Двенадцатый созыв или парламентская беларусь
| Вид материала | Документы |
- В г. Москва пройдет Двенадцатый конкурс, 13.23kb.
- В перечень банков Республики Беларусь, имеющих право обязываться по векселю, утверждаемый, 419.3kb.
- Внесен Советом Министров Республики Беларусь закон, 461.58kb.
- Выдача специального разрешения на право разовой реализации товаров на рынках на территории, 17.94kb.
- Республики Беларусь «Об административных правонарушениях», 11.74kb.
- Указом Президента Республики Беларусь от 15 октября 2007 г. N 502 "О запретах и ограничениях, 1918.41kb.
- Верховного Суда Республики Беларусь. Согласно ст ст. 407, 410 гпк республики Беларусь,, 21.49kb.
- Выдача специального разрешения на право разовой реализации товаров на рынках на территории, 68.43kb.
- Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации шестого созыв Всоответствии, 156.23kb.
- Одобрен Советом Республики 20 апреля 2007 года статья, 433.03kb.
ДВЕНАДЦАТЫЙ СОЗЫВ
или
ПАРЛАМЕНТСКАЯ БЕЛАРУСЬ
(Документально-публицистическое эссе)
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Время, оставляя главное, очень часто уничтожает те детали событий, которые, в последствии оказываются бесценными и за которыми писатели, историки, археологи и иные специалисты готовы забираться в горы, спускаться в морские глубины и годами копать землю, чтобы их добыть.
Двадцать лет прошло с того времени, как Верховный Совет БССР 12 Созыва стал главным законодательным органом Белоруссии, а затем принял на себя всю полноту власти. Это было сложное время, когда рушилась «Империя зла», заканчивался чудовищный эксперимент над сотнями миллионов оболваненных, закабаленных лживой по своей сути коммунистической идеологией. Белорусское общество, как и социум всех без исключения советских республик, не сумело избежать проблем того самого «времени перемен», от которого зарекаются мудрецы всего мира.
Вершиной же общественного сознания, своеобразным срезом тогдашнего состояния страны, стал Верховный Совет 12 Созыва. Впервые он избирался в Белоруссии с элементами демократии, когда в высший законодательный орган власти республики сумели попасть наряду с подавляющим числом партийной номенклатуры и разночинцы-демократы, ведомые лидерами Белорусского народного фронта, ставившими знак равенства между борьбой с коммунистическим режимом и национальным возрождением белорусской нации. В будущем, смещение этих понятий приведет к поражению БНФ, и прямой путь демократических преобразований будет искривлен чисто белорусской спецификой.
Тем не менее, можно уже сейчас говорить о том, что на всем постсоветском пространстве БССР, а затем Беларусь просуществовали в форме парламентской республики с 1990 по 1995 годы. Такого примера в новейшей истории стран СНГ не существует. Как правило, в течение года, а то и меньше, бывшие советские республики принимали президентскую форму правления. Свобода и демократия отдавались избирателями для того, чтобы, усилив за счет сильной руки государственную власть, справится с экономическими и иными трудностями, возникшими на обломках некогда мощной империи. Люди просто хотели нормально жить, причем здесь и сейчас, хотели иметь свое государство, говорить на своем родном языке, иметь свой стяг, герб, гимн, то есть всю государственную атрибутику суверенного государства. Этого хотели все слои общества. В Белоруссии же выбор пути затянулся. Мощное общественно-политическое движение Белорусский Народный Фронт, вместо того, чтобы консолидировать общество в борьбе за демократию и скорейшее отрешение от власти партийно-советской номенклатуры весь свой революционный запал и выданные обществом авансы доверия растратил на антирусскую пропаганду, стремление как можно быстрее оторваться от России. В этом лидеры БНФ видели первостепенную задачу белорусского общества, равно как и скорейший переход белорусского языка в статус единого государственного. Это была историческая ошибка. Готовый к демократическим преобразованием народ оказался расколот. Русскоговорящие граждане Белоруссии, а на этот момент они составляли порядка 90 процентов населения страны, умом понимали, что надо идти за БНФ, что там демократия и свобода, но не могли смириться с исходившей от лидеров «фронта» непримиримостью и бескомпромиссностью. Коммунистов ненавидели, а фронтовцев опасались, потому что не знали. Белорусский Народный Фронт должен был одержать оглушительную победу, быструю и яркую, а нарвался на полное непонимание народа, который за несколько лет целой череды выборов научился пользоваться своим законным правом -- выбирать и избираться. Открытые СМИ, открытые заседания Парламента, открытые дебаты на БТ, открытые газетные статьи, без купюр цензуры… Свобода! Она опьяняла. Как следствие росло сознание белорусов, начали складываться предпосылки для становления гражданского общества. Люди стали верить, что они влияют на политику своей страны, стали говорить то, что думают. На улицах и площадях реяли бело-красно-белые стяги, красивые и какие-то радостные. Первая половина девяностых годов – это был настоящий праздник, весна белорусской государственности, пора надежд и мечтаний, которые, потом такого уже не было, часто сбывались.
Задумка авторов книги, основана как раз на том, чтобы не потерять те факты, суждения, истории, документы, которые хранят в своей памяти и ящиках комодов непосредственные участники этих событий. В кинематографе такой подход называют съемками уходящей натуры. Надо успеть запечатлеть те оттенки, нюансы, запахи, которые со временем растворятся, развеются в сквозняках быта и суеты. Исчезнут безвозвратно. Этого допустить нельзя.
Повествование книги будет основано на том, депутаты Верховного Совета 12 созыва будут вспоминать о том, как все это было и станут рассказами-исповедями, рассказами-обличениями, рассказами-раскаяниями и работой над ошибками. Герои книги, словно присяжные заседатели будут судить время и самих себя, находя оправдание своим товарищам и вынося приговор самому себе. В этом эссе мы будем пользоваться «свидетельскими показаниями» газет, журналов, телевизионных и радиопередач. Главное же, повторюсь, не упустить детали того времени, воскресить их и нарисовать картину Парламентской республики Беларусь, яркой, ни на кого не похожей, чтобы люди вспомнили, что свобода у нас была, что мы неплохо ею пользовались, что уже работали институты гражданского общества и справедливые суды. Книга, которую мы задумали, нужна еще и для того, чтобы спуститься на двадцать лет назад и попытаться, вместе с героями нашего документально-публицистического эссе и его читателями, найти ту точку, тот момент поворота с магистральной дороги демократического развития, на узкую колею президентского правления с ярко выраженной диктаторской составляющей режима.
Работа велась как серия интервью под диктофон. Сверхзадача, которую ставят перед собой авторы, видится в создании правдивого образа Белорусской Парламентской Республики новейшего времени. Кубики-воспоминания и размышления героев книги сложатся, хотелось бы, чтобы так все и случилось, в сознании людей в крепкую своей правдой основу мировоззрения молодого поколения родившегося тогда, когда Двенадцатый Верховный Совет только приступил к своей работе. Как это не банально звучит, но путь в будущее можно прочертить только через две точки. Одной, для наших читателей станет эта книга, второй – их личный опыт.
СТАНИСЛАВ ШУШКЕВИЧ: УЧЕНЫЙ, ДЕПУТАТ, СПИКЕР
Глава первая. Мы выбирали, нас выбирали
Славное это было время. В стране, в начале девяностых годов прошлого века вдруг начались выборы в различные органы власти, причем не от блока коммунистов и беспартийных, а от всех кому не лень и в массовом количестве. Бывало, что на одно депутатское место претендовало по десятку кандидатов. Только это не было неким революционным завоеванием народа, инициатива, в очередной раз, исходила свыше, из самой Москвы, где вовсю шла перестройка в купе с гласностью и новым мышлением с ударением на первом слоге. Белоруссия избирала народных депутатов СССР -- событие доселе невиданное. На улицах появились самодельные стенды, на которых красовались фотографии не только секретарей горкомов и обкомов, но и инженеров НИИ, рабочих, артистов и режиссеров, художников, ученых, то есть представителей всех профессий, возрастов, пола и партийной принадлежности. Хотя, вот тут сделаю оговорку, потому как в то время партий было всего две: официальная коммунистическая и незарегистрированная БНФ. Только вот партийная принадлежность еще ни о чем не говорила, потому что, практически все кандидаты были родом из КПСС, включая и лидеров-народофронтовцев. Лично я голосовал тогда за не очень-то известного мне человека, некоего профессора БГУ, доктора наук, физика, сделавшего целый ряд научных открытий. Об этом говорила простенькая, напечатанная на газетной бумаге листовка, в которой сообщалось о Станиславе Шушкевиче, достойном гражданине и человеке. Были и другие кандидаты и среди них некий партийный функционер, священник и, по-моему, слесарь, член БНФ. Пролетариев и секретарей парткомов, как наставлял интеллигенцию в «Собачьем сердце» великий Булгаков, я любить и жаловать не собирался, потому и выбрал профессора-физика, который мог быть кем угодно, только не хамом, и не дураком.
Встречаться через двадцать лет со своим первым избранником-депутатом, человеком известным не только в нашей республике, но и во всем мире, дело волнительное и, согласитесь, не совсем обычное. Однако, мягкие тапочки, гостеприимность хозяина квартиры и горячий чай сделали свое дело и, устроившись в креслах рабочего кабинета Станислава Станиславовича, я начал свой «допрос» с пристрастием:
-- Не стану спрашивать, зачем вы, известный ученый, доктор наук, профессор, вдруг занялись порочным делом, политикой, да еще во времена перемен, когда согласно китайской мудрости надо либо хорониться в лесу, либо на горе сидеть и сверху за всем этим безобразием наблюдать. Только вот ответьте, когда вы пошли в народ?
-- Я из него, к вашему сведению, никогда и не выходил. Да, в конце восьмидесятых годов я был заведующим кафедры ядерной физики и проректором по науке Белорусского государственного университета. К слову сказать, на эту должность меня назначил в 86-м году тогдашний Первый секретарь ЦК КПБ Слюньков, побывавший у меня на кафедре и, наверное, положительно оценивший мою работу. Отказываться от подобных назначений, тогда было не принято. Собственно говоря, то, что меня избрали в 1989 году Народным депутатом СССР, моей заслуги почти никакой нет. Как-то мы сидели за столом, по поводу Дня рождения замечательного человека, профессора Комарова Льва Ивановича. По-моему, это было 11 марта. А на завтра в Университете должно было быть собрание по выдвижению в нашем округе кандидата в депутаты СССР уже в процессе довыборов, потому как прежних кандидатов, а это были ректор Института физкультуры и Первый секретарь горкома партии Божко, благополучно провалили. Вот мои-то коллеги, после очередной здравицы в честь именинника, мне и говорят: «Ты как хочешь, Станислав Станиславович, а завтра мы тебя выдвинем в депутаты. Соглашайся, когда тебя друзья просят!». Я согласился, понимая, что, скорее всего, меня никуда не выберут. Однако же все получилось совсем не так.
В Университете за меня стали массово голосовать, и я прошел все этапы выдвижения на первом месте. Вот тогда-то я и услышал о Зеноне Позняке и Народном фронте. Когда у меня спросили о моем отношении к БНФ, я честно ответил, что ничего о нем не знаю. Шел восемьдесят девятый и, как я узнал позже, «фронт» уже год, как существовал. Правда, на следующее утро после собрания на своем столе я обнаружил брошюрку – это была программа Белорусского народного фронта. Оказалось, что у меня на кафедре было несколько сотрудников, которые не только симпатизировали БНФ, но и были его активными участниками. Ничего этого я не знал. Скорее всего, им было удобно держать меня в неведении и не открываться, ведь я был некоей надежной крышей. Кто мог в чем-то крамольном заподозрить меня, члена КПСС с 1968 года, проректора главной «кузницы кадров», в том числе и идеологических, Белорусской Советской Социалистической Республики? Однако, мое славное коммунистическое прошлое не дало мне защиту от своих же однопартийцев, когда речь пошла всерьез об избрании в Народные депутаты СССР. На меня, «отличника научной и политической подготовки» (докторская степень и окончание с отличием «Университета марксизма-ленинизма» двух ступеней доказывают это), вдруг полились цистерны грязи, претензий и обвинений в измене делу коммунизма. Меня это сильно разозлило и, сознаюсь, сделало агрессивным. Хотелось публично их отшлепать. Помогли коллеги, мои сотрудники по кафедре и даже студенты, все люди умные, интеллигентные и порядочные. Команда оказалась очень мобильной и, главное, креативной, то есть способной анализировать ситуацию, и мгновенно реагировать, придумывая неожиданные ходы. Единственно, чего не могли ни я, ни моя команда, так это исподтишка подкидывать очерняющую соперников информацию.
Сразу скажу, говорить в то время с людьми было трудно. Никто ничего не боялся. Нищета всех уровняла, и авторитетов у электората не было. Помню однажды на одной из встреч, здоровенная такая «бабища», мотальщица-чесальщица, начала поносить черным словом всех профессоров с доцентами и студентами, да и всю науку разом. По ее словам выходило так, что они мол работают, а мы «книжки» читаем, да всякую фигню народу рассказываем. В выражениях пролетарка не стеснялась, и народ стал ее потихоньку поддерживать. Собрание пошло совсем не в ту сторону, как вдруг одна из самых молодых сотрудниц кафедры, вчерашняя студентка, получившая на стройотрядовском конкурсе, в котором участвовали красавицы, чуть ли не из всех советских республик, титул «Мисс Одесса», на чистом народном языке так ее обрезала, что та больше не осмелилась встревать в дискуссию. Мероприятие прошло прекрасно.
Моим самым главным конкурентом тогда был Василий Михайлович Шлындиков, генеральный директор концерна «Амкадор», человек достойнейший, ни разу не допустивший по отношению ко мне ни одного некрасивого поступка. Таких благородных людей я в жизни не много встречал. Короче, я набрал на своем участке больше всех голосов и стал Народным депутатом СССР, пройдя очень серьезную школу реальных парламентских выборов.
Прибыв в Москву несколько позже других депутатов, повторюсь, я участвовал в довыборах, сразу же почувствовал, что Верховный Совет СССР неоднороден и как бы поделен на две неравные части: пропартийная структура и демократически настроенные разночинцы. Понятное дело, что как член КПСС со стажем и проректор БГУ я тут же попал в орбиту уговоров и угроз товарищей Соколова, Дементея и иже с ними, которые словно забыли, как воевали со мной на выборах. Демократы же, мгновенно распознавали друг друга. Мы организовались в межрегиональную группу, завязали контакты с прибалтийцами, украинцами, россиянами. Подружился с Ландбергисом, хотя он большая зануда, с ним очень трудно разговаривать, но еще труднее в чем-то переубедить.
Мне очень повезло с местом. Зал был снабжен электронной системой голосования и каждый депутат имел свой пульт и свой код. Так вот, мое место было крайним в ряду и выходило в проход, где тут же стоял микрофон. Я мог до него, чуть ли не рукой дотянуться. Мы, депутаты демократического крыла, этим обстоятельством пользовались и частенько «гоняли» от микрофона и Алкниса и других красно-коричневых сталинистов. Как-то сказал одному такому генералу, что не вижу большой разницы между Сталиным и Гитлером, так того чуть инфаркт не хватил.
Еще в Москве я четко осознал, что главное будет решаться в республиках. Советский Союз умирал. Двойственность Горбачева была видна невооруженным глазом. Что касается меня, то я его буквально ненавидел и не верил не единому слову этого фарисея. Правда, когда я его впервые увидел по телевидению, как он легко и непринужденно говорит без бумажки на серьезнейшие общественно-политические темы, то тут же повесил его портрет в своем кабинете. Потому, что после десятилетий косноязычия «кремлевских старцев», появился вменяемый, интеллектуально развитый генсек. Однако, когда мой «кумир» после Чернобыльской трагедии, как ни в чем не бывало, стал уверять народ, что ничего страшного не произошло, я понял, что президент СССР просто непорядочный и своекорыстный человек, способный заплатить за свою власть миллионами жизней ни в чем не повинных людей. Ведь у него были такие советники, как академики Велихов и Легасов, причем последний был честнейшим и благороднейшим человеком, который не мог не рассказать Горбачеву всей правды о Чернобыле. Понимая, что произошло, он всю ответственность за трагедию взял на себя и совершил самоубийство. Легасов оказался человеком чести, а Горбачев – негодяем и властолюбцем, которого я никогда не прощу. К тому же, основной пострадавшей республикой была моя Беларусь.
Короче, я понял, что в Москве мне делать особенно-то и не чего, разве что упражняться в политических спорах, которые уже не имели никакого значения. А тут, в 1990-м году очень кстати подоспели белорусские выборы в республиканские законодательные органы. Я приехал в родной Минск. Скажу честно, как кандидат практически не потратил много сил и ресурсов, чтобы с первого тура стать депутатом Верховного Совета БССР 12 созыва. На встречи с избирателями ходил, но ни плакатов, ни иной наглядной агитации практически не задействовал. Похоже, что мой «титул» Народного депутата СССР играл свою положительную роль. К тому же, мой избирательный округ был частью того самого электорального ареала, в котором я избирался в Верховный Совет СССР. Здесь меня очень хорошо знали. К тому же, помните, как транслировали, чуть ли не все заседания народных депутатов из Кремля. А в силу того, что рядом с моим местом был микрофон, помните, я выступал часто и свою позицию явил полностью, то есть меня и мою платформу люди уже хорошо знали. Увы, но не могу вспомнить название организации, которая меня выдвинула в Народные депутаты БССР. Кажется, это было некий проектный институт на улице Кузьмы Черного в Минске.
Одним из моих соперников, еще по выборам в Верховный Совет СССР был профессор Терновой из пединститута. Мягко говоря, весьма неприятный субъект, который везде и всюду выпячивал свое «я», рассказывая, что он закончил МГИМО, знает три языка и более всех остальных «достоин» стать депутатом. Особенно от него доставалось некоей женщине из рабочих, которую выдвинул из своих рядов трудовой коллектив одного из минских предприятий. Он просто-напросто ее унижал и оскорблял. Мне претил такой метод предвыборной борьбы, потому как еще моя бабушка внушила мне мысль, что возвышаться за счет унижения другого человека нельзя, грех! Собственно говоря, так ведут себя во всех цивилизованных странах, когда, как правило, соревнуются, прежде всего, программы кандидатов, предлагаемые избирателям, а уж потом оцениваются личностные параметры конкурентов.
На тех, конечно, памятных для меня выборах, действительно свободы было куда больше, чем во всех последующих избирательных кампаниях. Мне нигде не чинили препятствий. Я мог и выступал перед трудовыми коллективами, военнослужащими, студентами и везде, пусть это несколько нескромно, зато -- сущая правда, меня принимали «на ура». Повторюсь, но в Верховный Совет СССР я выбирался от шестисот тысяч человек, то есть два столичных района – Фрунзенский и Московский проголосовали за меня, теперь же, моим электоратом были жители всего лишь одного избирательного округа, а это на порядок меньше. Конечно, мне было легче, чем моим соперникам. К тому же на избирательных участках никто не подтасовывал голоса, я это могу утверждать ответственно. Ошибки могли быть, но только единичные. Сознательных подтасовок не было и все потому, что комиссии укомплектовывались самым демократическим методом – коллективы направляли в них своих лучших людей. Короче, я выбрался в первом туре набрав более пятидесяти процентов голосов и обыграв пятерых кандидатов. Одним из моих виртуальных соперников был совершенно замечательный человек, настоятель церкви Александра Невского, которая расположена на военном кладбище по улице Долгобродской. Умнейший и воспитаннейший человек, который никогда не сделал ни одного некрасивого поступка за время всей кампании. Понятное дело, что и с моей стороны не было допущено в его сторону никакой критики. У меня сложилось самое высокое мнение относительно священников. В Польше, будучи в гостях у одного ксендза, увидел его библиотеку и был потрясен: книги на греческом, латыни, философские труды, энциклопедии, исторические хроники… Грандиозный образовательный фундамент! Меня, как ученого это восхищает, ведь человек в своих проповедях использует первоисточники – это чисто научный подход. Делать ссылку на ссылку – это плохо и могло быть только в СССР, где невозможно было порой найти эти самые первоисточники из западных университетов.
Возвращаясь к нашим баранам, должен сказать, что поздно ночью мне позвонили мои доверенные лица и сказали, что я победил практически на всех участках. Всего в ВС 12 созыва после первого тура прошли четыре человека.
Монолог автора. СЕРОЕ ВЕЩЕСТВО РОЗОВОГО ЦВЕТА
Черви жрали мой мозг. Они лезли мне в голову через рот, уши, глаза. Жутко тошнило, но позывы шли не из желудка, блевать хотел мой мозг. Я силился извергнуть из него нечистоты всех своих давних ощущений: вранья, лени, предательств… В армии, на срочной службе я видел, как солдаты разбивали топором на кухне здоровенные коровьи мослы, со смаком высасывая из них костный мозг. Он был розоватым, а совсем не серым веществом, как о нем говорят медики. Врут они, наверно, -- подумалось мне, -- что нормальный человек использует только три процента возможностей своего умственного потенциала. Зачем тогда все остальное?
Черви распухли и уже не просто жрали мой розовый мозг, а смаковали каждый кусочек. Я осознавал себя жирной гусеницей поедающей самого себя и, чем больше ел, тем мне становилось комфортней. Мысли о собственной никчемности сублимировались в самоуважение, и даже гордость за то, что я именно такой, неординарный и ни на кого не похожий. Съев половину мозга, а заодно и всех пришлых паразитов, я вдруг осознал себя великим ученым во всех отраслях человеческих знаний.
Зачем человеку мозг, если он им почти не пользуется? Может быть, это раковая опухоль? Тогда гусеница в моей голове – божественный скальпель, несущий через страдания истинное спасение. Выест она эту злокачественную аденому и человек, легко управляясь с оставшимися тремя процентами действующего мозга, будет жить легко и беззаботно. А если эта опухоль вовсе и не опухоль, а самый настоящий эмбрион будущего совершенного существа, моего истинного «Я», которое нужно вынашивать не девять месяцев, а девять тысячелетий? Тогда я пожираю в себе божественную сущность, становясь довольным всем недочеловеком, управляемым чужой враждебной волей. Вот он, тот самый вопрос о смысле бытия, ставший передо мной здесь и сейчас! Я пока что еще волен распорядиться собой. Я еще могу, вдруг познав истину, выгнать из мозга копошащихся там мерзких тварей. А если они, все-таки посланцы Бога? Если несут облегчение миллионам таких как я, тем кто не знает своего истинного предназначения? Если здоровый мозг, все-таки поглощается раковой опухолью, и в нем остались те самые три процента незараженных клеток? Тогда, отвергнув помощь высшего разума, я навсегда потеряю свой. Быть или не быть мне, сущности обладающей собственной волей и разумом или отдаться, подобно всей биомассе Земли, под начало неведомого Абсолюта? Может быть, вся эволюция живых существ на Земле – это процесс решения простенькой задачки, простого выбора каждым человеком «за» или «против» того, чтобы лишний мозг был кем-то съеден? Может быть соседская, злобная собачонка некогда была правителем планеты, но, вместе со своими подданными проголосовала «за» и их мозг сожрала та самая гусеница, которая сидят сейчас в моей голове? Больно, больно! Гусеница зачавкала активней. Похоже, что эта мысль ей не понравилась. Значит попал! Значит она никакой не божественный скальпель, а самый, что ни на есть враг!
-- А ну, мерзость, вон из меня! Вон! Пошла вон! Я – против! Против! Против! Где тут поставить знак «против»… Мой мозг извергался из меня, подобно лаве из кратера вулкана. Господи, да ведь это мои мозги вперемежку с белыми червями! Или нет? Похоже, нет. Слава тебе, Всевышний, нет! Это вчерашний винегрет. Свекла доминирует по цвету и мои испражнения почему-то сильно смахивает на красновато-серую лаву.
Я видел извержение вулкана на Камчатке, когда был в стройотряде. Оживший вдруг Толбачик, тогда многих напугал. Помню, что возле него воняло так же, как сейчас у меня в комнате. Хорошо еще, что жена тазик с вечера предусмотрительно поставила. Увидела, что трясет меня баллов на восемь, по десятибалльной шкале Рихтера и вот, молодец, все предусмотрела: мокрая тряпка на голове, тазик рядом… Еще бы пивка холодненького! Ага, вот оно пиво, и открывалка рядом.
-- Я люблю тебя, Ольга! – мысленно заорал я, осознавая в это мгновение величие души славянской женщины. Пиво втекало в меня жидким золотом, живительным, в прямом смысле этого слова, ручейком. Величайшее, изобретение человечества. Я имею в виду порядок его потребления, утверждая, что самое то, пить пиво, непременно, после того как, а именно утром. Что ваш покорный слуга тут же и сделал с величайшим, заметьте, наслаждением, ощутив состояние, будто боженька в лапоточках по сердцу пробежал и ласково так спросил:
--Мужик, ты чего это вчера так нажрался. С горя или с радости? Отвечать следовало прямо сейчас, но ответа не было. Оно, конечно, описывать дела минувших лет, дело трудное и неблагодарное. Снова захотелось блевать мозгом и я правдиво ответил:
-- Не знаю, Господи! Сомневаюсь, нужна ли эта книга? И прости меня за словесное лицедейство, ведь есть у людей Библия и ничего другого им, на самом деле, не надо. Только вот несовершенен человек, все ему кажется, что нашел он нечто важное в себе и мире и не может этим не поделиться. Тщимся…