Jцвета радуги не очень зани­мали воображение Ахматовой. Им она предпочла черный цвет, кото­рый, по средневековым канонам, олицетворял мудрость и печаль

Вид материала

Документы

Содержание Бабушкино ожерелье Черные камни очень редки в при­роде. При полировке они дают ме­таллический блеск с лунным сияни­ем. В черном камне тона траура и Перстень гумилева На руке, почти прозрачной, С аравийской геммой кольцо, Что несчастья и неудачи Приносило, по мненью глупцов. И черной музыки безумное лицо На миг появится «человек из будущего» Этот перстень Как за ужином сидела, В очи черные глядела, Как не ела, не пила У дубового стола, Как под скатертью узорной Протянула перстень ч Мозаика «Сострадание». Так объясни, какая сила

Подобный материал:

• Любви в стихотворениях А. А. Ахматовой разных лет Что такое любовь, по мнению, 26.2kb.
• Сказка    А теперь послушаем сказку, 7.41kb.
• Снежная королева, 161.3kb.
• Координационный совет российских соотечественников, кото­рый я представляю в Эстонии,, 377.87kb.
• Векторные рисунки, 155.48kb.
• А. А. Ахматовой «Я полюбила Вас, Анна Ахматова…», 90.88kb.
• 1. предмет и значение логики для выяснения предмета логики можно использовать несколько, 807.96kb.
• Міністерство освіти та науки України Одеський Національний Політехнічний Університет, 1272.8kb.
• Лекции на тему «Общение в семье и стереотипы поведения подростка», 46.17kb.
• Сказка о щедром хане и мустафе муждабе, 588.68kb.

ПЕРСТ СУДЬБЫ


Яркие i
J цвета радуги не очень зани­мали воображение Ахматовой. Им она предпочла черный цвет, кото­рый, по средневековым канонам, олицетворял мудрость и печаль. Ибо мудрость печальна. Любовь к черному цвету была перенесена и на черные камни, вставленные в перстни и ожерелья. Долгое вре­мя они сопровождали жизнь Анны Андреевны. Но в своем воображе­нии эти вещи она рассматривала под каким-то необычным углом, одухотворяла их. Если бы они для нее не имели особого значения, она бы не возвращалась к ним вновь и вновь. Очевидно, ей было необхо­димо сплавлять в тигле своей поэ­зии собственное «я» с этими пред­метами, которые были не только одухотворены ею, но уже и соста­вляли часть ее бытия.


«КАК ЧЕРНЫЙ АНГбЛ НА СНЕГУ...»


Почему черный цвет, который она присваивала по своему усмо­трению любым предметам или со­бытиям, так действовал на ее во­ображение? Вряд ли бы и сама она до конца и исчерпывающе могла на это ответить...


Может быть, «черный образ» пе­решел к ней как бы по наслед­ству — от Иннокентия Анненского, которого она считала своим учите­лем? Простые слова в его стихах часто становились загадочными — у него не просто «чернота», а «сне­гов немая чернота»; не «стручок», а «мучительно-черный стручок». Но, вероятно, брошенные Аннен-ским «черные семена» упали на хо­рошо подготовленную почву.


Ахматова в своей поэзии посто­янно обращается к меняющимся со­стояниям души, а черный цвет ста­новится для нее мерилом пережи­ваний. Впервые он появляется в стихотворении 1909 года «Хорони меня, ветер», где есть метафора «черная рана».


Конечно, эпитет «черный» часто встречается у Ахматовой и в обыч­ных сочетаниях, таких, как черная земля, черные поля или горы. Есть более редкие — черный _я тополь, черная голубка, черный ветер. Но вот совсем неожиданные: черная память, черный сон, черный мед и даже — черная музыка. В по­следние годы жизни она объедини-

40

ла ряд стихотворений в цикл «Из черных песен». Одно из них, посвя­щенное Александру Блоку, начина­ется: «Ив памяти черной пошарив, найдешь...»


Поэзия «серебряного века» и до Ахматовой была неравнодушна к черному цвету, но появление но­вой звезды на поэтическом гори­зонте как-то сразу стало ассоци­ироваться с черным цветом. А воз­можно, уже тгда чуткая литера­турная 'среда срезонировала на ее собственное пристрастие к черно­му.


Осип Мандельштам так начина­ет стихотворение 1910 года, посвя­щенное Ахматовой: «Как черный ангед на снегу//Ты показалась мне сегодня...» Стихотворение это Ах­матова в общем-то не любила, но «черный ангел» — он предуга­дал! — позже встречается уже в ее произведениях. До этого чер­ных ангелов в русской поэзии не было.

БАБУШКИНО ОЖЕРЕЛЬЕ


По рассказам самой Ахматовой, записанным разными лицами, имя Анна ей дали в честь бабушки Анны Егоровны Мотовиловой, мать которой будто бы принадлежала к роду Чингизидов и происхожде­ние вела от хана Золотой Орды Ахмата. Девичья фамилия Анны Андреевны, по отцу,— Горенко. «Не сообразив, что собираюсь стать русским поэтом,— записала она в своих набросках,— ее имя я сделала своим литературным именем. У бабки,— продолжает Анна Андреевна,— было ожерелье с черными и белыми камнями, и я его все время носила».


Если верить записи, то начало увлечению Ахматовой было поло­жено бабушкиным подарком. Но так ли было на самом деле, не поэтический ли это вымысел, кото­рый она взяла на вооружение, что­бы не раскрывая тайны, говорить правду?


В стихотворении «Сказка о чер­ном кольце» сказано другое: ба­бушка внучке «завещала перстень черный» (а не «ожерелье с черны­ми и белыми камнями»).


В «Поэме без героя», которая писалась с 1940 по 1962 годы, свои­ми отличительными предметами она называет кружевную шаль


и — «ожерелье из черных агатов». Это внешний образ, которого она придерживалась всю жизнь, своего рода визитная карточка поэтессы.


Однако на цветном портрете, писавшемся в 1914 году художни­цей О. Л. Делла-Вос-Кардовской, на Ахматовой очень длинное оже­релье... белого цвета!


На черно-белом фото примерно того же времени, где Анна Андре­евна вместе с Николаем Гумиле­вым и сыном Львом,— такое же белое ожерелье.


Если это то, бабушкино ожере­лье,— значит, в поэтическом вооб­ражении оно превратилось в чер­ное, да еще агатовое!.. Мне даже кажется при этом, что белое оже­релье — и на картине, и на фото — выглядит более эффектно, чем если бы оно было черного цвета.


Но обратим внимание на такое немаловажное обстоятельство: в природе нет черных агатов!


Если подходить строго, агат — скрытокристаллическая разновид­ность кремнезема, принадлежащая семейству халцедонов. Агаты окрашены в любой цвет, кроме черного.


Правда, о черных агатах упоми­нал такой знаток самоцветных кам­ней и в своем роде их поэт, популя­ризатор, как академик Александр Евгеньевич Ферсман. Но источник его сведений неясен, а может быть, и легендарен.


Легенда о черных агатах на­столько глубоко вошла в наше со­знание, что стало расхожим выра­жение: «черные, как агат, глаза». Перстни и другие украшения

с «черными агатами» встречаются и в художественной, и в специаль­ной литературе. Нередко упомина­ется и так называемый арабский оникс, характерный черно-белыми полосками. Но эти «черные» по­лосы, если посмотреть на араб­ский оникс внимательно,— темно-красно-бурые, как в «Камее Гон-зага».

Черные камни очень редки в при­роде. При полировке они дают ме­таллический блеск с лунным сияни­ем. В черном камне тона траура и смерти сочетаются с живым бле­ском.

Из черных благородных камней наиболее известны: морион, опал, халцедон, кремень и гранат-меланит. Реже применяют обсидиан (вулкани­ческое стекло) и черный турмалин с Шерловой горы в Забайкалье, кото­рый так и зовут — «шерл».

Агат довольно часто путают с га­гатом. «Гагат» созвучен «агату», но ничего общего у этих камней нет. Га­гат — очень вязкая плотная разно­видность бутиминозного ископаемо­го угля. На протяжении многих веков его именовали «черным янтарем» или «черной амброй», хотя по соста­ву, цвету и происхождению он не имеет ничего общего ни с янтарем — окаменелой золотистой смолой древних сосен и кипарисов, ни тем паче с амброй — воскообразным пахучим веществом, образующимся в желудке кашалота. Эти метафоры придумали ювелиры в чисто коммер­ческих целях, разжигая интерес к камню.

Гагат легко принимает полировку и дает яркий смолистый с бархати­стым оттенком блеск. Легкость обра­ботки и чисто черный цвет снискали ему популярность. Еще древние егип­тянки бронзовым зеркалам предпо­читали гагатовые.

Поэтому остается загадкой не только то, было ли у Ахматовой ожерелье из черных камней, но и какие это были камни.

Впрочем, так или иначе сила поэтического образа так велика, что Ахматова уже немыслима для нас без черного агатового ожере­лья.

ПЕРСТЕНЬ ГУМИЛЕВА

Многие, кто близко знал Ахма­тову, отмечали, что она любила красивые вещи, знала в них толк, приобретала, но через какое-то время дарила их без сожаления, при этом, как правило, горячо убе­ждая принять подарок. И книги, ко­торые появлялись у нее, вскоре куда-то бесследно исчезали. Чув­ство собственности было ей не­свойственно. Но все же с некото­рыми книгами она не расставалась. По жизни сопровождали ее Пуш­кин, Данте, Шекспир и Библия. Ни­кому не подарила она и серебря­ный перстень с черным камнем — она очень его ценила и не расста­лась с ним до конца. Это был пода­рок ее первого мужа — поэта Нико­лая Гумилева.

Коллекционер и собиратель ах-матовских документов и реликвий М. Н. Баженов записал рассказ од­ного из посетителей Ахматовой (рассказчик пожелал остаться не­известным): «11 июля 1962 года я был в Комарово в «Будке» Анны Андреевны. Во время разговора я видел перстень, о котором был столько наслышан, и попросил по­держать его. Анна Андреевна сня­ла его с руки, и я внимательно рассмотрел его. Камень был чер­ный агат, форма его — овал с пло­хо отшлифованной поверхностью, на которой просматриваются ца­рапины. Внешне он казался мато­вым. Оправа камня (каст) и само кольцо — объемное серебро. Кольцо свободно снималось с паль­ца, хотя пальцы были уже отеч­ные».

Матовая поверхность камня — это от времени. Судя по фотогра­фиям, отметим, что лицевая сторо­на камня плоская, на ней и удается самая лучшая полировка. Форма — несколько вытянутый квадрат с за­кругленными углами и слегка овальными ребрами.

Ахматова носила перстень на левой руке, вначале — на указа­тельном пальце, с возрастом — на безымянном. Позируя фотографам и художникам, она старалась так положить левую руку, чтобы пер­стень был виден.

Трудно, драматично складыва­лись отношения между Анной Го­ренко и Николаем Гумилевым, зна­комыми с отроческих лет. Позд­нее эти отношения приобрели дей­ствительно какую-то черную окраску.

Валерия Сергеевна Срезнев­ская, близкий друг Анны Андреев­ны, писала об этом браке: «Конеч­но, они были слишком свободными и большими людьми, чтобы стать парой воркующих сизых голубков. Их отношения были скорее тайным единоборством. С ее стороны —

Фото 1915 (?) года.

С Николаем Гумилевым

и сыном Львом

для самоутверждения как свобод­ной от оков женщины; с его сторо­ны — желание не поддаться ника­ким колдовским чарам, оставаться самим собою, независимым и вла­стным над этой вечно, увы, усколь­зающей от него женщиной, много­образной и не подчиняющейся ни­кому» (В. Срезневская. Дафнис и Хлоя//«Звезда», 1989, №6. С. 143).

Ахматова, внимательно читав­шая записки, не сделала никаких замечаний.

...Николай Гумилев привез в по­
дарок Анне Андреевне два сереб­
ряных перстня, по-видимому, из
своего четвертого африканского
путешествия 1913 года. Один из
них черный. Другой, с сердоликом-
геммой, тревожил воображение
многих, но, пожалуй, особой роли
для Ахматовой не сыграл. Елена
Леонидовна Луговская ви-

дела его, когда он был уже сильно истерт, но на квадратном камне еще различались арабские буквы. В стихах «Памяти Ахмато­вой» Луговская говорит об этом перстне:

...На руке, почти прозрачной, С аравийской геммой кольцо, Что несчастья и неудачи Приносило, по мненью глупцов. Черный же перстень Анна Ан­дреевна в последнее десятилетие жизни носила постоянно. Именно с ним мы неизбежно связываем строки, написанные ею после 1960 года и опубликованные по­смертно:

И черной музыки безумное лицо На миг появится

и скроется во мраке, Но я разобрала

таинственные знаки И черное мое опять

ношу кольцо.

41


«ЧЕЛОВЕК ИЗ БУДУЩЕГО»

При жизни Анны Андреевны по поводу черного кольца из «Сказки о черном кольце» было много пред­положений, которые она не отвер­гала, но и не пыталась внести ка­кую-нибудь ясность.

Из более поздних исследований стали известны два главных дей­ствующих лица в произведении: Ав­тор и Борис Васильевич Анреп. Примыкает к ним и третье дей­ствующее лицо, но как бы за сце­ной, Николай Владимирович Не-доброво: его роль была связую­щей — он познакомил их.

Николай Недоброво принадле­жал к поэтам-царскосельцам. Он не сочувствовал «Цеху поэтов», но Ахматову среди акмеистов выде­лял и был с ней дружен.'

После выхода ахматовской книги ««Четки» Недоброво в большой кри­тической статье, напечатанной в журнале «Русская мысль», как-то сразу разгадал то, что для других прошло незамеченным, несмотря на огромный успех книги. Он почув­ствовал «упругую жесткость» ее лирики и даже предсказал, что «радоваться и страдать она может только по великим поводам».

Сколько было кривотолков о так называемой «ахматовской несча­стной любви». Николай Недоброво в одной фразе вскрыл подспудную подоплеку, в чем ее суть: «Она — творческий прием проникновения в человека и изображения неуто­лимой к нему жажды».

Сама Анна Андреевна об этих высказываниях Недоброво говори­ла М. Лозинскому: «Он понял мой путь, мое будущее, угадал и пред­сказал, потому что хорошо знал меня».

Не каждому дано делать прозор­ливые оценки, особенно в таком хрупком предмете, как поэзия, да еще в начале пути поэта. Ведь даже сам поэт не может предуга­дать, как пойдет для него этот веч­ный процесс постижения мира. Го­раздо позже, уже в зрелом возра­сте, Ахматова так оценила проро­чество Недоброво, оставив в чер­новых тетрадях запись: «Я сама на 3/4 сделана тобой»...

Как ни глубока была их дружба и взаимные симпатии, как она ни уважала его, как ни восхищалась им, все это не переросло у нее в более глубокое чувство. В стихо­творении 1915 года «Есть в близо­сти людей заветная черта...» она писала об их «влюбленности»: Стремящиеся к ней безумны,

а ее

Достигшие поражены тоскою... Теперь ты понял, отчего мое Не бьется сердце

под твоей рукою. Не последнюю роль тут сыграла все возраставшая в ней заинтере­сованность к Борису Анрепу. Борис Васильевич Анреп был в дружбе с Николаем Недоброво, они враща­лись в одних и тех же литератур-

42 Этот перстень

Анна Андреевна

в последнее

десятилетие жизни

носила постоянно...

ных кругах. Анреп, известный позже как художник, начи­нал как поэт, были у него и различные обзорные статьи о художественных выставках в журнале «Аполлон».

В России Анреп бывал на­ездами. Но Недоброво, по­знакомившийся с Ахматовой, не утерпел и в своем письме Анрепу от 27 января 1914 года заочно знакомит с ней своего лучшего друга.

Началась первая мировая
война. Вернувшийся из Пари­
жа Анреп собирается на
фронт в качестве военного
корреспондента. Перед отъ­
ездом Недоброво уже очно
знакомит с ним Ахматову. Ан­
реп очарован и восклицает:
««...Волнующая личность,

острые замечания, а главное — прекрасные, мучительно-трога­тельные стихи».

1915 год. Анреп часто приезжает с фронта в Петроград, встречается с Анной Андреевной. Во время од­ного из разговоров Ахматова жури­ла его за безверие и совершенно серьезно и строго говорила, что «без веры нельзя». Этот разговор не прошел для нее бесследно и вы­лился в стихотворение «Из памяти твоей я выну этот день...». Под ним стоит дата «4 апреля 1915 года». Остался незабытым и день, ко­гда Борис Васильевич перед отъез­дом в действующую армию отдал на сохранение ей рукопись поэмы «Физа». Анна Андреевна на это отозвалась стихами: «Не хулил меня, не славил...» (помечены ию­лем 1915 года).

Никаких писем или хотя бы запи­сок они друг другу не писали. Ни та, ни другая сторона не делала к этому никаких попыток. Это была тайна, касающаяся только их двоих.

Самая знаменательная встреча Анны Ахматовой с Борисом Анре-пом произошла в начале 1916 года. Было 13 февраля, Недоброво при­гласил Анрепа, недавно приехав­шего из Англии, к себе домой на прослушивание новой поэмы «Юдифь». Была и Анна Андреевна. Наверное, она готовилась к это­му вечеру. И если, может быть, вначале между ней и Анрепом было взаимное влечение двух род­ственных душ, то затем это пере­росло в нечто глубокое и так за­хватило Ахматову, что питало ее поэзию, можно сказать, на протя­жении всей жизни. Анреп в тот ве­чер волнуется, и, как напишет он сам, при виде Ахматовой «тайное волнение объяло меня, непонятное болезненное ощущение».

Борис Анреп на склоне жизни, и уже после смерти Ахматовой, на-

писал воспоминания (см.: Борис Ан­реп. О черном кольце // «Звезда», 1989, №6. С. 56—61), в них речь идет главным образом о черном кольце и связанном с ним стихотво­рении «Сказка о черном кольце». Борис Анреп вспоминает, что произошло, когда Недоброво читал свою поэму «Юдифь»: «Я закрыл глаза. Откинул руку на сиденье ди­вана. Внезапно что-то упало в мою руку: это было черное кольцо. ««Возьмите,— прошептала Анна Андреевна,— вам». Никто из них больше не проронил ни слова.

Это было продолжение тайны, которая касалась только их. После чтения Анреп отказался от чая и быстро ушел. Анна Андреевна осталась. Как будто ничего особен­ного не произошло, один человек сделал подарок другому.

В «Сказке о черном кольце», под которой стоит дата «1917—1936», это событие в окончательном вари­анте воспроизведено так: ...Как за ужином сидела, В очи черные глядела, Как не ела, не пила У дубового стола, Как под скатертью узорной Протянула перстень черный... Через несколько дней Анреп уез­жал в Англию. Перед отъездом Анна Андреевна преподнесла ему книгу стихов «Вечер» с надписью, в которой был сделан акцент на происшедшую встречу:

«Борису Анрепу

Одной надеждой меньше стало, Одною песней больше будет. ' Анна Ахматова 1916. Царское Село

13 февраля

Тринадцатого февраля!» Борис Анреп вспоминал: по пово­ду кольца Ахматова говорила, что ей бабушкой был завещан «пер­стень черный». Но от того, о кото­ром идет речь в «Сказке», пер-

стень, подаренный Анрепу, сильно отличался и не был характерен для подобных украшений, распро­страненных в России. Обруч коль­ца—из золота и равной ширины, не как обычно в перстне. Снаружи покрыт черной эмалью, ободки оставались золотыми. В центре черной эмали — маленький брил­лиант. Анна Андреевна в то время носила именно это кольцо-перстень и приписывала ему таинственную силу. В Англии такие кольца назы­ваются «траурными». Знала ли она о подобной символике, неизвестно.

Перстень этот виден на одном из ранних портретов Ахматовой, кото­рый писала художница Ольга Люд­виговна Делла-Вос-Кардовская в 1914 году. Портрет сохранился, недавно его приобрела Третьяко­вская галерея.


Анна Андреевна изображена в профиль, с характерной челкой на лбу. Ольга Людвиговна в своих записках отмечает, что она чув­ствовала духовное общение со


своей моделью. Художнице, одна­ко, в ней не все нравилось, осо­бенно некоторое самолюбование и углубленность Ахматовой в себя. Но, отметив это, Ольга Людвиговна тут же добавляет: «А художникам она все же доставля­ет радость любования — и за это спасибо!»


Среди прочих характерных для Ахматовой атрибутов — ожерелье на груди и хорошо прорисованный перстень на безымянном пальце левой руки. Перстень можно узнать по бриллианту, испускающему свет.


Именно этот перстень 13 февра­ля 1916 года, во время чтения Ни­колаем Недоброво своей поэмы «Юдифь», очутился в руке Бориса Анрепа.


...В конце 1916 года Анреп приез­жает в Россию. В февральскую ре­волюцию 1917 года Анна Андреев­на жила за Невой на Выборгской стороне у своей подруги Валерии Сергеевны Срезневской, в Военно-медицинской академии, где служил

муж Срезневской. На мостах были баррикады с караулами. Борис Ан­реп, сняв погоны, по льду залива ходил на свидания к Анне Андреев­не. При последнем свидании Анреп показал ей черное кольцо, которое носил на шейной цепочке вокруг шеи. «Это хорошо, оно вас спасет. Носите всегда»,— прошептала она. Ахматова верила в чудодействен­ную силу черного кольца

За Ахматовой к тому времени уже закрепилось прозвище «проро­чица», хотя сама она не преминула в стихах сказать: «И вовсе я не пророчица...»


С именем Бориса Анрепа связано 14 стихотворений Ахматовой в сборнике «Белая стая» (Петро­град, 1917) и 17— в «Подорожни­ке» (Петроград, 1921). Была ли это


глубокая любовь, или привязан­ность, или родство душ, или еще что-то, чему люди и поэты не при­думали еще названия,— кто знает. Возможно, Анреп внушил Ахмато­вой даже какое-то болезненное чувство. Ведь поэты любят и нена­видят по-своему...

Анреп звал Ахматову за границу. Она ответила отказом.

Ахматова после отъезда Бориса Анрепа в Англию навсегда дает их отношениям такую безжалостную оценку в стихотворении, датиро­ванном 19 июля 1917 года:

О, нет, я не тебя любила,

Палима сладостным огнем.

Так объясни, какая сила

В печальном имени твоем...

...Забуду дни любви и славы,

Забуду молодость мою.

Душа темна, пути лукавы,

Но образ твой,

твой подвиг правый

До часа смерти сохраню.


Так оно и стало, как предсказала себе Ахматова. Этот образ, как увидим дальше, жил в сердце поэ-

та до конца жизни, до их встречи в Париже, происшедшей незадолго до кончины Ахматовой. А на протя­жении всей нелегкой жизни в раз­говорах со знакомыми, если речь заходила об Анрепе, Ахматова чаще всего говорила ничего не зна­чащие слова. Иногда все же, отве­чая на вопрос, любил ли ее Бо­рис Васильевич, после некоторой паузы отвечала, что нет, не лю­бил.

Но тем не менее именно он скры­вается в ее стихах как «человек из


будущего». Или, вернее, даже не он, а тот поэтически обожествлен­ный образ, который в молодости не оставлял Ахматову.


Разве может неизвестный «чело­век из будущего» вызвать вдохно­вение? Тайна заключается в том, что Анна Андреевна, не раскрывая имени человека, наделяла его все­ми присущими ему чертами из прошлого. Зашифровав прошлое, она надеялась на встречу в буду­щем. Вот откуда идут истоки, по нашему мнению, к «человеку из бу­дущего».


Будущая встреча для Ахматовой была притягательна. Узнать, что же с нами происходит, какими мы стали со временем, оправдались ли мечты. Узнать, что же произошло с нашим ««кумиром», с нашим ««бо­жеством», тот ли он, не потускнел ли образ.


...Черное кольцо долго находи­лось у Бориса Васильевича Анрепа. Однажды, раздеваясь, он оборвал цепочку. Кольцо положил в ящичек из красного дерева. Дело происхо-

43

дило в Париже, где у него была художественная мастерская. Во время второй мировой войны возле мастерской разорвалась бомба. Мастерская пострадала. Содержи­мое ящичка пропало, в том числе и ахматовский подарок. После ок­купации немцами Парижа Анреп с трудом выбрался из него и круж­ным путем перебрался в Англию, где у него также была мастерская. В его творчестве памятью об Ахма­товой осталась мозаика, которую он выполнил для лондонской На­циональной галереи. Аллегоричный образ Сострадания — это профиль­ное, легко узнаваемое изображе­ние Анны Андреевны.

В 1965 году Анна Андреевна при­ехала в Англию в связи с прису­ждением ей Оксфордовской пре­мии. Но встретиться с Анрепом не смогла. Он, узнав о ее приезде, укатил в Париж — как пишет сам, из трусости.

Конечно, не случайно то, что ко­гда в Англии Ахматовой предложи­ли записать на пластинку стихи, она выбирает стихотворение 1916 года, посвященное Анрепу. В нем есть строка: «Ты превращен в мое воспоминанье».

Обратную дорогу по ее желанию друзья выхлопотали ей через Па­риж, который притягивал по мно­гим причинам. Здесь она была в мо­лодости, здесь же находился Ан­реп. Встреча произошла в гостини­це «Наполеон». Она сама разыска­ла его через знакомых.

В восемь часов вечера Борис Ан­реп вошел в номер, где проживала Анна Ахматова. На старости лет она всегда принимала гостей, сидя в кресле. По словам Анрепа, «в кресле сидела величественная полная дама. Если бы я встретил ее случайно, я никогда бы не узнал ее, так она изменилась». Очевид­но, изменился и Борис Васильевич, с возрастом все меняются.

Разговор не клеился. Анна Анд­реевна вспоминала Недоброво, его поэму «Юдифь», пытаясь воскре­сить тот февральский вечер 1916 года. Анреп же делал вид, что не понимает, о чем идет речь, так как не хотел говорить, что черное кольцо утеряно.

Полосу отчуждения при разгово­ре они так и не смогли преодолеть. Анреп вспоминает: «Ее горячая душа искала быть просто женщи­ной». Она жила предчувствием этой встречи долгие годы. Для Бо­риса Васильевича все было в про­шлом, на коем «лежал тяжелый гробовой камень».

Встреча не удалась.

По возвращении на вопрос одно­го из друзей, Виталия Виленкина, о встрече с Анрепом Анна Андреев­на ответила: «Встретились, и это было очень страшно. Ведь прошло пятьдесят лет!»

Таков эпилог «Сказки о черном кольце».

Через два месяца Анна Андреев­на скончалась в Москве.

44