Риски будущего: региональный аспект исследования проблемы

Вид материала

Документы

Содержание Таблица 1 Предполагаемые факторы ожидаемого улучшения материального положения Таблица 2 Распределение численности занятых в экономике по полу и уровню образования

Подобный материал:

• Н. Римашевская Проблемы бедности в современной России: региональный аспект, 119.4kb.
• Налоговая система России: региональный аспект, 36.22kb.
• Социальные проблемы детей с ограниченными возможностями в современной России (региональный, 264.22kb.
• «Межкультурная коммуникация», 81.77kb.
• Секция "Общественно-политические проблемы в стране, левое движение – региональный аспект., 33.42kb.
• «Музейная педагогика в образовательном пространстве школы: региональный опыт, проблемы,, 40.58kb.
• Пивоваров Александр Валентинович (филиал фгаоу впо «Российский государственный профессионально-педагогический, 132.32kb.
• Становление и развитие социального института консалтинга в россии: региональный аспект, 411.56kb.
• «Политический и экономический кризисы в Украине: причины возникновения, возможные последствия, 157.88kb.
• Курс лекций российская, 2529.02kb.

Е. С. Баразгова

Риски будущего: региональный аспект исследования проблемы

На рубеже ХХI в. многие ученые пришли к заключению о том, что современные общества могут быть охарактеризованы как системы, функционирующие и развивающиеся в условиях рисков. К наиболее очевидным из них относят экологические риски, демографические риски, экономические риски, финансовые риски, политические риски, этнические риски и т. д. Само перечисление видов рисков имеет, по­видимому, мало смысла ввиду признания нами их универсальности. Актуальной для теории и практики является проблема прогнозирования рисков, их соответствующая профилизация и нахождение путей минимизации конкретных рисков, складывающихся на определенных этапах развития социальной системы или отдельных подсистем. Важность изучения перечисленных проблем объективно возрастает в связи с двумя историческими обстоятельствами современности: 1) ускорение темпов социального развития; 2) возрастание «цены» ошибки — игнорировании рисков или недооценка их системной значимости. Осмысление этих обстоятельств и привело, на наш взгляд, ученых разных стран к выводу о необходимости изучения рискологического аспекта (аспектов) цивилизационного развития и потребности в выделении специальной отрасли социологии — социологии рисков, обобщающей и систематизирующей результаты проводимых исследований.

В отличие от рискологии, развивающейся в течение почти сорока лет¹, социология рисков является одной из самых «молодых» отраслей социологической науки. Ее объектом выступает развитие современных социальных систем, а предметом — риски развития. Социология рисков концентрирует внимание на современности (или «поздней современности» по выражению Э. Гидденса), и исходит при этом из положения о неизбежности производства множества рисков на современном этапе развития человечества. Таким образом, риски имеют системное происхождение. В контексте складывающегося подхода получило распространение понятие «риски», в котором констатируется их атрибутивность текущему социальному процессу и множественность. Годом рождения социологии рисков, на наш взгляд, можно считать 1994, когда на Всемирном социологическом конгрессе в Билефельде (Германия) с пленарными докладами, посвященными обществу рисков, выступили авторитетнейший английский методолог Э. Гидденс и получивший известность благодаря концепции «общества риска» немецкий обществовед У. Бек. Анализ тезисов их докладов позволяет сделать вывод о том, что риски современности являются следствием возрастающей открытости социальных систем, развивающихся в условиях глобализации и в силу этого неопределенности течения социальных процессов, зависящих от бесконечного числа факторов, не поддающихся контролю в пределах отдельной страны или региона. Рост неопределенности продуцирует неспособность человека, общности, сообщества принимать ответственные решения, т. е. такие, которые базируются на прогнозируемых следствиях их реализации в социальных практиках.

Резонанс предложенного метатеоретического взгляда на современность был масштабным. Социологи были подготовлены к его принятию дискуссией, которая велась в науке в последней четверти ХХ в. Рассмотрение общества в качестве закрытой системы было признано морально устаревшим, а социальный процесс стали рассматривать как открытый, спонтанный, зависящий от поведенческих решений социальных акторов (агентов). Новым в подходе Э. Гидденса и У. Бека был собственно рискологический контекст анализа действительности. Необходимой стала конвенция ученых в отношении понимания содержания понятия «риск» и анализ его производства в социальном взаимодействии. Серьезным шагом в решении этих задач стала монография профессора Билефельдского университета Н. Лумана, опубликованная в 1993 — т. е. за год до Конгресса, прошедшего на базе того же университета и признавшего проблему рисков современности в качестве важнейшей в социологии. Монография называлась: «Риск: социологическая теория»². Луману удалось, на наш взгляд, выявить механизм производства рисков в современном обществе. Попробуем проинтерпретировать его подход через представление его тезисов и наших комментариев к ним:

Зависимость будущего от решений, принимаемых организациями, общностями, индивидами, в настоящем неизмеримо возросла; — данная закономерность обусловлена цивилизационной способностью человека производить существенные изменения в технологиях, природе (которая выступает в известном смысле «жертвой» их внедрения ) и обществе.

Пространством производства рисков, как последствий реализации решений социальных акторов, является коммуникация, в рамках которой осуществляются решения, последствия которых не подвергаются необходимой рефлексии; — рискогенность современной коммуникации связана, на наш взгляд, со сложностью и специализированностью принимаемых решений, которые не могут быть подвержены должной рефлексии в коммуникации. Современная коммуникация строится на доверии экспертам, которые как раз и могут выступать производителями рискогенных решений³.

Предметом решений, по Луману, являются технологии, но их рискогенность производна от коммуникации, в которой осуществляется выбор той или иной технологии, т. е. производится решение; — таким образом, решение отчуждается от разработчика технологии и производится акторами, не способными прогнозировать спектр его последствий. Технологии разрабатываются экспертами, а решения вырабатываются в коммуникациях, не включающих в себя ответственную рефлексию.

Концепция Н. Лумана представляется нам логичной, непротиворечивой и соответствующей реалиям современного социального процесса. Кроме того, ее соединение с метатеоретическими положениями теорий рисков Э. Гидденса и У. Бека позволяет объяснить настоящее и моделировать зоны рисков будущего. Однако в развитии социологии рисков наблюдается парадокс, характерный для социологии в целом: теоретические построения не используются в многочисленных эмпирических исследованиях проблемы. Причину сложившейся ситуации А. В. Мозговая усматривает в следующем: «Видимо, конкретно­социологический анализ требует своей специфической системы понятий относительно риска, такой, которая позволяла бы производить процедуру операционализации на уровне эмпирических исследований»⁴. Мы в полной мере солидарны со сформулированным суждением. Добавим при этом: социология рисков находится в стадии становления; на этом этапе теоретические и эмпирические исследования решают свои задачи; первые выявляют механизм производства рисков в современности; вторые призваны анализировать оперативные проблемы — диагностики, профилизации и ­минимизации рисков; единство исследований, на наш взгляд, может быть обнаружено в единой логике решения теоретических и эмпирических задач. Если согласиться с мнением о том, что риски производятся в некорректных решениях, то в конкретных исследованиях фиксируются мотивы решений, существование или отсутствие их альтернативности, степень рефлексии рискогенности решений, средства предупреждения опасных последствий принимаемых решений и т. д. В иной парадигме риски есть продукт технологий, что означает необходимость проведения эмпирических исследований по их классификации, профилактической диагностике и поиску путей их минимизации. Таким образом, мы склонны признать эвристичность синтеза теоретического и эмпирического подходов к исследованию рисков в настоящем и будущем современных обществ.

В настоящей статье мы обращаемся к рискам в социальном прогнозировании. Признано, что в изменившихся ритмах социальных изменений классическая методология и методика социального прогнозирования не «срабатывают». В 70 е гг. ХХ в. на Западе осуществлялись поиски методов прогнозирования будущего, более адекватных тенденциям развертывания социального процесса в настоящем. Общим местом в этих исканиях было стремление к соединению футурологического подхода с методами социальной инженерии⁵. Направление исследований было подсказано выводами философов и социологов о том, что будущее создается в совместной повседневной деятельности в настоящем. Таким образом, классическое социальное прогнозирование уступает место прогнозу, непосредственно соединенному с проектированием деятельности социальных групп, мотивированных повседневными интересами. Наиболее удачно, по нашему убеждению, новый подход представлен в концепции прогнозного социального проектирования, разработанной московскими методологами во главе с Т. М. Дридзе⁶. Ее преимущество состоит в последовательном, теоретически обоснованном соединении классического социального прогноза и проекта организации участия социальных групп — носителей определенных интересов в реализации прогноза. В нашем исследовании мы использовали концепцию прогнозного социального проектирования и при этом решали задачу выявления рисков в реализации прогнозируемого таким образом будущего.

Объектом прогноза явился российский регион — Свердловская область. Временной масштаб прогноза — 2015 год. Методами осуществления прогнозного социального проектирования явились:

— анализ правительственных прогнозов будущего области;

— анализ текущей статистики и демографических прогнозов;

— вторичный анализ материалов социологических исследований;

— анализ данных социологического исследования, проведенного в Свердловской области группой ученых Уральского государственного университета им. А. М. Горького с участием автора в августе 2006 г. методом анкетирования.

Прежде всего, необходимо охарактеризовать объект исследования — Свердловскую область. Каждый из субъектов Федерации в России имеет свои особенности, проявляющие специфику географического положения, экономического, социального развития и ментальности населения. Естественно, что эти особенности должны быть учтены в прогнозе.

Свердловская область является одной из крупнейших в Российской Федерации. В своих современных административных границах область образована 17 января 1938 г. Ее территория занимает 194,3 тыс. кв. км, что составляет 1,14% площади всей России. Область расположена в пределах Среднего и Северного Урала и на равнинах Западной Сибири, примыкающих к Уралу с востока. Западные соседи — Республика Коми и Пермский край. На юге — Башкортостан, Челябинская и Курганская ­области. ­Решающее значение для развития социально­экономического комплекса области имело и имеет ее положение в границах государства. Она расположена на границе двух экономических зон страны, с разным потенциалом развития. Область служила экономическим и производственным мостом между развитой европейской и богатой ресурсами, но отстающей в развитии азиатской частью. Это обстоятельство способствовало интенсивному развитию промышленности в области.

В течение 300 лет Средний Урал развивался как крупнейший индустриальный форпост России. Этому способствовали упоминаемые выше политико­географические обстоятельства, а также богатые природные ресурсы недр и лесов края. Вместе с тем климатические условия мешали развитию сельского хозяйства, создавая риски развитию аграрного комплекса. Итак, к концу 1980 х гг. в Свердловской области сложился крупнейший в России и на Урале индустриальный комплекс. В области производилось 22% национального дохода Урала и 27% всей его промышленной продукции. Концентрация промышленного производства здесь в 4,6 раза превышала средний показатель по Российской Федерации. Характерной чертой развития хозяйственного комплекса Свердловской области была внутренняя интеграция отраслей и производств. К ним могут быть отнесены: металлургический, машиностроительный, лесопромышленный. Интеграции способствовала надежность топливно­энергетического, транспортного и строительного обеспечения. К этому уместно добавить тот факт, что система профессионального (начального, среднего, высшего и послевузовского) образования в области была профилирована в соответствии с потребностями экономического комплекса. Кризис хозяйственного комплекса области, разразившийся в ходе реформации 1990­х, закономерно проявился в развитии всей социально­экономической системы Свердловской области. Реформы 1990 х годов существенным образом изменили экономические и социальные условия жизни крупнейшего в масштабах страны региона. Важнейшими факторами, влияющими на направления эволюции социально­экономической системы, стали:

 изменение демографической ситуации;

 характер и темпы развития регионального экономического комплекса;

 состояние рынка труда и занятости;

 ценностные ориентации населения области.

В работе над прогнозным проектом исследовательская группа концентрировала внимание на изучении динамики этих процессов и поведении социальных акторов, способных в будущем повлиять на их течение.

Демографическая ситуация в области характеризуется сложными процессами в развитии народонаселения. Главное — это депопуляция населения (впервые отмечена в 1991 г.), что является результатом совокупного действия низкой рождаемости, высокой смертности и неблагоприятной возрастной структуры. Определенное воздействие на ситуацию в области народонаселения оказало состояние экономики в 1990 х гг. В области естественного движения за 1991 — 2000 гг. показатель рождаемости сократился с 10,8 до 8,3 промилле (человек на 1000 населения). Общий показатель смертности населения за это время увеличился с 11,5 до 16,4 промилле (человек на 1000 населения). Уровень рождаемости в Свердловской области сократился с 13,4% в 1990 г. до 8,0% в 1999 г. Данная тенденция будет иметь явные негативные последствия для формирования структуры населения области в 2008 и 2015 гг. Причинами снижения рождаемости явились: ухудшение здоровья женщин репродуктивного периода жизни, сокращение общей продолжительности жизни мужчин и женщин, рост материнской и младенческой смертности, социально­экономические факторы развития страны и региона в кризисные 1990 е годы, ориентация супругов на рождение только одного ребенка, а порой и на бездетный брак, отказ части населения от брака как основной формы организации семейной жизни.

Неблагоприятную для будущего региона тенденцию невозможно преодолеть некими революционными мерами. Известно, что демографические процессы имеют ­инерционный характер и оптимизирующие ситуацию властные меры начинают «работать» с некоторой задержкой. Так, меры, принимаемые в РФ, и программы, реализуемые в области (Концепция «Сбережение населения Свердловской области на период до 2015 года» была принята в области в 2001 г.), не дают немедленного эффекта. Однако необходимо констатировать факт повышения рождаемости в последние годы, что позволяет, во­первых, прогнозировать развитие благоприятной тенденции в инерции демографических процессов в будущем, во­вторых, отметить незначительность ее влияния на общее изменение экономической ситуации в регионе. Демографические процессы до 2015 г. составляют источник рисков для функционирования рынка труда, т. е. реализации экономических программ в регионе.

Необходимо сделать методологическую ремарку: демографические процессы являются пространством рисков (в том понимании, которое мы изначально вкладываем в это понятие), т. к. на них оказывают влияние решения, принимаемые акторами — лицами репродуктивного возраста и социальными институтами, способными оказывать воздействие на эти решения.

Следующим из выделенных нами факторов является развитие социально­экономического комплекса области. Основой экономического роста и подъема конкурентоспособности экономики, а также поступательного развития человеческого потенциала, повышения благосостояния населения является инновационное обновление производства. Главная цель долгосрочного (до 2015 г.) экономического и социального развития области заключается в создании многосекторной, социально ориентированной рыночной экономики, базирующейся на новом научно­техническом укладе и информационно­индустриальных технологиях и обусловливающей переход к новым стандартам качества жизни и среды обитания населения области. Формирование материальной, научно­технологической, финансово­экономической и социальной базы, позволяющей выйти на траекторию устойчивого экономического роста и обеспечить рациональное размещение производительных сил в области, невозможно без ­совершенствования территориальной организации производительных сил, постепенной ликвидации диспропорций в уровне социально­экономического развития отдельных муниципальных образований и управленческих округов. Это может быть достигнуто путем более равномерного размещения производств, углубления специализации наряду с усилением комплексности хозяйств отдельных муниципальных образований, выбора наиболее эффективных форм производственно­территориальной интеграции, достижения самообеспеченности территорий и равномерности размещения производств, наличия трудовых ресурсов. Основу стратегии долгосрочного социально­экономического развития составит модернизация схемы развития и размещения производительных сил Свердловской области на период до 2015 г. Концепция модернизации состоит в построении собственного ресурсного потенциала (природный, производственный, научно­технический, трудовой) в каждой из территорий.

Анализ стратегии социально­экономического развития области показывает, что концепция модернизации реализована в конкретных планах управленческой деятельности, программах и методах, призванных обеспечить их выполнение⁷. Авторы концепции промышленной политики при этом отдают себе отчет в трудностях кадрового обеспечения модернизации экономического комплекса области. Риск дефицита рабочей силы прогнозируется и связывается с микроуровнем реализации намеченной программы⁸. Ее разработчики профилизируют указанный риск: 1. Минимум притока молодых кадров. 2. Интенсивный выход на пенсию работников старших поколений. 3. Отсутствие подготовленных квалифицированных специалистов, способных на рабочем месте решать задачи модернизации. Решение проблемы видится, во­первых, в разработке и реализации образовательного заказа в учреждениях профессионального образования области и, во­вторых, в организации плановой миграции, которая сменит т. н. неуправляемую миграцию и в определенной мере ослабит напряжение в кадровом обеспечении промышленной политики. Нам представляется, что предлагаемые пути минимизации кадровых рисков исполнимы. Однако их внедрение в социально­экономические практики способно продуцировать новые риски, которые, по нашему мнению, в должной мере не учитываются.

Эти продуцируемые риски связаны с асимметрией социально­экономического развития территорий. Инфраструктура территорий не опережает ввода в строй промышленных объектов. Это означает, что молодые квалифицированные специалисты, подготовленные в системе образования региона, и прибывающие в область квалифицированные мигранты (с семьями) будут создавать напряжение в сферах производства образовательных, медицинских услуг и жилищного комплекса территорий. Это напряжение грозит обострением социальных отношений и т. д. Таким образом, минимизация одних рисков, возможно, приведет к возникновению новых, с трудом поддающихся разрешению. Есть ли выход? Выход кроется в системности рискологического прогноза, должного сопровождать значимые прогнозные проекты. Рискологический прогноз, по­видимому, в настоящих условиях является важнейшим и самостоятельным компонентом проекта. Его содержание — анализ последствий решений, заложенных в проект, в их естественно разворачивающейся цепочке.

Следующим важнейшим фактором развития экономического комплекса региона, как это следует из предшествующего анализа, является региональный рынок труда. Формирование рыночной экономики в России определило формирование рыночных отношений в трудовой сфере, изменив правила взаимодействия и механизмы самоопределения личности. Каждая позиция в социально­экономическом пространстве рынка труда различается объемом и характером социальных привилегий, что является основой социального неравенства и расслоения среди экономически активного населения. Динамика спроса и предложения на рабочую силу во многом определяется сложившейся в регионе демографической ситуацией. Поэтому логично наше повторное обращение к ее прогнозу. Трудоспособное население с 2000 г. по 2005 г. увеличивается и достигнет наибольшей численности в 2006 г. за счет вступления в трудоспособный возраст многочисленной группы детей, родившихся в 1980 е годы. К 2010 г. трудовые ресурсы сократятся ниже уровня базового показателя и в 2015 г. уменьшатся на 8% по сравнению с 2000 г. в связи с вступлением в трудоспособный возраст малочисленной группы родившихся в 1990 е гг. и активным выходом на пенсию старших поколений. Таким образом, мы вправе предположить, что демографическая ситуация к 2015 г. создает своеобразную ситуацию на рынке труда, повышая ценность каждого потенциального соискателя работы. Что касается прогноза черт типичного для области соискателя работы, то его помогают выстроить данные упоминаемого ранее опроса, проведенного в августе 2006 г. Исследование проводилось в 5 населенных пунктах Свердловской области: город Екатеринбург (148 чел.); город Нижний Тагил (100 чел.); город Асбест (60 чел.); город Первоуральск (60 чел.); село Покровское (30 чел.).

Выбор точек для проведения исследования обусловлен рядом обстоятельств. Во­первых, города относятся к разным управленческим округам, на которые поделена Свердловская область. Во­вторых, это типичные для области поселения (в Свердловской области исторически высокий уровень урбанизации, большинство городов носят моноиндустриальный характер). Выбор домохозяйств осуществлялся с помощью маршрутной выборки. Маршруты составлялись таким образом, чтобы равномерно покрывать пространство жилых поселений. Выводы, полученные в опросе респондентов, могут быть с достаточной степенью надежности распространены на все экономически активное население области.

В целом, жители области оптимистично смотрят в будущее. Более 45% респондентов сообщили, что ждут улучшения своего материального положения в ближайшие 5 лет. Только приблизительно 15% ожидают определенного его ухудшения. Очевидно, что в области, различных ее территориях, городской и сельской местности удалось переломить тенденции пессимистического, тревожного ожидания будущего. При этом ответы респондентов свидетельствуют об их «скромных» потребностях. Улучшение материального положения они к настоящему времени связывают, прежде всего, с возможностью улучшения качества и структуры питания. В контексте нашей темы настораживает, однако, тот факт, что оптимизм респондентов не связывается по большей части с участием в конкуренции на рынке труда и стремлением к накоплению личностного ресурса (капитала) для повышения шансов на победу.

Таблица 1

Предполагаемые факторы
ожидаемого улучшения материального положения

	Факторы	Доля,%
1	Искать другое место работы с более высокой оплатой	16,9
2	Получить дополнительное образование	13,2
3	Начать свое дело	6,1
4	Поменять место жительства	2,4
5	Вложить деньги в банк или другое финансовое учреждение	5,6
6	Уехать за границу	0,7
7	Получить повышение	10,2
8	Работать более упорно на нынешнем рабочем месте	19,5
9	Другое	2,7
10	Ничего не планирую	22,7
	ВСЕГО	100%

Данные, приведенные в табл.1, указывают на то, что повышение уровня образования, проявление предпринимательской активности, участие в конкуренции за более высоко оплачиваемое место работы не выступают в качестве доминирующих факторов ожидаемого роста материального благополучия. Большинство респондентов стремятся к стабильности, соглашаясь при этом на необходимую интенсификацию труда. Выявленная тенденция характерна и для молодых, и для зрелых жителей области, проживающих и в городской, и в сельской местности. Установки на активные (радикальные) способы улучшения материального положения, в целом, характерны для людей до 40 лет. Именно среди них больше всего тех, кто собирается начать поиск более высокооплачиваемой работы, получать дополнительное образование или открывать собственное дело. В целом можно заключить, что прошедшие постсоциалистические годы не сформировали у свердловчан необходимых навыков рыночного поведения в сфере труда. В подтверждение данного факта уместно привести данные нашего исследования: в результате опроса зрелой (женатых мужчин и замужних женщин) части трудоспособного населения было зафиксировано, что только в 51% случаев усматриваются признаки стратегического поведения на рынке труда, в остальных — 49%, соответственно, — такие признаки отсутствуют. Для последней группы не свойственно рассматривать себя в качестве участника рыночного процесса. При этом восприятие рынка труда оценивается ими в качестве угрозы стабильности и причины отсутствия гарантированной занятости. Попадание на рынок труда в представлениях данной группы в большинстве своем связано с потерей работы (62% от числа представителей данной категории). Определенным тормозом в этом процессе стала сложившаяся демографическая ситуация, обострение которой сулит будущее. Область интенсивно развивается при проектируемом в будущем ускорении. Парадокс заключается, на наш взгляд, в том, что в процесс ускорения не включается человек. Уверенность работника в своей экономической ценности на дефицитном рынке труда становится препятствием к планируемому им саморазвитию, по качеству и темпам, соответствующим развертыванию регионального и территориальных социально­экономических комплексов.

В прогнозе развития регионального рынка труда важным, представляется, анализ сложившейся к настоящему времени ситуации в системе образования региона. Ее можно охарактеризовать как чрезвычайно противоречивую. Мы представим ее через сопоставление рейтингов области среди других субъектов РФ по показателям ­развития образования⁹. Показатель «уровень образования населения» — 64 место среди 89 субъектов; показатель «доступность получения образования» — 24 место; показатель «качество образования» — 54 место; показатель «состояние дошкольного образования» — 29 место; показатель наличия «региональной образовательной политики» — 12 место и т. д. Представляется, что зафиксированные противоречия являются следствием в большей мере низкой образовательной мотивации населения, нежели внутренних особенностей функционирования системы образования в области. Интенсивно развивающийся региональный социально­экономический комплекс требует все большего количества рабочей силы. При этом оплата труда в недостаточной степени определяется уровнем квалификации и образования работника. В этих условиях родители и молодежь перестают видеть в образовании экономическую ценность, что не может не снижать уровень образовательной мотивации. В будущем данная тенденция может привести к падению качества человеческого потенциала экономики области.

Сложившаяся к 2005 г. дифференциация по уровню образования населения, занятого в экономике области, представлена в табл. 2.

Таблица 2

Распределение численности занятых
в экономике по полу и уровню образования

Уровень образования	Всего	В т.ч. мужчины	В т.ч. женщины
Заняты в экономике — всего В т. ч. имеют образование: Высшее проф. Неполное высшее проф. Среднее проф. Начальное проф. Среднее (полное) общее Основное общее Начальное общее, не имеют начального общего образования	100 18.2 1.6 25.9 24.2 21.0 8.1 1.0	100 15.0 1.3 19.6 29.9 22.4 10 .4 1.4	100 21.4 1.9 32.4 18.4 19.6 5.7 0.6

Анализ данных, представленных в таблице 2, позволяет, на наш взгляд, выделить следующие тенденции, характеризующие структуру образованности экономически активного населения области:

 пропорции представленности носителей различных уровней образования определяются характером экономики области как индустриально­аграрного региона;

 сложившиеся пропорции не в полной мере отвечают стратегическим задачам развития региона как региона, нацеленного на системную модернизацию на основе инновационных технологий;

 более высокие образовательные достижения женщин традиционны для региона, но их карьерные достижения, оплата труда не могут служить подтверждением прагматической ценности образования.

И, наконец, обратимся к последнему из выделенных нами факторов, способных значительным образом повлиять на будущее региона — ценностные ориентации населения области. Проблема трансформации ценностных ориентаций россиян является чрезвычайно популярной в исследовательской среде¹⁰. Внимание к ней закономерно, ведь речь идет о готовности людей участвовать в построении настоящего и будущего. Отношение к проектам перемен, в конце концов, определяет возможность их реализации. В частности, нас к изучению данного вопроса подвигло стремление прогнозировать роль свердловчан в реализации социально­экономических проектов развития области.

В изучении процесса необходимо иметь в виду его этапность. В ходе разворачивания политики гласности в середине 80 х гг. ХХ в. начался кризис социалистической идентификации россиян. В начале 1990 х гг. происходит системная переоценка ценностей принципов социалистической экономики и вынужденная адаптация россиян к ­принципам рыночной ­экономики. Вплоть до середины 1990 х гг. в условиях распада СССР в России происходит падение в экономической и социальной сферах, напрямую определяющих условия жизни людей. Этот период можно было бы, на наш взгляд, определить как пик кризиса социокультурной идентификации в стране и ее регионах. Мы не склонны называть этот период переходным, т. к. в нем отсутствовали необходимые для перехода четкие ценностные ориентиры. К концу 1990 х гг. происходит возрождение экономики, причем в новых системных принципах, складываются сектора экономики — государственный, акционерный и частный, оформляется рынок труда, т. е. складываются условия для актуальной социокультурной идентификации граждан. К середине первого десятилетия ХХI в. ситуация в стране стабилизируется, государство и бизнес оказываются финансово способными обеспечивать рост денежных доходов населения, спрос на социальные услуги и поддержку нуждающихся социальных групп. Таким образом, период экономической, политической и социальной стабилизации позволяет россиянам осуществить социокультурную идентификацию, оценивая опыт восприятия прошлого и настоящего страны. При этом необходимо подчеркнуть тот факт, что развертывание описываемого процесса от одного этапа к другому проходило не одновременно в различных регионах и с не одинаковыми последствиями для их населения. Это обстоятельство делает особо интересными результаты региональных опросов.

В анализе результатов нашего опроса следует обратить внимание на процессы, проходившие в регионах периода социально­экономической трансформации России. Процесс распада СССР вызвал к жизни процесс экономической и социальной регионализации. В частности, в Свердловской области процесс шел чрезвычайно активно во всех сферах функционирования социально­экономического комплекса. Одним из элементов процесса было формирование имиджа региона и его территорий. Формирование имиджа мы понимаем как процесс освоения исторически сложившейся культуры региона (­территории), характеризуемый высокой степенью когнитивной и эмоциональной определенности. Формирование имиджа региона преследует цель сознательной региональной, территориальной (земляческой) идентификации жителей, основанной на ассоциативном представлении о культурном своеобразии региона (территории) возможности узнавания его особых имиджевых атрибутов (герб, флаг, гимн, девиз и т. д.) и возможности актуализации позитивных социальных чувств и отношений — например, гордости за свой край. В исторических условиях кризиса социокультурной идентификации в России процесс регионализации сыграл, на наш взгляд, позитивную компенсаторную роль.

В анализе направленности социокультурной идентификации мы выделим, прежде всего, те позиции, которые были выделены респондентами как наиболее значимые:

 в значительной степени ассоциируют себя с «семьей, близкими» 91%;

 в значительной степени ассоциируют себя с «людьми своего поколения» 68,3%;

 в значительной степени ассоциируют себя со статусом «гражданина России» 66,6%;

 в значительной степени ассоциируют себя с «земляками, жителями города, области» 60,1%;

 в значительной степени ассоциируют себя с группой «людей того же достатка» 55%;

 в значительной степени ассоциируют себя «с людьми той же национальности» 52%;

 в значительной степени ассоциируют себя с ценностями «советских людей» 46,5%;

 в значительной степени ассоциируют себя с «людьми, строго соблюдающими законы» 45,2%;

 в значительной степени ассоциируют себя с «коллективом собственного предприятия» 41,5%;

 в значительной степени ассоциируют себя со своей профессиональной группой 39,7%;

 в значительной степени ассоциируют себя со «славянами» 36,4%;

 в значительной степени ассоциируют себя с «людьми своей веры, вероисповедания» 33,4%;

 в значительной степени ассоциируют себя с группой «людей, лояльных президенту» 31,2%;

 в значительной степени ассоциируют себя с группой тех, «кто добился успеха» 24,6%;

 в значительной степени ассоциируют себя с группой «людей схожих политических взглядов» 16,6%;

 в значительной степени ассоциируют себя с группой «разделяющих европейские ценности» 14,6%;

 в значительной степени ассоциируют себя с ценностями и группой «менеджеров, управленцев» 9%.

Нам представляется, что выстроенная по результатам опроса иерархия ценностей, характеризующая социокультурную идентификацию жителей Свердловской области, системна и целостна. Она проявляет особенности исследуемой социальной общности:

 как единства нескольких поколений, которым пришлось жить во время перемен;

 как общность, ядром которой является семья в узком и более широком смысле слова;

 как общность, осознающую себя гражданами России;

 как «земляческую» общность;

 как общность, сохранившую в значительной степени верность «советским ценностям»;

 как общность, связанную национальными, религиозными узами;

 как общность, не признавшую ценностные приоритеты «новых» ценностей — успеха, профессии и т.н. «европейских».

Таким образом, процесс социокультурной идентификации населения Свердловской области в полной мере отражает динамику ее условий, что может явиться благоприятной возможностью прогнозирования тенденций его развития в будущее. Переход поколения сегодняшних молодых людей в статус зрелых, т. е. определяющих социокультурный климат в обществе, повлечет за собой складывание новой иерархии ­идентификационных ­ориентиров в российском обществе, но изменения в ней, по­видимому, не будут столь значимыми. Этот прогноз мы связываем с традициями ценностного консерватизма и недостаточной, на наш взгляд, личностной активностью.

Анализ содержания социокультурной идентификации населения Свердловской области позволяет углубить ответы респондентов на серию вопросов о том, что составляет предмет их гордости за страну. Эти ответы по предпочтениям (очень горжусь) распределились следующим образом:

 «литературой и искусством» 64,3%;

 «историей России» 56,3%;

 «природными богатствами страны» 50,5%;

 «научными и техническими достижениями страны» 38,7% (154 чел.);

 «достижения в спорте» 35,7%;

 «черты характера людей» 19,3%;

 «международным влиянием страны» 12,6%;

 «вооруженные силы, армия» 12,6%;

 «уровень образования граждан» 11,8%;

 «политическим строем» 7,3%;

 «облик городов и сел» 6,5%;

 «экономические достижения» 4%;

 «уровень жизни страны» 3%.

Сравнение позиций, составляющих направленность и предмет гордости респондентов, позволяет зафиксировать, во­первых, факт доминации культурной идентификации над социальной; во­вторых, последовательность ответов респондентов (т. е. надежность полученных результатов), в которых приоритетны позиции гражданина России как наследника великой культуры, великой истории, значимых достижений в спорте и совладельца национальных природных богатств. Таким образом, реализация оптимистического сценария развития страны и региона повлечет за собой значимые изменения в содержании социокультурной идентификации.

И последнее замечание: в предложенном в статье анализе мы попытались очертить зону рисков, которые намечаются в связи с реализацией проектов развития региона, осуществления намеченной социально — экономической и промышленной политики. Эта зона нами определяется как недостаточно эффективное социальное взаимодействие между властными структурами — инициаторами проектов и их рядовыми исполнителями — населением области. Эффективное социальное взаимодействие может быть выстроено на основе понимания сущности, содержания проектов и задач участия в их реализации всех социальных групп населения. Такое взаимодействие может стать основой «поля согласия» на проекты, что является, на наш взгляд, определяющим условием их успешной, т. е. социально и гуманитарно продуктивной, реализации.