Geum.ru

Письма в америку 1923—1947 10. VI. 23

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   31
Е.Р.


III.40


Родные наши!

Зина, Франсис, Катрин, Инге, Дедлей, Морис, Стокс, все Вы и многие другие знают всю ложь Луиса Хорша, Нетти Хорш и Эстер Лихтман. Вы все отлично знаете, что деньги, которые Хорш пытается искать с меня, вовсе не были взяты мною, но представляют из себя суммы на экспедицию, которая была финансирована Американскими Учреждениями. Вы знаете, что Хорш вынудил меня дать ему векселя как бы для каких-то его технических обстоятельств, и тут же он дал письмо 9 дек[абря] 1924-го года, аннулирующее эти векселя. А теперь этот лжец и клеветник вводит суд в заблуждение, говоря, что это его письмо относится к каким-то другим суммам. И никто его не спрашивает, какие же это были другие суммы? Это лишь один из ярких примеров лживости и злонамеренности Хорша. Такую же ложь он выказал и в деле с картинами, которые вовсе не составляют его частную собственность, как он, желая их присвоить, теперь лжет, а являются собственностью нации, охраненные Paintings Corporation, созданной для безопасности этих картин. Казалось бы, Хорш ясно показал, что картины эти не его собственность, когда он подписывал постановление Совета Музея — декларацию 1929-го года. И в этом случае Хорш лжет и даже вводит в заблуждение правительство Америки, уверяя, что картины эти — его частная собственность. Найдя адвоката, по нравственности своей похожей на него самого, Хорш лживо пытается доказать, что Мастер-Институт Объединенных Искусств вовсе не наше общее Учреждение, а его личная собственность. При этом он при помощи жены своей совершает подделку и манипулирует домашней «копией» с никогда не существовавшего документа. Необъяснимыми, таинственными способами Хорш достигает, что суд принимает его подделку, тогда как, казалось бы, ни в одном суде всего мира не могут принять во внимание никем не заверенную домашнюю фабрикацию. Перечислять все лживые, преступные махинации Хорша — значило бы цитировать все Ваши и наши дела с ним. Каждый из нас может добавлять еще множество прискорбных эпизодов, в которых Хорш, его жена и Эстер Лихтман оказались злонамеренными, своекорыстными лжецами. Совершенно непонятно, почему голословные, подтасованные лжесвидетельства Хорша принимались судом, тогда как все Ваши достовернейшие показания оставались в небрежении. Правда, были и такие судьи, которые признавали всю Вашу и нашу правоту, но, как часто бывает на Земле, они оставались в меньшинстве.

Правда, некоторые юристы утверждали, что если бы не появился известный Вам всем «покровитель» Хорша, то правда восторжествовала бы. Ведь судья Коллинс даже возмущался, что этот покровитель понуждает его телефонами к одностороннему решению. Ведь все эти многие факты не прошли бесследно, и когда-то, к стыду очень многих, они выйдут наружу. Печально, что около культурных, образовательных дел, около идеи Мира и Охранения всечеловеческих ценностей обнаруживается человек злонамеренный, как Хорш.

Когда Вы перечтете книги, посвященные нашим Конвенциям в Бельгии и Вашингтоне, когда Вы восстановите в памяти книгу о десятилетии наших Учреждений, три ежегодника Музея, Бюллетень Музея и прочие издания и брошюры, — то Вам со всею поразительностью еще раз станет ясно, какая злобная, предумышленная агрессия совершена Хоршем и его двумя сателлитами. Встает вопрос, неужели в современном цивилизованном и даже иногда культурном мире возможны такие преступления Хорша? Ведь, кроме ограбления целого ряда лиц, кроме вероломства, ибо он был нашим доверенным (fiduciary), он обманул также и общественное мнение.

К довершению, по поступкам Хорша выходит, что и экспедиция, организованная и финансированная Учреждениями, вовсе не была таковой, хотя об организации экспедиции широко им же опубликовано и в документах Учреждения, и в прессе. Впрочем, вероятно, Хорш скоро скажет, что мы все вообще не существуем, что никакого Учреждения Объединенных Искусств мы вообще не основывали, а он является всемирным знатоком искусства, Гейдельбергского Университета доктором и мало ли еще какую ложь изобразит этот клеветник. Удивительно, что на суде ни судьям, ни адвокатам не пришло в голову спросить, что же такое случилось в июле 1935-го года, когда Хорш начал свою преступную агрессию? Во время судопроизводства выяснилось, что агрессия эта не произошла мгновенно, но тщательно и злоумышленно подготовлялась от самого дня привхождения Хорша в наши общие дела. Увы, теперь всем нам ясно, что Хорш буквально от самого начала своего привхождения уже фабриковал и подтасовывал многое, чтобы в удобный для себя срок произвести незапамятную в истории культурных Учреждений агрессию. Уже не говорю о том, что тысяча картин вообще игнорируется и около них, вероятно, задуман какой-то исключительный вандализм, особенно же пользуясь теперешними мировыми экстраординарными обстоятельствами.

Нет меры лжи и злонамеренности Хорша. Иногда, читая в прессе о всяких преступлениях гангстеров, думается, что такие типы утрированы и злодеяния их писательски приукрашены, но то дело, в котором мы были ограблены, изгнаны из нашего же Учреждения и оклеветаны, доказывает, что преступность может достигать крайних пределов, и Хорш является со своими двумя сателлитами яркими показателями современного нравственного упадка при общественном равнодушии. Но правда все же восторжествует! Давно сказано, что Бог платит не по субботам. И лучшая наша общая крепкость в том, что мы знаем нашу правоту. Найдутся судьи, подобные судье О’Малею, которые установят истину.

Родные наши, посылаю Вам это конденсированное утверждение, и Вы семеро, все пострадавшие от Хорша, прочтете его, и пусть оно сохраняется под рукою, ибо надобность в нем может явиться. Конечно, можно было гораздо крепче сказать о покровителе Хорша и о nincompoop’ах, верящих лжи и клевете, но это оставим до другого раза. Зина, вероятно, обратила внимание на то, что в завещании Сутро выражено пожелание, чтобы завещанные мне деньги были употреблены на образовательные цели? Ввиду этого желания покойной, думается, что никто не может наложить руку на эту сумму, иначе это было бы нарушением воли завещателя. Конечно, теперешнее соображение не касается суммы Е.И., о которой Вам уже написано. Интересно, что думают адвокаты в моем случае! Было бы странно, если бы, несмотря на волю завещателя, кто-то, хотя бы даже правительства, могли бы изменять желание завещателя. Впрочем, местная юридическая практика настолько сложна и непонятна, что вряд ли логика может быть принимаема во внимание. Так хочется, чтобы опять могла начаться строительная культурная работа. Сейчас пришло письмо Конлана, в котором он говорит о продолжении «Flamma» и приводит очень лестное о «Flamma» мнение известного английского писателя Повиса. Не забудьте, что у нас лежит четыре готовых красочных воспроизведения с индусских картин в трехстах экземплярах, уже оплаченные, и ждут, когда нам удастся послать ящик с материалами «Flamma». Конлан ужасается, что письмо из Либерти он получил через месяц. Можете себе представить, как трудно вести дела и срочную корреспонденцию. Конечно, хорошо, что есть идея продолжения «Flamma» хотя бы в двух выпусках в год или даже как ежегодника. Но не отягощайтесь чрезмерно денежно. Мы понимаем, что «Flamma» может быть и органом нашей Академии. Но примите во внимание, что на имевшихся рижских, шанхайских и даже индусских подписчиков в силу мировых обстоятельств сейчас рассчитывать невозможно, повсюду свои трудности. Может быть, Вам удастся как-нибудь протолкнуться в Южн[ую] Америку, но, Вы правы, что на Трудн[ого] Челов[ечка], в этом случае, полагаться совершенно невозможно. Итак, опять битвы, да принесут они хотя бы какие-нибудь светлые данные! Да будет светло.

Духом с Вами,

Рерих.


Родная моя Зиночка, хотя и пишем все письма вместе, но все же хочу добавить страничку от себя. Считаю, что все сказанное о Хорше следует перевести на англ[ийский] язык и прочесть поименнованым в письме друзьям. Иногда изумляешься, насколько корыстолюбие и ненависть могут ослеплять людей, они ради удовлетворения своей ненависти совершают самые губительные для себя же поступки. В скольких странах среди многочисленных друзей имя Хорша стало уже именем нарицательным для всяческого вероломства! В нескольких записях и дневниках имя это вошло на страницы как имя клеветника и предателя! И Вы уже знаете, что предателям не удается осуществить своих честолюбивых мечтаний. Они изгнали душу [из] Учреждений, и все строительство, мало того, что обесцветилось, но постепенно разлагается. И куда пойдут предатели через несколько лет? Карма захлестнет их. И кто знает, не придется ли им снова менять фамилию или же вернуться к настоящей их фамилии — Леви, которая, кстати говоря, столь распространенна, что за нею легче укрыться.

Все восставшие против Света поражены будут. Бывшая Справедливость не бывает поругана, и если в былые времена иногда требовался длительный срок для возвратного удара, то сейчас при мировом переустройстве или расплате по счетам срок этот стремительно сокращается; чем ближе к сроку, тем скорее сворачивается свиток кармы.

Родная моя Зиночка, мы писали, что мою долю из денег Флор[ентины] следует употребить на дела. Вам виднее, как все распределить. Ждем приезда магистрата для удостоверения моей подписи и вышлем документы немедленно. Все так спешит, и большие перемены близки и в нашей жизни. И мы скоро сдвинемся. Возможно, что Святослав поедет в Америку, но прошу Зиночку, очень прошу, никому об этом не говорить. Все брошенное в пространство ранее срока очень вредно. Родная моя, не так уж долго ждать подвижек во многом и во многих делах. Держитесь дружно, но мой совет — Трудн[ому] Человечку ничего не говорить о будущих планах. При ее неуравновесии можно ожидать всяких неожиданностей. Радует нас Ваше счастье с Дедлеем. Храните здоровье, учитесь спокойствию при буре. И такое спокойствие не так уж трудно приобрести, когда знаем о Руке Водящей. Стоящий на Башне видит больше, нежели сидящий в подвале. Нужно ли повторять такой трюизм, но если говорю, значит, в этом есть нужда. Люди не различают между Башней и подвалом. Они, вопреки очевидности, не обращают внимания на голос с Башни. Также нужно твердить о доверии — с Башни видней.

Будем помнить это и поспешать в действии, окутанном полным спокойствием. Крепко обнимаю мою Зиночку, привет ближайшим друзьям — Катрин и Инге, Эни, Дедлею и С[офье] Мих[айловне] — самый сердечный.

Верю, что все дождутся дня светлого,

Елена Рерих.


9.XI.40


Родные наши. Сейчас получили письма Зины от 25-го сент[ября] и от 31-го авг[уста], как видите, последнее пришло позднее письма от 15-го сент[ября]. Поистине, присланная Вам копия письма Гул. является историческим знамением. Вот Вам голос порядочного человека, который понимает всю творимую несправедливость. Как прав он, что в некоторых других судах вещи разбираются по существу, на основании фактов, а не по каким-то предвзятым процедурам. Подавать-то счета некоторые люди отлично умеют, а вот ярко постоять за правду у них не хватает уменья или желания. Прямо невозможно себе представить, чтобы игнорировались такие очевидные обстоятельства, которые упоминает Гул. Я могу судить лишь по русскому судопроизводству и должен сказать, что там подобная несправедливость была бы невозможна. У нас было много друзей и знакомых из судейского мира, и это были не только высоко культурные, но и, в полном смысле слова, человечные [люди]. Тут же мы наталкиваемся на какую-то бесчувственную машину, и к тому же действующую по какому-то внешнему влиянию. Если этот Маркс грабительствует, захватывая legacy, завещанную его тещей, то в Вашем распоряжении остаются лишь картины, с которыми, может быть, возможно что-либо сделать. Если появлялся покупатель, то могут так же точно появиться и какие-либо другие любители. Может быть, люди, запрашивающие Вас о картинах Музея, и не знают, что имеются картины, принадлежащие Е.И., на продажу. Очень любопытен эпизод с чикагской оперой. Весьма возможно, что и в других театральных предприятиях являются такие же желания, и если бы знать о них вовремя, то и отсюда кое-что можно было бы удовлетворить. Итак, как и раньше искусство являлось единственным ресурсом, так оно остается и сейчас. Вы очень хорошо делаете, что ведете список всех запрашивающих, а также и желающих иметь монографию. От полк[овника] М[ана] Вы получите (если только они дойдут благополучно) две монографии, чтобы удовлетворить двух записанных Вами кандидатов. Также Вы совершенно правы, полагая, что друзья в каком-то общем своем собрании должны обсудить положение вещей, иначе кто-либо из них потом может говорить, что что-то было сделано без его ведома и согласия. Их осведомленность особенно нужна теперь, когда они ближайшим образом и в отношении самих себя заинтересованы. До приобретения ими shares было одно, но сейчас оно еще более углубилось. Если бумаги, составленные Рок, так неудовлетворительны, то, может быть, общими силами можно их, хотя бы отчасти, чем-то исправить, ибо сама Рок все же существует, и ее прямая обязанность — охранить интересы лиц, ей доверявших. Мы дали телеграмму Катрин, чтобы дело о манус[криптах] сейчас не подымали. Вообще, по-прежнему по всем обстоятельствам предлагается протягновение до возможного приезда. Кто знает, может быть, он не за горами. Очень хорошо, что состоялся нуклеус Комитета Музея. Вместе с Вами вполне радуемся, что и группа молодых принимает в нем участие. Ведь заседания будут, наверное, нечасты, и потому никто не будет обременен. Прилагаю письмо г-ну Зальцу, ибо знаю, что картина «Борис и Глеб» была куплена им в Сан-Франциско. Эта картина, как Вы знаете, была неоднократно воспроизведена в монографиях и в журналах — укажите на это собственнице. И у Еременко, и в маленькой монографии Корона Мунди, также и в последней Рижской, картина вышла хорошо. Часто собственники любят иметь воспроизведения принадлежащих им картин. Вообще, Вам очень нужно иметь на руках некоторое количество монографии Корона Мунди, книжку «[Roerich Museum. A] Decade [of Activity]» и «Message» 1929-го и 30-го годов. Прежде всего, все члены Комитета Музея должны иметь эти источники на руках, ибо в них обрисован размер всей деятельности. Сейчас Светик прочел трагический эпизод из жизни Модильяни, который умер в нищете в больнице, а двенадцать его картин продавались с трудом за пятьсот франков. Но через два-три года после его смерти те же картины шли за сотни тысяч франков. Такова жизнь. Невольно думается, что если Джакс[он], по существу, понимает дело, и даровит, и опытен, то, может быть, у него хватило бы воображения со всякими затяжками понаблюдать за делами, чтобы сохранить какую-то loop-hole для того, чтобы иметь возможность через некоторое время начать вновь дело против грабителей с какой-то другой стороны. Пока что ему можно было бы предложить обеспечение картинами, а по истечении пяти, шести лет он бы ничего не потерял. Мы глубоко понимаем, как рвется Дедлей к более широкой деятельности. Конечно, в настоящие дни мировых потрясений нельзя ничего изменять и приходится выждать. Хорошо, что у Вас имеется вся серия книг «Ж[ивой] Этики», и под этим всесторонним руководством можно всячески совершенствоваться. В книгах каждый жизненный вопрос так обсужден всесторонне, что это помогает даже самому крутому всходу. Хорошо, что до Вас дошли оттиски, а Ваша посылка до нас так и не дошла. Кто знает, сколько нужнейших и срочных сообщений пропадает. Как дико подумать, в какое безобразие превращается доброе желание Флор[ентины], ближайшие родственники стараются всячески опорочить ее дар. Также и с заказом покойного Крейна, который совершенно ясно выражен в письме, его родственниками была нарушена его добрая воля. А как бы эта сумма теперь пригодилась и Вам, и нам! Неужели же люди думают, что все их поступки растворяются в пространстве без всяких последствий для них? Истинно, лучше быть преследуемым, нежели преследователем! По нынешним временам мы не будем посылать новогодних приветствий и потому просим Вас принять наши лучшие пожелания к праздникам. Пожалуйста, передайте от нас и всем друзьям, что мы помним о них, ценим их устремления и желаем успеха. Обнимаем Вас от всего сердца, духом с Вами,

Н.Рерих.


Может быть, Люис из Филад[ельфии] заинтересован и в дальнейшей покупке картин? Помнится, он хотел иметь чуть ли не отдельную комнату.


15.XI.40


Родные наши. Сейчас дошло письмо от Зины от 3-го октября — сравнительно скоро. Очень понимаем все Ваши сообщения и соображения, возникшие около Комитета Музея. Очень печально, когда даже нечто очень простое и полезное обрастает всякими вредоносными улитками. Приходится брать вещи так, как они есть, и из худшего выбирать наилучшее. Если среди членов старого Комитета возможны всякие неуместные суждения, могущие повести к новым осложнениям, то лучше не будем вообще затрагивать старый Комитет — пусть он пребывает в прежнем его состоянии, но, увы, без главы, ибо председатель его, Флор[ентина], умерла. Теперь же, если, по счастью, имеется группа молодых и несколько преданных принципиальному делу душ, то пусть они образуют самостоятельную группу друзей Музея. При этом инициатива образования этой группы пусть исходит именно из этой группы. Кто-нибудь из них возьмет на себя почин созвать собрание этой группы (которая может быть в одну из суббот или воскресенье, когда группа свободна) и предложит произвести выборы должностных лиц группы в лице председателя, его заместителя и секретаря. Вряд ли нужно избирать казначея, ибо какие же могут быть денежные средства у такой группы. Никто не может претендовать на эти выборы, ибо они произойдут по почину самой группы. В то же время никто не может запретить существование подобных групп друзей Музея. В конце концов, таких групп может быть и несколько, как выразителей общественного голоса. Каждое просветительное учреждение может иметь таких добровольных общественных охранителей. Они могут, со своей стороны, выражать полезные мнения, выступать печатным словом и протестовать в случае каких-либо вредоносных попыток по отношению к учреждению. Само собою разумеется, что голос таких групп должен быть согласован, чтобы не произошла неурядица. Впрочем, не будем заглядывать в будущее, ибо сейчас предполагается одна такая группа, которая пусть и осуществится в полном дружелюбии и преданности делу. От участников группы зависит избрание должностных лиц ее, и вполне естественно, если они пожелают иметь во главе лицо им близкое и имевшее ближайшее участие в делах учреждения. Думается, что такое положение вещей не вызовет новых осложнений. Глубоко понимаем, как и Вы, и Дедлей должны сердечно болеть, видя сожигание полезного дела, — все это чрезвычайно прискорбно, и земных воздействий уже не имеется. Радуемся решению Эсберг и счастливой находчивости Зиночки.

Духом и сердцем с Вами,

Н.Рерих.


Родная моя Зиночка. Как счастливы были мы узнать, что благодаря Зиночкиной находчивости удалось сохранить legacy для расплаты по некоторым адвокатским счетам. Вот уж поистине Верный Страж! Большой гнет свалился с сердца. Что же касается до телеграммы о деле Джакс[она], то она была получена в дни болезни Н.К., и ввиду того, что температура Н.К. была выше 40 гр[адусов], Юр[ий] и Св[ятослав] не решились показать ее ни ему, ни мне. Конечно, они поступили правильно, ибо нужно было избегать всяких волнений, и притом, чем могли мы помочь этому? Здоровье Н.К. последние два, три года очень пошатнулось. Сейчас ему лучше, но все же он сидит на строгой диете, и мы стараемся всячески поддерживать спокойную атмосферу вокруг него. Но сами знаете, как это трудно сейчас. О моем сердце не хочется писать, но оно мне надоело со своими непрекращающимися перебоями. Но скоро подойдут новые космические токи, и тогда будет легче и со здоровьем. Я все более и более увлекаюсь астрологией. Истинно, астрология есть наука величайшая, наука будущего. Астрология указывает и на будущую победу в наших делах при условии, что мы охраним сроки. Пл[аут], упустивший срок в одном из дел, по-настоящему, подлежит суду. В былые времена такого адвоката лишали практики. Мнение Фиш. о том, что мы до сих пор не имели ни хороших адвокатов, ни справедливых решений, — ценно, но можно было бы высказаться еще покрепче. Вообще, следовало бы собрать вместе имеющиеся у нас мнения выдающихся адвокатов, высказывавшихся вполне в нашу пользу, — их немало. Хотелось бы узнать, хотя бы от Фиш., возможно ли добиваться справедливости в тех делах, где противная сторона имеет особого «покровителя»*? Относительно апелляции мы ничего определенно не можем сказать отсюда. Конечно, основа, что все дела должны по возможности растягиваться, остается в силе, но как это сделать? Вероятно, и в этом деле Вы, родные, посоветовались с друзьями, ведь все дела сейчас настолько переплетены, что никогда не знаете, насколько одно обстоятельство может прямо или косвенно отражаться на другом? Только наши адвокаты почему-то не умели или не желали использовать все козыри, имевшиеся в их руках. О многом приходится задумываться! Куда же пошла legacy Н.К.? Ведь и Джакс[он] тоже имел ее в виду. Мы всегда понимали, что Дж[аксон] и Дав[ид] — одно, а теперь выходит, точно бы они разделились в счетах. Как мы понимаем, с ними хотел поговорить Фиш., очень интересно, насколько удастся Фиш. их образумить?

Родные наши, понимаю все трудности, с которыми приходится сталкиваться, и потому горячая признательность идет к Вам, нашим близким, за Ваш неуклонный дозор. Твердо знаю, что, несмотря на очевидность, конечная победа будет за нами. Все складывается так неожиданно, так необычно, что и решения по всем обязательствам будут также необычны. Астрология в своих знаках не ошибается, дождемся доброго дня, он так близок. О Комитете Н.К. уже писал, потому могу лишь добавить от себя, что лучше оставить старый Комитет спать, ведь кроме друзей там имеются очень неподходящие члены, и не знаю, насколько полезно начать вызывать их сейчас к жизни. Не скрою, очень больно было мне услышать, что Трудный Человек все еще не угомонился и продолжает извергать клевету и кощунства. Конечно, я знала, что в злобе на свою неудачу, она будет умалять всех и все, но все же изумительно наблюдать, какую бездну неизжитых чувств представляет собою некий человеческий дух! Трудный Человек был всегда очень легкомыслен, но сейчас это легкомыслие превышает все меры. Неужели она не задумывается о будущем, которое уже не за горами? Не писала ли она, что верит в Высшую Справедливость? Но, по-видимому, эта Высшая Справедливость сильно отличается в ее представлении от Истинной Справедливости. И так можно в продолжение стольких лет приобщаться к учению высокой Этики. Можно являться свидетелем и участником чудесных больших дел, а затем, когда строительство нарушилось, и не без доли своей же вины, можно начать кощунствовать на самое Высокое и пенять на всех, только не на себя, пытаться свалить и свою вину на всех других. Ведь в свое время, внимая ее отчаянным телеграммам, просьбам, я вступилась за нее перед тремя апостатами и их покровителем, и именно это обстоятельство, как я уже писала, дало возможность апостатам взорвать все построение. Они только искали повода, чтобы покончить с нею и со всеми нами. Но кто знает, как обернулось бы все дело, если бы этот взрыв произошел позднее, скажем, после возвращения Н.К.? Ведь они не могли найти ни одного повода, чтобы прекратить сотрудничество с нами. Трудный Человек с тем взрывом, который она им устроила, и в особенности же тем, что она заставила Глин. проболтаться ей, привела их в ярость и [все] закончилось полным разрывом с нею и со стороны Гл. Так пусть не винит других, но оглянется и на свои поступки. Потому мой совет Зиночке — избегать столкновений с нею, ибо она может очень вредить; некоторая солидарность с нею необходима из-за дел. Итак, будем сугубо осторожны, чтобы не вызывать болезненных проявлений, сердце ее ожесточилось. Ищите, родные, новых друзей, они подойдут, думаю, скоро, но зорко всматривайтесь и прислушивайтесь. Храните бережно дружбу со Стоу, такие люди, как он, встречаются нечасто, также любите Катрин и Инге. Думаю, что Катрин терпеливо относится к выходкам трудного человека из-за выставки Св[ятослава], она считает, вероятно со слов Св[ятослава], что трудный человек может в чем-либо быть полезен. Ведь Трудный Человек подчеркивал свою симпатию к Св[ятославу]. Посмотрим. Думаю, что и тут произойдет большое разочарование. Но люди убеждаются лишь на своем личном опыте, а пока Св[ятослав] хранит иллюзию о возможности сотрудничества с трудным человеком. Мы-то уже знаем всю иллюзорность этого. Между прочим, мы телеграфировали Катр[ин], чтобы См[ит] не начинал вновь дела о мануск[риптах]. По некоторым обстоятельствам лучше не подымать сейчас этого дела. Думаю, и Катр[ин] будет этим довольна. Мне так не хотелось бы отягощать ее ничем, кроме дум о выставке. Св[ятослав] очень собирается в путь. Но еще не знаем, когда финанс[овые] обстоятельства сложатся благоприятно. Все затруднилось, все становится сложнее, ждем не дождемся перемены космических токов, чтобы облегчить общее напряжение.

Радовалась выходу «Аум». Но не знаю, дойдет ли эта книга до нас. Многое что не доходит. В новом переводе первой части «Л[истов] С[ада] М[ории]» нужно следовать нумерации, принятой в оригинале. Но еще лучше было бы, если бы вместо чисел, дней и месяцев была бы поставлена нумерация параграфов, как во всех прочих книгах; но чтобы сохранить характер первого издания, можно было бы оставить разделение на месяцы, заменив их только римскими цифрами. Последний параграф от 24-го марта можно поставить в конце книги без числа или же вообще выпустить его. Ведь Фр[ансис] не успела перевести последние строки из-за нашего отъезда. Конечно, каждый месяц будет начинать свою нумерацию, как это принято было во второй части «Л[истов] С[ада] М[ории]». Милому Дедлею скажите, что ценим его сердечное горение, это тот сезам, который открывает все. Пусть спокойно продолжает работать, сейчас невозможно что-либо изменять. Скоро будут большие подвижки, нужно явить терпение. Пусть прочтет о двух полководцах Акбара в «К[риптограммах] В[остока]» и радуется. Родные, ценим, и верим, и любим Вас. Всем сердцем,