Geum.ru

Байбурин А, Топорков А. У истоков этикета

Вид материалаДокументы

Содержание


Пьянство и обжорство
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14

ПЬЯНСТВО И ОБЖОРСТВО


Пьянство и обжорство имеют не только бытовые, но и ритуальные истоки. Так, например, у народов Сибири

152

не осуждались, и даже более того — предполагались этике том праздника излишества в еде и питье. У нивхов во время медвежьего праздника напоить допьяна своих гостей считалось величайшей честью. 121 Точно так же «величайшей честью для хозяина считается накормить гостей до пресыщения. Любезность доводится до того, что когда гость, объевшись жировой похлебкой, начинает изрыгать ее обратно, хозяин почтительно подставляет рот и выпивает изрыгаемое». 122 У пруссов в XIII в. считалось, «что они плохо принимают гостей, если те не напьются их напитка до опьянения. Есть у них в обычае, что в попойках они все участвуют и пьют без меры, вот почему все хозяева подносят гостю своему столько напитка, сколько они выпили сами, и такое подношение повторяется до тех пор, пока гость и хозяева, жена с мужем, сын с дочерью все не опьянеют». 123 Собственно говоря, в низовой традиции до сих пор существует представление о том, что «новый» человек должен упиться у всех на глазах, чтобы стать из «чужого» «своим».

В более развитом этикете и пьянство, и обжорство безусловно осуждаются. Например, у адыгов считалось большим позором и для самого человека, и для его семьи, если бы он напился в гостях. 124 По свидетельству итальянца Д. Интериано, в XV в. питье спиртного у черкесов (адыгов) имело характер торжественного и чинного ритуала. «Они выпивают постоянно, — писал он, — и во славу Божию, и во имя святых, и во здравие родичей, и в честь памяти умерших друзей, и в память каких-либо важных и замечательных подвигов, и пьют с большой торжественностью и почтением, словно совер шая священнодействие, всегда с обнаженной головой в знак наивысшего смирения». 125 Впрочем, случаи ритуального пьянства отмечены и у адыгов. 126

В древности славяне произносили при питье чаш заклятия от имени языческих богов. Своеобразные заклятия-благословения, по-видимому, звучали при питье и в Киевской Руси; такого рода формулы дошли до нас в надписях на древнерусских чарах. 12 С распростране нием христианства на Руси обычай пить в честь языческих богов, с одной стороны, продолжал доживать в прежней форме, а с другой — принял христианизированные формы. В поучениях против остатков язычества не раз говорится о наполнении черпал и питии чаш в честь бесов, под которыми разумеются, очевидно, языческие боги. 128 Соот-

11 А . К . Байбурнн , А . Л . Топорков 153

ветственно в старинных требниках обычным исповедным вопросом было: «Молилась бесом или чашу их пила?». 129 И в более позднее время, несмотря на гневные осуждения в церковных поучениях, пьянство, обжорство, а также сквернословие и другие формы антиповедения устойчиво сохранялись во многих народных праздниках и обрядах, имеющих языческие корни.

Церковная оценка пьянства как бесовского, антихри стианского поведения способствовала сохранению его языческой семантики и в свою очередь влияла на народную традицию. По наблюдениям знатока народной культуры белорусов Н. Я. Никифоровского, во времени и месте пот ребления водки «как будто что-то намеренно скрыто, точно потребители чего-то боятся или совестятся». 130 Причины этого кроются в «многочисленных рассказах о происхождении водки, где прямо говорится о сатанин ском начале ее, а отчасти и в конечном воздействии водки на неумеренного потребителя, когда тот доходит до сатанинских наваждений».

Пьяный легко становится достоянием злых сил: «В пьяном бес волен»; «Над пьяным и оборотень потеша ется». 132 Пьяный как бы переносится в иную реальность, он и выглядит так нелепо, потому что ведет себя не по законам этого мира. В поиске иного состояния и высшей свободы, выхода из круга повседневности, очевидно, и кро ются психологические истоки пьянства. Выражение «допился до чертиков» описывает такое состояние, когда человек уже обрел особое зрение и увидел чертей, которые и до этого находились бок о бок с людьми (ср. образ ребенка, который видит покойников, незримо для взрос лых присутствующих на поминальной трапезе).

По свидетельству А. Олеария, при встрече гостя питье водки имело обязательный характер. 133 Пьянство вообще являлось традиционной чертой русского гостеприимства. 134 При дворе московских государей старались напоить ино земных послов и часто преуспевали в этом. «Кто не пьет лихо, тому нет места у русских», — писал П. Петрей.' 33

Между тем правоверным сознанием подобное поведе ние, особенно в его крайних проявлениях, могло восприни маться как антихристианское. Именно в таком ключе изображает пиры Ивана Грозного Андрей Курбский. 136 Принудительное пьянство характерно и для застолий Петра Великого. В XX в. «валтасаровы пиры» несколько неожиданно возродились в сталинское время. Знаменитые

154

ужины у Сталина начинались в 10—11 вечера и кончались в 3—4 утра. «Собиралось, скажем, 8, 10 или 12 человек. . . Шампанское, коньяк, лучшие грузинские вина, водка лились рекой. Сам хозяин пил не так много, отдавая предпочтение сладкому шампанскому и винам типа „Хван чкары". Но других пить заставлял исходя из тезиса „что у трезвого на уме, то у пьяного на языке". Отказ пить воспринимался как боязнь проболтаться о чем-то, желание что-то скрыть. Поэтому никто в конечном счете не отказывался». 1

Как и пьянство, обжорство имело первоначально ри туальный характер и сопровождало культовые праздники древних славян. Христианские проповедники осуждали и обжорство не только как бытовой порок, но и как остаток языческого культа. 138

По представлениям восточных славян, обжорство объясняется тем, что вместе с человеком в еде принимают участие «нечистики», ср. поговорки: «Ест как не в свое брюхо» (т. е. много); «Ест (пьет) как не своим ртом» (т. е. вяло, плохо). 139 «Кто сядет есть, не умывши рук и не помолившись, то этот человек съедает в три раза более, чем ему полагается, потому что это будет есть не он, а с ним сидящие домовые, лесовые и проч. Они сидят около немоляки, разинув рты. Человек почерп нет ложку и думает, что это себе в рот несет, а это кому-нибудь из сидящих с ним духов». 140 Н. В. Гоголь вполне в духе народных представлений описал подобную трапезу в «Пропавшей грамоте». Дед рассказчика, оказавшись за одним столом с ведьмами в пекле, «придви нул к себе миску с нарезанным салом и окорок ветчины; взял вилку, мало чем поменьше тех вил, которы ми мужик берет сено, захватил ею самый увесистый кусок, подставил корку хлеба и — глядь, и отправил в чу жой рот. Вот-вот возле самых ушей, и слышно даже, как чья-то морда жует и щелкает зубами на весь стол». 141

В фольклоре и в народных поверьях обжорство при писывается демонологическим персонажам. Не удается накормить уродливого крикливого ребенка, подброшенного ведьмой вместо украденного человеческого дитя; стоит выйти из дома, как он съедает всю пищу да еще бьет горшки. 142 Сверхъестественным аппетитом обладают и ходячие мертвецы. В одной быличке мертвец выпивает два ведра водки и съедает восемь ведер пищи. 143

В былинах нечеловеческим аппетитом отличаются враждебные персонажи — Тугарин, Идолище.

155

Стали тут пить, есть, прохложатися,

А Тугарин Змеевич нечестно хлеба ест:

По целой ковриге за щеку мечит,

Те ковриги монастырский;

И нечестно Тугарин питья пьет:

По целой чаше охлестовает,

Котора чаша в полтретья ведра. 144

Кстати, в самом образе Идолища видят иногда отражение воспоминаний о языческих идолах. «Обжорство Идолища, пожирание целого быка, коровы, птиц и огром ного количества питья нам кажутся поэтическим отголос ком древних языческих жертвоприношений», — писал известный фольклорист Б. М. Соколов. 145

Таким образом, обширная группа действий, восприни маемых ныне как антиэтикетные, исторически восходит к ритуальным формам дохристианского, языческого поведения. Человек, нарушающий этикет, вольно или невольно возвращается в изжитое прошлое своей культуры.