Английская библия и становление стиля метафизической поэзии

Вид материала

Содержание

To the Countess of Bedford
II. Научные статьи и тезисы выступлений

Подобный материал:

1 2 3 4

Ланселот Эндрюс, руководивший Первым Вестминстерским комитетом по переводу Библии короля Якова, владел пятнадцатью современными языками и шестью древними. Цитировал он обыкновенно на языке-оригинале. В одной из проповедей замечал, что «желал бы, чтоб ни одно из слов не было заужено переводом, но, насколько это возможно, оставлено в широтах исконного языка».Для не обладавших счастливым даром знания языков перевод, разумеется, предлагался, но с органичным вплетением чуткого и скрупулезного анализа, возмещавшего сдвиг «в иные широты». Его проповедь строилась как остро-умный комментарий Слова, приближение к истине за счет глубинного проникновения в строй библейской речи.

Библия раскрыта перед ним. Ему присуще чувство единого пространства Духа и всеобщей связи в каждый момент бытия. Эндрюс ощущал себя участником Священной истории. И в проповеди, и в молитве (его частные молитвы, «Preces Privatae», для частной духовной жизни англикан стали тем, чем «Книга общей молитвы» для публичного богослужения) он мыслил конкретными образами Священного Писания. Говоря о бедах церкви и государства, он видел равнодушие Саула, презрение Мелхолы, разорение дома Божьего Гофолией, братство Симона и Иуды. Он предельно внимателен к библейской символике. Соотнося жизненный опыт с библейским, замечал аналогии и в целом, и в деталях. Его сеть аналогий и соответствий необыкновенно густа.

Кроме Библии он использовал самые разнообразные религиозные сочинения, начиная с трудов Отцов Церкви и средневековых авторов (Тертуллиана, Иринея Лионского, Киприана, Иоанна Златоуста, Иеронима, Блаженного Августина, Алкуина, Фомы Аквинского и многих других), кончая молитвословами того времени. Не избегал он и древних: Еврипида, Цицерона, Горация, Аристофана, Сенеки. Слова, строки, фразы из тщательного отобранного наследия прошлого переплетались в соответствии с духом Священного Писания. Каждая строка несла предельно насыщенный смысл сама по себе и освещала предшествовавшую в неожиданном ракурсе. И в молитвах, и в проповедях – аналогичный подход.

По Эндрюсу, наилучший способ раскрытия смысла того или иного места Писания – через другие места Писания. Привлечение личного опыта казалось ему неприемлемым. Конкорданции по каждому поводу, балансировка или откровенное столкновение доводов – свидетельство и результат работы острого ума. После погружения в чтение Ланселота Эндрюса с его поразительной скоростью и всепроникновением мышления «не метафизическое» воспринимается как пресное, скудоумное с гипертрофированным авторским «я».

Один из центральных моментов метафизического – сущностная поэзия метафизики. Поэзия и проза в своих вершинных моментах предельно сближаются. Поэзия Эндрюса – в предельной тонкости чувствования библейского слова и способности самому работать на этом уровне. Как показать в проповеди преходящесть плоти, когда уже проговорен тот момент, что плоть обращается в прах, становится пищей червей? – Еще не исчерпанным образом травы: «Всякая плоть – трава, и вся краса ее, как цвет полевой». Сложно остаться на уровне этой красивой аналогии, но Эндрюсу это удается: «Пройдет коса, даже нет, лишь дунет ветер, и нас нет». Для метафизика важно не уйти в каждую из ситуаций, повторяющуюся всякий раз в жизнях человеческих. «Засыхая скорее травы, что непродолжительна; нет, увядая скорее цвета травы, чей срок еще кратче...» Мы знаем о чувствительности Ланселота Эндрюса: Ричард Дрейк говорил об оригинале «Preces Privatae», что он деформирован – омыт слезами раскаяния. Слезы – для уединенной молитвы, не для проповеди. Разговор о траве для Эндрюса, любившего полевые дороги, это как объяснение в любви; привлечение же личного опыта, мы уже отмечали, представлялось ему неуместным. Моменты высокого лиризма Эндрюс словно сознательно перебивал включением другого образного ряда: «...истребляемся скорее моли».

По мнению Эндрюса, язык (пусть и падшего человечества) сопричастен Божественному. Порождение человеческого слова и речи для него аналогично процессу создания Божьего мира из ничего (ex nihilo). Эндрюс считал, что во всем мире нет порождения чище, проще, абстрактнее, нежели порождение разумом слова. Из себя, посредством себя сама материя мозга порождает слово без какой-либо помощи, каких-либо треволнений и страстей. Таковым было порождение Слова от вечности. Согласно Эндрюсу, Слово позволяет человеку вступать в контакт с Божественным, причем в мире нет большего слияния и нет теснее взаимодействия за исключением одного – таинства Евхаристии.

Ланселот Эндрюс считал, что человеческий интеллект не способен создать что-либо новое, но за счет учения, прежде всего, может углубиться и понять существующие от вечности естественные законы и Божественные истины (иначе они так и могут остаться неоткрытыми). Для Эндрюса в Священном Писании, как в яслях, – воплощенное Слово. Мудрецам и пастухам в поисках Младенца помогали знаки – звезды. Слова – тоже знаки. Они ведут к Истине. Каждое слово – метафора, что ведет к большему, нежели само слово. Эндрюс стремился к Писанию – колыбели этого воплощенного Слова и обретению на пути языка.

Т.С. Элиот убедительно показал, что с течением времени «теологические интересы все более и более соединялись с политическими», причем «интенсивность теологических баталий была силой, разрушающей саму религию». «Религия и теология, забросив стремление к метафизической истине, развиваются в семнадцатом веке в направлении психологии». Психологический подход, пришедший на смену онтологическому, мерой всех вещей делал человека. Этой эпохой был востребован уже не теоретический, а «юридический ум», признающий относительность истин и значение самой системы. Таким умом, по Элиоту, фактически обладал Джон Донн. Ему посвящено четвертый параграф «Джон Донн. Усвоение пройденного».

М. Прац назвал Донна «юристом, выбирающим наиболее подходящие к случаю аргументы». По его мнению, «искателем универсальной истины» Донн не был. Я не стала бы утверждать с Т.С. Элиотом, что универсальная истина не интересовала Донна, но наблюдение Элиота относительно того, что в поэзии Донн задерживался не на истинности идей, а на самих идеях, на том, «как он их ощущает, словно это что-то, что можно потрогать и погладить», проницательно. В. Вулф в статье 1932 г. «Донн после трех столетий» справедливо фиксировала: «Он не только видел каждое пятнышко и морщинку, которые портили прекрасный абрис, но и с величайшим любопытством замечал собственную реакцию на эти контрасты и с готовностью ставил рядом два противоположных взгляда, чтобы проявить диссонанс».

Джон Донн расширил сферы и эмоциональный диапазон поэзии, «заземлил» метафизику и сделал ее отправной точкой для своих поисков. У Донна явлены черты, которые воспринимаются как характерные для духовной поэзии сэра Томаса Уайета, графа Сарри, сэра Филипа Сидни, графини Пембрук, Роберта Саутвелла, Ланселота Эндрюса, но процесс их усвоения прошел столь естественно и органично, что звучание однозначно его – донновское. Грандиозная заслуга предшественников Донна заключалась в том, что они обретали новую для английского языка свободу: в драматизации, метафоризации, ритмике и размерах. Донн на путях свободы не знал ограничений. В юности он, либертин, смело играл с библейскими топосами. Сочетая светское и библейское, «юридический» ум Донна обретал ту степень их взаимопроникновения, что характеризует стиль английский метафизической поэзии XVII в.

Эндрюс мыслил образами Священного Писания. У Донна Писание в чистом виде встречается редко. В «Послании к графине Бедфорд» ( To the Countess of Bedford) oбраз воскресения, вернее, многих воскресений замешан на дрожжах придворного этикета вместе с египетской составляющей (момент бальзамирования). Пасха, весна (и соответствующие им моменты исповеди, роста) воспринимаются как лексемы, задействованные для того, чтобы принести дань поклонения ей, графине.

Для Ланселота Эндрюса в каждом библейском образе или собранной им соответствующей коллекции, в каждом слове – бесконечная мудрость, куда он углубляется, приобщаясь к сокровенному и открывая обретенное сопричастным. У Донна любой образ становится запускным моментом все того же центростремительного движения (невозможно сказать, что вектор движения у Донна меняется на центробежный), но в таком случае центры стремления Эндрюса и Донна различны: Бог у Эндрюса, «я» в Боге – у Донна. Даже если мы имеем дело с «Литанией» (A Litany), в четвертой строке «мы» уступит место узнаваемо донновскому «я». В третьей части, посвященной Духу Святому (The Holy Ghost), образ человека как храма Духа Святого непременно и в первой же строке будет индивидуализирован: «O Holy Ghost, whose temple I/ Am, but of mud walls, and condensed dust...»

Вслушиваясь в написанное Донном, отчетливо ощущаешь, что ничьи усилия не прошли даром. Язык превосходно усвоил все наработанное и все достигнутое.

В Заключении подведены итоги работы.

Исследование показало, что потребность в Священном Писании на английском способствовала становлению национального языка, формированию особого – библейского языка. Мы наблюдали, как от смиренного вписывания в рукописи глосс, приобщавших пониманию сакрального текста на латыни, первооткрыватели Библии продвигались к все более уверенному говорению на родном языке. Сначала обнаружилась готовность воспринять и передать на нем «одно простое буквальное значение». Постепенно стала различима изощренная словесная и синтаксическая неоднозначность и многогранность Писания. Перевод с языка на язык, с культуры на культуру открывал жизнь смыслов, до того не явленных в национальном языке, и изменял мышление как причастных к переводу, так и всех воспринимавших Писание.

Обращение к ранней традиции поэтического переложения псалмов на английский тоже являет процесс перевода, но не с оригинала, а к тому времени уже существовавших на национальном языке переводов Библии и с тех или иных западноевропейских поэтических образцов (итальянских, французских, немецких, прежде всего), которые брал за основу автор. Так, сэр Томас Уайет начинает переложение покаянных псалмов с парафраза Пьетро Аретино, при этом для него важны «Enchiridion Psalmorum» И. Кампенсиса с латинским парафразом У. Цвингли и его переводом Джорджем Джойем, а также переводы Лютера, Тиндейла, Фишера. Сэр Филип Сидни в творческом отношении учится у Маро и Беза, пользуется существующими переводами на английском – псалмами Кавердейла и Женевской Библии, а также комментариями.

Степень творческого поиска при этом варьируется. Версификаторы довольствуются малым, мастера движутся в направлении обретения все большей искусности, красоты исполнения, индивидуальности и независимости. При этом следует помнить об отмеченном Х. Гарднер факторе добровольного ограничения – «писании в оковах», характерном для религиозной поэзии. Так, сэр Филипп Сидни, избавляя стих от «колченогости», оставляет предельную изощренность творческого поиска, свойственного для «Эклог» «Аркадии», за рамками псалмов.

Открытия совершаются и за счет проникновения в недра открываемых культур, и за счет уроков, получаемых от более развитых в поэтическом отношении европейских соседей, и за счет собственных новаторских подходов и решений. Слово Божие при этом предоставляет богатейшую почву.

Рассмотрение духовной поэзии являет, что черты метафизического стиля ощутимы уже в переложении псалмов Сидни, причем во многом они обусловлены самим Писанием – Книгой Псалмов, в частности. Освободив английские псалмы от неизощренности и пространности переложений, Сидни создает возможности для явления духа оригинала.

Мэри Сидни, графиня Пембрук, Роберт Саутвелл и Ланселот Эндрюс (все независимо друг от друга) способствуют активному приобщению английского языка, мышления, поэзии к метафизике. Все трое относятся к событиям Священной истории как частным, глубоко личным, сопоставимым с опытом обыденной жизни и культурным опытом современности. Остромыслие – их способ приближения к Божественному. Соединением, казалось бы, далеких понятий (для них – с их «иным пониманием причин и целей, телеологическим теплом и каузальным теплом, живым еще в мысли» – они далекими не были), обнаруживается истинное устройство мира, метафизические отношения.

Фактор времени играет свою роль. Не иначе как сменой времен – сменой всего уклада жизни, мышления, чувствования можно объяснить необходимость внесения «жесткости системы» мысли для «перевода небесного на земной» язык, явления концептов, ставших основополагающими для метафизиков. Сфера символа – совсем иная альтернатива для запечатления Божественного.

Отклонившаяся от чистоты метафизического познания построенная на кончетти поэзия («the conceited poetry») рассматривалась Элиотом как отступление от высоких образцов, своего рода деградация, «аффектированная, уклончивая, часто слишком искусно сделанная, изобретательная манера речи».

Основное содержание диссертации отражено в следующих работах:

I. Монографии, учебные пособия

Егорова Л.В. Английская Библия в культурной перспективе. – Вологда: ВГПУ, 2009. –110 с. (6.8 п.л.)
Егорова Л.В. “О героическом энтузиазме”, или Рождение метафизического стиля. – Вологда: ВГПУ, 2009. – 168 с. (8 п.л.)
Егорова Л.В. Литература английского Возрождения. – Вологда, изд-во ВГПУ “Русь”, 2005. – 239 с. (14.9 п.л.)
Егорова Л.В. Английская литература Средних веков. – Вологда, изд-во ВГПУ “Русь”, 2004. – 300 с. (17.6 п.л.)
Егорова Л.В. Англосаксонская литература. – Вологда, изд-во ВГПУ “Русь”, 2003. – 280 с. (16.2 п.л.)

II. Научные статьи и тезисы выступлений

Егорова Л. Языковое мышление Джона Донна // Вопросы литературы. – 2004. – № 4. – С. 101–124 (1.5 п.л.)
Егорова Л. Английская Библия XVI века в культурной перспективе // Вопросы литературы. – 2009. – № 2. – С. 299–31 (1.5 п.л.)
Егорова Л.В. Сидневские псалмы Давида // Проблемы истории, филологии, культуры. – Москва – Магнитогорск – Новосибирск. – 2008. –Выпуск XIX. – С. 187–199 (1 п.л.).
Егорова Л.В. У истоков новой английской поэзии. Псалмы графини Пембрук // Филологические науки. – 2009. – № 4. – С. 56–65 (0.5 п.л.)
Егорова Л.В. Псалтирь Сидни. Следует ли “переписать историю метафизического возрождения”? // Знание. Понимание. Умение. – 2009. – № 3. – С. 164–166 (0.25 п.л.)
Егорова Л.В. Покаянные псалмы сэра Томаса Уайета // Проблемы истории, филологии, культуры. Москва – Магнитогорск – Новосибирск. – 2009. – Выпуск XXII. – С. 401–404 (0.25 п.л.)
Егорова Л. О.А. Седакова. Апология разума. – Вопросы литературы. – 2009. – № 6. С. 360–363 (0.25 п.л.)
Егорова Л.В. Ланселот Эндрюс. “Preces Privatae” // Библия и национальная культура: Межвуз. сб. научн. ст. / Перм. ун-т. Пермь, 2005. – С. 69–77 (1 п.л.)
Егорова Л.В. О смысловой “многослойности” и трудностях перевода метафизического текста Джона Донна // Проблемы теории, практики и критики художественного перевода: Сборник научных трудов. – Нижний Новгород: НГЛУ им. Н.А. Добролюбова, 2000. – С. 60–77 (1 п.л.)
Егорова Л.В. “Поединки со смертью” Джона Донна // Anglistica. Сборник статей по литературе и культуре Великобритании. Вып. 8. – Москва-Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2000. – С. 7–20 (1 п.л.)
Егорова Л.В. “По ком звонит колокол” // Anglistica. Сборник статей по литературе и культуре Великобритании. Вып. 8. – Москва-Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2000. – С. 89–91 (0.1 п.л.)
Егорова Л.В. На пути к “третьему” Мору. Вступление к “Книге Фортуны” // Филология и человек. – 2008. – № 2. – С. 29–45 (0.75 п.л.)
Егорова Л.В. Эксперимент в “Эклогах” “Старой Аркадии” Ф. Сидни // Слово и текст в культурном сознании эпохи: Сборник научных трудов. – Вологда: ВГПУ, 2009. – С. 147–151 (0.25 п.л.)
Егорова Л.В. Священное Писание на английском. Первопроходцы // Мировая литература в контексте культуры: сб. ст. по материалам Междунар. науч. конф. (12 апр. 2008 г.) и Всеросс. студ. науч. конф. (19 апр 2008 г.). – Пермь, 2008. – С. 31–34 (0.4 п.л.)
Егорова Л.В. Рефлектирующее слово “Песен и сонетов” Джона Донна // PER ASPERA...: Материалы межвузовской конференции молодых ученых. – Череповец: ЧГУ, 2001. – С. 4–5 (0.1 п.л.)
Егорова Л.В. Метафизическое слово парных стихотворных посланий Джона Донна Кристоферу Бруку // Филологические чтения факультета иностранных языков. Материалы и тезисы докладов. Выпуск 3. – Вологда: ВГПУ, 2001. – С. 12–13 (0.1 п.л.)
Егорова Л.В. О подготовленной к печати книге для чтения “Англосаксонская литература” // Филологические чтения факультета иностранных языков. Материалы и тезисы докладов. Выпуск 4. – Вологда: ВГПУ, 2002. – С. 12–13 (0.1 п.л.)
Егорова Л.В. О подготовленном к печати учебном пособии “Английская средневековая литература” – Medieval Literature of England // Филологические чтения факультета иностранных языков. Материалы докладов. Выпуск 5. – Вологда: ВГПУ, 2003. – С. 19–21 (0.1 п.л.)
Егорова Л.В. “Не крепко любим то, что плохо зрим” (Символ креста у Джона Донна) // IX Ежегодная международная конференция Российской ассоциации преподавателей английской литературы. Жанровая теория на пороге тысячелетий. – М.: МПГУ, 1999. – С. 54–55 (0.1 п.л.)
Егорова Л.В. “Тамерлан, прикованный к кафедре”? (к вопросу о жанре проповеди в творчестве Джона Донна) // XI Пуришевские чтения. Всемирная литература в контексте культуры. Ч. 1. – М.: МПГУ, 1999. – С. 57–58 (0.1 п.л.)

Blog

Английская библия и становление стиля метафизической поэзии

Содержание