© "Неизвестные страницы русской истории"

Вид материалаДокументы

Содержание


Все предвещает пагубный исход.
Но хуже, коль разлад родится лютый
В. Шекспир. Генрих IV.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9
XXV

 

       "...казенных крестьян, — пишет Ключевский, — было решено устроить так, чтобы они имели своих защитников и блюстителей их интересов. Удача устройства казенных крестьян должна подготовить успех освобождения и крепостных крестьян. Для такого важного дела призван был администратор, которого я не боюсь назвать лучшим администратором того времени, вообще принадлежавшим к числу лучших государственных людей XIX века... Киселев, делец с идеями, с большим практическим знанием дела, отличался еще большой доброжелательностью, той благонамеренностью, которая выше всего ставит общую пользу, государственный интерес, чего нельзя сказать о большей части администраторов того времени. Он в короткое время создал отличное управление государственными крестьянами и поднял их благосостояние. В несколько лет государственные крестьяне не только перестали быть бременем государственного казначейства, но стали возбуждать зависть крепостных крестьян... С тех пор крепостные крестьяне стали самым тяжелым бременем на плечах правительства. Киселеву принадлежало то устройство сельских и городских обществ, основные черты которых были потом перенесены в положение 19 февраля для вышедших на волю крепостных крестьян" (Курс лекций. 1887-8 гг. стр. 348).
       Реформами было охвачено около 9.000.000 казенных крестьян, то есть население равное по числу населению тогдашней Бельгии, Голландии и Дании вместе взятым. Было создано 6.000 сельских общин. Всем созданным общинам было предоставлено право самоуправления и право избрания мировых судей. Согласно изданного в 1843 году указа ни окружной начальник, ни чиновники Губернской Палаты Государственных Имуществ не должны вмешиваться в дело управления крестьянскими общинами, а должны только "содействовать развитию между крестьянами собственного мирского управления, наблюдать за исполнением преподанных им правил, но не вмешиваться в суждения по делам, принадлежащим сельскому управлению и расправе, ни в постановления мирских сходов, если в собственных своих делах они действуют по праву, предоставленному законом".
       Из свободных государственных земель малоземельным крестьянам было дано 2.244.790 десятин. 500.000 десятин было дано не имевшим земли. 169.000 человек было переселено в районы обладающие излишками земли, где им было выделено 2.500.000 десятин. Кроме того образованным сельским общинам было передано 2.991.339 десятин леса.
       Для того, чтобы крестьяне могли иметь дешевый кредит было создано свыше тысячи сельских кредитных товариществ и сберегательных касс. Введено страхование от огня. Создано 600 кирпичных заводов. Построено 97.500 кирпичных домов и домов на кирпичном фундаменте. Много было сделано для развития народного образования и здравоохранения. В 1838 году в общинах казенных крестьян было только 60 школ с 1.800 учащимися, а через 16 лет в них имелось уже 2.550 школ в которых училось уже 110.000 детей, в том числе 18.500 девочек. На казенных землях, для девяти миллионов крестьян, то есть для четвертой части всего русского крестьянства, было восстановлено широкое самоуправление существовавшее некогда в Московской Руси.
       Если бы русская история писалась не по заказам Ордена Русской Интеллигенции, а честно, то за одно то, что Николай I сделал для казенных крестьян, он заслужил бы похвалы историков. Историки из лагеря русской интеллигенции восхищались куцыми "либеральными" и "радикальными" реформами проводимыми в карликовых германских княжествах, но не соблаговолили заметить грандиозных реформ совершенных по повелению Николая I для 9 миллионов казенных крестьян. Значительность сделанного становится особенно ясна если мы вспомним, что всего за двадцать лет до начала реформ, в 1814 году, в политическом кумире русских вольтерьянцев и масонов — "демократической" и конституционной Англии герцог Сетерлендский велел сжечь коттеджи всех своих фермеров. 15 тысяч фермеров, живших на его землях были принуждены покинуть родину и эмигрировать в Канаду.
 

XXVI

 

       "Николай Палкин" дал самоуправление 9 миллионам казенных крестьян. А, что сделали для крепостного крестьянства помещики, среди которых было много вольтерьянцев, масонов и тех кто считал себя православными христианами? Согласно изданных Александром I и Николаем I законов они могли бы отпустить миллионы крепостных на волю. Согласно "Закона об обязанных крестьянах" изданного в дополнение к "Закону о вольных хлебопашцах" изданном Александром I помещики могли беспрепятственно отпускать на волю своих крепостных. Но с 1804 года по 1855 год согласно этих законов было освобождено всего 116 тысяч крепостных. Бывшие масоны, вольтерьянцы и их духовные "прогрессивные" последыши, все время кричали о необходимости скорейшей ликвидации крепостного права, но на деле они были заинтересованы в существовании его и материально, и по тактическим соображениям: крепостное право давало им возможность обвинять царскую власть в том, что это именно она не хочет отмены крепостного права.
       В 1847 году Имп. Николай пригласил депутатов Смоленских и Витебских дворян и посоветовал им задуматься посерьезней о переводе крепостных на положение свободных арендаторов согласно указа 1842 года о существовании которого дворяне совершенно забыли. "...время требует изменений, — сказал Николай, — ...надо избегать насильственных переворотов благоразумным предупреждением и уступками". (Н. Колюпанов. Биография А. И. Кошелева. М. 1889. Т. II, стр. 123).
       30 мая 1848 года Николай I сказал на заседании Государственного Совета: "Но если нынешнее положение таково, что оно не может продолжаться и если, вместе с тем, и решительные к прекращению его способы также невозможны без общего потрясения, то необходимо, по крайней мере, приготовить пути для постепенного перехода к другому порядку вещей и, не устрашаясь перед всякою переменою, хладнокровною". А. Г. Тимашев сообщает: "Всем известно, что император Александр II, до своего воцарения, был противником освобождения крестьян. Перемена воззрения на этот предмет находит свое объяснение лишь в том, что произошло в последние минуты жизни императора Николая." "...По рассказу, слышанному мною от одного из самых приближенных к императору Николаю лиц, а именно от графа П. Д. Киселева, Государь Николай Павлович незадолго до кончины сказал наследнику престола: "Гораздо лучше, чтобы это произошло сверху, нежели снизу". ("Русск. Арх." 1887 г. №6, стр.260).
       "Трудное крестьянское дело, сдвинутое впервые с мертвой точки Имп. Павлом I, составило предмет особых забот почитавшего его сына. Осторожно подходя к вопросу освобождения крестьян от крепостной зависимости, государь завещал, выполнение этого своему Наследнику, передав ему большой подготовительный материал, им собранный. Крупные перемены проведенные его ближайшим сотрудником, П. Д. Киселевым, в отношении государственных крестьян, получивших широкие права самоуправления, послужили образцом для реформы Царя-Освободителя." (Н. Тальберг. Незабвенный Государь Николай I в его жизни и смерти. Альманах "День русского ребенка" за 1955 г.).
 

XXVII

                                                                                           Все предвещает пагубный исход.

                                                                                            Беда, когда в руках ребенка скипетр,

                                                                                            Но хуже, коль разлад родится лютый:

                                                                                            Приходят вслед за ним разгром и смуты.

 

       В. Шекспир. Генрих IV.

 

       Известный революционер еврей Лев Дейч в книге "Роль евреев в русском революционном движении" оправдывает "закономерность" борьбы "прогрессивных" и революционных кругов с царской властью следующим доводом:
       "Антиправительственные действия ни в какой стране и никогда не возникали без достаточных, точнее без сильнейших к тому оснований, потому уже, что насильственные приемы, какие только что указал, связаны для лиц, прибегающим к ним, со всевозможными страданиями, чего, естественно каждый человек старается избегнуть. Поэтому, лица, желавшие так или иначе содействовать прогрессу, всегда начинали с мирных приемов и, только убедившись в невозможности достигнуть ими чего-нибудь, наталкиваясь на запрещения и преследования со стороны предержащих властей, переходили на насильственный путь борьбы. То же произошло и у нас." (т. I, стр. 48).
       Нет, в России происходило совсем не так, как утверждает Лев Дейч. Начиная с Павла I и кончая Николаем II у нас происходило совершенно обратное явление. В России само общество (мы говорим о высших европеизировавшихся слоях его), когда цари начинали осуществление различных реформ, облегчающих положение широких слоев народа всегда развивало такую вызывающую антиправительственную деятельность, что правительство принуждено было всякий раз прибегать к разного рода запретам и ограничениям. В рецензии на недавно вышедшую книгу В. В. Леонтовича "История либерализма в России" помещенной на страницах газеты "Русская мысль" М. Торнаков упрекает автора за то, что он "старается снять с ее внука (то есть внука Екатерины II.  — Б.  Б.) упрек в измене либеральным убеждениям, окрасившим "прекрасное начало" его царствования. По его мнению, Александр до конца остался верен своим идеалам, но вынужден был взять реакционный курс в виду революционных замыслов тайных обществ — замыслов, которые не мирились с идеей либеральных реформ" (Р. М. №1212).
       М. Торнаков неправ, а прав В. В. Леонтович. Александр I, как известно, по своим убеждениям был более республиканцем, чем монархом и если последний период его деятельности считать, согласно взгляда членов Ордена Русской Интеллигенции реакцией, то в возникновении этой реакции виноваты предки русской интеллигенции — вольтерьянцы и масоны, которых не устраивал даже весьма широкий либерализм царя-республиканца.
       И в том, что Николай I был принужден опереться на бюрократию, а не на общество, виновато современное ему общество. Пока преемники Петра I выкорчевывали остатки русских исторических традиций, европеизировавшееся общество поддерживало их. Но стоило только Павлу I, а затем Николаю I выявить свое желание возобновить русские политические и социальные традиции, как это общество первого убило, а от второго отвернулось, заклеймило его именем деспота, реакционера, а те, кто хотел окончательно убить эти традиции — декабристов, объявило мучениками свободы и национальными героями.
       В таком парадоксальном и трагическом положении оказался Имп. Николай Первый, когда он, как и его отец, решил вернуться на исторический путь. Все живые силы народа, были скованы крепостным правом или бюрократической системой управления, созданной Сперанским. Всю вину за то, что Имп. Николай I решил опереться на бюрократию С. Платонов, как и большинство других историков, взваливает на одного Имп. Николая. На самом деле на это решение (единственно возможное в тогдашних условиях) Николая I толкнуло само общество, отказавшееся помогать ему вытаскивать Россию из той ямы в которую она попала в результате революции Петра I.
       В том "замораживании" общественной жизни, которое наступило после восстания декабристов, после убийства сына Николая I — Имп. Александра II виноваты не цари, а общество, толкавшее царей на этот путь своим политическим фанатизмом, своим слепым сопротивлением всем начинаниям правительства.
       Задачи всякой контрреволюции стремящейся восстановить уничтоженные исторические традиции, всегда несравненно труднее задач всякой революции. Природа революции и природа контрреволюции совершенно различны. Основной и решающей силой всякой революции является насилие во всех его формах. Возможности же применения насилия во время контрреволюции неизмеримо меньше) чем во время революции. Задачи же восстановления уничтоженного революцией в духе национальных традиций, на руинах оставшихся после революции, неизмеримо труднее, чем задачи революционного разрушения жизни, с помощью насилия.
       Для успешного развития революции часто достаточно твердой воли одного человека и незначительной группы готовых на все фанатиков и беспринципных личностей. Для успешного осуществления контрреволюции этого не достаточно. Для успешного развития контрреволюции всегда необходима готовность значительных слоев населения добровольно участвовать в борьбе против идейного и политического наследства революции и добровольно отказываться от идейных заблуждений и политических и материальных привилегий унаследованных от революции. А последнее, как известно, люди всегда делают крайне неохотно.
       "Событие 14 декабря имело великое значение в истории русского дворянства: это было последнее военно-дворянское движение. До тех пор дворянство было правящим классом, значение которого создали гвардейские перевороты XVIII века; теперь оно становится простым орудием правительства, каким было в XVII веке; 14 декабря кончилась политическая роль дворянства" (Ключевский. Курс Русской истории. 1922 г. ч. V. Стр. 215)
       "...14 декабря 1825 года, — пишет А. А. Керсновский в "Истории Русской Армии" — печальная дата в русской истории — явилось днем открытого разрыва российского правительства с русским обществом — первым днем их жестокой столетней войны, где дальнейшими траурными вехами служат 1-е марта 1881 года, 17 октября 1905, 2-е марта 1917 года, а всеобщим эпилогом — 25 октября. Война эта, ведшаяся с обеих сторон с невероятной озлобленностью и с еще более невероятным непониманием, нежеланием понять друг друга, окончилась так, как никто из них не ожидал — гибелью обоих противников, погубивших своей распрей величайшую Империю и великую страну..."
       Какая же из сторон виновата больше? Керсновский неправильно считает, что виновато больше правительство. Его точка зрения — типично интеллигентская точка зрения, согласно которой в происшедшей распре виновато правительство. "Мы не собираемся здесь оправдывать декабристов, — пишет Керсновский, — ни тем более русское общество XIX и начала XX столетия, воспитанное на их культе. Вина русского общества — точнее "передовой" его части — перед Россией огромна и неискупима, но виновато и правительство. Пусть на стороне общества и львиная доля — три четверти вины, а на стороне правительства только одна четверть — но эта четверть явилась первой — без нее не было бы тех "общественных" трех четвертей". "С этой поры произошел трагический разнобой между правительством и обществом. При Александре I и Николае I правительство космополитично, общество национально. Затем при Александре II и особенно при Александре III и Николае II правительство решительно сворачивает на национальную дорогу, но слишком поздно: общество уже космополитично и антинационально" (Часть I, стр. 284).
       Эта цитата очень яркое свидетельство того идеологического ералаша, который царит в голове у так называемых представителей "Национального лагеря". Керсновский в этом случае, так же как и во многих других, только повторяет зады интеллигентской историографии. Правительство Николая I никогда не было космополитичным. Именно благодаря Николаю I правительство сворачивает на национальную дорогу. Александр II и все остальные цари идут по дороге проложенной Николаем I. Общество проявило свою антинациональность, не при Александре III и Николае II, а уже задолго до восшествия на престол Николая I. Убийство Павла I, заговор декабристов — доказательства этой антинациональности.
       Керсновский, как все люди не имеющие цельного политического мировоззрения, вскоре же опровергает сам себя. Заявив на 284-85 страницах, что правительство виновато больше, чем "передовое общество", на следующей, 286 странице он утверждает, что все царствование Николая I "было расплатой за ошибки предыдущего. Тяжелое наследство принял молодой Император от своего брата. Гвардия была охвачена брожением, не замедлившим вылиться в открытый бунт. Поселенная армия глухо роптала. Общество резко осуждало существовавшие порядки. Крестьянство волновалось. Бумажный рубль стоил 25 копеек серебром... При таких условиях разразилось восстание декабристов. Оно имело печальные для России последствия и оказало на политику Николая I то же влияние, что оказала пугачевщина на политику Екатерины и что окажет впоследствии выстрел Каракозова на политику Александра II. Трудно сказать, что произошло бы с Россией в случае удачи этого восстания. Обезглавленная, она погрузилась бы в хаос, перед которым побледнели бы и ужасы пугачевщины. Вызвав бурю заговорщики, конечно, уже не смогли бы совладать с нею. Волна двадцати пяти миллионов взбунтовавшихся крепостных рабов и миллиона вышедших из повиновения солдат смела бы всех и все, и декабристов в 1825 г. очень скоро постигла бы участь, уготованная "февралистам" 1917 года. Картечь на Сенатской площади отдалила от России эти ужасы почти на целое столетие".
       Если восстание декабристов оказало на последующую внутреннюю политику Николая I такое же отрицательное влияние, то есть заставило быть крайне осторожным в деле проведения различных реформ, как позже выстрел Каракозова на Александра II, и убийство Александра II на Александра III, тогда значит в "реакционности" направления Николая I, после июльской революции во Франции и восстания в Польше, виновато не правительство, а продолжавшее фрондировать и после восстания декабристов дворянское общество.
       Главная причина враждебного отношения членов Ордена Русской Интеллигенции к царской власти заключается вовсе не в том, что цари не давали им работать на благо народа, а в том, что члены Ордена решившие идти по пути революции, вслед за декабристами, сами хотели встать во главе России и калечить ее согласно своих масонско-социалистических рецептов. Эту цель ясно и недвусмысленно высказывал один из создателей Ордена А. Герцен. Приписывая русскому народу политические замыслы Ордена он писал, что Россия никогда "не восстанет только для того, чтоб отделаться от Царя Николая и получить в награду представителей-царей, судей-императоров, полицию-деспотов." (А. И. Герцен. Полн. собр. соч. под ред. М. К. Лемке, том VIII, стр. 26).
       Имп. Николай I хотел освободиться от посягательства европеизировавшихся слоев общества на независимость царской власти, от его желания продолжать европеизаторскую политику Петра, но он хотел работать вместе с теми слоями общества, которое осталось верно русским историческим традициям. В начале царствования такое желание Имп. Николая I определенно было.
 

XXVIII

 

       "Знакомясь с правительственной деятельностью Николая Первого, — пишет С. Платонов, — ...мы приходим к заключению, что первые десятилетия царствования Императора Николая I были временем доброй работы, поступательный характер которой, по сравнению с концом предшествующего царствования, очевиден. Однако позднейший наблюдатель с удивлением убеждается что эта добрая деятельность не привлекала к себе ни участия ни сочувствия лучших интеллигентных сил тогдашнего общества и не создала Императору Николаю I той популярности, которою пользовался в свои, лучшие годы его предшественник Александр".
       Намеченные реформы, которые Пушкин характеризует как контрреволюцию против революции Петра, Николай I не смог провести из-за целого ряда возникших внутри государства и вне государства явлений. С. Платонов пишет, что "...настроения различных кругов дворянства было различным... и далеко не вся интеллигенция сочувствовала бурным планам декабристов... но разгром декабристов болезненно отразился не на одном их круге, а на всей той среде, которая образовала свои взгляды и симпатии под влиянием западно-европейских идей. Единство культурного корня живо чувствовалось не только всеми ветвями данного умственного направления, но даже самим правительством, подозрение последнего направлялось далее пределов уличенной среды; а страх перед этим подозрением и отчуждением от карающей силы охватывали не только причастных к 14 декабря, но и не причастных к нему сторонников западной культуры и последователей европейской философии." (стр.691).
       Ловим тут С. Платонова на слове. Да, суть конфликта между правительством Императора Николая I и просвещенным дворянством состояла в столкновении царя, который так же, как и его отец, хотел быть русским царем, со сторонниками западной культуры и последователями европейской философии. Опять, как во времена Петра I, сошлись две непримиримые, взаимно исключающие друг друга силы, две культуры, породившие совершенно различное понимание христианства, государственности и т.д.
       И поэтому положение, в смысле примирения было совершенно безнадежным. Кто-то из противников должен был или уступить или начать борьбу за окончательную победу. Или царская власть должна была окончательно из национальной власти выродиться в дворянскую, или дворянство должно из псевдо-европейского слоя стать снова русским слоем — носителем русской православной культуры.
       Но этого не случилось, ибо верхние европеизировавшиеся слои дворянства не захотели, или не смогли, стать русскими. И вот именно потому создалось такое безвыходное положение, что "как бы хорошо не зарекомендовала себя новая власть, как бы ни была она далека от уничтоженной ею "Аракчеевщины", она все таки оставалась для людей данного направления (т. е. европейского.  — Б.  Б.) карающей силою. А между тем именно эти люди и стояли во главе умственного движения той эпохи". (С. Платонов. Стр. 691)
       Декабристы ведь были плоть от плоти дворянства и образованного слоя Александровской эпохи, которыми приходилось теперь управлять Николаю I. Декабристы имели много родственников и друзей и политических единомышленников среди этого общества, они не были членами тайных политических обществ, не участвовали в заговоре и восстании, но идейно они находились в одном политическом мире с декабристами. Поражение декабристов было поражением и их политических чаяний и надежд. Дворянам-масонам и дворянам не бывшим масонами, но усвоившим европейские политические идеи, внедренные русскими масонами я вольтерьянцами, приходилось поставить крест на своем намерении переделать политический строй России окончательно на европейский лад. Император Николай не раз призывал высшие слои общества помочь ему вести борьбу за оздоровление России. Выступая 21 марта 1848 года он говорил, например: "...в теперешних трудных обстоятельствах я вас прошу, господа, действовать единодушно. Подайте между собою руку дружбы, как братья, как дети родного края, так чтобы последняя рука дошла до меня и тогда, под моею главою, будьте уверены, что никакая сила не земная нас не потревожит". Но и этот призыв, как и все сделанные до него, не был услышан теми к кому был обращен.
       Пушкин в распре возникшей между Николаем I и образованным обществом из-за подавления заговора декабристов, встал на сторону Николая I а не общества. Разговаривая с гр. Струтынским Пушкин утверждал, что быстрые революционные перемены русской жизни, в виду слабого культурного развития крестьянства "замороженного" крепостным правом, приведут только к губительным потрясениям.
       "И дворянство наше, — сказал он гр. Струтынскому, — не лучше. За его внешним лоском кроется глубокая тьма. У народа по крайности можно доискаться сердца, а у дворянства и сердца нет! Ибо кто есть истинный угнетатель народа? Оно! Кто задерживает развитие его понятий, культуры, ума? Оно! Кто сводит на нет все усилия правительства к улучшению народной жизни? Оно! У нас каждый помещик — деспотический властелин своих подданных. Он питается их потом, пьет их кровь! Ценой их труда он оплачивает ненужные поездки за границу, откуда возвращается с пустым карманом и с головой, полной философических, филантропических и передовых идей, которые у себя дома он насаждает, деря с несчастного мужика две шкуры и зверски над ним измываясь.
       — А что же правительство? — спросил я.
       — Высшее правительство об этом не знает, потому что низшее подкуплено! — отвечал Пушкин, вскакивая с места.
       — Но ведь есть губернаторы, предводители дворянства, начальники жандармских управлений, через которых правда должна дойти до высших сфер правительства, до самого императора?
       — А разве сами эти губернаторы не помещики? — перебил Пушкин.
       — Разве у этих предводителей нет своих подданных? Ворон ворону глаз не выклюет, друг мой! С волками жить — по волчьи выть! Это — вечная истина, неопровержимая.
       — И тем более печальная! — воскликнул я.
       — Верно, — продолжал Пушкин, невесело, друг мой, смотреть, что у нас творится, но было бы несправедливо сваливать всю тяжесть вины на Императора Николая" (см. Ходасевич. Пушкин и Николай I. "Возрождение" №4119).
       Император Николай I делал все что мог с помощью чиновников. А западники и славянофилы только порицали правительство и мечтали о земном рае, который бы возник в России если бы были осуществлены их идеалы. Но положение от этого не улучшалось. Пропасть между правительством и дворянским обществом ширилась и углублялась с каждым днем.
       Как отнеслось образованное общество к призывам Императора Николая в борьбе за лучшую Россию ясно видно из упреков, которые делает своим современникам Гоголь. Гоголь резко отличался от большинства своих современников — горячим желанием служить России. Он считал, что долг каждого настоящего русского не критиковать, при всяком удобном случае, правительство и царя, не злорадствовать над ошибками допускаемыми правительством из-за недостатка культурных, добросовестных деятелей, а всемерно помогать правительству вытаскивать Россию из той ямы, в которой она оказалась в результате 125-летнего подражания Европе.
       Историки русской политической мысли и истории русской литературы очень любят вспоминать об "Аннибаловой клятве" которую дали на Воробьевых горах в Москве юные Герцен и Огарев: "Садилось солнце, купола блестели, город слался на необозримом пространстве под горой, свежий ветерок подувал на нас, постояли мы, постояли, оперлись друг на друга и, вдруг обнявшись, присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу."
       "Аннибалова клятва" Герцена и Огарева была Анибаловой клятвой тех, кто решил всю свою жизнь посвятить разрушению России. Но никто из историков политической жизни России не вспоминает об "Аннибаловой клятве" 18 летнего Гоголя, который решил идти по примеру предков и отдать свою жизнь на служение родине.
       Вот эта клятва: "Еще с самых времен прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимою ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел принести хотя малейшую пользу. Тревожные мысли, что я не буду мочь, что мне преградят дорогу, что не дадут возможности принесть ему малейшую пользу, бросали меня в глубокое уныние. Холодный пот проскакивал на лице моем при мысли, что, может быть, мне доведется погибнуть в пыли, не означив своего имени ни одним прекрасным делом, — быть в мире и не означить своего существования — это было для меня ужасно. Я перебирал в уме все состояния, все должности в государстве и остановился на одном — на юстиции". "Я видел, что здесь работы будет более всего, что здесь только я могу быть благодеянием, здесь только буду истинно полезен для человечества. Неправосудие, величайшее в свете несчастье, более всего разрывало мое сердце. Я поклялся ни одной минуты короткой жизни своей не утерять, не сделав блага. Два года занимался я постоянным изучением прав других народов и естественных, как основных для всех законов; теперь занимаюсь отечественными. Исполнятся ли высокие мои начертания? или неизвестность зароет их в мрачной туче своей?"
       Вопрос патриотического служения России, честного, добросовестного исполнения каждым русским своих служебных обязанностей, всю жизнь волновал Гоголя. "Мысль о службе, — признается Гоголь в "Авторской Исповеди", — у меня никогда не пропадали." "Я не знал еще тогда, что тому, кто пожелает истинно — честно служить России, нужно иметь очень много любви к ней, которая бы поглотила уже все другие чувства, — нужно иметь много любви к человеку вообще и сделаться истинным христианином, во всем смысле этого слова. А потому и не мудрено, что, не имея этого в себе, я не мог служить так, как хотел, несмотря на то, что сгорал действительно желанием служить честно..."