Юрий шушкевич параллельная россия

Вид материала

Документы

Содержание Место и время для сверхчеловека

Подобный материал:

• Юрий шушкевич параллельная россия, 1526.7kb.
• Павлов юрий Михайлович критика ХХ – ХХI веков: литературные портреты, статьи, рецензии., 4776kb.
• Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 6010.41kb.
• Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 4784.71kb.
• C 04 b 41/46. Кривцов Юрий Владимирович, Ладыгина Ирина Романовна. N 2003136691/03;, 446.11kb.
• Программа конгресса ассоциации кардиологов стран СНГ (18-20 сентября 2003 года, Санкт-Петербург,, 609.91kb.
• Пресс-служба фракции «Единая Россия» Госдума, 3334.64kb.
• Вишневский Д. М, 122.55kb.
• Язык взаимоотношений (Мужчина и женщина), 2239.5kb.
• Язык взаимоотношений (Мужчина и женщина), 2235.01kb.

Место и время для сверхчеловека

Тот, кто имеет Зачем жить, сможет вынести любое Как.

Ф. Ницше


Все дело в том, как мы понимаем, как мы произносим слово «сверхчеловек». Звучит в нем голос ограниченного и пустого притязания или голос глубокого самосознания, открытого для лучших возможностей и предваряющего бесконечную будущность?

Вл. Соловьев


Всё написанное в предыдущих главах о Параллельной России — новой стране, в которой люди могли бы свободно трудиться и хорошо жить,— придумано автором не в пику правящей партии и не с целью продемонстрировать «кузькину мать» потерявшим совесть чиновникам и олигархам. Для них комфортабельный и гламурный мир вполне состоялся, и скорее всего, будет оставаться таковым еще достаточно продолжительное время — так что не следует тешить себя иллюзиями, что некая революционная сила его однажды опрокинет. Но даже если и опрокинет — жизнь в России от одного лишь этого не изменится к лучшему.

Единственная разумная стратегия противодействия зарвавшемуся меньшинству — недопущение общественного признания положения вещей, при котором у больших людей счастье должно быть большим, а у маленьких — маленьким. Общественный гомеостаз, «эра счастья» — пусть и вторичный, после идеи обогащения, мотиватор правящей элиты, но зато наиболее значимый с точки зрения ее долгосрочных интересов. Поэтому вместо лобовой борьбы с режимом гораздо более результативной представляется борьба с застоем.

Но бороться с тошнотворным застоем, в начале XXI века в очередной раз поразившим Россию, совершенно невозможно, не попытавшись преодолеть клише коллективного бессознательного, убеждающие людей в том, что современная экономика и социально-политическая среда такие, как они есть — это абсолютная данность свыше, и они никак не могут быть изменены. На самом деле, как доказал К.Юнг, убежденность обывателей и элит в некритической подлинности Системы есть результат их неумения самостоятельно думать, а также привычки замещать подлинную мысль архетипом. И что при этом самое обидное — доказанное знаменитым швейцарцем происхождение образов коллективного бессознательного от примитивных первобытных сообществ, жизнь человека в которых была преисполнена психотравмирующими ситуациями, снимает любые претензии нынешних «глашатаев истины» на подлинный модерн!

Проект Параллельной России — это одна из попыток преодолеть подобные клише, от которых цепенеет мысль и опускаются руки. Вариантов альтернативной страны предлагается немало, однако большинство из них сводится к отрицанию ключевых достижений цивилизации: культуры, технологизма и человеческой свободы. Или всего этого вместе. Отсюда постоянно будируются идеи «новой империи», «орды», предложения по религиозной унификации человечества и даже по трансферу к небиологическим формам бытия… Однако при всем разнообразии подобных идей общим для них остается неверие в разумность и творческую силу человека. Восполнять недостаток которых предлагается с помощью внешних субъектов — новых чиновников, «новых дворян», новых мессий…


* * *

В Параллельной России же предлагается культуру, технологизм и свободу не трогать, а, наоборот, всячески привечать и развивать. А вот что подлежит отрицанию и преодолению — так это отчужденный характер человеческого труда, ведущий к функционализации и примитивизации человеческой деятельности. Которые, доведенные до своего предела в повсеместно утвердившихся корпоративных моделях бизнеса, государства и общества, со временем окажутся способными полностью истребить человеческую природу — поскольку компьютер или кибернетический организм в части функциональности живого человека обязательно превзойдут. Между прочим, человеческая функционализация также берет начало из первобытного общества, когда для того, чтобы выжить, кто-то должен был сеять хлеб, а кто-то — выковывать оружие. Всеобщая же убежденность в том, что функционализация — это неизбежно и навсегда, а также что специализация труда с прогрессом истории обязательно должна только возрастать, — есть ни что иное, как часть древнего архетипа. И, возможно, — самая зловещая его часть, поскольку она незаметно ведет к отрицанию самого человека. Которого, как мы помним, Бог создал универсальным и счастливым в своей полноте.

Уже многократно упоминавшийся нами новый технологический уклад, основанный на процессуальном (биотехнологии) и информационном (робототехника, искусственный интеллект) воспроизводстве природных явлений и живого человеческого труда, в равной степени позволяет как довести человеческую функционализацию до окончательного предела, так и преодолеть, освободиться от нее. В обоих вариантах будет происходить высвобождение колоссального свободного времени, которое раньше уходило на жизненно необходимый труд, на добывание насущного хлеба. В условиях общества будущего, с технологиями, способными осуществлять производство жизненных благ практически без участия человека, проблема использования свободного времени людей выдвинется на первый план.

Но человек нынешний — такой, какой он есть, то есть погруженный в эгоизм и массовую культуру — не способен этим ресурсом грамотно и рационально распорядиться. На постиндустриальном Западе проблема избыточности свободного времени решается дальнейшим усилением функционального характера человеческого труда: американский менеджер сегодня трудиться, как китайский рабочий, по 15–16 часов в сутки, хотя, не в пример последнему, вполне мог бы работать не более 2–3 часов. Однако, если подобное сокращение произойдет, то наш западный менеджер — а он, в своей сущности, остается традиционным человеком ХХ века, не привыкшим самостоятельно думать, с самосознанием, ограниченным древними архетипами, с патологическими тревогой и беспокойством, происходящими от понимания невозможности управлять даже крошечным собственным микрокосмом, — так вот, он просто не сможет жить, погибнет от наркотиков или сойдет с ума.

Чтобы полноценно пребывать в новом мире и оставаться при этом личностью, человек, прежде всего, должен обрести фундаментальную внутреннюю свободу. Техническая возможность подобной свободы, реализуемая через технологии, делающие живой человеческий труд ненужным, сегодня в полной мере существует. Но новый человек также должен обладать абсолютной уверенностью в хлебе на столе и в крыше над головой, в безопасности, в стабильности своего общественного положения, определяемого не волей начальства, а его имманентными способностями и опосредующими их сотнями и тысячами профессиональных и социальных связей, а также обладать возможностью сохранить здоровье и жить весьма долго. Поэтому вместо идеи потребления на первый план должно выдвинуться бытие собственно человека. Через отдаление смерти (а ее можно отдалить не только успехами биомедицины, но и высвобождением в пределах существующей продолжительности жизни времени для «творчества и чудотворства», ранее отдававшегося необходимому труду) человек впервые в истории сумеет получить возможность преодолеть открытую Э.Фроммом экзистенциальную дихотомию, принципиально не дающую шанс на реализацию всей полноты человеческих возможностей — как наличествующих, так и до поры неявленных, скрытых в акматических областях нашего сознания.

Иными словами, общество будущего — если не планировать реализацию инволюционных антиутопий — должно являться обществом людей с преображенной психологической и социальной природой. Или, говоря более привычным языком — обществом сверхчеловека. Ведь сверхчеловек — это отнюдь не «белокурая бестия», как у нас вульгарно принято полагать, а личность, сумевшая восстановить в себе подлинное человеческое бытие. Жизнь без «гнева и нужды», самосознание без подавляющих его комплексов, потребление во имя развития, а не наоборот.

В узком практическом плане сверхчеловек — это универсальная личность, обладающая широкими и глубокими знаниями и практиками. Если сегодня никого не удивляет, что один и тот же субъект может варить суп, чистить обувь, управлять автомобилем и вести домашнюю бухгалтерию (хотя для всех подобных видов деятельности существуют и доступны узкие профессионалы), то отчего невозможен человек, одинаков хорошо разбирающийся в биокатализе, микроэлектронике и медицине, без приглашенных сантехников и садовников поддерживающий жизнеспособность и порядок в обширной собственной усадьбе, а также способный в свободное время с полным профессионализмом отдаваться фундаментальной науке и междисциплинарным исследованиям, находя между ними время для спорта и искусства? Не существует никаких оснований отрицать, что подобное состояние человека возможно и реализуемо. В конце-концов, даже у великих ученых потенциал мозга используется ничтожно мало, на какие-то 1–2 процента... Для расширения когнитивных и практических способностей человека в условиях сокращения времени необходимого труда и роста продолжительности жизни нет природных барьеров!

Зато вовсю действуют барьеры социальные. Для того, чтобы человек имел возможность конструировать свою жизнь, он не только должен обладать соответствующей акматической мотивацией, но и свободным временем. Однако ни наемный раб, ни высокооплачиваемый менеджер при хозяине ресурсом свободного времени не располагают, поскольку оно у них искусственно — невзирая на прогресс производительных сил — изымается.

При современной численности населения США в 315 миллионов человек всего лишь 1,5 миллиона фермеров (с членами семей и наемными работниками — около 5–7 миллионов человек) досыта кормят Америку и — через экспорт продовольствия — еще порядка 1 миллиарда жителей планеты. Ещё 15 миллионов американцев, занятых в обрабатывающей промышленности, обеспечивают своей стране валовой внутренний продукт, по-прежнему превосходящий ВВП Китая, где в промышленности и сельском хозяйстве занято более 520 миллионов. Труд же остальных 108–110 миллионов американцев связан с управлением и оказанием услуг и основывается на распределении подавляющей части стоимости, созданной в производственной сфере.

В России в отраслях, в которых осуществляется создание новой стоимости, занято сегодня лишь 24 миллиона человек, а в перераспределяющих ее сферах управления и услуг — 45 миллионов.

За вычетом действительно необходимых управленческих функций и труда в научно-технологической сфере, все эти миллионы человеко-лет, утилизируемых в «надстройке», представляют собой прямое изъятие обществом свободного времени своих членов. Причем, чем значительнее уровень развития экономики, тем степень этого изъятия сегодня выше. Гражданам России нет никаких оснований завидовать своим коллегам с Запада — несмотря на разницу в зарплатах, и здесь, и там люди одинаково несвободны. Причем в количественном выражении степень западной несвободы сегодня выше, нежели у нас.


* * *

В основе подобного дисбаланса лежит уже неоднократно упоминавшаяся мной корпоративная модель владения и управления большей частью мировых производственных активов, отчуждающая и редуцирующая человеческий труд. Человек оказывается искусственно привязанным к своему рабочему месту, к узкому функционалу, не имея возможности использовать в собственных интересах время, высвобождающееся по мере роста общей производительности труда. Когда же времени высвобождается слишком много, излишних работников увольняют, и им обычно приходится трудоустраиваться в организации, специализирующиеся на «истреблении времени» — например, в непомерно разросшуюся туристическую индустрию или спа-салоны для элитных болонок.

Если бы работник, не скованный функционалом и не ограниченный служебными регламентами, мог бы использовать высвобождающийся ресурс времени для нового дела, нового бизнеса или нового творчества — то лишних людей было бы значительно меньше. Но для этого ему необходимо стать хозяином своего рабочего времени, а не наемным работником.

До сих пор такая привилегия имелась только у предпринимателей, число которых даже в идеальных условиях «рынка без монополий» не могло быть большим, так как предметом предпринимательского труда являлись ограниченные материальные производственные активы — земля, станки, — или сконцентрированные денежные капиталы.

Сегодня, когда предметом труда становятся знания и связанные с ними практики, круг предпринимательских потенциалов неизмеримо расширяется. Квалифицированный рабочий, современный инженер, технолог или научный работник, труд которых вчера был возможен исключительно по найму, сегодня могут действовать как самостоятельные субъекты бизнеса, и соответствующие процессы проявляются всё более отчетливо. Но для труда десятков и сотен тысяч «новых предпринимателей» в условиях общественного разделения труда необходима адекватная организационная форма — кооперация.

Открытая и реализованная на практике в XIX веке европейскими социалистами, кооперация первоначально предназначалась для содействия крестьянам и мелким ремесленникам. Обладая механизмом распределения прибыли пропорционально базовым предпринимательским усилиям (например, производству сырого молока), кооперация гарантировала своим членам честное и максимально полное участие в результатах последующих переделов (реализации молочных продуктов и т. д.). Однако гигантские и сверхкапиталоёмкие по тогдашним условиям обрабатывающие производства были для кооперации наглухо закрыты. Сегодня, когда стоимость знаний становится выше стоимости «железа», а также когда благодаря компьютерным технологиям оказывается возможным проследить и исчислить предпринимательский вклад в значительно более сложных, чем переработка молока, технологических переделах и маркетинговых процессах, для ренессанса кооперации имеются все необходимые условия. За исключением, пожалуй, одного — наличия состоявшегося массового класса «новых предпринимателей».

Крах массового российского предпринимательства 1990-х был предопределен не столько деструктивной деятельностью организованных преступных сообществ или «происками олигархов», сколько его абсолютным технологическим примитивизмом. В самом деле, большая часть предпринимателей той поры занималась либо торговым посредничеством, либо эксплуатацией доставшихся от советской эпохи устаревших производственных мощностей. Не удивительно, что большая их часть в конечном счёте была из бизнеса удалена.

Чтобы избежать подобного результата в Параллельной России, развитие «нового предпринимательства» и кооперативной экономики необходимо осуществлять на основе технологий нового уклада, оставив «старую страну» ее старой элите. В предыдущих главах я постарался показать, что подобное вполне возможно.

Действительно, кооперативная экономика может быть абсолютно современной, не отрицая никакие технологии и институты, которые ошибочно принято соотносить исключительно с крупным финансовым и корпоративным капиталом. Отсутствие первоначальных активов? В век биоэкономики главным активом становится земля, экспонируемая солнечным светом, а заброшенной, «ненужной» земли в России сегодня предостаточно. Источники накопления и оборота? Их проблему можно решать через финансирование кооперативного сектора на основе эмиссии долгосрочных закладных — как в свое время финансировалась гигантская американская ипотека. Предпринимательские кадры? Через привлечение в новую экономику широких масс дееспособного населения и обеспеченных иммигрантов с Запада. Концентрация производства и капитала? Там, где это необходимо, проблема может решаться через «кооперативные акционерные общества», то есть общества, в которых большая часть капитала принадлежит инженерно-технической элите и высококвалифицированным работникам, либо же на основе динамических сетевых технологий, учитывающих индивидуальный предпринимательский вклад на различных стадиях формирования стоимости в сложных системах… Для новой кооперативной экономики нет технических преград!

Но самое важное состоит в том, что кооперативная экономика будет не столько копировать элементы экономики корпоративной, сколько обеспечивать развитие совершенно новых отношений. Например, связанных с ослаблением (а в более отдаленной перспективе — и прекращением действия) открытого еще А.Смитом закона стоимости. Когда вместо общественно необходимого труда стоимость товаров и услуг начнет определяться уровенем содержащихся в них знаний и творческих усилий. В результате чего станет терять ценность простой труд, избыточная потребность в котором повсеместно порождает проблемы трудовых мигрантов и питает пресловутое «китайское чудо» — в противовес им, вместо обмена продуктами материализованного труда рабов, новая экономика начнет строится на обмене «услугами джентльменов». И в результате чего коренным образом изменится природа капитала — капитал перестанет быть сокровищем и утратит менную форму: его невозможно станет передать, заложить, обменять. Подлинным капиталом станут являться укорененные в человеке знания. Не терабайты информации на цифровых носителях, а именно знания укоренные, реализуемые в практиках или в творческих процессах.

Поэтому человек будущего должен помнить, знать и уметь весьма много, не ограничивая себя одной раз и навсегда выбранной специализацией. Поэтому он должен долго жить и управлять собственным здоровьем. Поэтому он должен быть Сверхчеловеком — в противоположность функциональным «киборгам» Нового Запада, умаление и истребление человеческого начала в которых будет платой за сохранение традиционных капиталов с их владельцами и распорядителями в лице старых финансовых элит.

Готов повториться еще раз, но проект Параллельной России — это, во многом, выбор нового цивилизационного дискурса. В котором, задумываясь о судьбах мира, мы, прежде всего, желаем полноценного будущего нашей собственной стране.


* * *

Наряду с экономикой знаний и кооперацией, новая автономная селитебная среда — фундаментальная основа параллельной страны. Повторная колонизация заброшенных российских земель нужна отнюдь не для содействия Минсельхозу в увеличении площади пашни, а создание усадеб — не для выполнения многочисленных «жилищных программ». Просто новому человеческому типу, которому в течение одного–двух поколений предстоит сформироваться в Параллельной России, требуется территория в качестве физического пространства для жизни и труда. Если нынешнее общество, нынешняя власть давно поставили крест на «неперспективных землях», в которых у нас — пол-России, то почему бы не вернуть их к жизни?

Да, предстоит колоссальная работа по обустройству не самых удобных и приветливых территорий, включающая не только строительство дорог, но и умное изменение климата и биоты (подобно тому, как в 1920-х годах русские ученые с помощьюIX-XX как на рубеже развитие инфраструкутры, но и изменение климата (подобно территорийллельной России, нужна собственная терр австралийских эвкалиптов осушили заболоченные районы Сочи и Абхазии, а запустив в водоемы гамбузию покончили с комарами). В новой стране зелеснённые территории Тверской области и Пермского края должны напоминать альпийские предгорья Австрии и Германии, а лесостепные пространства между Тулой и Воронежем — обихоженную Англию. Делаться всё это будет далеко не из любви к прекрасному. Приведённая в порядок цветущая земля — фундаментальный актив новой молодой страны, форма накопления ее базового, «сокровищного» капитала, на основе которого затем смогут успешно развиваться перспективные формы капитала, основанные на информации, знаниях и и.д. Подобно тому, как финансовые активы современного капитализма продолжают опираться на фундамент, сложенный из состояний средневековых ростовщических кланов и банковских домов.

Предстоящий процесс создания новой жизненной среды, в рамках которого предстоит не только строить, но и очищать землю от мёртвых городов и промышленных объектов, потребует расхода и денег, и человеческой энергии. Мобилизация данной человеческой энергии исключительно важна с точки зрения «запуска» процесса социогенеза — пусть и локального, но в рамках которого смогут начать формироваться новое пространство акматических идеалов и стереотипы поведения. Привить и развить которые иным, искусственным путем, не получится никогда.

Усадебный тип проживания — тоже не дань моде и не формальная антитеза проживанию новый людей в железобетонных джунглях угрюмых российских городов. По большому счёту, сверхчеловек способен жить везде. Однако в обществе будущего, где наличие продовольствия и базовых жизненных благ в перспективе будет столь же естественно, как сегодня — наличие воздуха, — наиболее высокую ценность приобретут активы, определяющие полноту творческой реализации человека. Поэтому футуристический идеал массовой русской усадьбы, начало которому должно быть положено в Параллельной России — в чем-то аналог классического дворянского гнезда пушкинских времен.

Чем можно заниматься в усадьбе, кроме музицирования и препровождения времени у пылающего камина? Если подходить к этому вопросу серьезно, то речь должна идти, прежде всего, о восстановлении целостности человека и об устранении всех тех изъятий и ограничений, которые развили в нем века несовершенства и нужды. Удастся их преодолеть — и высшим благом станет познание Вселенной. Может быть, путь к подлинному ее познанию так и останется для человека закрыт, но и в этом случае благом будет являться наслаждение гармонией мироздания. Не надо возражать, что удел человека — это якобы деятельность, но не наслаждение. Бах, сочиняя музыку, наслаждался. Любой профессионал наслаждается своей работой. И, напротив, отсутствием работы наслаждаются неучи и недалекие люди.

Русская усадебная среда будущего станет ярким, живым и преинтереснейшим явлением! В то время как новомодные «города миллионеров» окажутся, поверьте, местами унылыми и скучными.

Также никогда не приживется в России и еще одна новомодная затея — псевдоусадьбы для «колхозного люда», сблокированные с семейными производственными объектами. Сегодня подобные показушные «технодеревни» в изобилии множатся на просторах Отечества, на их создание охотно выделяют деньги, однако кого в них собираются укоренять? Рабов, на все свои грядущие поколения крепко привязанных к закреплённым за ними коровникам и свинофермам, под пристальным соседским приглядом?

В свое время классические дворянские усадьбы, дав начало мощному творческому импульсу, исчезли как нечто несовместное с наступившим капиталистическим промышленным укладом. Прежде, чем лопахинский топор прошелся по вишнёвым садам, питомцы дворянских гнезд сполна сумели удостовериться в своей ненужности и избыточности для страны и мира. Плеяда русских лишних людей, открытая Онегиным, обладая воспитанием, умом, не испытывая нужды в материальных благах, но и не имея к созиданию мотивов и практических возможностей, едва ли не добровольно приняла на себя агасферово проклятие: подобно Вечному Жиду, они видели Бога, но не впустили его. Процесс же созидания вскоре переместился на более низкий уровень и продолжился при свисте пара, в грубом грохоте фабричных цехов. Освобождая крестьян и выкупая для них землю в 1861 году, царское правительство наделило образованный класс — за государственный счёт! — колоссальным первоначальным капиталом. Но этот капитал также не смог быть посвящён созиданию, за считанные годы он был бездарно пропит и растрачен. Проклятье, разделяющее разум и деятельность, мечту и возможность, продолжилось — вот почему сегодня, в России торжествующей серости, мы переживаем его подлинный апофеоз.

Однако и сегодня же, когда перед угрозой утраты человеком его божественной природы «сводятся и закрываются счёты», проклятье вполне может быть отменено! Новая страна, способная сделать процесс воспроизводства материальных благ столь же элитарным и насыщенным творческой мыслью, как и процесс создания благ духовных, устранит двусмысленность бытия интеллигенции. Не быть интеллигенцией в новой стране окажется невозможным.


* * *

«Но как раз именно это и есть самое невозможное!» — возразит читатель. И будет совершенно прав.

Параллельная Россия, начав развиваться в качестве высокорентабельного бизнес-проекта на неосвоенных и заброшенных землях, с самых первых шагов будет испытывать острейший «кадровый дефицит». Несмотря на то, что на доступных для Расселения 4,7 миллионах квадратных километров жизнепригодных земель в рамках запланированного размера усадебного владения биотехнологического кластера (463 гектара) можно укоренить не менее 7–10 миллионов человек, а при меньших размерах усадеб и развитии более компактных форм распределенной городской среды — с легкостью разместить всё население России, вряд ли все вакансии удастся заполнить.

Даже с учетом возможной иммиграции к нам из стран Запада, число внутренних «иммигрантов», готовых к радикальной смене своего жизненного уклада, вряд ли в первые десятилетия превысит миллион человек. Да и в последующем их численность едва ли поднимется выше 15–20% от населения России. Причина банальна: воспитание в себе сверхчеловека предполагает не только наличие воли и соответствующей убежденности, но и способностей к накоплению и развитию глубоких мультидисциплинарных знаний. А последние либо являются нечастым природным даром, либо становятся результатом личных сверхусилий и саморазвития.

Главное при этом — чтобы процесс саморазвития человека не блокировался бы сословными и материальными ограничениями.

Чтобы лучше представить возможную структуру общества в обновленной России, позволю ненадолго задержать внимание читателей небольшим социометрическим отступлением.

Одна из моделей распределения людей в современном российском социуме может быть построена в критериях деловитости, работоспособности и характера отношения к миру. Если по горизонтальной оси отразить отношение к миру, то в отрицательной области данное отношение называется цинизмом, в положительной — романтизмом. Циник окружающий мир не любит, пытается отгородиться от него, не отождествлять себя с ним. Для кого-то — это просто защитная реакция, для кого-то — философия жизни. Напротив, романтизм — это противоположный тип отношения к миру.