Двенадцатый созыв или парламентская беларусь
| Вид материала | Документы |
- В г. Москва пройдет Двенадцатый конкурс, 13.23kb.
- В перечень банков Республики Беларусь, имеющих право обязываться по векселю, утверждаемый, 419.3kb.
- Внесен Советом Министров Республики Беларусь закон, 461.58kb.
- Выдача специального разрешения на право разовой реализации товаров на рынках на территории, 17.94kb.
- Республики Беларусь «Об административных правонарушениях», 11.74kb.
- Указом Президента Республики Беларусь от 15 октября 2007 г. N 502 "О запретах и ограничениях, 1918.41kb.
- Верховного Суда Республики Беларусь. Согласно ст ст. 407, 410 гпк республики Беларусь,, 21.49kb.
- Выдача специального разрешения на право разовой реализации товаров на рынках на территории, 68.43kb.
- Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации шестого созыв Всоответствии, 156.23kb.
- Одобрен Советом Республики 20 апреля 2007 года статья, 433.03kb.
Меня иногда спрашивают, а почему с поста ушел мой предшественник Дементей? Он, действительно сделал это сам, во-первых, потому, что открыто поддержал ГКЧП, называя Лукьянова замечательным человеком и политиком. Как честный человек, а он действительно таким и был, Николай Дементей подал в отставку сам. Ничего про него плохого не скажу. По-своему порядочный и благородный, но малообразованный партийный функционер, при всем этом очень обязательный и преданный коммунистической идее человек. Просто кончилось его время.
Сложно шли дебаты по принятию Конституции. И, если по пункту о парламентском или президентском правлении, в силу моего спикерства, от меня требовался известный такт и некая незаинтересованность во время дебатов противников, то по процедуре принятия Конституции я был непримирим. Каждую статью мы принимали отдельно, потому что я понимал, всю важность точного и недвусмысленного толкования статей основного закона государства. Под моим председательством была принята 101 статья Конституции, а уже потом, мой приемник Мечислав Иванович Гриб, не выдержал такого напряжения и последние 38 статей были приняты очень быстро, а значит, не были доработаны до идеальной формы. Вот по ним до сих пор и ведутся споры. Быстрое, как правило, хорошим не бывает. Пакетом нельзя принимать статьи основного закона. Я считаю, что именно здесь таятся те лазейки, которые в законе были, и, которые, в конечном счете, привели страну к диктатуре личной власти.
Что до Лукашенко, то у меня с ним был не очень большой опыт личного общения. Как-то, он привез из своего совхоза огурцы и загрузил ими багажник моих «жигулей». Я почувствовал некую неловкость и пригласил Гончара и Лукашенко к себе дамой, дабы под огурцы пропустить по рюмке водки. Мне было неприятно, как Лукашенко прогибался перед Гончаром, восторгаясь его умом и образованностью, ну словно как ученик перед учителем. Когда же возник вопрос о кандидате на председательство в комиссии по коррупции, и когда Маринич и еще кто-то отказался, то возник Лукашенко и я за него проголосовал. Вообще-то, Лукашенко, по началу был креатурой Кебича, который опасался на выборах меня, считая Сашу Лукашенко примитивной личность, пригодной для выполнения несложных, но грязных поручений. По сути дела, моим снятием с поста Председателя ВС Беларуси, функции антикоррупционной комиссии, во всяком случае в активной ее фазе, должны были кончится, но тут произошел прокол, Лукашенко нутром почувствовал, что тут есть иные возможности, а не только благосклонность всесильного тогда Кебича. Я же продолжил свою депутатскую деятельность и, поверьте, никаких моральных угрызений и никаких неудобств я тогда не почувствовал.
ТОТ САМЫЙ МЕЧИСЛАВ ГРИБ
Глава седьмая.
Понятное дело, мы были детьми, жили трудно, но вместе с кошмарами войны моя память сохранила и солнечные, яркие воспоминания. Сама жизнь была радостью: друзья, товарищи, школа. Мы просто не знали, что можно жить лучше…
Ходили летом и осенью за ягодами и грибами, но это было опасно. Во время оккупации можно было ненароком налететь или на партизан, или на немцев, а после войны лес был небезопасен, потому что там осталось много мин, неразорвавшихся снарядов, гранат, патронов и прочей взрывоопасной гадости, которая так привлекала мальчишек. Конечно, все это мы подрывали, и много моих друзей покалечилось. Меня Бог миловал.
Моей главной послевоенной радостью был футбол. Мячей не было никаких: ни кожаных, ни резиновых, мы их заменяли самодельными тряпичными, но гоняли эту самоделку с не меньшим азартом. Уже став взрослым и даже семейным человеком, старшим лейтенантом пожарной службы продолжал играть в футбол. Была классная районная команда, и мы обыгрывали других очень даже часто. У нас и старший следователь районной прокуратуры Зыгмантович играл, однофамилиц, наверное, знаменитого в будущем футболиста, и учитель физкультуры из поселка Подсвилье по фамилии Ремишевский, классный был игрок. Вот только Поставы нас все время обыгрывали, потому что там дивизия стояла, и они свою районную команду формировали из солдат, а там и настоящие мастера попадались.
Наверное, как раз футбол и стал тем мостиком, который из детства потихоньку привел меня ко взрослой жизни. Вернее он присутствовал и там и там. Детство кончилось после седьмого класса. Во время школьных каникул я пошел работать. Копал торф на Дятловском торфяном предприятии. Были такие специальные лопаты, которые сразу кирпичики такие делали, а комаров, а мошки сколько там было… Заплатили не много, но все-таки это была хоть какая-то копейка к школе. На следующие каникулы работал подсобником на стройке. А уж после восьмого класса стал работать почтальоном. Носил почту из Дятловского отделения в свою деревню Савичи. И до окончания средней школы я все носил газеты, письма телеграммы и даже денежные переводы. Было со стороны односельчан доверие и, слава Богу, никаких происшествий никогда не случалось. Когда же я поступил в пожарное училище, то почтальонкой стала моя сестра Анна, которой в будущем закончит две академии, а ей на смену пришел мой младший брат Станислав, сегодня академик Национальной академии наук. Да, вот такой семейный приработок у нас был. Мы считались членами колхоза, нам за разнос почты начислялись трудодни, и эта работа входила в трудовой стаж. Такое вот было детство.
Глава восьмая. Здравия желаю, товарищ техник-лейтенант!
Мой первый рабочий день как кадрового пожарного был уже после окончания училища. К слову сказать, так экипирован я был впервые в жизни: повседневное и выходное обмундирование, парадная форма, хромовые и яловые сапоги, фуражки и прочее вещевое довольствие. Меня направили в распоряжение Молодеченского облисполкома, а конкретнее пожарным инспектором в Плисский район, что соседствовал с известным местечком Глубокое. Доложился начальнику отделения милиции, тогда пожарные инспекторы входили в состав структур МВД. Район был большой, а в отделении служили всего 27 человек во главе с начальником. Самым образованным человеком в райотделе был тогда дознаватель Володя Исаковский, потому что он окончил Могилевскую школу милиции и имел среднее юридическое образование. Вторым был я, имевший за плечами Львовское пожарное училище и звание техника-лейтенанта. Все остальные специального образования не имели, но коллектив был дружный, сплоченный и работоспособный.
В те времена, скажу я вам, быть пожарным инспектором было вовсе даже не просто. Объем требований заставлял иметь соответствующий уровень знаний. Ну, как ты выпишешь предписание, если не знаешь, к примеру, технологии работы нефтеперерабатывающего завода, лесопилки или той же молочной фермы? Все это нужно было знать, да еще и уметь тушить в случае пожара и большой комбинат, и частное подворье! А главное, с людьми надо было уметь работать и для проведения профилактики, и для организации добровольных пожарных дружин, без которых я был совершенно бессилен. На сорок тысяч населения один пожарный инспектор – техник-лейтенант Мечислав Гриб. Что я мог сделать без населения? Да ничего! Была, правда, у нас пожарная часть в райцентре Подсвилье с одной единицей автотехники приспособленной для тушения пожаров, да экипажем, состоявшим из пожилых мужиков, к тому же гражданских, а не как сейчас молодых солдат и офицеров МЧС. К тому же пожарные инспекторы были еще и дознавателями, потому что надо было не просто потушить то или иное здание, но и выяснить причину возгорания. Вот эти-то расследования мне более всего и нравились. К тому же в 1961-м году я поступил на юрфак БГУ, потому что высшей пожарной школы в Беларуси не было. В то же время, старики помнят, Молодеченскую и еще ряд областей сократили, а меня перевели в Витебское областное управление МВД, где занялся расследованием пожаров и поджогов, возглавив эту структуру. И первую свою дипломную работу я написал по теме « Некоторые вопросы методики расследования пожаров и поджогов». Защитился хорошо, но скоро система пожарных дознаний развалилась. Не знаю, на свою ли беду, а скорее на счастье, я был очень активным человеком и не только играл в футбол, но еще и занимался художественной самодеятельностью, а это была могучая сила в идеологически подконтрольном обществе. И важнейшим из искусств, в то время, наряду с кино, была именно самодеятельность. Вот меня и направили в политотдел управления. Потом, назначили заместителем начальника Железнодорожного райотдела Витебска, и с этого момента я перестал быть техником-лейтенантом пожарной службы, а стал капитаном милиции. Отсюда и пошла моя служба в МВД республики: начальник райотдела, заместитель начальника управления, начальник Витебского УВД и генерал-майор , а потом депутат, председатель комитета, генерал-лейтенант, председатель ВС Республики Беларусь 12 созыва… Такая вот состоялась служебная карьера.
Глава девятая. Не до ордена, была бы Родина
По завершении «витебского дела», а я возглавлял следственную группу в силу своих должностных обязанностей начальника ГУВД МВД Витебской области, каких только лестных эпитетов мы по началу не получали. В то время председатель Витебского облисполкома Владимир Пантелеевич Кулаков, мне говорил: «Ну, все, за то, что ты сделал для Витебска, ты, полковник, будешь самым главным человеком!». Однако, когда насильник и убийца оказался за решеткой, ситуация стала в корне меняться. Когда Михасев стал давать признательные показания, привозить в те места, где он убивал и закапывал трупы, то обнаружилось, что тринадцать человек были осуждены и отбывали наказание безвинно, а один, по фамилии Тереня, человек ранее имевший провинности перед законом, и вовсе был расстрелян. По сути дела была вскрыта порочность, как прокуратуры, так и всей судебной системы республики. Вот тут-то партийные власти и забеспокоились. Большинство из этих дел вел следователь по особо важным делам прокуратуры БССР Михаил Желнерович, которого за множество «раскрытых» преступлений возносили до небес. Самое же главное, что за всем этим стоял престиж республики. БССР -- одна из самых успешных в Советском Союзе республик, все здесь хорошо, все развивается, народ под руководством КПСС строит коммунизм и тут жуткая криминальная история, настоящая мина, заложенная под имидж, не только правоохранительной системы, но и руководства Белоруссии в целом, в том числе и ЦК КПБ. То есть для всей верхушки власти это было крайне нежелательно. Но нам то, что делать, если мы всю цепочку уже распутали и поняли, кто есть кто! Не могли мы закрыть рот Михасевичу, то есть застрелить при попытке к бегству, как на то намекали «большие люди из ЦК и Совмина. Простая человеческая справедливость не позволила нам это сделать, ведь тогда все тринадцать незаконно осужденных граждан должны были остаться в местах лишения свободы. Соблюдая правду, скажу, что никто из областного начальства впрямую мне указаний о закрытии дела не давал, да, впрочем, и не мог этого сделать по закону, а его соблюдали, как это ни странно сейчас звучит. Тогда ведь многих высших милицейских чинов поснимали: и министра МВД, и прокурора республики, да и ЦК КПБ вместе с Совмином не здорово смотрелись на фоне «витебского дела». Это уже потом, когда Чикатило поймали, Белоруссия стала меньше светиться в криминальных сводках. Кто же нас после этого будет из начальства любить, естественно сторонились, старались забыть и нашумевшее дело, и нас, его раскрывших. Понятное дело, что почетным гражданином Витебска я так и не стал, наград нам тоже никто не дал. Правда, как потом оказалось, за «витебское дело», некие чины с Лубянки ордена получили и об их «геройствах» в газетах напечатали. Мы тогда, по горячим следам запрос в Москву послали, но ответа, естественно, не получили. Однако, генерала мне, все-таки, присвоили, не могли тогда не присвоить, в отличие от дней сегодняшних, когда один человек, что хочет, то и делает. Медалей у меня много, восемнадцать, а вот орденов нет, зато мне звание почетное присвоили: «Заслуженный юрист БССР» и, когда я возглавлял Постоянную комиссию ВС 12 созыва по вопросам национальной безопасности, получил звание генерал-лейтенанта милиции.
Глава десятая. Как милицейский генерал депутатом стал
Должен вам сказать, что решение баллотироваться в Верховный Совет республики у меня вызрело во времена горбачевской перестройки, когда прошли выборы депутатов ВС СССР. Это был расцвет советской демократии: гражданам страны разрешили говорить и выбирать и они начали говорить и выбирать по-своему, без указки всесильной компартии. В округе, где я зарегистрировался как кандидат в депутаты Верховного Совета, а это был самый центр Витебска, моими конкурентами стали 13 вполне достойных людей. Победить в первом туре было невозможно, и у нас было два тура. Выступал я тогда перед избирателями много, и тут мне пригодилась моя самодеятельность и опыт конферансье. Потому всем говорю, что никакой опыт не лишний, если он получен в рамках разума, закона и культуры. Скажу честно, мне хотелось стать депутатом, хотелось и в силу образования, и как гражданину заниматься законотворческой деятельностью, но как оказалось, победить на выборах тогда было не очень-то просто. Мундир генерала милиции уже не помогал, а часто мешал, особенно в разговоре с молодыми людьми. Пришел я как-то в Ветеринарную академию, куда меня пригласил партийный комитет вуза. Собралось человек двести студентов. Мои погоны со звездой были для них, мягко говоря, не любивших власть, а уж милиционеров тем более, словно красная тряпка для быка. Молодняк устроил мне самую настоящую обструкцию, со свистом, топаньем ногами, только что яиц или ботинок в меня не бросали. Секретарь парткома, не только не мог их урезонить, но, даже, наоборот, от его слов аудитория только больше шумела и негодовала. В таких ситуациях никогда не был ни до этого случая, ни после него. Тогда я, а что было делать, обратился к студентам с предложением, дать мне только пять минут, и, если им будет неинтересно, то насильно держать их в зале никто не станет. Мы проговорили четыре часа, вместо запланированных 45 минут. Они задали 187 вопросов и, судя по тому, что выборы я выиграл, многие из них за меня проголосовали. Это была победа, которая вселила уверенность, что я могу убеждать людей в том, в чем убежден сам.
Глава одиннадцатая. Парламентский язык – белорусский!
Верховный Совет 12 созыва с самого начала работал в здании Дома правительства на тогдашней площади Ленина. Собственно говоря, и сегодня Палата Представителей в том же помещении заседает, где работали мы. Первый день работы был торжественным. Конечно, чувствовалось влияние ЦК КПБ. Должность Председателя Верховного Совета была партийной номенклатурой и кандидатура депутата Дементея, секретаря Центрального Комитета партии по сельскому хозяйству, была согласована на самом верху, равно как и его заместители. Прошло торжественное заседание, как сейчас помню белорусского гимна тогда не исполняли перед открытием и закрытием сессии парламента. Сознаюсь, традицию исполнять гимн страны и поднимать стяг, ввел я, и с тех пор так заседания и начинаются. Впрочем, это не мое нововведение, а старая европейская парламентская традиция.
Сейчас мало кто помнит, а ведь заседания ВС в то время шли, чуть ли не в прямом эфире по многу часов в день и любое твое выступление смотрели сотни тысяч, если не миллионы граждан страны. Кто-то из депутатов хотел засветиться и лез к микрофону по делу и без дела, кто-то, из числа разумных и совестливых предпочитал работать по-тихому в комиссиях, не особенно мельтеша на публике. Тогда, заседания народных избранников были более рейтинговыми, чем сегодняшние популярные шоу или сериалы, решалась судьба целого народа.
Я не примкнул ни к какому объединению внутри парламента, хотя их было несколько. Понятное дело, что демократическое крыло на меня поначалу смотрело, как и те студенты, о которых я уже рассказывал, то есть как на поддерживающего власть депутата, без собственной воли и мнения. Их мнение стало меняться, когда началось рассмотрение аграрного вопроса и я, милицейский генерал, стал высказываться за введение в нашей стране частной собственности на землю. Понятное дело, фракция БНФ стала на меня глядеть другими глазами, особенно после того, как я стал председателем Верховного Совета, потому, что ранее я выступал на русском языке, а тут начал говорить по-белорусски. Зачем, спросите вы? Ну не мог я себе представить, что председатель Верховного Совета Республики Беларусь, глава суверенного государства не умеет говорить на языке титульной нации, будучи сам стопроцентным белорусом! Так я начал вести заседания парламента на белорусском языке. Было не особенно трудно, хотя я и говорил поначалу с ошибками. Почему? Во-первых, мои подчиненные, и мои друзья мне сильно помогали, а во-вторых, сработали, наверное, мои гены, ведь все мои предки – это белорусские крестьяне. Теперь я вполне прилично владею белорусским языком и этим горжусь.
Глава двенадцатая. Я всегда уважал Шушкевича
Он с самого начала был для многих депутатов примером человека с демократическим мышлением. К тому же он был народным депутатом СССР, а их в то время уважали априори. Личные отношения у нас всегда были ровными и товарищескими, без жестких конфликтов и злопамятства. Что абсолютно точно, так это то, что я никогда не посиживал Шушкевича и интриг против него не вел. Что не нравилось? Во-первых, постоянная борьба с Совмином и лично Кебичем. Чуть ли не на каждое заседание парламента его пытались вызвать для отчета. А работать исполнительному органу когда? Юридическая власть была тогда в руках Верховного Совета, а практическая находилась у Совета министров. Мне не нравились эти отношения, и, хотя глубоко я в них не вникал, но мне казалось, что нечего им было делить в тех условиях. Но это принципиального значение не имело. Другое дело, наши разногласия того периода по поводу вступления Беларуси в ОДКБ. Станислав Станиславович был нетвердым, но все-таки противником идеи коллективной безопасности стран СНГ. Я же считал тогда, что участие в ОДКБ пойдет на пользу нашему государству, хотя бы потому, что за счет программ этой оборонной организации можно было поддержать материально нашу, мягко говоря, не очень богатую армию. Хотя, повторюсь, наши позиции по очень многим вопросам не расходились, и, уж конечно, никогда не были антагонистическими. То, что именно я сменил его на посту председателя ВС, ни о чем не говорит. Думаю, что даже те, кто голосовал против Шушкевича, не имели понятия, кто будет вместо Станислава Станиславовича. Во всяком случае, я, точно, не знал. И когда мне предложили должность спикера, то я сразу отказался. Поверьте, тут нет никакой рисовки. Если вспомните то время, когда страна жила не то, что бедно, а в полной нищете, именно председателю Верховного Совета доставалась от депутатов и не только от них по полной программе. Вспомните, как шли прямые трансляции с заседаний ВС. А кому охота предстать перед родными и друзьями оплеванным и освистанным, эдаким, мальчиком для битья, потому что реальной власти в руках парламента и тогда, и, тем более, сейчас, не было. Потом, дня через три я согласился. Уж не сочтите за высокий стиль, но, как всякого человека в погонах, меня позвал гражданский долг и ощущение, что с этой работой я смогу справиться.
Глава тринадцатая. Тогда мы не умели слушать
Конечно, по жизни каждого из нас обижали, кого больше, кого меньше. Другой вопрос, как к обидам относиться. Что до меня, так я – человек необидчивый и отходчивый, то есть зла не помню, вернее не хочу его помнить, понимая, что сожалеть о вчерашнем дне глупо, надо не назад, а вперед смотреть. Вы спрашиваете, почему вдруг я, коммунист и милицейский генерал осознал простую истину, что одной из моих ошибок времен Парламента 12 созыва было то, что многие из нас не слушали своих оппонентов, пропуская подчас весьма разумные предложения. Советская система не учила спорить, несогласные с позицией партии, как правило, сидели в лагерях. Трансформация моих философских взглядов на нашу жизнь, историю, социум, законы и справедливость, как раз и началась в стенах ВС 12 созыва, когда я увидел умных, мужественных, необычных людей и стал с ними разговаривать. Чтобы понимать то, что происходит в мире, надо много читать и размышлять и я это делал, потому что без этого было нельзя осмысленно проголосовать «за», либо «против». Хочу сказать, что начало 90-х, это время когда многие начали осмысливать мир не коммунистическими догмами, а осознали его инвариантность. Думаю, что в моей душе всегда жило несогласие с тем, что и как делалось при Советской власти с нашими людьми. Понятное дело, что оппозиция твоим мыслям, твоим делам, твоему образу жизни никому не нравится, целоваться с ней не хочется, но именно в стенах парламента я понял, что оппоненты твоих идей своей критикой тебе же и помогают добраться до истины. Так на кого ты таишь обиду? Когда я увидел, как работают парламенты в странах Старой Европы, когда сегодняшняя оппозиция, критикуя власть, сама через какой-то срок становится у руля правления, то понимаешь, как нужно строить гражданское общество в своем собственном отечестве. Эта-то ситуация и втянула меня в процесс, из которого я вышел другим. Чтобы законы работали, надо просто их выполнять, а не строчить указы, подменяя ими право.
Все повторяется, правда на качественно новом витке твоего видения себя и мира. Со времен пожарной охраны я знал, что для того, чтобы составить предписание директору-нарушителю, надо было хорошо знать процесс производства на его предприятии. Ничего с тех пор не изменилось в моем отношении к делу, только стало больше знаний, опыта и ответственности. Мой предшественник, Станислав Шушкевич, считает, что, завершая работу над Конституцией страны, мы несколько поторопились. Надо бы было тщательней поработать, скажем, над главой о президентской власти. Согласен, говорить о том, что мы создали совершенный документ, не приходится. Впрочем, в мире ничего законченного нет, потому что и мы, и все вокруг нас движется вперед, развивается. Как бы там ни было, но Конституция Республики Беларусь 1994 года являлась первым законодательным конституционным актом независимого государства, по настоящему демократическая Конституция. И, это правда, работали мы над ней долго, с конца 1990 года по 1994-й, то есть более четырех лет. Если бы мы не активизировали работу, то Основной Закон государства не был бы принят Верховным Советом 12 созыва. Пришли бы новые депутаты и, скорее всего, стали бы статьи Конституции дорабатывать, изменять и так далее. А судьбу ВС-13 все знают… Мы же, текст Конституции отправляли в разные страны на экспертизу и получили положительные отзывы от стран Европы, Америки, России. Кроме всего прочего обнародовали Основной Закон страны через СМИ , получили тысячи предложений и советов, некоторые учли, то есть провели настоящую демократическую процедуру. По этой Конституции можно было бы строить настоящее цивилизованное общество. Президентская форма правления, которую предусмотрела Конституция 1994 года, ее не испортила. Нормальная была глава, такая же, как и у многих европейских стран. У истории нет сослагательного наклонения, но на сегодняшний ум и опыт, я бы предложил ввести на два первых президентских срока избрание главы государства парламентом. Наверное, это мой недосмотр, моя ошибка, но трудно тогда было даже предположить, что в Беларуси произойдет то, что произошло. К тому же, демократическая оппозиция в парламенте требовала всенародного избрания президента. Что теперь кулаками махать, так вышло и исправить уже ничего нельзя.
Есть еще одна фатальная ошибка, которую мы допустили. Сначала конституционной нормой считалось, что избирать президента можно, начиная с 45 лет, потом опустили до сорока, но остановились, по предложениям молодых депутатов, на тридцатипятилетнем возрасте, как раз под Лукашенко, которого в Верховном Совете не воспринимали депутаты всерьез, и я не воспринимал его, как некую опасность. К тому же, в мировой практике, в Конституциях большинства стран, нижняя планка президентского возраста, как раз и определялась тридцатью-пятью годами. Странно, что Кебич, зная, что ему придется воевать с Лукашенко, никак не повлиял на ситуацию, хотя мог. Самая большая фракция в парламенте была просовминовская уже потому, что депутаты в нее входящие, так, или иначе, подчинялись Кебичу. Однако, кто-то куда могущественнее председателя правительства, то ли с самого «сверху», то ли «снизу» заставлял нас нажимать на кнопку «за», когда надо было давить на кнопку «против».