Протопресвитер Василий Зеньковский пять месяцев у власти (15 мая -19 октября 1918 г.) Воспоминания Публикация текста и редакция М. А. Колерова Материалы по истории церкви книга

Вид материала

Книга

Содержание Глава II.Пути разрешения русско-украинской проблемы. Вопросы об Украинском Учредительном Собрании.

Подобный материал:

• Школа Своего Дела Управление, 509.38kb.
• Протоиерей Василий Зеньковский "Храмовое действо как синтез искусств" так назывался, 200.12kb.
• Правда о Сардарапатской битве, разгроме турецкой армии, победе армянских воинов, народных, 641.86kb.
• Апологетика Прот. В. Зеньковский Париж 1957, 9519.38kb.
• Редакция текста: Шереметьев, 502.64kb.
• Книга названа "Очерки истории". Показать, как создавалась, чем жила и дышала школа, 8734.77kb.
• Н. К. Величко Узок путь, ведущий в жизнь, 2461.53kb.
• Norilsk Nickel Investments Ltd., опубликовала неаудированные промежуточные финансовые, 7.32kb.
• Архив Александра Н. Яковлева, 216.42kb.
• Философские Основы Истории приложение к журналу «москва» Тихомиров Л. А. Религиозно-философские, 1458.64kb.

Глава II.
Пути разрешения русско-украинской проблемы.
Вопросы об Украинском Учредительном Собрании.

В этой последней главе мне хотелось бы коснуться вопроса чисто практического, стоящего в глубокой связи с тем, что было сказано выше — и вместе с тем очень актуального по тому значению, какое оно имеет в современном украинском политическом сознании — вопроса об Украинском Учредительном Собрании, о его необходимости и возможности, о его целесообразности и его значении с различных точек зрения. Вопрос этот вовсе не надуман, наоборот, мы найдем его во всех украинских политических чаяниях. Для политической украинской интеллигенции, даже готовой идти на федеративную связь с Россией, быть может, готовой перейти к системе автономии, этот вопрос является conditio sine qua non. Украина, в лице своей политической интеллигенции, хочет непременно иметь свое Учредительное Собрание — отдавая ему в руки право решить судьбу Украины. Как бы ни склонялась украинская политическая мысль перед суровыми данными действительности, но она глубоко и повелительно чувствует, что не имеет права сказать ни "да", ни "нет" любому строю Украины — не получив голосования правильно избранных представителей Украины. Здесь не утопия "volonte generale", не миф о "vox populi", а просто неотвратимое сознание, что огромную, веками выдвинутую проблему Украины как целого не вправе решить никакие конгрессы политических партий. Сама Украина, в лице своих представителей, свободно и трезво должна решить свою судьбу — и перед волей народа должна будет склониться всякая ответственная политическая мысль. Можно, конечно, вовсе не спрашивать свободного мнения Украины, можно простым путем принуждения заставить ее принять тот или иной режим — это разумеется можно. Но тогда невозможно не только рассчитывать на "сближение" России и Украины, но даже на простое сотрудничество с украинской интеллигенцией. Ей, быть может, и придется подчиниться — но только для того, чтобы уйти в подполье и подготовлять восстание...

Необходимо считаться с этой политической психологией украинской интеллигенции. Насколько я ее понимаю, она совсем не есть "выдумка", игра или фанатическая одержимость — она уходит своими корнями очень глубоко в особое чувство, которым так богата украинская интеллигенция — чувство неразрывной связи с народом. Украинская интеллигенция не оторвана от своего народа, как это мы

227

видим в российской интеллигенции, и ее близость к народу сделала невозможным и ненужным что-либо аналогичное российскому народничеству, — по той простой причине, что "народнической" украинская интеллигенция всегда была по самому существу своему, по особенностям своей социальной истории. Без народа, без его голоса политическая украинская интеллигенция — кроме политических шарлатанов — никогда не возьмется решать основной вопрос об Украине, об ее дальнейшем существовании. Обращение к народу — хотя бы и не в форме учредительного собрания — совершенно и категорически обязательно для нее. Хорошо ли это или плохо, но это так, — я утверждаю всю реальность и значительность этого тезиса со всей настойчивостью и серьезностью. Насколько я знаю психологию украинской интеллигенции, я категорически утверждаю свой тезис.

Но обращение к народу не может быть допущено в форме референдума, как это теперь — после Версальского мира — стало модным. Необходимо гласное обсуждение всех основных сторон в русско-украинском вопросе — и не только для того, чтобы дать "выговориться", но гораздо больше для того, чтобы дать диалектическую возможность найти решение, которое разумно и трезво взвесит все моменты в вопросе, учтет все различные течения. Всякий парламент, созванный для этой цели, неизбежно станет "учредительным собранием", ибо от его свободной воли будет зависеть утверждение или отклонение связи с Россией, формулирование той или иной системы, в которую эта связь будет приведена. Многих пугает или отталкивает самое слово "учредительное собрание", с которым у многих связана тяжелая ассоциация. Но что делать — иного способа узнать "волю народа" — если вообще хотеть ее узнавать, как только дать свободу парламенту высказаться по существу вопроса, т. е. усвоив ему учредительные функции, невозможно.

Но Учредительное Собрание должно предшествовать определению взаимных отношений Украины и России — а до тех пор какой же должен быть режим на Украине? Она должна оставаться самостоятельной? Но если так, то есть ли гарантия, что те власти, которые будут управлять Украиной, дадут свободу Учредительному Собранию выразить голос народа, что не будет обычного давления на избирателей? Жизнь не решит ли вопроса — или, по крайней мере, не заострит ли его раньше, чем Учредительное Собрание выразит волю украинского народа? Ведь если Украиной, по ходу событий, будет управлять общероссийская власть, то

228

не будут ли украинцы заранее опорачивать и бойкотировать Учредительное Собрание, созванное под покровительством общероссийской власти? Ведь те или иные злоупотребления и ошибки, даже при самом искреннем желании центральной власти всегда возможны на местах? Не является ли поэтому идея учредительного собрания простой идиллической мечтой, неосуществимой в наше "военно-полевое время"?

Одновременно возникает вопрос: если предоставить Украинскому Учредительному Собранию решить вопрос о формах отношений к России, то почему это определение должно быть односторонним? Почему нужен голос одной Украины и не должен быть спрошен голос России? Ведь, если серьезно относиться к идее Украинского Учредительного Собрания, то надо быть готовым к тому, что это Учредительное Собрание объявит не федерацию и даже конфедерацию с Россией, а просто провозгласит Украину суверенным, независимым государством, которое с Россией вступит как с соседкой в такие же договорные отношения, как и с Польшей и Румынией и т. д. Возможность такого решения не только не исключена, а наоборот, довольно даже вероятна — как в виду прямых заявлений украинских партий, действующих ныне, так и потому, что идее "суверенной Украины" так "серьезно" сочувствует Германия, быть может, Чехия, быть может, Румыния и даже Англия и Франция. Как же русскому политическому сознанию идти на Учредительное Собрание, стоя перед возможностью отрыва Украины от России. Или, объявляя себя сторонником Украинского Учредительного Собрания, русские политические деятели должны заранее оговорить, что это Учредительное Собрание не может вотировать суверенности Украины? Конечно, такая оговорка означала бы превращение самого Учредительного Собрания в комедию: ведь весь же смысл его, даже с русской точки зрения, в свободном волеизъявлении. Нельзя же сказать так: мы не допустим никогда отрыва Украины от России, но даем свободу украинскому народу сказать свое слово лишь об форме его связи с Россией; в случае же, если Учредит. Собрание провозгласит отрыв от России, русские политические течения свободны от всяких обязательств и свободны стоять за те меры, какие они найдут необходимым для восстановления единства Украины и России? Говорить так значит угрожать войной в случае отрыва от России, т. е. не только не способствовать росту мирных и доброжелательных к России чувств на Украине, а наоборот, заострять и ухудшать положение. Вообще можно так формулировать смысл всех тех возраже-

229

ний, которые только что приведены: идея Учредительного Собрания таит в себе такие неразрешимые трудности, что выбраться из них едва ли будет возможно — и потому лучше отказаться совсем от идеи Украинского Учред. Собрания и помимо него искать способов соглашения с украинской политической интеллигенцией.

Это, конечно, очень легко сказать, но я лично думаю, что это просто нереальный проект. Найти соглашение с украинской политической интеллигенцией или думать ее игнорировать, рассчитывая на то, что народ не с ней — совершенно невозможно: тогда нужно тоже быть готовым к войне и следовать Вас. В. Шульгину с его упрощенной схемой управления Украиной в духе старых генерал-губернаторств. Я вообще готов сказать, что, возможность войны между Россией и Украиной — в форме ли обычной войны или в форме восстания (в случае если Украина силой событий окажется под эгидой общероссийской власти) — чрезвычайно велика. Я не склонен даже очень бояться ее, но при одном условии — если у русских политических партий будет все же готова и мирная программа для Украины — вплоть до Украинского Парламента с учредительными функциями. Это звучит парадоксально и противоречиво — я согласен, но попробую объясниться и выяснить, как я смотрю на пути осуществления той мирной программы русско-украинского сближения, поисками которой мы сейчас заняты.

Русское политическое сознание едва ли будет управлять событиями, из которых сложится — сразу или в несколько этапов — освобождение России от власти от большевизма. События эти будут определяться различными историческими силами, как внутрироссийского, так и международного характера. При этом возможны два варианта — что в ходе этих событий Украина окажется внутри общерусского целого (при попытках оторваться от нее) или же она оторвется от этого целого и тем вызовет у общерусской власти неизбежность войны за включение Украины в Россию. Весь этот период, конечно, не будет "парламентским" — хотя бы парламент и был налицо; по стилю своему он неизбежно будет военным, если угодно — диктаторским. К этому периоду не может относиться идея Украинского Учредит. Собрания, которое предполагает стабилизацию положения Украины внутри России (иначе ведь ни к чему и предлагать оторвавшейся Украине то, что она и без России сможет осуществить). Иными словами, включение Украины в состав России есть логическая предпосылка лозунга "Украинское Учредит. Собрание" — и потому, что этот ло-

230

зунг вне этой предпосылки бессмысленен и пуст — и потому, что Россия не может и не должна терять Украину. Украина должна это знать — хотя бы это знание далось ей в итоге кровавой войны; "уступить" Украину кому-нибудь другому (а реальное независимое существование Украины вне России вообще невозможно) Россия не должна — и лозунг Учредит. Собрания, как я выдвигаю его, не имеет ничего общего с пресловутым принципом "самоопределения народностей". Вопрос о необходимости Украине быть в составе России имеет для России такой категорический и безусловный характер, что просто не может быть и речи о том, чтобы ждать от Учредит. Собрания, захочет ли оно, как Богдан Хмельницкий, соединиться с Россией или нет. Украина должна считаться с тем, что Россия ни за что никому не уступит Украину — как бы ни складывались исторические обстоятельства, какова ни была воля самой Украины. Даже против воли Украины она должна быть в составе России — и это должны твердо и раз навсегда понять украинские политики, если они хотят понимать реальную историческую обстановку. Это не каприз, не "Wille zur Macht" со стороны "Московии" — это суровая и глубокая необходимость, с которой должна считаться украинская политическая мысль. Россия не может быть без Украины — по политическим и экономическим причинам, для нее (России) это суровый императив ее истории, ее судьбы. Тут просто нет вопроса — и как бы ни возмущались этим украинские политические деятели, но перед неотвратимостью этого как раз и должна смириться трезвая и разумная украинская политическая мысль. Если Украине будет угодно воевать с Россией — пусть воюет, — но чего бы России ни стоила война с Украиной, она будет ее вести "до победного конца". Вопрос, который стоит на очереди, заключается поэтому не в том, быть или не быть Украине в составе России — вопроса здесь нет потому, что это пребывание Украины в составе России есть неотвратимая историческая необходимость; вопрос идет только о том, как ей быть в составе России. Самая неотвратимость пребывания Украины в составе России вовсе не предрешает формы ее вхождения — и со стороны России должно быть все сделано для того, чтобы в этом вопросе (т. е. вопросе о том, в какой форме должна Россия включать в себя Украину) была дана свобода "самоопределения" для украинского народа. Основной темой для Украинского Парламента с учредительными функциями был бы вопрос о выборе между федеративной системой или автономией — и хотя с точки зрения России выгоднее

231

федеративная система, но она не должна быть навязываема Украине. Политическое сознание Украины должно иметь свободу осознать границы своего самоопределения; зная, что Россия не допустит отрыва от России, политическая мысль Украины должна иметь свободу в диалектическом изживании основных трудностей, связанных с проблемой русско-украинских отношений. Парламенту должна быть дана полная свобода в выявлении и "самостийнических" течений; весь смысл Учредительного Собрания (с русской точки зрения) заключается в том — не найдется ли в украинском политическом сознании достаточно трезвости и выдержки, чтобы понять, что отрыв от России невозможен, что он приведет к жестокой и ненужной борьбе. Ставка на трезвость и рассудительность означает желание со стороны России найти точку опоры в добровольном и трезвом подходе к русско-украинской проблеме, — ибо если этот подход может быть найден, может одержать верх в Учредительном Собрании — тогда откроется возможность не просто мирного, но и творческого соучастия в общей жизни. Русская политическая мысль в лозунге Учредительного Собрания обратилась бы к тем течениям украинским, которые сознают всю реальную историческую обстановку и освободились бы от напрасной и нереализуемой мечты о независимости, — ища в этих течениях отзвука на свой призыв к совместному строению России, как строилась она совместно в XVIII и XIX век.

Но не назовут ли украинские политики такой подход к ним насмешкой и издевательством? К чему говорить о свободе на Украине, раз заранее этой свободе не уделяется места? Если русские с своей стороны предрешают то, что Украине должно оставаться в составе России, не спрашивая об этом самой Украины — какой смысл выдвигать лозунг Учредительного Собрания? Уж если дело идет о насилии, следует ли говорить о свободе — иначе как издевательством не могут звучать такие речи... Я совершенно уверен, что в ответ на лозунг об Учредительном Собрании будут раздаваться такие именно речи со стороны украинских деятелей, весь вопрос в том — не послышатся ли и другие голоса? Если история принуждает Россию к тому, чтобы Украина оставалась в ее составе, если неотвратимая неизбежность этого диктует повелительно твердость и определенность в данном вопросе — то неужели этим исключается возможность братских отношений и братского сотрудничества, возможность призыва разделить ответственность за Россию? Если Украина уклонится от того, чтобы разделить эту ответственность и предпочтет пассивно принять, как акт

232

насилия, то, что необходимо России, — это, конечно, ее воля, но это будет таким историческим безумием, таким безответственным, скажу резче — предательским актом со стороны политической интеллигенции в отношении к Украине, которого ей никогда не простит история. И долг России до последней возможности искать мирного, свободного соглашения (в пределах, диктуемых суровыми историческими условиями), — этого свободного соглашения и должно добиваться через Учредительное Собрание. Если Украинское Учредительное Собрание вотирует отрыв от России, это будет значить объявление войны России — иного смысла такой вотум не может иметь. Но, помня тяжкое положение украинской политической интеллигенции, Россия должна дать максимальные условия для того, чтобы украинская политическая мысль сама, свободно пришла к неотвратимости, к неизбежности пребывания в составе России и, похоронив нереальную и бесплодную мечту об украинской суверенности, перешла к подлинному вопросу, который перед ней стоит — к вопросу о форме связи с Россией. Пока не угасла надежда, что трезвость и ответственность за судьбы Украины победят романтику и мечтательность в украинском политическом сознании, до тех пор Россия должна мужественно и терпеливо ждать вотума Учредительного Собрания. Обращение к украинскому народу через созыв Украинского Парламента с учредительными функциями с предоставлением ему полной свободы в прениях есть обращение к его историческому инстинкту, есть доверие к его политическому реализму, есть призыв к мирному сотрудничеству и слиянию.

На этом я бросаю свое эскизное изложение тех выводов, к каким я пришел, размышляя о русско-украинской проблеме еще в бытность мою Министром Исповеданий. Мне кажется, что я тогда имел возможность понять украинскую стихию во всей ее глубине — и никогда у меня при этом не исчезала надежда на возможность разумного и свободного, достойного сговора России с Украиной. Я знал и знаю, что на обеих сторонах есть нетерпеливые политики, заменяющие мудрость страстностью, реализм — темпераментом, есть политики, для которых не существует в истории ее указаний, которые не хотят считаться с тем, чтобы устроить взаимные отношения так, чтобы не ронялось ни одной стороной ни достоинство, ни верность своей национальной стихии. Мы — говоря об обеих сторонах — обязаны, после трагических лет большевизма — искать мирного разрешения трудных вопросов, мы должны идти на всевозможные

233

уступки, посколько они допускаются историческими условиями, мы должны искать сговора. Союз России и Украины неразрывен — и тщетно было бы [пытаться] разорвать его, но должно всемерно стремиться к тому, чтобы сознание этой "неотвратимости" не принижало и не угнетало более слабой стороны, а выступало лишь как объективная историческая необходимость. В лозунге "Учредительного Собрания" заключено уважение к свободе украинского политического сознания, хотя при этом вовсе не отменяется то, что диктуется историей — ибо не от воли русских политиков зависит изменить суровые итоги истории.
На этом кончаю свою "программу", которую я вместил в мои записки лишь для того, чтобы до конца договорить то, что в намеках было высказано раньше.

234

Заключение.

Мне остается сказать в заключение лишь несколько слов.

Большевизм вошел в историю России не только как разрушительная сила, но и как положительный фактор, ибо только при нем до конца обнажились те проблемы, от неразрешенности которых страдала русская жизнь. Я держусь взгляда, что таких нерешенных старой русской жизнью проблем было две — национальная и социальная; я думаю также, что до тех пор, пока не насытится жажда русской жизни в правильном решении этих двух задач, — не будет достигнуто равновесие в русской жизни. И если большевизм падет, как политическая система, но революционные процессы будут не "разрешены", и загнаны в подполье — желанной "органической" эпохи в России все равно не наступит. В украинской проблеме, близко стать к которой пришлось мне, войдя в состав гетманского правительства, перед нами с особой напряженностью встает именно национальная проблема будущей России — конечно, не во всем своем объеме, но во всей своей глубине. Россия без Украины быть не может, Украина России нужна так глубоко и так разнообразно, что от правильного, т. е. исторически плодотворного, несущего с собой мир и творчество решения, зависит и судьба России. Если Украина останется в России, но не найдет для себя мирного исхода, творческая сила Украины, Украина будет очагом заразы, источником длительных потрясений, могущих потрясти окончательно существование России. Русская политическая мысль должна сознать это со всей силой.
Мне кажется, что та система культурного параллелизма, которую проводил Василенко в школьном деле, та система в церковной жизни, которую проводил я в своей области, — намечают путь такого разрешения вопроса, при котором может быть удовлетворена основная и главная потребность Украины — потребность творческого развития украинской культуры. Украина духовно еще не потеряна для России, еще не поздно духовно срастись России с Украиной — и тот факт, что украинское сознание в подавляющем проценте развивается обычно в тонах антирусских, еще не стал фатальным и непоправимым. Должны быть сделаны навстречу Украине те шаги, какие были сделаны нами в гетманский период, должна быть проявлена смелость и мудрость вплоть до созыва Украинского Учредительного Собрания с полной свободой суждений, но с кате-

235


горически ясным заявлением, что Россия не может допустить отрыва от нее Украины.

Гетманский период в истории русско-украинских отношений не должен быть забыт. Не нужно его возвеличивать или разукрашивать, но должно быть изучено все то положительное, что было сделано или что было начато — для того, чтобы из этого можно было извлечь надлежащий урок для будущего. Значение же гетманского периода в том и заключается, что он счастливо сочетал в себе искреннюю и подлинную любовь к Украине, подлинное желание помочь ей подняться и окрепнуть — с глубоким сознанием неразрывной связи с Россией. О себе лично скажу, что считаю своей заслугой, которая исторически погасла благодаря тому, что произошло после меня, но которая в своем смысле остается неизменной — то, что пути украинской церковной жизни я направлял столько же на блага ее для Украины, сколько и для России.