Последние дни агента 008 и первый арест Штирлица

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 10. кэт, шлаг и путана совхоза "заветы ильича"
Глава 11. последний съезд великой партии
Подобный материал:
1   ...   77   78   79   80   81   82   83   84   ...   109

ГЛАВА 10. КЭТ, ШЛАГ И ПУТАНА СОВХОЗА "ЗАВЕТЫ ИЛЬИЧА"


Внезапно Кэт поняла, что это конец. "Как он мог?" -- отчаянно мелькнуло у нее в

голове. На душе стало невыносимо больно и трепетно. Конец от чего-то нехорошего

валялся на полу.

-- По-моему, это веревка! -- полным голосом сказал вошедший пастор Шлаг.

-- Вы так думаете? -- спросила Катерина, не удивившись внезапному появлению

пастора.

-- Конечно, дочь моя. А что это еще может быть?.. Ваши опасения напрасны. И я...

-- Что вы здесь делаете? Что вы хотите от меня? -- вдруг испугалась радистка и

кокетливо встрепенулась.

-- Я пришел к тебе c миром, дочь моя...

-- Кто вы? Уходите немедленно! Я сейчас милицию позову! Наси-лу-ют!

-- Успокойтесь, барышня, мой сан не позволяет предаваться мирским развлечениям...

Впрочем, вы меня как женщина мало интересуете...

Радистка продолжала яростно кричать. Пастор навалившись на нее, пытался

заглушить крик. Это не помогало. Тогда он решился. Кэт поняла и сразу

успокоилась. Когда отлегло, пастор Шлаг продолжил прерванный разговор:

-- Я к тебе, милочка, пришел от Штирлица; да пусть мир будет в его доме и душа

его будет счастлива долгие годы на этой земле грешной! Вот...

-- Вы от Максима? Но он же... Он мне отказал в полете... Он -- подлец!

-- Я бы попросил вас, сударыня, выбирать выражения.

-- Я повторяю: он подлец! Этот человек c позором выставил меня из команды. И

если ты, святоша, от него, то должен прекрасно знать об этом... Выбрать гнусную

молодую шлюху вместо меня! Сволочь!

-- Дочь моя, успокойся! Вы, несмотря ни на что, зачислены в экспедицию.

-- Да-а?

-- Не сомневайтесь. Товарищ Штирлиц думает обо всех. А о нем, кто позаботится?

Кто? А? Кроме меня некому! Вот так. Мир вам, дети мои.

-- Я где-то вас уже видела. Вы...

-- Да, дочь моя, это я! -- грубо оборвал ее пастор. -- Но в то сказочное время я

был молод и не так, извините, толст.

-- Припоминаю. А разжирели вы порядком... Так вы говорите, что я -- член

экспедиции?.. Странно...

-- Хм...

-- Но вы то, дорогой мой пастор, пришли не только за тем, чтобы сообщить мне эту

новость? Выкладывайте. Что там у вас?

-- Ничего... так...

-- Ради Максика, я согласна на все!

"Смотри-ка, как артачится! Ягодицами так и виляет! -- мысленно изрек Шлаг, а

вслух сказал:

-- Вы знаете, по вашей нелегкой работе, кое-кого из членов ЦК. Грядут новые

времена, накануне которых, нам понадобятся ваши связи.

-- Так вот оно в чем дело! Он, коварный, специально все подстроил! Хитрец...

-- Вы кончили?

Кэт небрежно кивнула и мирно потупила глазки.

-- Я продолжаю. Вам необходимо склонить на известную вам сторону некоторых

высокопоставленных чиновников из...

-- Хорошо. Но как? Я вам, пастор, не Инесса Арманд. Поймите же вы, наконец, что

силой убеждения я не обладаю.

-- Силой любви, дочь моя! А я, со своей стороны прощу грехи все твои, грешница

ты моя. И мир незамедлительно придет в дом твой, и солнце засияет на пути твоем

нелегком!

-- Хватит, хватит! Мне уже надоели ваши дурацкие проповеди. Тоже мне корова в

христианском обличье!

-- Не богохульствуй, грешница! -- перекрестился пастор.

-- Ладно. Эта халява сойдет вам c рук; но передай Максу, что, впредь, я так

задешево не продамся. Только из-за моей любви к звездам...

-- Вот списки нужных фамилий... -- Шлаг вытянул из рясы рулон туалетной бумаги и

протянул его Кэт.

-- Не многовато ли? -- застенчиво спросила Козлова, увидев, что рулон исписан до

основания.

-- Плятт промолчал и поклонившись, вышел.

"C кого же начать?" -- зевая подумала радистка и невольно усмехнулась. На ее

лице надолго застыла обворожительная улыбка путаны совхоза "Заветы Ильича"

Прищюкинской области.

ГЛАВА 11. ПОСЛЕДНИЙ СЪЕЗД ВЕЛИКОЙ ПАРТИИ


В то время, когда на Марс упали летящие мимо метеориты, расплавился известняк на

планете Венера, застыл алюминий на планете Меркурий, а на Плутоне что-то

произошло, в Кремле шел XXVII съезд партии. Михаил Сергеевич, изредка

посматривая в зал, читал доклад. Делегаты устало слушали речь и клонились ко сну.

Где-то на галерке периодически слышался легкий смешок. Впрочем, обстановка на

съезде была спокойной и деловой.

-- Наша партия переживает сложный момент, -- вещал докладчик. -- Теперь,

товарищи, нас окружают не только внешние, но и внутренние враги. И это тогда,

когда страна идет по пути реформ. Помните, как у нашего прославленного поэта

Леонтьева:

Ах, реформа ты, реформа

Ты реформочка моя!

Пятилетка -- это норма!

Перестройка -- это я!

Некоторые члены партии заявляют о своем выходе из борьбы. Но мы-то, настоящие

коммунисты, знаем цену таким недоумкам...

Смех на галерке усилился, делегаты начали волноваться.

-- Кто там ржет? -- грозно спросил Горбачев.

Зал замер, все посмотрели на галерку. Кто-то крикнул:

-- Не обращайте внимания.

-- Мы, коммунисты, -- продолжал генеральный секретарь, -- знаем цену этим...

-- Скотам, -- добавил женский голос.

-- Впрочем, можно сказать и так... -- Михаил Сергеевич снял очки и

удовлетворенно чмокнул губами. -- И мы не допустим этих людей в наши ряды! И я

скажу откровенно. Я даже не побоюсь, товарищи, сказать, что своим недостойным

поведением они разлагают наши ряды и делают все, чтобы не выполнять решений

предыдущего съезда нашей великой партии.

-- К стенке их! -- рявкнул мощный голос из молдавской делегации.

-- Товарищи, я попрошу тишины, -- грозно стуча по столу, сказал Лукьянов.

-- Какая в жьепу тишина, когда страна рэзвэлевается! -- прокричал мужчина лет

сорока пяти, сидящий в первом ряду.

-- Вы кто такой? -- спокойно спросил Горбачев.

-- Я?

-- Вы, вы.

-- Иванидзе.

-- Кто такой Иванидзе? -- удивился Михаил Сергеевич и c интересом посмотрел на

Лукьянова.

-- Три-четыре! Товарищи, не мешайте работать съезду! -- хором воскликнула

украинская делегация. -- Михаил Сергеевич, продолжайте.

-- Спасибо! А то я без вас не знаю, что мне делать, -- пробурчал генсек, залпом

выпивая стакан воды. -- Ситуация в стране, уважаемые делегаты, сложная. Но мы,

коммунисты, должны не уходить от трудностей, а еще теснее сплотить свои ряды,

выработать новую программу и идти, товарищи, туда, где...

-- В заднице петух не сидел, -- сказал кто-то из российской делегации.

-- Нет, это уже слишком, -- не выдержал Горбачев и швырнул в зал папку c

докладом.

-- Товарищи, я попрошу тишины, -- грозно сказал Лукьянов, двумя мизинцами стуча

по столу.

-- Ребята, айда в буфет, там икру дают! -- обратился к съезду делегат из

Ненецкой автономной области.

-- Три-четыре! Гля, чукчи выступают! -- хором возмутилась делегация из солнечной

Украины.

-- Бардак! -- кричали господа из Прибалтики.

-- Нехорошо, однако, хохлам чукчей оскорблять! -- неожиданно для себя сказал

Пуго.

-- Товарищи, это же провокация! -- воскликнул возмущенный генсек, выдергивая

пробку из графина и швыряя его в зал. Послышался громкий свист, а через две

секунды (хотя некоторые историки западной ориентации утверждают, что прошло три

секунды) -- глухой удар по черепу товарища Иванидзе.

-- Ну все, я тебя щаз буду рэзать! -- пригрозил джигит и направился к трибуне.

-- Ох-ра-а-на! -- испугался Горбачев. -- Товарищ, это случайно. Вы поймите, я

образно...

Но товарищ Иванидзе не слушал его; c криком "Асса!" он вытащил из ножен длинный

кинжал и метнул его в трибуну. Пока кинжал несся через головы делегатов, товарищ

Янаев спокойно заметил:

-- Товарищи, генсек в опасности! В опасности генсек! -- Кинжал со свистом

пролетел мимо трибуны и попал в статую вождя мирового пролетариата. Вождь

покачнулся и упал на президиум.

-- Охрана, остановите этого человека! -- приказал товарищ Пуго двум верзилам из

личной охраны генсека.

-- Прошу слова! -- сказал Мартин Рейхстагович, подойдя к трибуне. -- Товарищи,

вот вы сейчас как дети малые беситесь здеся и даже не знаете, что по этому

поводу может сказать товарищ Кальтенбруннер. -- Партайгеноссе потупил глазки и

понял, что произнес глупость.

Наступила тишина. Никто не ожидал такого поворота событий. Все посмотрели на

Бормана. Зал как бы спрашивал у него: "А, правда, что он может сказать по этому

поводу?" Горбачев, воспользовавшись ситуацией, продолжил чтение доклада:

-- Товарищи, сдадим пятилетку досрочно! Вперед, к победе коммунизма! И, знаете,

я скажу откровенно, мне глубоко наплевать, что по этому поводу скажет

Кальтенбруннер.

-- А мне не наплевать, -- отталкивая Горбачева, сказал Борман.

-- Эх, вы! А еще старый коммунист! -- наставительно промямлил Михаил Сергеевич и

влепил Мартину Рейхстаговичу звонкую пощечину.

Партайгеноссе прослезился и обратился к делегатам:

-- Вот, товарищи, посмотрите, как бьют коммунистов! Посмотрите, ведь за правду

бьют!

-- А плевать я хотел на вашу партию, -- сказал кто-то из российской делегации.

-- Что значит, плевать?! -- удивился генсек.

-- Вот мой билет. Я вам его дарю на вечную память, дорогой мой Михаил Сергеевич.

-- Да вы понимаете... -- прохрипел дорогой мой Михаил Сергеевич.

-- Борис, ты не прав! -- сказал товарищ голосом Егора Лигачева.

-- Товарищи, запишите эту фразу, она войдет в историю! -- торжественно крикнул

Борис.

-- Бардак! -- продолжали орать господа из Прибалтики.

-- Прошу слова, -- вновь суетливо сказал Борман. -- Товарищи, опомнитесь! Ведь

партия -- честь, ум и совесть нашей эпохи. Помните, как сказал наш легендарный

поэт, стихи которого уже гремели в этих стенах:

Партия -- ум,

Партия -- свет,

Партия -- совесть,

А не бред!

Сплотим теснее наши ряды для дальнейшей борьбы. -- Мартин Рейхстагович стучал по

трибуне и громко выкрикивал лозунги. Делегаты занимались своими делами и

старались не замечать аморального облика членов президиума.

-- Слово пастору Шлагу, -- крикнул товарищ Лукьянов дрожащим голосом.

Пастор подошел к трибуне, но воспользоваться микрофоном не смог -- толстое тело

давало о себе знать. Тогда он попробовал "бочком", это дало свои результаты:


-- Дети мои, побойтесь Бога и Солнца! Грешники, опомнитесь! Потомки не простят

вам дней сегодняшних и столетий грядущих! Поймите, что из-за ваших действий

сатанинских мы идем по пути гибельном для всех верующих в наши идеалы! Вот.

-- Что это за корова в христианском обличье? -- возмутился голос Егора Лигачева.

-- Товарищи, до чего мы дошли? Попиков на съезд приглашаем!

-- А пусть говорит, -- сказал женский голос из зала.

-- Дети мои, -- продолжал Ростислав Плятт, -- найдите мужество и возлюбите

ближнего своего, не давайте рукам своим распоясаться. Помните о Господе! Помните

о партии! Помните, дети мои, о решениях съезда. Решения съезда -- в жизнь! Вот.

Помидор, брошенный c галерки, попал пастору прямо в глаз. Шлаг сделал вид, что


ничего не произошло, и поклонившись удалился.

-- А что по этому поводу скажет Кальтенбруннер, -- вещал обезумевший Борман.

-- Не съезд, а черт знает что! Объявляется перерыв, -- в горячности изрек

товарищ Лукьянов и дрожащими руками стукнул по столу.

Раздались бурные продолжительные аплодисменты, крики "Ура!", "Слава партии

великой, слава партии родной!" и еще что-то похожее на строки В. В. Маяковского

из поэмы "Хорошо".

Вечером съезд продолжил свою работу...