Анн Анселин Шутценбергер мои исследования геносоциограмм и синдрома годовщины
| Вид материала | Документы |
- Элективный цикл, 36.5kb.
- Мои мечты бесполезны, мои планы всего лишь прах. Мои цели недосягаемы, во всем этом, 600.57kb.
- Сетевой маркетинг, 780.41kb.
- Сетевой маркетинг, 780.42kb.
- Канарёв ф. М. Некоторые мои письма, 655.08kb.
- Администрация, 340.11kb.
- Тахтова Александра, 83.42kb.
- Превентивная программа лечения метаболического синдрома на базе клиники «Слатина», 31.01kb.
- Моя формула успеха, 68.9kb.
- Научная программа конференции: Эпидемиология метаболического синдрома. Новое в патогенезе, 40.17kb.
Анн Анселин Шутценбергер
МОИ ИССЛЕДОВАНИЯ ГЕНОСОЦИОГРАММ
И СИНДРОМА ГОДОВЩИНЫ
Я начала интересоваться этой темой лет двенадцать тому назад под впечатлением от одного замечания, высказанного моей дочерью. Она сказала мне: "Мама, ты осознаешь, что ты старшая из двух детей (второй ребенок умер), и папа старший из двоих, второй ребенок умер, и я старшая из двоих детей, второй ребенок умер... и с тех пор, как умер дядя Жан-Поль, я в какой-то мере опасалась смерти моего брата..." (Так и случилось.)
Я была в шоке. Это правда, и то, что речь шла о несчастных случаях, о дорожных происшествиях, дела не меняло, скорее наоборот.
Тогда я стала перебирать в памяти всех родственников и обнаружила повторяющиеся случаи смертей: моя крестница — "сирота по наследственности". Ее мать уже в юном возрасте была сиротой, и ее дочь тоже. Мой любимый дед тоже рано остался сиротой, будучи старшим ребенком в семье.
Потом я стала вести поиски среди родственников мужа в эльзасских архивах и на юге Франции, среди родни свекрови (она тоже была старшим ребенком в семье, где второй ребенок умер). Я привлекла себе в помощь семейное исследование, которое провел "кузен кюре" из Марселя в рамках своей диссертации, а затем — архивный поиск, выполненный в Провансе и в Париже настоящим специалистом в области генеалогии. И все для того, чтобы выяснить генеалогию бабушек и дедушек для моих внуков. Каким большим сюрпризом было обнаружить корни в Нормандии, возле того места, где родители мужа дочери случайно купили домик, "оказавшись там проездом". Там я нашла корни семьи моей свекрови — фамилии были сходны: сто лет назад обе семьи носили одну фамилию, вплоть до последней буквы — совпадение и случайность, конечно же.
Другая причина такой ориентации моих исследований связана с письмом, которое я случайно получила, хотя оно мне не предназначалось. Моя свекровь писала своей лучшей подруге и "по ошибке" (по Фрейду) вложила письмо в конверт с моим именем и адресом. Поскольку письмо начиналось с обращения "Моя дорогая", то я дочитала его до конца, пока не поняла, что оно адресовано не мне. Моя дорогая свекровь писала, что женитьба сына на "чужой" ее удивила и что она чувствовала себя со мной как с "негритянкой с плато", поскольку мы очень далеки друг от друга с точки зрения культуры и среды. Меня это удивило, ведь мы обе парижанки, обе из семей медиков и преподавателей медицины в университете. Тогда я поняла, что такое "привнесенная деталь" в традиционной семье, предки которой участвовали в Крестовых походах.
Невестка навсегда остается "привнесенной" (чужой). Это позволило мне заглянуть в устные традиции и неписаные семейные правила.
Правда, я в конце концов все же стала "сыном" для моего свекра (в его семье было принято, что женщины не работают, а в моей* — работают) — я пошла по его стопам, получила от него “наследство”: тоже стала заниматься психотерапией и полюбила его Эльзас. Но от моей свекрови из Прованса я "переняла и приняла" только оливковое масло в салате, по-настоящему же меня так никогда и не приняли. Моя дочь (хоть и родилась в Париже) училась в университете Страсбурга, "вернувшись туда через сто лет”1.
Открытие синдрома годовщины
Другая причина моего обращения в исследованиях к личностному и семейному, к тому, что я как бы случайно назвала психогенеалогией2 и, главным образом, синдромом годовщины3 — это случай, который я констатировала лет пятнадцать тому назад. Тогда я только начинала работать с людьми, больными раком в финальной стадии по методу Симонтона — так, как я его понимала в 1975 г., пока не появилась его первая книга. Я с удивлением обнаружила тяжелейший рак у счастливой, цветущей новобрачной (она не переживала очень сильных стрессов) в том же возрасте (в тридцать пять лет), когда умерла от рака ее мать.
С тех пор я всегда вела систематический поиск в истории семьи, когда занималась больным: нет ли повторяющихся событий или проявлений "неосознанной, скрытой лояльности семье", неосознанной идентификации себя с ключевым, важным членом семьи... И часто находила такие случаи — рак в том же возрасте, что и у матери, деда, тети по линии матери, крестной, когда те умирали от этой болезни или несчастного случая.
Эти весьма многочисленные клинические замечания, эта интуиция были подтверждены статистическими исследованиями по синдрому годовщины, выполненными Жозефиной Хилгард. Я узнала об этих исследованиях в 1991 — 1992 гг.
Жозефина Хилгард (врач и психолог), изучая карты всех больных, поступавших в одну американскую клинику в течение нескольких лет (1954 — 1957), доказала, что внезапное начало психоза у больных во взрослом возрасте могло быть связано с повторением в семье травмирующего события, перенесенного в детстве, — потерей матери или отца по причине ее (его) смерти, помещения в психиатрическую клинику или несчастного случая. При повторении контекста, когда ребенок взрослеет и ему самому исполняется столько же лет, сколько было его родителю (когда тот, например, попал в психиатрическую больницу), а его собственному ребенку исполняется столько же лет, сколько было ему самому, когда его мать, к примеру, умерла или попала в больницу (двойная годовщина), — госпитализация в лечебное учреждение повторяется, и это "статистически значимо".
Я использовала одновременно генеалогическое древо и социометрические связи и то, что Морено якобы назвал геносоциограммой в давнем разговоре, который я плохо помню4 (но зато его помнила студентка медицинского факультета, беседовавшая об этом в Дакаре с моим коллегой и другом профессором Анри Колломбом после возвращения из Америки). Некоторые из нас вернулись к этому наследию в Ницце в 1980 г., его также можно отчасти проследить в работе другого ученика Морено — Натана Аккермана, который занимается в Соединенных Штатах семейной терапией.
"Дети и домашние собаки знают все..."
Четвертая причина моего интереса — это первый очень давний разговор с Франсуазой Дольто, когда после окончания моей учебы в университете в Соединенных Штатах я попросила ее присутствовать в качестве супервизора на моих первых групповых занятиях психодрамой. Она спросила: "А ваша бабушка, прабабушка были раскрепощенными женщинами или же приличными и фригидными?” На мой протест, что я этого не знаю и знать не могу, она возразила: "В семье дети и собаки всегда знают все, особенно то, о чем не говорят".
Это рассуждение Франсуазы Дольто стало моим первым введением в область "трансгенерационного метода" и непреднамеренной, неосознанной семейной “передачи”.
Обмены и взаимодействие
Следует также упомянуть тот факт, что до того, как я стала преподавать в университете Ниццы (в 1967 г.), у меня в Париже по четвергам регулярно собиралась группа психоаналитиков и психотерапевтов, чтобы побеседовать о своих подходах, поделиться поисками, обсудить интересующие вопросы. Среди них иногда были Франсуа Тоскель, Ив Расин, Жорж Лапасад, Николя Абрахам... Мы обсуждали проблему родовой передачи, наследования еще до того, как появилась книга"Скорлупа и ядро".
Увлекательнейшие дискуссии с Маргарет Мид (в 1956 г.) и Грегори Бейтсоном (в 1972 г.) раскрыли мне глаза на антропологический подход и метод наблюдения над естественным поведением, который развивался во Франции в ходе формальных и неформальных встреч по "человеческой этологии" с Юбером Монтанером, Жаком Коснье и, главным образом, с Борисом Цирюльником. Частые обеды (когда я делала крюк через Сан-Франциско) с Юргеном Руешем (между 1957 и 1975 гг.) раскрыли мне глаза на область "невербального", на язык тела, интеракцию и на то, как, наблюдая вблизи, можно почти угадать, что думают и чувствуют люди — по их невербальному поведению, мимике и жестам, кинестетике, проксемии, гармонии и синхронности движений.
Эта работа по невербальной коммуникации углубила то, что я начала делать с 1950 г. в психодраме с Дж.Л. Морено и особенно с Джимом Эннейсом, наблюдая, имитируя и используя язык тела при отзеркаливании, а главным образом — метод дублирования протагониста, его "второго я", alter ego. Работа продолжалась в течение десяти лет путем поисков и наблюдений, изучения видеозаписей. Она стала темой моей докторской диссертации в Сорбонне по невербальной коммуникации (1975).
Мой стиль работы
Для меня геносоциограмма, трансгенерационная контекстуальная психогенеалогия — это клиническая работа по наблюдению и синтезу, которая проходит в тесном сотрудничестве между "клиентом" (в том смысле, в котором этот термин употребляет Роджерс) и доктором "пси" (психотерапевтом, психоаналитиком, психиатром и т.д.). Предполагается, что клиницист очень уважительно относится к прошлому своего клиента, имеет острое "слух — зрение" и способен одновременно сконцентрировать свой интерес на клиенте, его истории, его речи и других способах самовыражения (например, на невербальной коммуникации). Он слушает то, что говорит клиент, и наблюдает то, клиент “транслирует” через чувства и эмоции, и в то же время держит в центре внимания его мыслительные ассоциации, используя свой контрперенос и пережитое. Доктор должен одновременно держать в центре внимания другого (клиента) и слушать свой "персональный радар" — быстро размышлять, схватывать на лету свои собственные ассоциации, использовать знания в области социологии, экономики, истории, искусства, для того чтобы при необходимости выстроить гипотезы и задать вопросы и таким образом "раскрыть" и "разговорить" клиента. И все это для того, чтобы "ухватить и потянуть красную нить", структуру, конфигурацию, паттерн семейной жизни клиента и его личной жизни в том контексте и на том языке, который является характерным и отличительным для прошлого его семьи и для его мифов именно в данной семье в широком смысле слова.
Я использую для этого свою клиническую практику психоаналитика (классическую, в духе Фрейда), групп-аналитика и психодрама-терапевта, мой “полевой” опыт психолога-социолога, клинициста и антрополога, работавшего на четырех континентах, свою привычку слушать, наблюдать, свой опыт в области вербальной и невербальной коммуникации — косвенного выражения чувств с помощью языка тела, позы, мимики и жестов, микросжатия мышц, ритма, остановки и возобновления дыхания, способа двигаться, садиться и вставать, предпочтений в цвете, одежде, украшениях, прическе, стрижке, ювелирных изделиях, синхронности жестов, открытия либо закрытия тела (когда руки скрещены или перед собой кладут портфель). И все это для того, чтобы как-то выявить то, что представляется мне значимым.
И уже на основе этого значимого я пытаюсь “разговорить” клиента и побудить его к ассоциациям в процессе работы с собой и членами его семьи (в особом психотерапевтическом пространстве).
На первом этапе я слушаю клиента, который рассказывает о себе и о своей семье, рисуя свое генеалогическое древо с комментариями на доске (при групповой работе) или на листе бумаги (при индивидуальной беседе и составлении анамнеза).
Таким образом, я использую, методику, основанную на составлении генеалогического древа, дополненного важными жизненными событиями: брак, вдовство, развод, рождение ребенка, уход детей, переезд, смерть, разрыв, отрыв от своих (переезд, уход помощницы по дому/кормилицы/няни). Я использую опросник Холмса и Райх по основным жизненным событиям (life events) уже лет пятнадцать. За это время я дополнила его. С помощью опросника я устанавливаю "потерю объекта любви" и совпадения возрастов и дат, синхронию и диахронию (синдром годовщины либо двойной годовщины, например, возраст матери и возраст дочери в момент траура либо разрыва отношений), а также повторение этой конфигурации в следующем поколении или через одно поколение (работа ведется по трем — пяти поколениям), чтобы выявить болезнь или несчастный случай, особенно при хирургическом вмешательстве. Я использую методику психогенеалогии или геносоциограммы при подготовке к операции или для борьбы с тяжелой болезнью, а также для того, чтобы предупредить либо преодолеть отставание в школе.
К слушанию я добавляю свой интерес к истории и историческим, художественным, социально-экономическим фактам, политическим, культурным, военным, даже спортивным событиям, важным для субъекта, событиям, которые помогают окрасить контекст и часто придают ему дополнительный смысл.
Мне кажется важным слушать и смотреть, по выражению Фрейд, с "плывущим вниманием" и быть, как говорил Карл Роджерс, сконцентрированным на субъекте так, чтобы войти в его личный мир и видеть его, как говорил Морено, "его же глазами", а слышать "третьим ухом".
Так можно услышать то, что говорит клиент, и помочь ему придать этому форму: прояснить его цели, жизненный путь, его трудности, идентичность или скорее идентификацию и контридентификацию, предпочтения и неприятия, его модель мира.
Клиент оформляет это на доске или на листе бумаги, а мы ему помогаем, иногда расспрашивая в нужный момент и/или побуждая высказывать ассоциации, следуя за “красной нитью” его (наших) ассоциаций или связей (так мы используем со-бессознательное того, кому помогают, и того, кто помогает, а также группы).
Геносоциограмма более сложна, чем генограмма. Она выявляет социометрические связи, контекст, важные события, задействуя помимо всего прошлый опыт и бессознательное терапевта и клиента (его сны, оговорки, ошибочные действия, свободные ассоциации).
Я мыслю интегративным образом, поэтому использую одновременно несколько концептуальных моделей.
1. Психоаналитический концепт скрытой лояльности семье Ивана Бузормени-Надя. В частности, выявление этой лояльности или неосознанной идентификации с членом семьи, часто трагически погибшим или пропавшим. Я следую также его идеям о "долгах и заслугах", о "книге семейных счетов" и “справедливости — несправедливости”.
Это подводит меня к выявлению у клиентов затаенной злобы, обиды, связанных с тем, что кто-то из членов семьи или соседей отнял у них что-то (вспомните последние фильмы с Ивом Монтаном: "Жан де Флорет" и его продолжение "Манон из источника"), возможному восстановлению утраченного, особенно если речь идет о попытках вернуть себе статус, потерянный кем-то из родных (часть классового невроза) — родственником, дедом, прадедом. Это может быть образование, дом, ферма, завод и даже возвращение в тот или иной район, город или деревню.
Это важно, даже через годы или века, как искупление геноцида армян или желание арабов-мусульман вернуть себе большую территорию: ведь спустя восемь веков об этом все еще говорят.
2. Концепции Абрахама и Тёрёк, связанные со “склепом” и “призраком”, который “внедряется” в потомка вследствие травмы, часто обусловленной несправедливыми событиями (родственник, умерший под Верденом в войне 1914-1918 гг., или погибший от газов в окопах, или же оставшийся без погребения). “Склеп” и “призрак” часто связаны с семейными тайнами, которые рассматриваются как постыдные (убийство, инцест, тюрьма, помещение в психиатрическую клинику, разорение, внебрачные дети, туберкулез, рак или спид, проигрыш в карты, потеря семейного состояния).
3. Семейные союзы с исключением некоторых членов (триангуляции Мюррея Боуэна).
4. "Замещающие дети", т.е. дети, которые были зачаты, чтобы заменить умершего (обычно ребенка, умершего в раннем детстве, но иногда и близкого родственника). Я устанавливаю соответствие и отмечаю на геносоциограмме связи по дате, а также по возрасту, интересуюсь теми рождениями, которые связаны с трауром (обычно по отцу или по матери мамы). Иногда речь может идти о "несовершë нном трауре" (Андре Грин привел пример "мертвой матери", т.е. матери, пребывавшей в депрессии, либо трауре в момент рождения ребенка, а значит, для него она как бы отсутствовала, была как "мертвая".)
“ Замещающие дети” (несовершë нный траур) отличаются от “детей — восстановителей”, которых принимают очень хорошо и в семье им отводится почетное место.
5. Школьные неудачи у способных детей, связанные с классовым неврозом, т.е. страхом или двойственным отношением — превзойти обоих родителей и/или оторваться от них в социальном, а затем и в профессиональном плане. Эти неудачи часто бывают обусловлены трудностями, которые испытывают дети при достижении того культурного уровня, которого не достигли родители (например, не сдавшие экзамен на степень бакалавра), и неосознанным двойственным отношением родителей к их социальному продвижению, которое воспринимается как "предательство" своего класса или среды происхождения.
6. Я уделяю особое внимание синдрому годовщины: рождение, свадьба, болезнь или смерть могут произойти в период (по возрасту и дате) годовщины события, важного для семьи или человека, — потери вследствие смерти, помещения в клинику или отдаления дорогого человека — члена семьи или друга, или любого другого "объекта любви". Это может быть и годовщина счастливого события (свадьба, рождение детей, получение призов, наград, праздник).
Я вмешиваюсь в процесс и часто перехожу к действиям, используя четыре этапа:
а) наблюдать, смотреть, очень внимательно слушать; давать слово клиенту, который по памяти строит свое генеалогическое древо, свою геносоциограмму;
б) выявить важный признак — вербальный или невербальный, часто сублиминальный;
в) придать смысл этому признаку, который рассматривается как значимый, важный (это работа со многими и разными референтами), затем задать ряд наводящих вопросов работающему субъекту;
г) установить динамическую связь между значением и знаком, использовать эту связь для продвижения субъекта к его целям, желаниям, его модели мира. Для этого я перехожу от внимательного выслушивания к активному диалогу, чтобы "подключиться" к тому, что кажется действенным для субъекта и его окружения, использую различные “сетки” интерпретации. Другими словами, мы имеем дело с интегративной психотерапией и интеракцией.
Материальные детали построения геносоциограммы
Требуется определенное время, чтобы по памяти выстроить свою геносоциограмму на основе генеалогического древа.
При нашем способе работы уделяют два-три часа на человека, чтобы "разобрать" ситуацию и представить ее графически (с момощью геносоциограммы), найти путеводную нить — “нить Ариадны”, за которую можно потянуть.
Во время первого индивидуального разговора с человеком, имеющим проблему, которую нужно решить, или с тяжелобольным я принимаю его в конце первой половины дня или ближе к вечеру, чтобы предусмотренное время можно было превысить. Врачи, работавшие с нами, рассчитывают на час-полтора для первой беседы, например, с больным раком, и на возможность занять часть времени от своего обеденного перерыва.
Синдром годовщины
У бессознательного хорошая память и, как нам кажется, оно любит семейные связи и помечает важные события жизненного цикла повтором даты или возраста: это синдром годовщины.
Мы нередко наблюдали, что рождение часто происходит тогда, когда как будто надо напомнить о важном событии в семье, грустном или веселом.
Очень многие дети рождаются как бы для того, чтобы отметить годовщину (дня рождения или смерти) матери мамы, как бы напоминая о связи матери с ее собственной матерью (или отцом), о том же самом месте рождения, — как будто существовала договоренность между бессознательным матери и предсознанием ее будущего ребенка о том, чтобы эти даты рождения стали значимыми.
Таким образом, часто можно расшифровать смысл преждевременного или запоздалого рождения по отношению к важному члену семьи — мертвому либо живому.
Многие замещающие дети рождаются день в день в годовщину рождения, смерти или похорон предыдущего маленького ребенка, мать которого не совершила траур, не оплакала его. Напомним, что психоаналитик Андре Грин нашел очень много случаев шизофрении у замещающих детей, рожденных от "мертвой матери", т.е. грустной, подавленной, либо находящейся в трауре (А. Грин, “Мертвая мать”). Ее присутствие мало ощущается (она как бы умерла). Достаточно часто встречаются люди, которые в конце жизни "ждут, чтобы проститься со всеми", своего дня рождения (скажем, 60, 80, 95 лет) и предусмотренного в связи с этим семейного праздника, или свадьбы внучки, или возвращения сына из путешествия.
После события критического, печального, трудного или драматического, такого, как внезапная смерть молодых родителей в результате несчастного случая, или помещение матери в клинику, часто спустя несколько лет происходит несчастный случай, возникает серьезная физическая болезнь (например, рак), психотический приступ (дочь или сын заболевает, попадает в аварию, в психиатрическую клинику в том же возрасте, в котором был умерший родитель). Это может произойти в день годовщины (в том же возрасте), либо через десять или пятьдесят лет. Так часто и бывает в случае двойной годовщины: ребенок, ставший родителем и достигший того возраста, что и его умерший родитель, и в то же время его собственному ребенку исполняется столько же лет, сколько было ему самому в момент потери.
Жозефина Хилгард использовала термин годовщина для обозначения этих специфических случаев психотических приступов, отмечающих возраст потери родителя и двойной годовщины при наличии ребенка того же возраста.
Я намного шире понимаю термин синдром годовщины, так как часто наблюдала повторения несчастных случаев, браков, выкидышей, смертей, болезней, беременности... в том же возрасте в двух, трех, пяти, восьми поколениях (т.е. "углубляясь" в семейную историю примерно на двести лет).
Легко перейти через два века, когда ребенок знает свою прабабушку и та рассказывает ему о своем детстве и о собственной прабабушке. Так рождаются живые рассказы о Революции или походах Наполеона — по рассказам пожилых родственников, портрету, медальону, картине, мебели, письмам, Библии...
Я широко иллюстрирую свои рассуждения клиническими случаями и рассказами о жизни (см. ниже "Рассказы о жизни").
Участие в событии даже через свою смерть6 можно бессознательно проигрывать по-разному. Некоторые отцы и матери ждут возвращения сына или свадьбы дочери, чтобы разрешить себе умереть.
Американские историки заметили, что второй и третий президенты США Томас Джефферсон (1743-1826) и Джон Адамс (1735-1826) умерли в один и тот же день (4 июля 1826 года), это пятидесятая годовщина подписания Декларации Независимости (4 июля 1776 года). Как будто они ждали этой даты, чтобы поучаствовать в событии празднования пятидесятилетия и затем уйти через "смерть".
Некоторые семейные или исторические совпадения можно лучше понять как реакции на годовщины, как синдром годовщины и, я бы сказала, как выражение семейного и социального трансгенерационного бессознательного.
Некоторые люди каждый год в одно и то же время испытывают чувство тревоги и подавленности — отчего, и сами не знают. Они не помнят, что это период годовщины смерти близкого человека — родственника или друга, и не могут установить сознательное соотношение между этими повторяющимися фактами.
Многие люди перенесли операцию именно в день годовщины смерти или несчастного случая с отцом, братом, родственником. Это как бы случайное совпадение обнаруживается, например, после постоперационных осложнений.
Вот почему я всегда считала важным рассказать о синдроме годовщины семейным врачам, хирургам, онкологам, психотерапевтам, социальным работникам, чтобы помочь в работе с их пациентам, поскольку очень часты случаи физической и психической уязвимости в периоды годовщины при мало понятных симптомах, неясных до тех пор, пока не выясняется их связь с годовщиной.
Американский врач Джордж Энгель изучал это явление на себе (1975). Он описал, например, свой сердечный приступ в годовщину внезапной смерти его брата (сорока девяти лет) из-за остановки сердца. И в первую годовщину смерти у него самого был серьезный сердечный приступ. Можно высказать гипотезу о бессознательной идентификации с братом, вызвавшей ту же физическую реакцию на стресс годовщины (страх смерти). Он реагировал таким же образом, правда, в меньшей степени. Джордж Энгель выжил и рассказал нам об этом. Он опубликовал статью, где описал свою тревогу в тот период (ему тоже было сорок девять лет). Он пережил еще один тревожный период, связанный с синдромом годовщины, со страхом умереть в том же возрасте, что и отец (в пятьдесят восемь лет); бессознательно он "предпочел забыть" этот возраст, чтобы выжить.
Именно этот тяжелый временной отрезок — тот же возраст, в котором умерли отец, брат, мать и другой близкий человек, я называю периодом уязвимости, связанным со "стрессом годовщины" (см. пример двух братьев, Бернара и Люсьена, выжившего и погибшего).
Часто внезапная смерть в разных поколениях впоследствии дает о себе знать в семейной истории через несчастные случаи. Их серьезность убывает на протяжении ста — ста пятидесяти лет, как, например, в истории с несчастным случаем во время Севастопольской битвы, или в истории с мальчиком Роже и началом учебного года, или с рождением детей в тот же день в последующих поколениях (например, внуков у тех, кто бы ранен под Верденом [21.02.1916]). Они родились 21 февраля 1996 или 11 ноября. Это форма невидимой лояльности.
Таким образом, мы имеем дело с напоминанием о пострадавшем дедушке или двоюродном дедушке, раненом или убитом на войне. А муки и травмы войны и прекращения боев после перемирия 11 ноября 1918 г. дают о себе знать через рождение или непроизвольные выкидыши*.
"Невидимые лояльности" и "фракталы"
Как я уже уточняла, синдром годовщины может являться как случаем повторения того или иного семейного события в одну и ту же дату или в одном и том же возрасте, так и бесконечного повторения одного и того же в нескольких поколениях (а иногда на протяжении жизни одного человека). Иногда речь идет о счастливом событии, а порой — о травматизирующем и тяжелом для семьи. Иногда нам (мне самой — и кое-кому еще) удавалось прерывать цепочку событий (см. представленные клинические случаи). Однако остается проблема поиска ответов на вопросы почему? и как? Какое можно предложить объяснение?
С 1950 г. я внимательно следила за работами Бенуа Мандельброта, и мне пришла в голову мысль о связи этих повторений с "фракталами". Более того, в 1999 г. ко мне обратились несколько специалистов по "теории хаоса" и "фракталам". Они полагали, что моя работа с носителями тяжелых заболеваний и синдромом годовщины являлась или могла являться умелым применением теории фракталов для решения проблем, связанных со здоровьем. Иван Геррини (профессор из штата Бразилия, специалист по теории хаоса) утверждает, что бесконечное повторение одного и того же является "фракталом", точно так же, как и извилистые очертания берегов Бретани, конфигурация снежинки, головка цветной капусты, биения нашего сердца (исследования Бенуа Мандельброта, 1975, 1959 — 1997). Конечно же, хорошо и естественно, когда происходят нескончаемые повторения биения сердца (это признак жизни) или воспроизводства клеток, но что же происходит, когда нечто вдруг разлаживается и начинается нескончаемое повторение раковых клеток (и это ведет к смерти)? Что изменилось? Хотя можно сказать, что ничего не изменилось.
Именно теории хаоса и фракталов могут подсказать, что самое незначительное событие может "все" изменить (классический пример — приведенный в 1970 г. Эдвардом Лоренцем, изучавшим прогнозирование погоды, о взмахах крыльев бабочки (butterfly effect). Так вот, сам факт взмаха крыльев бабочки в Амазонии может привести к торнадо в Техасе, что подтверждалось на примерах явлений, имеющих как естественно-научную, так и комплексную природу: состояние биржи, движение на автомагистралях, динамика ионов и воды в почве, кровообращение человека, экономические кризисы и депрессии (в экономике), футбольные состязания и т.д. Мне бы хотелось привести ясный и очень простой пример.
Я писала, что не верю в случайность (никакой психоаналитик в это не верит) и тем не менее... Однажды я сидела у себя дома перед экраном компьютера и выводила на принтер этот текст в одном экземпляре. Когда в приемнике кончилась бумага, компьютер выдал соответствующий сигнал. Не отворачиваясь от экрана, я протянула левую руку, заправила бумагу и... к моему великому удивлению, страницы начали переворачиваться, падая в корзину. Почему? Я не двигалась в своем кресле, вроде бы "ничего" не изменилось. И тем не менее что-то произошло, "остановив" одну последовательность и запустив другую. Но почему? "Ничего не изменилось", что могло бы мною осознаваться.
В той области, где все мы (я вместе с дорогими читателями) являемся специалистами (речь идет о трансгенерационных явлениях), отмечались случаи прекращения тяжелейших болезней (так происходило в отдельных случаях рака на завершающей стадии: после определенной работы метастазы и раковые клетки исчезали) в результате “раскодирования” синдрома годовщины и лояльности семье или "травматизма ветра пушечных ядер", тяжелой травмы, несоверш? нного траура после нелепой смерти (человека или животного из своего круга или круга семьи). Для этого очерчивается круг того, который "притягивает" повторения ("attractor"), ту или иную тенденцию в поведении. Однако задача научного обоснования (с использованием последних достижений науки и междисциплинарных подходов) и более полного объяснения явлений повторения и "аттракторов" все еще не решена.
Институт психотерапии и клинической психологии
ссылка скрыта
Анн Анселин Шутценбергер
СИНДРОМ ПРЕДКОВ. Трансгенерационные связи, семейные тайны, синдром годовщины, передача травм и практическое использование геносоциограммы