1. Общие замечания, Сименем Аристотеля связываются три сочинения по этике: «Никомахова этика», «Евдемова этика» и«Большая этика»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4

34

она есть в действительности, а с другой — этику, не лишенную идеала, т. е. принципа, призывающего человека к должному интеллектуальному и нравственному совершенствованию и в этом смысле — к возвышению над сущим, к обретению власти над действительным положением вещей. Тем самым великий Стагирит избежал как этической утопии («божественного безумия») Платона, так и нравственной «антиутопии» (релятивизма) софистов. Платоновская этика, исходившая из трансцендентного идеала, вела к отрицанию земной жизни, этическая установка же софистов — к аморализму и оправданию насилия и произвола по принципу «право (справедливость, благо, истина) есть сила, а сила —право»: кто победил, тот и прав; победителей не судят; для победы все средства хороши.

Современные платоники и сторонники христианства считают, что имеются фундаментальные проблемы — устранение страданий, зла, удовлетворительное решение которых невозможно на пути, указываемом аристотелизмом,— па пути безграничного прогресса культурной жизни.

Действительно, из учения Аристотеля следует, что страдания и зло не могут полностью исчезнуть в мире, в котором живет и действует человек, ибо «материя» непреодолима; человек смертен, обречен на смерть, а достигнутый им уровень совершенства всегда относителен. Платоники и христианские философы, как и Аристотель, признают неодолимость страданий и зла на земле. Однако, не разделяя аристотелевского оптимистического мироощущения и жизнерадостности, они считают невозможным примирить человеческую совесть € тем, что жизнелюбивые язычники-эллины рассматривали просто как неприятный (хотя и неизбежный) факт, который желательно по возможности игнорировать, т. е. со злом и несчастьями. Отсюда и призыв платоников и христианских философов преодолеть данный мир, оторвавшись от него, «поднявшись над ним» и слившись с богом — идеалом духовной действительности.

И даже далекий от умонастроения платоников и приверженцев христианства Бертран Рассел вслед за последними находит недостаток этики Аристотеля также в игнорировании религиозного элемента: «Можно .сказать, что он (Аристотель. — Ф, К.) оставляет без

35

внимания всю сферу человеческих переживаний, связанных с религией. Все, что он имеет сказать, будет полезно обеспеченным людям с неразвитыми страстями; но ему нечего сказать тем, кто одержим богом или дьяволом, или тем, кого видимое несчастье доводит до отчаяния» 10.

Верно, конечно, что Аристотелю действительно нечего сказать «тем, кто одержим богом или дьяволом», но верно и то, что Стагирит относил одержимость «богом или дьяволом» к ненормальному душевному состоянию, а стало быть, к области явлений, исследование которых не входило в задачу его психологии и этики. Думается, что не совсем справедливо также заявление Б. Рассела о том, что Аристотелю нечего сказать «тем, кого видимое несчастье доводит до отчаяния». Вся этика Стагирита, весь ее пафос, смысл и назначение состоит как раз в том, чтобы показать, как избежать несчастья и достигнуть счастья, доступного смертному человеку. По духу этического учения Аристотеля, благополучие человека зависит от его разума, благоразумия, предусмотрительности.

Аристотель поставил науку (разум) выше нравственности (совести), сделав тем самым нравственным идеалом созерцательную жизнь. Сообразно своему этическому идеалу Стагирит высоко ценит традиционные античные добродетели гражданина — мудрость, мужество, справедливость, а также дружбу. Однако он не ведает о любви человека к человеку в том смысле, как этому стали учить христианские богословы; гуманизм Аристотеля, ограничиваясь дружбой и доброжелательностью во взаимоотношениях между людьми, совершенно отличен от принципа христианского гуманизма, согласно которому «все люди — братья», т. е. все равны перед богом. Стагирит далек от идеи равенства людей.

Действительно, аристотелевская этика исходит из того, что люди не одинаковы по своим способностям, формам деятельности и степени активности, поэтому и возможный для людей уровень благоденствия, счастья или блаженства разный, а у некоторых жизнь может оказаться в общем и целом несчастной.

Так, Аристотель считает, что у раба не может быть счастья. Общеизвестно, что в вопросе о рабстве Ари-

10 Б. Рассел. История западной философии. М., 1959, с. 204.

36

стотель не поднялся выше предрассудков своего времени Он выдвинул теорию о «естественном» превосходстве эллинов («свободных по природе») над «варварами» («рабами по природе») и об оправданности господства первых над вторыми. Но, поскольку на практике обращали в рабов не только «варваров» (не греков), но и эллинов, постольку Аристотель вынужден был признавать известную правоту своих оппонентов, считавших, что люди становятся рабами «по закону» (например/ захват пленных на войне), а не «по природе». Так, он пишет, что «колебание [во взглядах на природу рабства] имеет некоторое основание: с одной стороны, одни не являются по природе рабами, а другие — свободными, а с другой стороны, у некоторых это различие существует и для них полезно и справедливо одному быть в рабстве, другому — господствовать...» (Pol. I 2, 1255 Ь — 5).

Отнесение рабов в разряд людей низшей категории и даже в разряд одушевленных предметов связано также с концепцией Аристотеля о сущности человека как социально-политического существа. Для него человек вне общества (племени, общины, государства) — это или бог, или животное. Но так как рабы представляли собой иноплеменный, пришлый элемент в полисе, лишенный гражданских прав, то и получалось, что рабы— это вроде бы и не люди. По этим воззрениям, раб становится человеком, только обретя свободу.

В заключение отметим, что этика и политика Аристотеля изучают один и тот же вопрос — вопрос о воспитании добродетелей и формировании привычек жить добродетельно для достижения счастья, доступного человеку в разных аспектах: первая — в аспекте природы отдельного человека, вторая — в плане социально-политической жизни граждан полиса. Для воспитания добродетельного образа жизни и поведения одной нравственности недостаточно, необходимы еще законы, имеющие принудительную силу; поэтому Аристотель заявляет, что «общественное внимание [к воспитанию] возникает благодаря законам, причем доброе внимание— благодаря добропорядочным законам» (EN X 10, 1180 а 30—35). Этика великого Стагирита, заканчивающаяся призывом изучать науку законодательства, переходит в политику.

Ф. X. Кессиди

37