Geum.ru

Начало формы Конец формы

Вид материалаДокументы

Содержание


Петрарка и пришвин
Подобный материал:
1   ...   66   67   68   69   70   71   72   73   ...   84

ПЕТРАРКА И ПРИШВИН


Главный водораздел заповедных высокогорий Западного Кавказа от Чугуша

до Кардывача - таков был объект наших исследований. Два звена этого барьера

оставались еще непосещенными: массив Псеашхо и вся цепь вершин Ассара – гора Воробьева - Дзитаку, связывающая Чугуш и Псеашхо. У нас зародилась дерзкая и не совсем разумная мысль - пройти гребнями от Ассары к Дзитаку в обход диких верховьев Лауры.

Наблюдатели на кордоне Ачипсе показывают на начало тропы на Ассару, а

об остальном пути ничего сказать не могут: пройти там трудно, и поэтому сами

они никогда там не ходили.

Тропа, по которой мы двинулись, ведет по крутому коньку отрога,

разделяющего долины Ачипсе и речки Ассары. Щебнистые взлобки, дубняк с

азалеевым подлеском. Крутизна такая, что вьючная лошадь здесь не пройдет. Мы

несем на себе пожитки и провиант на десяток дней трудного пути. Килограммов

по тридцать у нас с Володей, да не меньше двадцати четырех у Наташи. При

такой крутизне и грузе подъем оказывается изнурительно трудным. День выдался

жаркий. Свежестью горной прохлады и не пахнет.

Почему наблюдатели не посоветовали нам взять с собою воды? Ведь путь по

гребню держит нас в наибольшем отдалении от любых родников, а вода

встретится нам только за гребнем Ассары.

К счастью, кругом много черники, лесной черники - "кавказского чая"*,

густой и рослой, в человеческий рост! На ветвях гроздьями висят

сизовато-черные ягоды, иногда матовые, иногда блестящие. На припеке бывают

такие


* Ароматный настой приготовляется из листьев этого растения. Весной

очень вкусны его нежные лиловатые цветы.


крупные, что кажется,- чем не виноградные? Накидываемся на водянистые,

сладковатые ягоды - они помогают время от времени превозмогать жажду.

Почему-то на этом отроге Ассары, как и на краснополянском Ачишхо,

совсем нет зоны пихт. Идем сплошным буковым лесом - это еще больше усиливает

однообразие пути. Тропа еле видная. Да и кому тут ходить? Раз в год

наблюдателям при учете туров?

Дело клонится к вечеру, а мы не достигли еще и криволесья. Придется

заночевать прямо на отроге. Неуютный ночлег без горячей пищи, без чая.

Сбрасываем рюкзаки. Спускаемся с Наташей метров на пятьдесят вбок,

огибая полосу кустарников, в поисках более уютного места для бивака.

Огромный бук. Под ним сравнительно ровная площадка, взбугренная только

узловатыми корнями могучего ствола. Чем не место привала?

- Наташа, вода!

В одном месте корни образовали замкнутую впадину, ванночку, в которой

еще с прошлой недели сохранилась дождевая вода. Пробуем ее на вкус с ладони.

Гниловатая, застойная - в ней "настоялись" и листва и мелкие прутья... Пить

чай из такой жидкости, может быть, и не захочется. Но суп или кашу сварить,

вероятно, можно.

Что ж, сходим за вещами и - все-таки у воды! - организуем под этим

буком ночлег.

Поднимаемся к Володе взять вещи, а он уже их распаковал, расчистил

неплохую площадку на самом гребне, притащил несколько коряг и разводит

костер. Нашим намерением переселяться куда-то вниз недоволен. Когда так

тяжел подъем, не хочется расставаться ни с одним метром завоеванной высоты.

Ну что ж, спорить не стоит.

Палаточный полог решили не натягивать. Беру два котелка, кружку и еще

раз спускаюсь к буковой ванночке с водой.

Смеркается. Таинственная хмуроватая тишина в кустах. Величаво

простерлась крона великана дерева над пепельно-серой колонной ствола. В лесу

остро-кисловатый запах - кажется, что пахнет прелой листвой, но мы ужо

знаем, что этот специфический "аромат" издает ее житель - червячок, так

называемый вонючий кивсяк. Нам и этот запах стал теперь приятным, родным.

Буковый лес. Пахнет кивсяком. Значит, мы дома.

Наливаю кружкой воду из корневой ванночки, стараясь не взмутить

придонный ил. Набирается два котелка рыжеватой воды. В последнюю кружку

зачерпнулась уже коричневая жижа.

Тихо взбираюсь обратно к задымившему костру. Осторожно, чтобы не

пролить ни капли драгоценной рыжей воды, вешаю оба котелка на палку и

укрепляю ее над костром через две рогульки.

Совсем смерклось. Тишина, лишь изредка нарушаемая далекими

захлебывающимися криками сов. И вдруг в тех самых кустах, где я только что

наливал котелки, раздается шум и треск, словно от движения какого-то

крупного зверя. Это не шаги, а прыжки. Сучья ломаются и хрустят под резкими

рывками. На время шум стих - видимо, зверь остановился в недоумении. Потом

раздался его голос - грозный, сиплый, рыкающий лай, басистый кашель с

хриплыми раскатами. Кто это? Наш опыт еще так ничтожен - ведь мы не знаем

голосов ни медвежьих, ни вольчих, ни рысьих.

Но это рыкание разгневанного зверя (не тем ли он рассержен, что

обнаружил ванночку пустой, быть может, его единственный в этих местах

водопой?), этот бас своим тембром напоминал нам голоса львов и тигров за

решетками зоопарка. Только тут голос был отрывистее, раскаты короче.

Единственное, что мы могли предположить: перед нами барс, точнее -

серый кавказский леопард. Мы знали, что несколько семей этого страшного

животного еще существует в глубинах заповедника. Встречи людей с барсами

были крайне редки. Наблюдателей обязывали зарисовывать любой след барса.

Однажды был найден медведь, задранный барсом.

Два молодых человека и девушка, вооруженные только тремя геологическими

молотками,- что мы могли сделать, встретив такого грозного зверя?

- Веселее костер!

Хорошо, что Володя притащил много сушняка. Кто знает, пусть зверь и

примолк, не будет ли он нас сторожить? Каково было бы уходить от костра в

ночную тьму искать новые коряги на топливо? Бросающий в дрожь сиплый рык мог

раздаться в любое мгновение снова.

Костер пылал, и в его свете окружающая тьма сгущалась в непроницаемые

стены. Разглядеть зверя, если бы

он даже и вышел из кустов, было немыслимо. Мы еще с полчаса прождали

появления зловещего гостя, а потом принялись уплетать жидкую гречневую

кашицу, сваренную на настое из буковой листвы. Каша все же получилась

съедобная.

Как быть дальше? Мы достаточно измучены подъемом и могли бы непробудно

заснуть тут же. Но спать, прослушав такую басистую колыбельную хищника?

Решаем по очереди дежурить у костра для поддержания хотя бы скромного огня.

Первым бодрствует Володя, а мы с Наташей быстро проваливаемся в глубокий

сон. Показалось, что через две минуты, а на самом деле через два часа Володя

разбудил меня и, улегшись сам, немедленно захрапел.

Друзья спят. Таинственный ночной лес. Черный мир и в центре его этот

единственный огонек. Где-то бродит или притаился в засаде неведомый

облаявший нас зверь. Экономно подбрасываю в костер сушняк, его должно

хватить до рассвета. Решаю на досуге перезарядить фотокассеты и лезу в

карман рюкзака. Что это? Книжка. Фу, как нелепо! Идем в такой трудный поход

и не разгрузили рюкзак от лишней тяжести - тащим с собою целую книгу...

Это оказался Пришвин - "Жень-шень" и еще несколько рассказов - чтение

для такой обстановки вполне подходящее. Справившись с кассетой и поддав

огонька, погружаюсь в описание дальневосточного леса, его зверей и ручьев.

Как кстати, вот место, где рассказывается о барсе, о том, что этот зверь

обманывает охотника и сам следует по его стопам. Не окажемся ли и мы

назавтра в таком положении, что обрычавший нас барс пустится нас же

сопровождать?

Уже начинало светать, когда я разбудил Наташу дежурить и показал ей в

назидание соответствующие строки Пришвина о барсе. Еще через два часа все мы

были уже на ногах, доели вчерашнюю кашу и вновь пошли на подъем. Иногда

оглядывались - не сопровождает ли нас зверь по пришвинскому рецепту. Выйдя

на луга, окончательно убедились, что "конвоя" нет. У первых же снежных

пятнышек утолили жажду.

Не буду описывать новых непривычных поворотов, в которых с лугов Ассары

открылись нам уже знакомые панорамы, выявляя то тут, то там не распознанные

нами ранее детали - пазы дополнительных лощин, изгибы хребтов, положение

лесных полянок. Гораздо больше нового обещал гребень, с которого должен был

открыться северный склон.

Его кручи разверзлись перед нами, и мы снова почувствовали себя в роли

открывателей нового, неизведанного. Это был мир ледников, озер и вершин,

опять, как и на Кардываче и на Рице, ничего общего не имевший с изображенным

на карте. Сомнений не было: топографы девяностых годов, создавшие в

остальном великолепную одноверстную карту Кавказа, просто не побывали в этих

местах и заполнили оставшиеся белые пятна вымышленным рельефом.

Мне уже с Ачишхо десятки раз приходилось наблюдать поднимающуюся над

Ассарой вершину, похожую на крупный зуб. На карте она была показана торчащей

на главном гребне - значит, ее наносили, глядя с Ачишхо. Но однажды я увидел

от метеостанции, как облака залегли между Ассарой и этой вершиной,

подчеркнув, что она расположена за Ассарой, севернее, обособленно от нее. Не

тот же ли пик мы видели с Чугуша? Конечно, именно его. А теперь нам было

видно, что гребень, на котором мы стояли, отделялся от одинокого пика

обширным луговым трогом - явным седлом древнего переметного ледника. Таким

образом, и этот пик был останцом ледникового обтекания. Его пришлось

сместить на карте почти на километр к северо-востоку с главного гребня, а на

дне трога обозначить скромное древнеледниковое озеро.

Мы первые находим место безыменному пику на уточненной карте и

определяем его высоту приблизительно в 2800 метров*. Разве не наше право

предложить и имя этой вершине?

С нами в рюкзаке путешествует томик Пришвина; его мы читали ночью у

костра, переживая соседство с барсом... - Давайте назовем эту "сдвинутую"

нами вершину именем Пришвина!

Хорошая идея. Именно в заповеднике должна красоваться гора, носящая имя

этого певца природы, поэта лесов и оленей, ручьев и света... Пик Пришвина.

Озеро Пришвина...

На северных склонах Ассары находим еще несколько непоказанных на карте

ледников. Но особое наше внимание


* Позднее точные измерения дали здесь отметку 2784 метра.


привлекает одна долина восточного склона - неожиданно глубокая,

троговая, с чудесным луговым цирком наверху. Это долина безыменного правого

притока Лауры. С нее удивительно ясно просматривается весь Псекохо и тропа

Бзерпинского карниза. Прямо на нас смотрит дико обрывистый фас горы

Перевальной, а под ним видны трущобы дзитакского истока Лауры. Над всем этим

в странно косом повороте громоздятся все известные нам Псеашхи. Картина

страшная по обилию неприступных круч. Так новы углы зрения на уже знакомые

горы, так доказательны разгадки некоторых сложных узлов. Вряд ли с

какой-нибудь иной точки стало бы настолько ясно, как происходил перехват

Озерной долины Дзитаку ручьями бассейна Лауры.

Метров на двести ниже гребня находим удобную нишу в камнях и укрываем

ее палаточным пологом. До леса сотни метров спуска. Поэтому разжигаем

смолистый рододендроновый сушняк. Он горит с треском. Брызги смолы

рассыпаются, как бенгальские блестки.

Под нами глуби и кручи бассейна Лауры. Кем и когда занесено сюда это,

столь по-латински, по-западноевропейски звучащее слово? Не эстонцы ли его

принесли? Нет. На военной карте 1864 года, то есть задолго до прихода сюда

эстонцев, среди всех старочеркесских "Ачишхо", "Аишха" и "Псеашхо" именно

эта река называлась Лаурой. Но созорничал ли какой офицер, составлявший

карту,- взял да и написал тут имя своей возлюбленной или героини из

литературы?..

Лаура. Предмет мечтаний и вдохновенных сонетов Петрарки. Я помню

гравюру, где среди диковатого горного ландшафта идет озаренная сиянием

девушка в белых одеждах - Лаура, а к ней молитвенно простирает руки одетый в

черное - в плащ ли, в рясу ли - влюбленный Петрарка...

Нам в своих полевых записях предстоит десятки раз упоминать этот цирк и

выводящую из него безыменную троговую долину притока Лауры. Исследователи

часто применяют в таких случаях временные, ни к чему не обязывающие

названия; подчас эти названия бывают и шуточные, без претензии на их

введение в географию - вроде "балки Промокательной", "лощины Потерянного

ножа" и тому подобных.

Безыменный приток стремится к Лауре. Петрарка простирает руки к Лауре.

Как бы он был счастлив, узнав, что имя его стало рекой, вечно текущей к

Лауре! Река Петрарка, долина Петрарки. Условное название появилось и

укоренилось в наших полевых дневниках.

Вечер в цирке Петрарки. Псеашхо окутан причудливо сгруженными,

поминутно перегруппировывающимися облаками. Они располагаются в пять-шесть

планов, шторами, у каждой свои отсветы карминных, алых, лиловых тонов. Лучи

закатного солнца проходят между этими кулисами и посылают к Псеашхо лишь

отдельные пучки света, словно розовые кинжалы.

Так только в театре бывает, когда прожекторы по воле перестаравшихся

светотехников заставляют светиться различными красками разные планы сцены.

Им не веришь, нагромождение тонов кажется неправдоподобным, раздражает. Но

тут была не сцена, а неподдельная жизнь. Цвела феерия красок, изумляла и их

многоплановость и поминутная смена, происходившая вместе со смещениями

облаков.

Мы уже видели сотни горных закатов. Можно ли было предположить, что

природа еще способна нас так ошеломить?