А когда они постепенно очищаются и выявляются в нашем благодарном воспоминании

Вид материала

Документы

Содержание До 100-ліття з дня народження праведника Олексій глаголєв — праведник миру. С. С. Аверинцев 6 С. С. Аверинцев Свящ. Михаил Едлинский, свящ. Георгий Едлинский Николай Косицкий

Подобный материал:

• Впервые с Алексеем Афанасьевичем Артемовым, учителем русского языка и литературы, 19.23kb.
• Сочинение на тему: «Наша классная самая классная», 40.83kb.
• Игра «Что? Где? Когда?», 30.88kb.
• И. М. Губкина кафедра экономической теории планы семинар, 440.53kb.
• Наши земляки выдающиеся деятели литературы, 243.31kb.
• Дети Великой Пустоты. Они странствуют среди звезд, и сияние светил галактики озаряет, 3798.27kb.
• Программа микро-курса лекций по муниципальному управлению 1-ый день, 82.28kb.
• 9. Примечания к главе 2 III, 2802.55kb.
• 1. Ссыном бога Священный храм бога Аммона Зевса в сплошь безводной песчаной Ливийской, 264.8kb.
• Была в Санкт-Петербурге этим замечательным летом, благодарю судьбу за этот подарок, 36.65kb.

КОНСТАНТИН СИГОВ


Начало нашей дружбы

Памяти Н.  Н. Косицкого


Знатоки внутренней жизни человеческой души

не раз говорили, что по-настоящему

мы видим и переживаем наши радости

не в тот момент, когда они к нам приходят,

а когда они постепенно очищаются

и выявляются в нашем благодарном воспоминании.

Сергей Аверинцев.¹


Пробуждение внутренней жизни обитателей Киева на рубеже эпох многим обязано Николаю Николаевичу Косицкому (15.04.1953 – 17.11.2007). Будущий добросовестный историк должен будет отметить его особую роль в возобновлении разговора Иерусалима и Афин в нашей глуши, нарочито безразличной к подобным сюжетам. Инициатива мирянина, движение «снизу», а не «сверху» благодаря ему обрели голос и лицо. Кандидат биологических наук, редактор академического журнала «Физика живого», Н. Н. Косицкий с конца 1980-х годов возглавлял церковно-приходской совет Свято-Макарьевской церкви. Приходской староста с ученой степенью — редкое явление и в наши дни (подскажите, кто знает); но двадцать лет назад такое сочетание было совершенно уникальным и озадачивающим.

Не трудно догадаться, как относились иные физики и биологи к «странностям» ученого коллеги. Он нарушил ряд ключевых табу корпорации советских сциентистов-материалистов. Более того. Он делал это с таким невозмутимым самообладанием, с такой естественностью (новой, откуда бы ей взяться?), наконец, с таким обаятельным чувством юмора, что вслед за фронтальными табу он опрокидывал и глубоко эшелонированную линию подозрений в каких-либо рецидивах «обскурантизма». Нет, ясный разум и здоровая рациональность стабильно отличала его взгляд на вещи. Эти впечатления усиливал образ обаятельного профессора, окруженного остроумной и талантливой молодежью. Впрочем, молодежь пришла позже, после долгих лет его труда и учебы в подмастерьях у старых мастеров «внутреннего деланья» на Старой Поляне.

О его преподавании, деятельном участии в устроении праздников и будней своей общины хорошо расскажут его учителя и ученики. Я коснусь иной части даров, которые он щедро внес в жизнь Киева и его гостей.


У истоков

Николай Николаевич Косицкий стоял у истоков Успенских чтений. Выработка формы проведения этого большого международного форума в Киеве во многом — дело его рук и ума. Его вера в будущее этого начинания повлияла на то, что оно стало ежегодным и приобрело настоящую глубину и размах.

Но до чего же трудно было начинать в 2000 году! Одолевать массу сомнений в собственных силах, стены страхов и отчуждения. Точка зрения по эту сторону выхода из тоннеля неосознанно «забывает» горы проблем, с которыми мы столкнулись при первых попытках взорвать завалы нашей изоляции и приступить к «пробиванию тоннеля».

Подобных инициатив в Киеве со стороны мирян, из среды интеллигенции прежде не наблюдалось. Нетривиальным был выбор темы первой конференции: «Семья в постатеистических обществах» (множественное число стало предметом заинтересованных комментариев ученых из тех стран, где атеизм был данью моде, а не государственной идеологией, как в СССР). Согласие на приезд и участие в конференции ученых с мировым именем сообщало делу особый масштаб.

Мы начинали с азбуки. Где поселить участников? Где кормить? Где и как проводить заседания? Мы просыпались с этими вопросами и засыпали, физически ощущая с Н.Н., насколько две головы лучше, даже когда они идут кругом или упираются в стену.

Ректор одного почтенного учебного заведения (теснейшим образом связанного с тематикой и замыслом конференции) огорошил нас встречными вопросами: «Кому это нужно? Чем мне студентов кормить? Кто будет потом за все отвечать?» и т.п.

Страх и цинизм не обескураживали нас. Из кабинетов, пропитанных этими немощами «сильных мира сего», мы выходили с Н.Н., еще острее ощущая солидарность друг с другом. Наш «комплот» только ярче разгорался от встречного ветра. Неделя за неделей мы пытались проторить новую тропу, дозванивались и ездили, снова дозванивались и посещали возможные «площадки» в пригородах Киева.

Одну субботу мы положили на долгую поездку в Феофанию, переговоры с администраторами по поводу поселения участников, меню питания, залы заседаний. Не стану утомлять читателя описанием всех pro et contra этих живописных мест, изувеченных советским экстерьером и интерьером. Н.Н. стойко находил хорошие стороны в аргументах наших собеседников, в непростых обстоятельствах их забот… и мы ехали на поиски следующего «запасного варианта». Н.Н. рассказывал мне дорогой о его близком общении с отцом Георгием Едлинским в 70-80-е годы (к нему, сыну расстрелянного в 1937 году духовника киевских священников, стекались потомки и друзья репрессированных со всей страны)…

Бесконечный маршрут трамвая от Контрактовой площади до Пущи-Водицы и обратно дал нам вполне конкретное опытное знание о том, как через наш быт тянется «транссибирская магистраль» в нашем отдельно взятом отечестве. Я обещал, что не буду обременять рассказ подробностями переговоров и розысков места с человечными условиями жизни для хороших людей. Упоминаю об этом только для того, чтобы отметить поразивший меня контраст: чем больше нас изнуряли эти поиски, тем тщательнее Н.Н. прогонял малейший намек на собственную усталость. Он делал все для того, чтобы никоим образом едва заметная тень утомления не стала знаком прокравшегося безразличия к нашему общему делу. Волны окружающего равнодушия как будто подзадоривали его выше поднимать наш огонь над головой. Он ободрял меня рассказами о важных встречах его жизни, сыпал историями и забавными зарисовками по ходу наших стоических странствий через «городскую пустыню». Он умел связывать далекие миры и галактики. Кто не знает, что в нашем Городе больше миров, чем микрорайонов?² Его рассказы возвращали смысл всему нашему предприятию, раскрывали реальный стертый контекст темы жизненной связи людей в постатеистических перипетиях. Такт опытного спутника, неистощимое дружелюбие и деликатность Н.Н. стали залогом верного решения нашей задачи (неизвестные величины в ее уравнениях — отдельная тема).

Благодарность Н. Н. Косицкому стала неотъемлемой частью той особой праздничной атмосферы, которая хранила и вела ту первую киевскую конференцию. Фотографии лишь отчасти, как бы намеком, указывают на непередаваемую радость, какой светился Н.Н. в общении с С. С. Аверинцевым и С. С. Афонским, с отцом Николаем Макаром и с каждым участником той незабываемой встречи. Она впервые столь необычно соединила Лавру, Софию и три Академии (КДА, НАН, НаУКМА). Полузабытую, а для многих и теперь не очевидную связь этих мест покойный В. С. Горский мастерски очертил в докладе «Киевские урочища философской памяти».³

Отвагу на такой подход и дерзновение на такой охват давала не поддающаяся определению окрыленность. Рискованное наше начинание освободила от провинциальной немощи не входившая в наши расчеты и победившая их суверенная сила: откровение дружбы. Ее шифр, собственно, и требует Чтений. Новые встречи и новые книги истолкований призваны отвечать на ее вызов.


Неопалимая Купина

Питательной средой Успенских чтений стал целый ряд публичных вечеров памяти киевских новомучеников св. Александра Глаголева († 23.11.1937) и св. Михаила Едлинского († 17.11.1937). Вечера проходили в четвертом корпусе Киево-Могилянской Академии. Собиралась большая и необычная аудитория. Послушать тех, кто лично хорошо знал жизнь семей Едлинских и Глаголевых, приходило много молодежи, съезжались люди из всех концов Киева.

Выстраданные, выношенные личные свидетельства о гонимых киевских праведниках двадцатого века впервые переступали порог Национального Университета. Каждый новый выход к публичному вниманию в немногих словах артикулировал акт выхода из гетто, из одинокого угла противостояния режиму, из вбитого в кости печального опыта: «наши речи за десять шагов не слышны» (О. Мандельштам).

Кто собирал тогда всех нас? Ключевую роль сыграли двойные усилия Зинаиды Николаевны и Николая Николаевича Косицких. Сугубый авторитет их семьи, согласованные старания старосты Свято-Макариевского прихода и сотрудницы университетского издательства собирали необыкновенный круг людей.

Другой Киев, замечательные имена и события его истории в XX веке вставал перед нами в лицах и рассказах уцелевших свидетелей. Они опрокидывали привычный стереотип о тотальном разрыве традиций большевистской гепеушной машиной. С. С. Афонский подробно описывал леденящую атмосферу Киева 1930-х годов, когда в городе были закрыты не только Лавра, все монастыри и соборы, но также практически все остальные храмы; за исключением одного — того, откуда неделя за неделей арестовывали одного за другим тех священников, которые дерзали придти сюда на смену своим убитым собратьям, хотя твердо знали, что из алтаря здесь был один путь — на Голгофу.

Сюда, в храм св. Николы Набережного рассказчик провожал своего дедушку о. Михаила Едлинского и его друга о. Александра Глаголева. Аудитория, в которой звучал рассказ, расположена в сотне метров от этого храма. Свидетельство о нем острым лезвием рассекало кору беспамятства и суеты, в которых мы механически минуем такие места, не привлекая к ним внимание собеседника.

Память о киевской Via Dolorosa кропотливо восстанавливал Н. Н. Косицкий, делясь ею с близкими и дальними. По этим местам невыдуманного, свежего присутствия Иерусалима в нашем городе он охотно водил сам и уговорил С. С. Афонского провести по ним участников Успенских чтений.

Свидетельства Л. Е. Яскевича, Н. Н. Михайловского, С. С. Афонского, С. А. Едлинской, И. З. Дьяковой, М. Р. Селивачёва, З. О. Пальян, З. Н. Косицкой и других составят потом особый раздел «“Купина неопалимая”: киевские праведники» в сборнике с материалами первой конференции.⁴ Затем они пополнят книгу о Едлинских «Любящее Господа сердце».

Встречи в Могилянской академии и на конференциях помогли собрать первый урожай неутраченных воспоминаний и свидетельств, объединенных образом «Неопалимой Купины». Они стали важной частью жизни тех, кто принимал свидетельство, и тех, кто его приносил. Жизненное значение их было очень близко действию той самой закваски, которая сообщает тесту наших трудов и дней незабываемый вкус. Там впервые встретились и вошли в жизнь друг друга люди из разных приходов и кругов (самозамыкание их, увы, нередко следует за фрагментацией общества, не оказывая этой тенденции осознанного сопротивления).

Весть об этих встречах широко разнеслась по городу. Особенно важными для нас были отклики тех, кто по старости и нездоровью уже не могли приехать в академию, но щедро делились радостью, что дожили до возвращения из одиноких углов в университетскую аудиторию открытого разговора о близких святых людях. Как радовались они — М. А. Глаголева-Пальян, Л. В. Чернышенко, Т. М. Григоренко (Оксиюк) и др., — когда вышла книга св. Александра Глаголева «Купина неопалимая»! Здесь с фотографий на них смотрели родные лица, имевшие все основания повторить: «Итак, вы уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу» (Еф. 2:19).

Косицкие проявили редкое умение выявлять свидетельства сокровенных, тихих людей, сторонящихся всяких внешних знаков внимания. Собирание таких свидетельств приносило плод, для которого не просто подобрать имя в экклезиологическом лексиконе. За неимением принятого обозначения, скажем: «соборность без помпы». Без красивой теории, сохнущей в ожидании практики. Но именно повседневная практика была канвой того «богословия добрых дел», о котором хорошо написал Н. Н. Косицкий, а главное — неустанно им жил. Она вновь обрела естество, плоть и кровь в его отношениях с дочерью и сыном, с женой и другом, с духовником и с Богом.⁵


Дух и буква

Сегодня быстро забывается исторический опыт отношения к старым и новым книгам, которыми жило окружение Н. Н. Косицкого.

Уничтожение запрещенных книг, как известно, велось в СССР в грандиозных масштабах. Уничтожались не только «старорежимные» книги, но и целые тиражи свежих, пахнущих типографской краской изданий, попавших в последнюю минуту под гильотину цензуры. Голод на свободную книжную культуру на протяжении долгих советских лет был в нашей стране мучительным бедствием для читателя. Память об этом голоде опалила сознание людей, переживших лютые сталинские годы. Но голод на свободное печатное слово был бедой и тех поколений, которые покидали школьные классы в 60, 70, 80-е годы и не довольствовались «соцреалистическим» пайком. Разительными проявлениями этой драконовской цензуры был запрет на печать Библии, молитвословов, катехизисов, проповедей и подобной «подрывной» литературы до самого конца атеистического режима. Но как в этой ситуации ценили редкие несожженные и не конфискованные образцы изданий! Эти редкие исключения из общего правила несли в себе дух исчезнувших жизненных реалий, бытовых традиций будней и праздников. Опыт экзистенциальной встречи с запрещенным «раритетом» выразительно описал такой читатель, как С. С. Аверинцев:

Все, все ушло без возврата — но какой-нибудь чудом уцелевший экземпляр почти сплошь уничтоженного издания, заброшенный на самую высокую полку, под самый потолок, и там позабытый, сохраняет в себе жизнь, как семечко в очень твердой кожуре. И если какой-нибудь чудак разыщет том и стряхнет с него пыль, книга окликнет его, заговорит с ним, позовет его в свое собственное внутреннее пространство, — и все может начаться для этого чудака снова. Не найдя достаточной укорененности в нарушенной жизненной связи поколений, не всосав веру «с молоком матери», читатель книг, переходящий от одной книги к другой и приведенный ими к святой Книге книг, может получить укоренение в небесах.⁶

Прямая связь между биографией и списком прочитанных книг сохранялась до 90-х годов. Многие так и знакомились друг с другом, предъявляя вместо визитной карточки или CV свой список любимых авторов. В начале 90-х возникла возможность выстраивать свой список книг, создавая новое издательство. Книга Л. А. Успенского о богословии иконы в 1992 году стала первой ласточкой «Духа и литеры». Мягко говоря, качество ее полиграфии оставляло желать много лучшего (представляю, как смотрела в Париже на этот киевский «продукт» вдова автора Л. А. Успенская). Предстояло много потрудиться, чтобы прийти в 1997 году к достойному изданию большой книги митрополита Антония Сурожского «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». Эта книга в твердом синем переплете от постоянного чтения по кругу литургического года на протяжении минувшего десятилетия стерлась до блеска во многих приходах, как ступень, отполированная нескончаемым потоком прихожан. Н. Н. Косицкий называл ее «символической книгой киевской культуры нашего поколения». Вскоре после ее выхода в свет пришел из Лондона теплый отклик автора, напоминавшего, что с благодарностью носит имя преп. Антония Печерского и посещал Лавру в те годы, когда монастырь был закрыт. Помню, с какой радостью Н. Н. Косицкий взялся за верстку новой книги владыки Антония «Пути христианской жизни» (2001, переиздана в 2003). В начале этой «символической книги» помещен текст решения ученого совета Киевской Духовной Академии от 23 сентября 1999 г. о присуждении автору доктората Honoris causa. Эту книгу вскоре после ее выхода на Пасху 2001 г. получил в подарок каждый выпускник киевской семинарии и академии. Ее дарили всем будущим авторам и составителям книг библиотеки «Свидетели правды». Беря в руки книгу с удивительной фотографией владыки Антония, люди понимали, что дело принимает серьезный оборот и нужно в нем участвовать. Под впечатлением от нее для публикации в той же серии передал в Киев три тома своих трудов митрополит Минский и Слуцкий Филарет, глава богословской комиссии РПЦ. Дети и внуки киевских новомучеников принесли в издательство удивительные фотографии и документы, оживился сбор материалов. Вновь, как это было в начале минувшего столетия, актуальные события и новые книги подали друг другу руки и вступили в живой диалог.

Об этом этапе разговор нужно было бы вести особый (придет время). А сейчас, пока не забылись, упомяну несколько вех (в конспективно-хронологическом порядке).

Зинаида Николаевна Косицкая прочитала 15 июня 2000 г. в Санкт-Петербурге на международной конференции доклад о династии киевских священников (на примере семьи Глаголевых).

24 ноября 2000 г. в Киево-Могилянской академии прошел вечер памяти прот. Александра Глаголева; вел встречу прот. Николай Макар, участвовали прот. Анатолий Затовский, о. Владислав Софийчук, о. Богдан Огульчанский, о. Георгий Коваленко, о. Петр Зуев, о. Филарет Егоров, Дмитрий Болгарский, покойный о. Александр Креницкий, о. Андрей Дудченко, Виктор Малахов, Юрий Вестель, Вадим Залевский и др.

23 января 2001 г. в НаУКМА прошел вечер памяти отца Алексея Глаголева. Круг названных выше участников расширился.

30 сентября — 6 октября 2001 г. в Киеве прошла международная конференция «Семья в постатеистических обществах»: начало Успенским чтениям было положено. И встречи на протяжении года получили дополнительный импульс.

30 января 2002 г. к 100-летию со дня рождения прот. Алексея Глаголева состоялось открытие памятной доски на пятом корпусе Киево-Могилянской академии (в нем прежде жили преподаватели) по адресу ул. Волошская, 8/5.

Тонкие и глубокие образы Глаголевых — отца и сына — впервые запечатлели в металле замечательные художники Иван Григорьев и Светлана Карунская. В составлении текста на доску самое непосредственное участие принимала семья Косицких. Нелегко было сжато в нескольких словах запечатлеть в металле суть события. Мы долго обсуждали каждое слово, их сочетание с эскизами образов. В результате на этой уникальной для Киева памятной доске текст гласит:


ДО 100-ЛІТТЯ З ДНЯ НАРОДЖЕННЯ ПРАВЕДНИКА

В цьому будинку 2 червня 1901 р. в сімї протоієрея

ОЛЕКСАНДРА ГЛАГОЛЄВА, видатного вченого,

професора і ректора Київської Духовної Академії,

закатованого в 1937 р., народився протоієрей

ОЛЕКСІЙ ГЛАГОЛЄВ — ПРАВЕДНИК МИРУ.

Пам’ять про них шанує Церква,

світ і Києво-Могилянська Академія


В холодный зимний вечер 30 января 2002 г. с появлением первых звезд на ясном черном небе собралось много преподавателей, студентов и друзей Могилянской академии почтить память семьи последнего ректора этой «досоветской» школы. С двух сторон от блестевшей в темноте бронзовой доски стояли с зажженными, ярко разгоревшимися факелами поразительно красивые, семнадцатилетние Коля и Алеша (лица их горели в свете пламени в высоко поднятых руках). Не забыть мне взгляд Н.Н. на сына, на Косицкого-младшего в этот момент…

Освящал памятную доску протоиерей Анатолий Затовский. Запись его глубокого выступления расшифрована и опубликована в журнале «Дух і літера» № 9–10 (с. 215–229) вместе с выступлениями В. С. Брюховецкого, покойного М. Т. Брыка, З. О. Пальян, Т. А. Балабушевич, Л. Е. Яскевича, С. С. Афонского, прот. Николая Макара, С. И. Белоконя, Л. К. Финберга, В. Л. Скуратовского и др. (все размещено на сайте -litera.kiev.ua/chasopis.php

#ch_5).

Глаголевская книга «Купина неопалимая» вышла в том же 2002 г. и, как я упоминал, донесла весть о духе этих событий до тех, кто не мог с нами на них присутствовать. Далее за тем последовало создание Киевских летних богословских институтов (КЛБИ). В праздничном контексте такого Института в «Ковчеге» села Лишня на приходе у отца Филарета состоялась первая презентация книги Едлинских «Любящее Господа сердце» с участием С. С. Афонского и Н. Н. Косицкого. Всего теперь не перечесть.

…Память выхватывает из темноты отдельными вспышками события, которыми было освещено в нашем городе начало этого столетия. Тогда еще были живы владыка Антоний († 4 августа 2004) и Сергей Сергеевич Аверинцев († 21 февраля 2005). Тогда еще подспудное ощущение завершения целой эпохи (не политической, а внутренней жизни) не охватило своей тенью открытый горизонт только-только начинавшегося нового века и тысячелетия.

Тень, о которой я говорю, обязывает меня держать с читателем рискованное пари: настоящим залогом начала века было — вопреки всем историческим очевидностям — не что иное, как простое и неизгладимое начало дружбы. Два слова об этом в завершение этих фрагментарных заметок.


Начало на земле и «выбор компании»

Начало, о котором идет речь, не сводится к хронологии встреч и разлук, хотя и не оторвать его от места и времени наших рукопожатий. Начало на земле, но в том особом смысле, в котором среди домов, деревьев и людей есть место на земле и Небу.⁷ Начало, которое чужих людей делает друзьями, начало, в котором лицо открывает имя, а имя освещает лицо: что общего у него с нашими первыми встречами на земле? Много и мало. Всё, да не всё. Ведь, говоря начистоту, и теперь, после нашей последней осенней встречи в Могилянке, — наша дружба только начинается…

Я сейчас пишу за тем самым столом, за которым мы с Н.Н. в последний раз в «Духе і літере» весело пили чай и обсуждали переиздание заветной книги. В последний раз виделись на этом свете и толковали о тех, кто больше этого света (к этому разговору надеюсь вернуться).

Мы говорили о возвращении к читателю давно разошедшейся книги Едлинских «Любящее Господа сердце». Вехой в жизни неистребимого «другого» Киева стало первое издание этой книги в 2004 г.⁸ В ней труды священномученика Михаила Едлинского (расстрелянного в Лукьяновской тюрьме 17 ноября 1937) и его сына прот. Георгия Едлинского, каким-то чудом дожившего до 1988 (год падения атеистической цензуры и празднования 1000-летия Крещения Руси). Вспоминая о своем духовном отце, Н. Н. Косицкий приводит мысль, которая стала лейтмотивом его жизненного выбора: «в этой жизни своими делами мы выбираем компанию для жизни вечной».⁹

О том, какую Николай Николаевич умудрился выбрать «компанию», с удивительной прямотой и ясностью говорят фотографии, страницы свидетельств, весь библейский контекст книги о Едлинских, из которой приведена цитата. Он сверстал эту книгу не только на экране своего компьютера. Он «сверстал» эту книгу всей своей жизнью, ее повседневными делами и поступками, остающимися, как правило, между строк.

Мало кому удается вполне естественно и убедительно опрокидывать ходячий приговор: «жизнь — одно, а книга — другое». Перед такими приговорами склоняют головы и умники, и неве­гласы. Их твердят задиристые телеведущие и повторяют безропотные телезрители. Кто не сталкивался с пропагандой отчуждения между так называемой «жизнью как она есть» и «книжной премудростью»? В темный огонь этого отчуждения давно уже льют «визуальное» масло. При этом «промывание мозгов» медийными технологиями охватывает только наиболее заметную часть страстей, стерегущих наших современников. Но так ли защищены от вируса неоварварства те дома, где на полке стоит Библия, даже если ее открывали и встречали в ней загадочное упоминание «книги жизни»?

Кардинальную перемену наших обычных «варварских» взглядов на жизнь и смерть поясняет простым примером митр. Каллист:

Существование человека можно сравнить с книгой. Большинство людей смотрит на свою земную жизнь как на «основной текст», главную историю, а на будущую жизнь — если только они и впрямь верят в будущую жизнь — как на «приложение», и не более того. Подлинно христианское отношение совершенно иное. Наша теперешняя жизнь на самом деле не более чем предисловие, введение, ведь именно будущая жизнь является «главной историей». Момент смерти — это не завершение книги, а начало первой главы.¹⁰

Господи, до чего лаконично и сжато иное «предисловие»! Введение в жизнь, введение в дружбу захватывает дух и на самом важном месте… не обрывается, нет, а переворачивает страницу и скрывает ее от глаз. Оставляет наедине с тайной. С белым полем, по которому писать — любая рука немощна.

Но здесь хорошо бы избежать ошибки.

Эсхатологическую «компанию» Н.Н не нужно представлять за какой-то чертой «потустороннего». Она пребывает «как на небе, так и на земле». Там и тут участники этой «компании» не устают удивлять друг друга, не перестают ставить под вопрос принятые в каждый исторический момент точки зрения на «тут» и «там». Тишина и полифония голосов этой чудной компании подводит нас к тому загадочному источнику, о котором попробуй связать два слова: начало дружбы.


ПРИМЕЧАНИЯ

¹ С. С. Аверинцев, На повествование о прокаженных (Лк. 17:12–19) // Духовные слова, Свято-Филаретовский православно-христианский институт, М. 2007, с. 22.

² Н. Н. Косицкий был среди тех, кто связывал мир Свято-Макариевской церкви с миром украинских диссидентов. В 1967 г. он познакомился с Евгением Александровичем Сверстюком и далее неизменно поддерживал контакт с таким «рискованным» собеседником (в 1972 г. этого украинского мыслителя арестовали и посадили на 12 лет), с его гонимой семьей. Слезы и смех шли тогда рука об руку (как и сегодня, но по-другому). Один организатор литературного вечера с участием инакомыслящего шел на немалый риск и потому попросил Е. А. Сверстюка «ничего не говорить о советской системе». «А зачем? Представим, что ее нет», – услышал он в ответ. О связи этих миров написал Павел Проценко в своих воспоминаниях о Валерии Марченко: Павло Проценко, Дорогою до свободи (про Валерiя Марченко), «Дух i лiтера» № 5–6, К. 1999, с. 381–403.

³ См. сборник пятых Успенских чтений «Человек. История. Весть», Киев, «Дух i лiтера», 2006 г., с. 272–282.

⁴ Семья в постатеистических обществах. К., «Дух і літера», 2003, с. 271–350. См. в этом же сборнике доклад Николая Косицкого «Некоторые примеры искажения моральных понятий в постатеистическом обществе» (с. 183–188).

⁵ Последнее путешествие привело Н.Н. на Синай, на гору Неопалимой Купины, где «говорил Господь с Моисеем лицем к лицу, как бы говорил кто с другом своим» (Исх. 33:11). Надеюсь, спутники Н.Н. в этом путешествии осенью 2007 г. расскажут о нем.

⁶ С. С. Аверинцев, «Опыт борьбы с внушениями времени: христианские настроения русских интеллигентов в 60-е–70-е годы». Сборник четвертых Успенских чтений «Пути просвещения и свидетели правды», «Дух і літера», К., 2004, с. 329.

⁷ Свящ. Михаил Едлинский, свящ. Георгий Едлинский, Любящее Господа сердце. Труды. Проповеди. Воспоминания. К., «Дух і літера», Свято-Макариевская церковь, 2004. На последней странице читаем: «Подготовка текстов: Зинаида Косицкая». За скромными словами «подготовка текстов» скрытые многие годы собирания материалов по крупицам, запись рассказов уцелевших свидетелей событий, расшифровка, переписка и великое множество других дел, требующих самого кропотливого внимания. В будущих переизданиях было бы правильно вписать на титульной странице: Составление книги Зинаиды Николаевны и Николая Николаевича Косицких.

⁸ Николай Косицкий, Богословие добрых дел. // Свящ. Михаил Едлинский, свящ. Георгий Едлинский, Любящее Господа сердце. Труды. Проповеди. Воспоминания. К., «Дух і літера», Свято-Макариевская церковь, 2004, с. 439.

⁹ О нем от пролога до эпилога вся удивительная книга Зинаиды Косицкой «Небо i ми: біблійнй оповідання для маленьких» / Ред. Микола Косицький (старший); ілюстрації Зінаїди Косицької, Марії Косицької (Київ, «АДЕФ-Україна», 2008).

¹⁰ Епископ Каллист (Уэр) «Приди с миром»: тайна смерти и воскресения с. 39–40 // Внутреннее царство. Дух і літера, Киев, 2003. с. 273. См. интересное обсуждение этой книги с участием автора на Успенских чтениях: «Пути просвещения и свидетели правды», Дух і літера, К. 2004, с. 119–127.


Статья опубликована в одном из сборников «Успенских чтений» - Дружба: ее формы, испытания и дары / Сост. К. Б. Сигов. – К.: «Дух і літера», 2008. – 456 с.