номер под звездой. Страшно изможденный, сгорбленный. Доски тяжелые, вырываются из рук, пальцы все в крови.

   Я ему отдал свою еду и сказал, чтобы он спрятал, чтобы мне не попало самому, но он тотчас зашел за доски и жадно, дрожа, ел. Одет был в арестантскую одежду, все на нем висело. Было это в апреле 1943 года. Он был совершенно седой, с лысиной, видной даже из-под тюремной шапки. Плакал. На вид лет семьдесят. Правая рука висела как бы парализованная, он брал доски, перегибаясь на одну сторону. Перенося доски, он два раза при мне падал, но его поднимали.

   Дня три я его не видел, а через неделю, когда спросил о нем у того же еврея, он говорит: «Там, где и я скоро буду». - Где? - Он показал пальцем на небо...».

   В опубликованном очерке не упоминалась «желто-красная звезда». «Свой народ», по контексту статьи, - это французы, с которыми прибыл Блюм. В то же время, именно в газетной версии на вопрос: являлся ли он премьер-министром Франции, еврей-узник отвечает утвердительно.

   Лишь спустя 20 лет К.Симонов узнал, что бывший премьер-министр Франции находился в концлагере в Германии и никогда не был в Майданеке. Но этот эпизод с возможным однофамильцем французского политика - еврея продолжал волновать писателя:

    «До сих пор не знаю, почему там, в Майданеке, какому-то старику понадобилось рассказывать о себе, что он Леон Блюм. Может быть, он надеялся таким образом привлечь к себе внимание и хоть временно спастись. А может быть, просто-напросто сошел с ума. В Майданеке сходили с ума многие...

   Запись, которую я сейчас привел, говорит еще об одной страшной стороне Майданека. Ужас его заключался не только в виселицах, смертях на проволоке под током высокого напряжения, не только в газовых камерах и крематориях, а в самой безвыходности существования попадавших туда людей. Заведомая обреченность, голодный и страшный быт многих доводили до такого бескрайнего отчаяния, когда смерть начинала казаться избавлением».

   В «Красной звезде» писатель не приводит точных данных о погибших и прошедших через этот лагерь узниках. Но он касается вопроса об их национальности: «Надо сказать несколько слов о национальном составе людей, попавших в лагерь. Большое число погибших падает на уничтоженных в лагере поляков... Огромное число уничтоженных русских и украинцев. Столь же велико (выделено нами - И.А.) число истребленных немцами евреев».

   О масштабах этих жертв можно судить по тому, что представителей других национальностей (французов, греков, бельгийцев) было гораздо меньше - «по несколько тысяч».

   Действительно, спецкорр «Красной звезды» лично видел паспорта узников из разных стран:
    «...Канцелярия лагеря. Пол завален документами убитых всех национальностей. Выписываю документы, найденные за десять минут, — время заметил по часам.

   …Все это — за десять минут. На полу одной комнаты — бумажный могильный холм всей Европы».

   В приведенных выше словах явно видна примета времени - не говорить специально о еврейских жертвах. Их было гораздо больше, чем людей других национальностей. Ведь в паспортах большинства узников стояла не национальность, а гражданство. Тем не менее в газетном очерке о евреях сказано гораздо подробнее, чем принято было в последний год войны:

    «Первые две тысячи евреев из люблинского гетто пригнаны на строительство лагеря осенью сорок первого года...

   Декабрь 41-го. Прибыло 700 поляков из Люблинского замка и 400 польских крестьян, не сдавших немцам налогов...

   Апрель 42-го. Транспорт 12 тысяч человек из Словакии — евреи и политзаключенные.

   Летом 42-го. Еще 18 тысяч из Словакии и Чехии.

   Июль 42-го. 1500 поляков, обвиненных в партизанских действиях. Август 42-го. Большая партия политзаключенных из Германии.

   Декабрь 42-го. Из Освенцима, под Краковом, привезено несколько тысяч евреев и греков».
   И здесь мы должны прерваться. В руки Симонова попадают нацистские документы о транспортах в Майданек. Они найдены в канцелярии лагеря. Почти в каждой записи - евреи (например, в мае 1943 г.: «Прибыло 60 тысяч из варшавского гетто»). Все эти сведения, а также отсутствующие в «Дневнике писателя» данные о нескольких тысяч евреев из Люблина и окрестностей, прибывших в Майданек в апреле-мае 1942 г., упомянуты в «Красной звезде».

   Но самое важное - это запись об «Освенциме, под Краковом». Впервые - документально, по немецким архивам, а не на основе свидетельств бежавших узников - о нем становится известно миру. Симонов еще не знает, что это - крупнейшая нацистская фабрика смерти. Не знает этого и редакция «Красной звезды», впервые в советской печати упоминая Освенцим. В Кремле (а также в Вашингтоне и Лондоне) - знают, но не «верят» свидетельствам бывших узников, данным разведки и аэрофотосъемки. Или не хотят верить…

   А в эти летние дни 1944 г. именно в Освенцим ежедневно шли транспорты с тысячами евреев Венгрии. Находка Симонова и опубликованные им сведения давали жертвам новый шанс на спасение. В редакционной статье на первой полосе «Красной звезды» 12 августа 1944 г. говорилось (в связи с завершением публикации очерка спецкора газеты), что некоторые люди на Западе считают рассказы о немецких зверствах «советской пропагандой».

   Правдивый рассказ о Майданеке как модели лагерей уничтожения, казалось бы, должен был развеять все сомнения. Не развеял. Бомбардировки союзниками Аушвица или подъездных путей к нему не последовало. Висло - Одерская операция, в ходе которой будет освобожден Освенцим, планировалась Ставкой в октябре того же года. Однако, вопрос об Освенциме при подготовке этой операции даже не поднимался…



Марка ГДР


   Свой рассказ о дневниковых записях в лагере уничтожения Симонов завершает пронзительными словами: «Даже спустя столько лет читать это все равно страшно. Трудно представить себе, что все это действительно происходило в той реально существующей на географической карте точке, которая называется Майданек и находится неподалеку от Люблина.

   Добавлю, что это было трудно представить себе и тогда, во время войны. Хочу рассказать как свидетель: вскоре после освобождения лагеря несколько тысяч немецких солдат-фронтовиков, взятых нами в плен в боях под Люблином, были по приказу нашего командования проведены через весь Майданек, через все его объекты. Цель была одна — дать им возможность самим убедиться в том, что здесь делали эсэсовцы. Присутствуя при этом и видя лица солдат, я понял, что они до этого не представляли себе, что такое может быть. Во всяком случае, могу сказать это о большинстве солдат. И тем не менее все это было...».

   В отличие от «Треблинского ада» Василия Гроссмана, очерк Симонова не был издан отдельной книжкой. Он редко упоминается даже в специальной литературе по Холокосту. Между тем, это одна из самых ярких литературных страниц о трагедии еврейского народа, опубликованная в годы войны. Только один пример для сравнения: накануне Победы, 8 мая 1945 г., в «Правде» был опубликован отчет правительственной комиссии о лагере смерти Освенцим. Слово «еврей» упомянуто в нем только один раз как национальность свидетеля.

   В дни 60-летия освобождения Майданека мемориал посетили официальные делегации Польши, Германии, Израиля. Президент Польши Александр Квасневский обратился к участникам траурной церемонии с посланием, в которой говорилось, что «Польша помнит и скорбит». А помнит ли о Майданеке страна, Армия которой освободила его узников? Судя по официальной реакции властей - нет.



Польская марка

  

 Близится другая дата — 60-летия освобождения Освенцима Красной Армией. До нее осталось менее полугода. 10 стран мира отмечают ее как национальный день памяти жертв Холокоста. Вспомнит ли, наконец, «официальная Россия» о жертвах этого лагеря и воинах освободителях?

    Еще 3 года назад к президентам России, Украины и Беларуси обратился ныне покойный генерала Василий Петренко - один из командиров дивизий, освобождавших Освенцим. Он предлагал установить 27 января национальный День памяти жертв Холокоста и воинов-освободителей нацистских лагерей смерти. Увы, официального ответа по- существу вопроса он так и не получил. Фонд «Холокост», который с 1995 г. ежегодно проводит мемориальные вечера в годовщину освобождения Освенцима, безуспешно предлагал ввести эту дату в календарь знаменательных событий к 60-летию Победы.

   Майданек, Собибор, Треблинка, Хелмно, Освенцим: каждое название-символ жестокости и ненависти. И подвига солдат нашей страны, которые отдавали свои жизни, чтобы спасти последних уцелевших. Константин Симонов был одним из тех, кто помнил об этом всю свою жизнь.

Илья Альтман
Фото у входа в Мемориал «Майданек»