Geum.ru

Двенадцатый созыв или парламентская беларусь

Вид материалаДокументы

Содержание


Уличный синдром
Когда верхи не могли, а низы не знали
Моя отставка была предрешена.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8
Глава вторая. День первый


Этот день помню хорошо. Во-первых, явила свою беспомощность хваленая партийно-советская бюрократия. Открывать первое заседание парламента по регламенту должен был Председатель Центризбиркома товарищ Лагир, бывший в то время главой всесильной Комиссии партийно-государственного контроля. Так вот, вести собрание он не смог. Одно дело по бумажке докладывать начальству сколько «врагов народа» он сумел выявить, и совсем другое управлять живым процессом победивших на выборах людей в статусе народных депутатов. То есть матерый партийный аппаратчик просто-напросто опозорился. Заседание стал вести Тихиня, доктор юридических наук, тогда бывший, кажется, секретарем Центризбиркома.


Помню, как «ревел» зал, когда лидеры коммунистического большинства стали предлагать своих товарищей на все руководящие должности Верховного Совета. И в этой «революционной» обстановке меня выбрали Первым заместителем председателя ВС БССР 12 Созыва. Конечно, депутаты-народнофронтовцы пытались провести в руководящие органы своих представителей, в частности Зенона Позняка, но даже он не смог набрать более-менее значительного числа голосов. К тому же члены БНФ говорили только по-белорусски и старались даже выискивать наиболее редкие обороты речи, чтобы их не понимали русскоязычные депутаты-коммунисты. Мне же было в этой ситуации очень легко, потому как я и белорусский и русский языки знаю достаточно хорошо. На родном белорусском я разговаривал с детства, потому что родился и жил на улице Слепянской, там, где сейчас стоит Филармония. На этой улице все говорили по-белорусски. Среди моих ровесников не было никого, кто бы говорил по-русски. Возможно, что были большие интеллигенты, которые жили в многоэтажных домах и в быту говорили по-русски, а мы, обитатели деревянных одноэтажек, общались только на «мове». К тому же в школьной программе была книжка моего отца «Звериный бал», написанная на белорусском языке и, понятное дело, для меня она была настольной книгой. К тому же, еще перед войной, отец писал домой письма на белорусском языке, я их читал и писал ему ответы, естественно, так же, по-белорусски. Правда, мама, которая работала в близлежащей школе, замечу, белорусской, не рискнула иметь под боком хулиганистого сынка, дабы не испортить свой авторитет и отдала меня в русскую школу. Однако и там училось большинство пацанов и со Слепянской улицы, и с Восточной, и с Комаровки и нашим языком общения все равно оставался белорусский, а по-русски мы еще долго говорили не важно. Сейчас принято поругивать учителей, а в мое время педагоги у нас в школе были от Бога, просто сказочные учителя, умевшие и хотевшие учить детей. Помню преподавателя белорусского языка Владимира Николаевича Комара. Он не был абсолютным трезвенником и мог немного себе позволить, но мы любили его, никогда не подставляли и, что хорошо, много на уроках читали. Роль чтеца чаще других доставалась мне, так что я получил весьма солидный опыт публичных выступлений. После войны к нам в школы пришло много не минчан, тех, кто приехал, как мы говорили, из «союза», строить тракторный и автозаводы, вот им то наш мудрый учитель и прививал любовь к белорусскому языку, который они слышали не от педагога, а от своих сверстников, что было очень правильно. Минск после войны говорил по-белорусски, потому-то совсем не странно, что я его люблю не только потому, что я по национальности белорус, а и потому, что это был язык моего детства и моего города .


Возвращаясь к событиям первого дня работы Верховного Совета номер двенадцать, я должен сказать, что председателем избрали Дементея, а я оказался на втором месте. Тут победа коммунистов была предопределена их подавляющим числом, а вот должность первого заместителя, мы всем своим демократическим крылом, смогли все-таки получить. Тут, как мне кажется, сказалось мое двуязычие, ученая степень, довольно высокий номенклатурный ранг проректора БГУ и, конечно же, титул народного депутата СССР.


Вообще-то, число депутатов от БНФ не превышало тридцати человек, но их уверенность в том, что они здесь хозяева и совсем скоро им будут принадлежать все ветви власти и страна в целом, поражала. Накануне выборов в Верховный Совет БССР, я встретился с Зеноном Позняком. Я приехал в Институт истории Академии наук, где тот работал и был, неприятно удивлен тем, как важничал этот человек. Мне показалось, что Зенон Станиславович ощущал себя без пяти минут вождем нации. Теперь-то всем ясно, что это была ошибочная стратегия. Случилась банальнейшая переоценка сил и влияния на электорат. Это потом проявится, начнутся обиды, поиск виновных и как результат уже в Верховном Совете 13 созыва не будет ни одного депутата представителя БНФ. А тогда, в первый день, в парламенте царила эйфория. Всего по списочному составу значилось 336 депутатов. Должно было быть 360 избранников, но в 24 округах так никого и не избрали. Люди либо на участки не пришли, либо против всех голосовали. Всего, по началу, в ВС 12 созыва 82 процента депутатов входило во фракцию верных коммунистов-ленинцев. Потом, что-то стало меняться. То есть вот та, интеллектуальная прослойка депутатского корпуса имела влияние и потихоньку стала проповедовать и доказывать некие очевидные исторические и мировоззренческие истины. Мы были достаточной темными и открывали для себя новый мир. Помниться, добыл некую книженцию, под названием «Открытое общество» изданную для служебного пользование типографией ЦК КПСС, дабы противодействовать буржуазным догматам какого-то странного договора между обществом и властью, главенство интересов гражданин над партийными и иными приоритетами, то есть того великого философского пласта знаний, которого мы за железным занавесом были полностью лишены. Марксистско-ленинское учение разваливалась в сознании депутатов довольно быстро и только уж совсем интеллектуально неразвитые из молодых и часть ветеранов, а этот отряд насчитывал аж шестьдесят депутатов, были глухи к голосу разума и знаний. Помню, как некий генерал в отставке, чуть было не лишился чувств, услышав от меня, что концлагеря Сталина и Гитлера – мало, чем отличались друг от друга, и что оба диктатора ответственны перед народом и историей за свои злодеяния.


Глава третья. Уличный синдром


Оттаивание депутатов главного законодательного органа страны, конечно, проходило под воздействием улицы. В то время БНФ мог собрать под окнами Верховного Совета не шуточные народные массы. Нелюбовь к коммунистам чувствовалась, она шла и от депутатов-демократов ВС СССР, чьи выступления транслировало телевидение. Люди стали потихоньку терять страх и ощущать собственную силу. Митинги тогда не разгонялись и народ в тюрьмы не сажали. Депутаты-номенклатурщики боялись бэнээфовцев и были более, чем договороспособными. В общеполитическом и философском смысле Верховный Совет 12 созыва был марксистско-ленинским по алгоритмическому образованию, не по концептуальному. Это факт.


Однако делать было нечего и нам всем приходилось общаться. Особенно хорошие разговоры велись в курилке и иных кулуарных местах. Именно там разминались самые важные темы. Вдумайтесь, но ведь именно этим составом парламента мы проголосовали за отмену 6-й статьи Конституции о руководящей и направляющей роли КПСС. Тут, правда, сыграла свою роль коммунистическая дисциплина и демократический централизм. В Москве Народные депутаты СССР проголосовали за отмену этой статьи, и в Минске поступили по шаблону. Однако, главным событие 1990 года я считаю, все-таки, Декларацию о независимости, документ, который и сегодня имеет первостепенное значение. Это сейчас молодые лидеры БНФ представляют независимость Беларуси как заслугу своего движения. Однако, это было совсем не так. Чуть ли не с первого заседания, после того как были избраны руководящие органы, «фронтовцы» начали компанию по самороспуску Верховного Совета, считая, что новые парламентские выборы принесут движению и лично Позняку оглушительную победу. Это было заблуждение, которое неоспоримо подтвердило время. Вспомните, что следующие выборы в высший законодательный орган страны оставили БНФ без единого депутата. Особенно остро вопрос о самоликвидации Верховного Совета 12 созыва стал после моего избрания председателем в сентябре 1991 года. Я предлагал Позняку действовать по регламенту: включить в обсуждение повестки дня это предложение. Понятное дело, что подавляющим большинством голосов оно бы не прошло. Да, как глава парламента я мог бы и собственной волей включить его для обязательного обсуждения. Только вот для меня, как для политика, это было бы самоубийством. Тридцать депутатов от БНФ, подчиняясь авторитету Позняка, положили бы на стол свои мандаты, но остальные триста голосовали бы против. Не стану преувеличивать своей роли в последующем строительстве белорусского государства, но если бы Кебич поехал в Беловежскую пущу без меня, то он вряд ли бы подписал тот исторический договор. Значительно позже, Нурсултан Назарбаев мне откровенно признался, что никогда бы не допустил, чтобы СССР распался по воле трех славянских республик.


Могу сказать, что в тот переходный период разрушения старого политического уклада жизни и появления нового, уж так случилось, мне было легче, чем другим объединить депутатский корпус. По своему послужному списку я был явным номенклатурщиком (лауреат Госпремии, доктор наук, проректор и т.д.), а по убеждениям – стопроцентным демократом, членом межрегиональной группы Верховного Совета СССР, да еще чисто говорящим на белорусском языке, чем не могли похвастаться даже некоторые представители БНФ. Как бы меня не пытался в то время поучать Позняк, которого его ближайшее окружение позиционировало как вождя всей нации, я поступал всегда по своей воле и разумению. Скажу откровенно, что и до сих пор уверен, что самороспуск парламента принес бы белорусскому народу только дополнительные беды и не факт, что независимость досталась бы нам бескровно.


Да, меня ругали, ругали за то, что я в большинстве ситуаций пытался найти согласие среди членов парламента, что было совсем не просто, когда две противоборствующие стороны видят вокруг все только в черном или белом цвете -- без полутонов, без радуги и оттенков. Впрочем, ярлыки тогда навешивали на всех. Скажем, совершенно незаслуженно Зенона Станиславовича обвиняли в национализме, а это вовсе не он выдвинул тезис «Беларусь для белорусов», потому как главный символ БНФ – это Возрождение нации, через демократические преобразования в государстве. Да, он был и остается приверженцем белорусской униатской церкви. Разные исторические источники по разному описывают историю этого религиозного движения и его роль в развитии Беларуси. Наша страна находится между Россией и Польшей, между католицизмом и православием и эта историческая данность наложила отпечаток на генотип нации, на язык, на культуру. Моя бабушка ходила в костел и меня туда водила. Польский язык, а именно на нем велись проповеди, я учил по молитвам. Однажды я просто-таки поразил одного профессора Ягелонского университета в Польше. Он похвалил меня за хороший польский язык, но сказал: «И все-таки, Вы не поляк и это легко доказать, потому что не знаете ни одной молитвы!». И вот тут-то я ему и явил бабушкино учение. У польской профессуры случился настоящий шок.


Вообще-то, фракционности в Совете двенадцатого созыва еще не было. Каждый депутат представлял свой округ и должен был выполнять наказы избирателей. Группировались народные избранники, как правило, по каким-то важным вопросам. Таким камнем преткновения был, к примеру, Чернобыльский вопрос. Большой ученый академик Конопля не нашел ничего умнее, чтобы развесить в зале заседаний свои плакаты с цифрами и выкладками, которые доказывали, что спасти страну от радиации практически нельзя, что все мы получили уже свою дозу и дальше будет только хуже. Ну, целый Апокалипсис нарисовали. Понятное дело, что размазали средства по всем проблемам сразу, дали каждой сестре по серьге, а вопрос-то не решили. Вносили диссонанс и представители БНФ, предлагая вполне понятные на уровне долговременных перспектив проекты, но невозможные в конкретных условиях. А они хотели все здесь и сейчас, заявляя, что на образование нужно запланировать восемь процентов бюджета, на науку три, на культуру четыре и так далее. Своим студентам за такую безграмотность, я бы поставил двойки, но народным депутатам я не мог сказать, что они несут несусветную чушь. Ведь если ты повышаешь процент на образование, значит должен забрать реальные деньги из другого сектора? Из какого? Про это речистые депутаты думать не хотели.


На самом деле, я в своей деятельности оказался в ловушке. По сути, Верховный Совет сменил компартию, став у руководства страной. С другой стороны действовали еще советские нормы представительного органа блока коммунистов и беспартийных, при направляющей и руководящей роли КПСС. В свой аппарат я еще мог брать помощников и секретарей, а вот назначить какого-нибудь путного человека в серьезный отдел Верховного совета, не говоря уже о моем первом заме, было невозможно. То есть вот тебе работники и делай с ними, что хочешь, а своей команды мы тебе набрать не позволим. Вроде бы, ты, де-юре – глава государства, а полномочия твои, де-факто, куда как более скромные. Вот это я и называю «западней» того времени. Предложил на должность председателя Госконтроля Александра Добровольского, скромного такого и порядочного человека, с кем был знаком еще по региональной группе Верховного Совета CССР, уперлись все так, что не дай не приведи. Да и свои люди, когда приходили к власти, вдруг начинали меняться, причем в худшую сторону. Взял я хорошего работящего человека из Академии Наук некоего Федорова. А тогда, руководитель секретариата председателя Верховного Совета, приравнивался к рангу министра по статусу и зарплате. Так вот, прознав про это, мой скромный научный сотрудник стал выдерживать в своей приемной всех, кто был ниже министров по должности. А ведь эти замы и начальники главков были старые аппаратные зубры и все понимали. Посыпались жалобы. Его потом, конечно, благополучно съели, но он так и не понял, что главное в оргработе, это не умение отдавать приказания, а талант слушать, анализировать и «разводить» конфликтные ситуации. Руководитель должен быть терпеливым.


Глава четвертая. Когда верхи не могли, а низы не знали


Декларация о независимости республики была принята в 1990-м году. Инициатива пришла из ЦК КПБ. Тогдашний первый секретарь, товарищ Соколов через Дементея явил такую инициативу. Была предложена декларация из 38 статей. Мне было поручено разобраться, что это такое и вынести предложение на ближайшее заседание Верховного Совета. Я предложил создать две комиссии: по политическим вопросам и по всем остальным. Самое сложное в то время было, естественно, увязать политику со здравым смыслом и экономическими проблемами. Вот мне и пришлось как раз и возглавить политическую комиссию, куда я пригласил Малофеева, Леонова, других номенклатурных работников имеющих богатый административный опыт. Скажу вам, что даже сегодня я уверен, что среди партийных функционеров были вовсе даже неглупые люди. Так вот, мы своей политкомиссией наработали 5 статей, а всего в декларацию вошло 12 пунктов, то есть более чем в три раза меньше, чем было в изначальном варианте. Самым главным противником этого документа стал, как это ни странно, Зенон Позняк. Вся фракция БНФ во главе со своим лидером покинула зал заседания, назвав Декларацию новым союзным договором. Они тогда не поняли всей важности этого исторического момента. Уже во время ГКЧП мы имели только один серьезный документ. Именно Декларация обрела силу конституционного закона. Я никогда не думал, что наш парламент примет этот документ, но коммунистическое большинство было так напугано событиями ГКЧП в Москве, что боялись даже слово сказать поперек демсилам и команде БНФ. Тут уж фронт голосовал в числе первых. Свое же несогласие при обсуждении Декларации о независимости, лидеры БНФ объяснили как некий тактический ход. Мол-де они против, значит, коммунисты выскажутся «за» этот документ. На самом деле, конечно же Позняк и его окружение просто недопоняли ситуацию и руководствовались амбициями, а не здравым смыслом. Внутри фронтовской команды тогда были очень даже интеллигентные и умные люди. К примеру, просто очень достойно себя вели в самых сложных ситуациях Левон Барщевский, Винцук Вечорка, Владимир Колос и другие депутаты.


Что бы мне не говорили, а я как тот дятел буду долбить в одну точку, что кадры всегда решали все. Не надо только считать, что человек всегда будет прибывать в статике, не меняясь и не трансформируясь. Измени ситуацию и вот уже меняется поведение некогда убежденного коммуниста-ленинца, который, осмыслив новые знания, изменил свое мировоззрение. Слава Богу, что таких людей в парламенте было не мало. КПСС больше нами не руководила, значит, нужно было менять старую символику: стяг, герб, гимн и официальное название страны. Для такой непростой работы нужны были серьезные люди. В первую очередь я привлек к этой работе президента Академии наук Платонова, объяснив ему ситуацию при которой нужно было увлечь творческую интеллигенцию. Наш великий математик обещал выступить. Затем, был еще очень силен пласт номенклатурных работников, которых привлечь на свою сторону было совсем не просто. И тут мы вспомнили о Георгии Станиславовиче Таразевиче. Кстати, он и над Декларацией работал. Вот с такими коммунистами можно было работать и достигать самых высоких результатов. Оба блестяще выступили и, случилось почти невероятное: государственная символика была изменена. Проголосовали «за» 172 человека, тот самый минимум, ниже которого решение уже не было бы принято. Я себя тогда ощутил самым настоящим режиссером, который поставил самый успешный в своей жизни спектакль. Конечно, демократы тогда радовались своей победе неистово.


Глава пятая. Моя отставка была предрешена.


По сути дела, будучи председателем Верховного Совета, я оказался между молотом БНФ и наковальней номенклатурного партийно-советского чиновничества. Особенно меня ненавидели действующие и бывшие председатели колхозов и директора совхозов. Их было много, очень много. Чуть копнешь биографию и вот он, «красный помещик», прошедший школу неограниченной власти и неограниченно себялюбия. Интеллектуально неразвитые, но горластые и нахрапистые, они затопывали и захлопывали всех, кто им не нравился. Убедить их путем логики, доказательств и рассуждений в рамках разума и культуры было невозможно. Эта группировка постоянно интриговала и только ждала случая, чтобы каким-либо образом меня подсидеть. Многие из них, понимая, что их время кончается, что коммунистический колхозный строй уже не вернется, не могли мне простить ни Декларацию о независимости, ни тем более закона о Гербе, стяге и гимне, то есть новой символике государства. У них уже был и кандидат готов депутат Арцименя, которого потом, царство ему небесное, убили. Так вот, они готовили свое выступление с предложением о моей отставке на последний день осенней сессии 1993 года. Только к этому времени я уже был весьма искушенным спикером и знал, как можно манипулировать депутатами, ведь все мы люди и ничего человеческое нам не чуждо. Увидев, что часть делегатов пошла в буфет, праздновать мою отставку, я тут же поставил вопрос на голосование. До моей отставки не хватило шести голосов и я тут же закрыл сессию и распустил депутатский корпус на каникулы. Крики о повторном голосовании и прочие гневные крики в мою сторону я оставил без внимания. Процедура была соблюдена полностью.


Зная о том, что отставка неминуема, я в то время думал лишь о том, что еще крайне полезного и нужного могу сделать только я. Понятное дело, что не о себе я тогда заботился, а о своей стране, своей Беларуси, как ни пафосно это звучит. Должность главы государства не позволяла мыслить мелкими проблемами, потому что ежедневно вставали проблемы глобальные, судьбоносные для всей страны, всего народа. К слову сказать, я так и не сумел, выделенную мне тогда по должности госдачу в Дроздах, как следует обжить. Там была прислуга, трехуровневые покои, бассейн, кинозал и прочие бытовые прелести высшей номенклатуры. Однако, мне не повезло. В первый же приезд туда с женой потерялся в многочисленных комнатах и коридорах наш ребенок. Перепугались страшно, и жена решила, что останемся на своей старой даче, потому как она удобней и безопасней. Всего-навсего за это время я провел в Дроздах несколько заседаний президиума, да встретился с американским послом, который сам выразил желание поговорить неформально и увидеть коттедж главы государства. На даче работала некая женщина, и всегда можно было попросить, что-нибудь приготовить, так что кроме сказанного я там провел еще несколько переговоров с высокопоставленными собеседниками-иностранцами и своими коллегами, когда позволяло время. И уж совсем по богатому, я использовал госдачу, когда провел на ней свадьбу своей дочери. Закупить ресторан было тогда даже для меня с моей зарплатой не очень-то дешево, да и свою сельскую родню надо было где-то размещать на ночлег, вот я и воспользовался своим служебным положением и сегодня об этом нисколько не жалею, потому что все прошло очень достойно, а природа там и вовсе великолепная. Что же касается моего личного подворья, то даже в это время я продолжал его обустраивать, потому что мне безумно нравится работать и с рубанком, и с молотком, да и топориком помахать очень даже люблю. Зарядку делать я не люблю, и спортсменом никогда не был, а вот физический труд – это для меня большое удовольствие.

Так вот, к лету 1993 года заговор против меня в Верховном Совете уже полностью оформился. Думаю, что инициатором его был Кебич, потому что он посчитал, что на президентских выборах, если я пойду на них с поста главы государства, я буду, как им всем казалось, очень опасен. Нужна была зачистка территории. Сам Вячеслав Францевич злобным и подлым человеком никогда не был. Помощники его, те да, те были волчьей породы, кусачие, но не умные. Думаю, что именно из его команды на меня науськивали депутатов-колхозников. Сам же премьер, а времени для общения с ним у меня было достаточно, был совершенно потрясающим работником, пока не выпьет. Как производственник, как премьер и политик он был действительно высокого уровня, поверьте мне. Только вот его окружение, и Мясникович, и Антонович, и Кравченко, как потом писал в своей книге сам Кебич, постоянно его подводили, а правильней сказать – предавали. Да и пил он последнее время очень неслабо, то есть каждый день и то, что не сильно мешало Ельцину, по сути дела погубило Кебича.


Если поразмышлять, то вовсе даже не факт, что если бы я пошел на выборы с поста главы государства, мне бы было легче. Скорее всего, нет. Если в Польше в то время проходила шоковая терапия, то у нас был просто шок, а терапия еще не ощущалась. Вспомните пустые прилавки, почти голод и трусы по талонам – одни на полгода. Любой, даже самый гениальный правитель не смог бы быть популярным в такой ситуации. К тому же, мои отношения с лидерами БНФ уже вконец испортились. Зенон сам шел на выборы и был уверен в своей победе. Меня же они все считали, чуть ли не предателем, все по той же причине, что я мог помочь им распустить Парламент и народ, как им казалось, внес бы тогда Позняка и его сторонников в Овальный зал на руках и засыпал цветами. К тому же, будучи главой государства, я не обладал никаким административным ресурсом. Все было в руках у Кебича. Меня же, по сути дела уже приговорили. Мне доносили, что разработан план, согласно которому я должен был в конце года ехать в Ашхабат, а мой первый зам Кузнецов объявил бы о моей отставке и тихий государственный переворот вполне бы мог иметь место. Каюсь, я поступил как матерый аппаратчик, сказавшись больным, отправил в Ашхабат Кузнецова. Правда, меня все равно сняли. Теперь уже можно говорить, но самыми моими рьяными оппонентами стали Гончар и Карпенко. Активно против меня работал и Толя Лебедько. Не устаю повторять, что рыть другому яму, не стоит ни при каких обстоятельствах и благих намерениях. Это еще один урок, который мне преподала моя мудрая деревенская бабушка, и я его помню всю жизнь. Ходит, конечно, молва, что меня предал БНФ, но это не соответствует действительности уже потому, что я никогда не был «фронтовцем», и они не были мне ничем обязаны. Сугубо служебные, депутатские отношения разве что эти разговоры велись на белорусском языке, что было приятно и мне и им. Они, я так думаю, надеялись, что я более активно восприму все их идеалы, и буду проводить в жизнь политику Позняка. Этого я не мог сделать. Если меня кто и предавал, так это мое родное государство. Смешно сказать, но мне назначена пенсия как бывшему руководителю страны в размере одного доллара по текущему курсу. Этого не может быть, но так есть. Указ президента Лукашенко не смеют оспорить ни Совмин, ни Парламент, ни Конституционный суд, понимая всю несправедливость и абсурдность такого решения. Я, конечно, мог бы обратиться в Собес, собрать справки с места своей работы в Университете, но считаю это делом унизительным, недостойным мужчины, главы семьи и бывшего главы государства.